Книга миниатюр

Дмитрий Чугунов

В этой книге вы найдёте и добрых персонажей, и злых, и безнадёжных циников, и светлых оптимистов. Иные из них списаны прямо с натуры, другие – созданы авторской фантазией. Эти миниатюры рождались на протяжении нескольких лет, в разных местах и городах, в моменты грусти и в дни радости. Пусть же читателя не смущает их пестрота! Все они – кусочки большого ковра под названием «наша жизнь».

Амазонки

Как мне кажется, они просто случайно сбились в стаю. Нужно же было как-то выживать. Одна принесла охапку сухой травы, вспомнив своё детство в деревне и то, как приходилось растапливать печь. Принесла — и пошла за сушняком, без костра все бы замёрзли. Другая вытащила из сумки нехитрую провизию, захваченную в последний момент. Там же, в сумке, оказался и тупой столовый нож, которым она, напряжённо хмуря лоб, стала резать хлеб. Долго мучиться ей не дали, кто-то взял буханку из её неумелых рук и просто разломал на части. «Ты бы, б****, ещё салфетки стелить вздумала, чтобы крошек не было! Вон мужики на своей рыбалке жрут без столовых приборов, и ничего, нормально…» — «Да известно, как и что они жрут». — «Скоты». — «Бабоньки, а нечто и нам… не „пожрать“? Мы ж не хуже!». — «А есть?» — «А то, обижаешь!» — «Ну ты, мать, продуманка…»

Так и прибились друг к другу. Хоть женский коллектив и похуже террариума, да всё ж вместе не так страшно, как в одиночку по холмам и полям шляться. Тут и кобель случайный не угроза — вместе они его самого так откобелят, что… Одна из них вспомнила свою спортивную молодость, научила других луки делать и стрелять из них. Поначалу плохо получалось, птицы чуть ли не хохотали, нагло вспархивая из-под ног. Потом пошло всё, как надо. Голод ведь не тётка, тут никому не закатишь профилактического скандала по поводу свежеобжаренной сёмги, приготовленной не в том вине со специями и поданной не под тем грибным соусом в компании цветной капусты… «Мадам Баттерфляй, мать их»… тут не ресторан, что поймалось, то и скушалось.

Луки эти не только в добывании провизии пригодились. Как-то раз наткнулся на них спартиад один. Были они ещё пуганые тогда, решили не связываться с ним, тем более, что дядя при оружии был. Окажись вблизи, заломал бы и покалечил запросто. А так они его из лука и угостили с расстояния. Отбежали чуть-чуть и снова стрелой наградили, в ногу удачно ранили, а потом по неподвижной мишени поупражнялись стрелять. Говорят, что спартиад тот на смертном одре призывал отомстить за него, ибо сразили его бесчестным образом. Они-то, сильные мужчины, лук не признавали, называли его оружием трусов. Вот он и бормотал, умирая, страшные проклятия в адрес гнусных убийц. По крайней мере, так Геродот рассказывает…

Справедливо рассудив, что месть может оказаться ужасной, они решили откочевать подальше. Ушли из благодатной долины сначала в северные гористые края, а оттуда в дикие скифские степи забрались. По пути многих к себе брали. Сидят вот так ночью у костра, смотрят на огни деревеньки какой, откуда новенькая к ним прибилась, и разговаривают. «Тебя муж обижал?» — «Бывало». — «Ну, это ты зря… Мужик ведёт себя настолько свободно, насколько мы ему позволяем». — «Да, да…» И начинается курятник: кудах-тах-тах… кудах-тах-тах… «Вот я и решила, что с меня достаточно», — говорит новенькая. — «И правильно! А он что? Как воспринял?» — «Я ему недавно говорю: я женщина, а не посудомойка! Довольно!» — «А он?» — «А он, скотина, ржёт мне в глаза: он, мол, тоже тогда — мужчина, а не извозчик и не ишак. Возить кого-то туда-сюда, чтобы перед подругами покрасовалась, деньги все отдавать и знать при этом, что кое-кто ещё и карманы на всякий случай обшаривает в поисках утаённой заначки… В общем, горбатиться на дуру с непомерными амбициями он больше не собирается». — «Это он тебя дурой назвал, сам скотина?» — «Да, меня. Сказал, что ему проще нанять эту самую посудомойку, чем мой бред ежедневно выслушивать». — «Ну и?..» — «Да что… Посчитал с калькулятором, что кухарка, посудомойка, приходящая уборщица, няня для детей ему якобы дешевле обойдутся, чем одна я. И для душевного спокойствия тоже. И выгнал. Сказал: как амбиции поумерю, так могу возвращаться». — «Ну так давай с нами, у нас этих скотов нет». — «Спасибо, бабоньки, вместе не пропадём»…

Не пропали, факт. Кочевали по степи, охотились. Жили в юртах, потому что прочные дома строить — ума не хватало. В строительстве математика нужна, а они в расчётах не сильны были. Юрты — самое то. Пришли холода, так легко снялся со стоянки и перебрался туда, где теплее, потом — ещё на новое место, ещё… А если дом строить, так это надо голову напрягать, сопротивление материалов в возведении стен высчитывать, всякие системы отопления проводить, канализацию копать… Конечно, если бы кто-то просто так предложил пожить — не отказались бы, но ведь этот «кто-то» почти наверное захочет снова сделать из них кухарок, посудомоек… Нет уж, дудки! Помнится, ни одна из них никогда не готовила своему мужу завтрак (когда у них ещё были мужья), предпочитая поспать, чтобы днём лучше выглядеть. Так с чего вдруг им менять свои привычки? Пусть сами готовят и сами стирают…

Так и кочевали. Геродот рассказывает, что они хорошо метали копьё и посылали стрелу в цель, что были они искусными наездницами… Лошадей любили и берегли, это верно. Лошади большие и тёплые, надежные и бессловесные. К тому же это скоты-мужики могут себе кое-чего травмировать, скачущи верхом, а бабам напротив: тепло промеж ног да ритмичное касание волшебной точкой об луку седла — самая радость. Да ещё ощущение собственной власти: она — сверху, она — повелевает этим большим и сильным животным…

Когда же вдруг становилось невтерпеж, то самые опытные выезжали на особую охоту. Возвращались, таща на аркане… ненавистных и возбуждающих самцов. Ставили перед выбором — смерть либо… Выбиравших второе уводили в особые юрты, а затем отпускали восвояси. Надо сказать, что соглашавшиеся не прогадывали: вряд ли где ещё они могли найти такие изголодавшиеся и страстные тела. После вынужденных ночных подвигов мужики возвращались в свой мир ошалевшими и не до конца понимавшими, что это было. Рождавшихся затем детей делили: мальчиков отсылали туда, откуда их скоты-отцы были, а девочек оставляли себе.

Существовал, конечно, немалый риск, что какая-нибудь из сестёр влюбится (по иронии богов) в своего ночного гостя. На этот счёт коблы (то есть царицы амазонок, как их деликатно называет Геродот) придумали действенное средство. Всем девушкам вырезали левую грудь. Это мужики считали, что делается подобное обрезание для того, чтобы было удобнее стрелять из лука. Наивные! Если уж стрела или тетива и задевают грудь, так не левую, а правую. Дело в другом. Такая мера предотвращала мысль об уходе! Вот влюбится девица в мужика, и что? И ничего! Все соседи мужика засмеют, если он вдруг надумает одногрудую замуж позвать…

В общем, так и жили. Охотились, безобразничали, занимались собирательством. Собирали то, что из мужского мира перепадало и упадало. Производить самостоятельно что-нибудь они не умели и не пытались. Ни Диодор Сицилийский, ни Аристарх из Эфеса, ни кто другой не сообщают нам свидетельств об их творениях. Ни беломраморных статуй, ни пышноукрашенных городов, ни письменной истории, ни божественной поэтической речи… Некоторые глупцы считают, что Эфес, знаменитый город в Азии, был основан амазонками. Одураченные! Афинянин Андрокл был его основателем. Лишь потом, ослеплённый Афродитою, он решил дать городу новое имя, в честь той, случайной, которая ни камня не положила в его стены. Вспоминают ещё Фемискиру, столицу воительниц. Однако и её не они строили. Мужчины-архитекторы и мужчины-строители, купленные, похищенные, соблазнённые — вот кто были настоящие созидатели. Потребители же никогда не становятся творцами. Они даже не всегда умеют оборонить для них построенное, ибо Тесей с лёгкостью взял себе и город, и самоё царицу амазонок.

Их погубила склочность. И ещё, наверное, — неизбывная зависть к мужскому началу. Кочуя рядом с каким-нибудь поселением, они незаметно, с милыми улыбками вливали яд в уши местным жительницам, и те начинали вести себя неестественно и глупо. Ссорились из-за пустяков со своими мужьями. В ссорах упорствовали до последнего, руководствуясь высокой поэзией: «Возвращаться к женщине нужно максимально быстро… Так быстро, чтобы она не успела понять, что ей и без тебя хорошо…» Требовали чуть ли не собственного обожествления. Их неожиданная сентенция: «Помни, ты достойна лучшего! Ты у себя одна!» — повергала в близких в замешательство. Или совсем просто: «А разве я этого не достойна?» Они, одураченные, искренне приписывали себе чужие заслуги. И даже составляли кодексы поведения, в которых себе отводили сплошные права, а мужьям — сплошные обязанности. Плиний Старший рассказывает, что в одном из городов появилось общество ревнительниц Артемиды. Его организаторы установили специальный день, в который женщина объявлялась главным существом на земле. Праздник этот они позаимствовали у амазонок. Неизвестно, что думал на этот счёт Зевс, но тут даже спокойная Афина не выдержала. Устав от истеричных безумств этих воительниц, чьи проклятия в адрес мужчин доносились до вершин Олимпа, оскорблённая их кровавым нападением на город, носивший её имя, мудрая богиня вложила особенную мощь в длань Ахиллеса. И когда сошлись в битве под Троей великий герой и царица амазонок, то поразил он главную коблу, а остальные амазонки, лишившиеся боевого духа, рассеялись в ужасе, и никто уже больше не слышал о них. Может быть, перебили их. Может, сами в степи замёрзли.

Впрочем, яд, влитый ими в неокрепшие души по разным местам, не исчез, к сожалению. И после рассеяния амазонок многие были таковы, словно бы воспитывались в том племени. Вот, например, Кассандра, катастрофически не умевшая говорить с мужчинами, всегда начинавшая свою речь к ним с оскорбительных интонаций или ироничных претензий, сетовала на пренебрежение её пророчествами. Но как было верить ей, когда она постоянно твердила: «Ахилл — скот. Ахилл — скот», — не желая, например, замечать всей нежности, излившейся из души этого сурового воина на Брисеиду?!

Так то говорила Кассандра, царская дочь… А сколько было других, совсем глупых и необразованных…