Изнутри. Сборник литературных миниатюр

Наталья Александровна Стефанова, 2023

Помните, как в детстве мы садились с мамой или бабушкой в уютное кресло, и они читали нам сказки? Вспомните ту атмосферу. Открыв эту книгу, вы снова в неё окунётесь. Как философские, так и юморные, как грустные или страшные, так и добрые и милые, миниатюры перенесут читателя в мир собственных мыслей, фантазий, воспоминаний, создадут особое настроение, разное, но сильное. По крайней мере, я на это надеюсь. Добро пожаловать в книгу, дорогой читатель!

Дневники нечисти

Водяной (Болотник)

Сегодня у меня выдался нелёгкий день. Всё-таки тяжко быть Хозяином болота. Вечно кто-то норовит у меня тут утонуть, а мне потом вытаскивай, выкидывай их вонючие тела. Сами же утопленники за собой не убирают. А то ещё — увидят что-нибудь этакое у меня на берегу моего прекрасного болота, и бегут потом с воплями, продираются сквозь кусты, кувшинки цепляют, рогозы ломают. Всё портят. Некоторые ещё и обгадиться могут. И убегут — как всегда, за собой не уберут. Раздражают. Сколько раз я Лешего просил — ну поставь ты вокруг моего болота невидимую стену, чтоб людишки в неё утыкались и не могли ко мне пройти. Так ведь, нет, говорит, (вредный), не положено! Нельзя, мол, в лесу дороги перегораживать. В лесу везде доступные дороги должны быть, а то заблудившихся больше станет, и всё будут на меня, Лешего, валить. Мол, путает, морочит, с пути сбивает. А я, говорит, и близко не хочу путать их, пусть идут себе насквозь, домой к себе. Потом проблем меньше. Ведь этих сгинувших ищут с фонарями, с собаками, шум наводят знатный, живность пугают, травы топчут. И хорошо, если найдут, заберут мертвяков своих. Ну, или живыми. А скольких мне потом самому зарывать приходилось, говорит. А я уже старый, говорит, ямы копать.

В общем и целом-то Леший прав, и я его хорошо понимаю. Но ведь и мне людей хоронить не нравится. Тяжело. Лень вообще. А моих мертвяков ещё и из болота, со дна доставать приходится. Искать их там в темноте. А ведь мне самому, поди, не каких-нибудь триста лет.

Вот и сегодня еле отпугнул очередного идиота. Чуть-чуть успел, он уже почти до трясины добрался. Мёдом им тут, что ли, намазано, самоубийцы несчастные! А бежал-то как, когда я на него фыркнул, а орал-то как! Всех птиц на деревьях вокруг болота распугал. Кусты поломал. Надеюсь, он хоть из леса выйдет, а то мне опять Леший предъявит, что я ему работёнки подкинул.

Устал я сегодня, короче. Вот сижу сейчас в тёмно-зелёной воде по самые уши, и поесть поймать пойти лень. Сижу, по поверхности озираюсь, думаю — кого бы припрячь, чтоб поесть принесли. А то ведь не засну совсем, голодный-то. А завтра ещё злее буду.

О, вон Черночешуйчатый болотный дракон нарисовался! — Привет! Чего смотришь своими рыжими плошками? Поди-ка сюда. Что, тоже есть хочется? Ну, так иди поохоться. И мне заодно рыбки принесёшь. Чтоо? Кто тебе рыбу распугал? Я тебе рыбу распугал?! Вот неблагодарная рептилия! Да ты видел того толстого придурка, который все кусты на берегу снёс своей испуганной тушей? Так вот это он и распугал. Да. А я его прогнал. Так что давай, иди за рыбой мне. И себе заодно наловишь.

— Слышь! Эй! Только мне сначала!

Фух. Отправил. Хоть поесть принесут. Не, хорошо всё-таки быть Хозяином болота. Любую нечисть свистнул, припряг, и тебе что хочешь сделают. Уважают ведь, боятся. Мне попробуй, откажи, конечно. Я ж и наказать могу. Например, утопить. Или еду отбирать несколько дней подряд. Всю. Или… Ну, что-то я размечтался. Надо бы пойти дно у своего болота проверить. А то вдруг там, пока я спал, кто-то утопиться успел. Вот только поем сначала. Что-то долго рыбачит эта рыжеглазая скотина.

— О, пришёл! Давай! — Это что? Кто? Ракосом? Ну замечательно, а чего-то менее вонючего не попалось? Кто неблагодарный?? Я неблагодарный? Чего?! Это я сам себе ловить буду?! Ну и буду! Ну и плыви себе!… Противный драконишка.

Ладно, вкусный ракосом. Хоть и вонюч, но есть можно с голодухи.

Всё, пошёл я в обход угодий своих. Работа есть работа. (Плюх!)… «буль-буль-буль…»

Призрачный Дворецкий

Она увидела меня. Она не должна была меня увидеть. Никто не должен был меня увидеть. Меня никто раньше не видел. Вот уже много сотен лет я брожу по этому дому, оставшись его безраздельным владельцем. Хозяева не захотели оставаться. Они были хозяевами этого дома при жизни, но лишь на бумаге, а не душой. Я вырос тут. Мой отец был в этом доме дворецким, а мать поварихой. Они тоже выросли тут. Я потомственный слуга этого дома, ставшего таким мрачным с тех пор, как он перешёл в моё полноправное владение. Ему никто не остался предан, кроме меня. Все они пошли дальше — хозяева, слуги, сторожа — все ушли, оставив дом, а я не мог его бросить. Я остался, и он теперь мой. Он мой уже так давно, что я потерял счёт годам и столетиям. Я берегу его.

Они приехали вчера. Зачем они приехали? Что живым в моём старом, милом, мёртвом доме?…

И она увидела меня. Только она одна. Маленькая девочка лет десяти. И не испугалась. Она увидела, как я шёл через её комнату, бесшумно ступая по деревянным половицам. Это моя комната, и я хожу, где хочу. Здесь все комнаты мои. Этот дом говорит со мной. Он весь мой. А она заняла эту комнату, по приезде расставив тут свои игрушки и застелив кровать. Её мама принесла ей подсвечник со свечой. Но малышка не боится темноты, и свечу задула. А я просто прошёл, как проходил мимо живых, приезжавших и уезжавших много раз. Они всегда смотрели и уходили. Никто не оставался в моём доме. Зачем эти остались?!…

Малышка подняла голову от подушки. Проследила взглядом за мной. Она спросила: «Кто ты? Эй! Как тебя зовут?»

Я остановился. Я посмотрел на неё. Я не стану общаться с ней. Мне не нужно общаться с живыми. Я берегу дом. Поэтому я посмотрел на неё, помолчал и продолжил сквозь комнату свой путь дальше, сквозь свой дом, от стены до стены, от подвала до чердака.

Но я озадачен. Я не знаю, что будет дальше. Я боюсь за дом. Много сотен лет я ничего не боялся. А теперь боюсь, что они обидят дом.

***

Новая ночь опустилась на низину, накрыла дом чёрным одеялом. Я слышал, они в конюшню поставили лошадей. Я давно там не был. Там ли старый конюх? Он тоже должен был остаться. Но он умер раньше меня, и я не видел его, когда ходил в опустевшую конюшню глубоким стариком. А когда я вернулся из мира умерших в свой дом, я более не покидал его. И не знаю, в конюшне ли наш старый конюх, или тоже ушёл дальше вслед за хозяевами и другими слугами. Когда мы все были живы, он, помню, говаривал: «Не брошу никогда свою конюшню, свою каморку у сенника. Не смогу даже на том свете без запаха сена, лошадей, хруста и фырканья за стенкой. Век бы жил тут, никуда меня отсюда не заберут.» Я его понимал. Ведь и я не смог бы просыпаться в других стенах. Как и не просыпаться вовсе.

А теперь я не сплю. Просто днём не хожу по дому, ибо свет мешает мне видеть. Темнота делает мой взор ясным, а душу спокойной. По ночам я насквозь вижу свой любимый дом, и уверен, что с ним всё в порядке.

К девочке я сегодня не пошёл. Я пошёл в спальню её родителей. Они меня не видят. Я послушал их разговор. Они говорили обо мне. Их дочь сказала им, что видела меня. Как хорошо, что взрослые не верят, когда дети говорят о призраках. Надеюсь, они не решат из-за этого обидеть мой дом.

***

Сегодня девочка не спит. Она сидит на кровати и зовёт. Зовёт меня. «Дядя привидение!» — кричит она. — «Иди сюда! Я видела твоего друга!»

Что? Какого друга? У меня нет и не было друзей.

Пожалуй, пойду, поговорю с ней. Узнаю, кого ещё она видела. И где. Точно, не в доме. Я отлично знаю, в доме никого нет.

***

Оказывается, она видела старого конюха. Он и впрямь остался в конюшне, старый чёрт! Она встретила его у денника любимого пони, когда пошла после заката проведать его и угостить втайне от родителей яблочным пирогом. Старик заплетал пони гриву. Он оказался более разговорчив, чем я. Он поговорил с малышкой, рассказал ей о себе и поблагодарил за то, что его конюшня снова наполнилась сеном, хрустом и тёплым дыханием. Упомянул и обо мне. Спросил, в доме ли я. Ведь он помнит, как я ходил в его опустевшую конюшню, оставшись последним живым в доме, но не видел его. Он решил, что я не смогу оставить дом, как он не смог оставить свою каморку. И ведь оказался прав, старикан!

Пришлось передать ему привет с девочкой.

***

А хорошая оказалась девочка. И семья неплохая. Слава Всевышнему, они не стали обижать мой дом. Починив многое, они почти ничего не поменяли и не уничтожили. Они ценят мои старые вещи почти как я. А их дочь понимает наш дом лучше всех. Ведь она теперь знает его историю. Уже больше пятнадцати лет я рассказываю её ей.

Живых в доме прибавилось. Девочка вышла замуж. Она сказала мне, что муж звал её жить к себе. Но она отказалась. Она говорит, что больше жизни любит этот дом. Её муж не знает обо мне. Он живёт здесь гостем, как и вся семья. И только лишь его жена знает о нашем доме всё. Я думаю, она тоже тут останется.

Интересно, что скажут её малыши, когда подрастут? Она покажет им меня? Захотят ли и они остаться?…

Полудница

Скоро полдень настанет, солнце уже поднялось над зреющей пшеницей так высоко, что тени от столбов почти исчезли. Они думают, что в их современном мире, где традиции предков давно забыты, не осталось духов полей? Они ошибаются. Никакая техника не сможет выгнать нас из нашего царства. Время для нас не идёт. Мы бережём свои океаны золотых колосьев, спускаясь по лучам самого Солнца, и охраняем берега наших полей в полдень от любопытных взоров так же пристально, как и тысячи лет назад. И не важно нам, Полудницам, кто и чем сеет рожь и пшеницу в наших угодьях — крестьяне с котомками зерна через плечо или фермеры на тракторах и комбайнах. Хлеб остаётся хлебом во все времена. И мы будем его опекать так же рьяно, покуда всё живое не исчезнет с лица Земли.

А уважения у людей к нам поубавилось. Вот, смотрю я, человек едет вдоль поля на велосипеде, прямо по меже. И не смотрит он на небо, и не боится полудня — границы двух миров, и не спешит укрыться в своём жилище от моих цепких рук, от моих белых одежд, что мелькнут среди колосьев, что почудятся ему солнечным бликом. Он меня не боится.

А зря.

Выйду я на межу навстречу его железному коню, и не сможет он пройти-проехать ни сквозь меня, ни мимо меня. И спрошу я его о том, помнит ли он, как сеять хлеб, как жать, как молотить, как зерно сберечь. И не сможет мне путник ничего сказать, так как не знает он ничегошеньки о страде полевой, о труде тяжком предков своих. Не поддержит он беседу со мной, Матерью Полей, до той минуты, как полдень минет, и я исчезну с глаз его, словно морок, словно марево над полем в жаркий июльский день. А станет он отмахиваться от меня, принимая за кошмар, от солнца палящего сделавшийся. Обидит меня этим сильно. И тогда схвачу я за голову его вроде бы умную, а вроде бы и дурную. И крутану так, что искры из глаз посыплются. И упадёт несмышлёныш, творение технологичного мира, на межу, и останется лежать там в обмороке до глубокой ночи. А потом очнётся с головокружением диким, таким, что ехать на своём велосипеде не сможет, так и бросит его на меже, и будет потом до утра, петляя, домой добираться. А после, если головокружение и отпустит бедолагу, останется на всю жизнь дурачком и заикой.

И ведь никто из окружения его, такого же гордого и бездушного, не скажет: «Беднягу Полудница сгубила!» А придумают они многое множество оправданий, объяснений, диагнозов, обвинят во всём солнце жаркое да здоровье слабое.

А мне и не обидно будет, ведь отомстила я за неуважение к персоне своей значимой.

И будем мы, Полудницы, вовеки веков, покуда хлеба да народ русский не пропадут, не сгинут с бескрайних наших плодородных земель.

Слава нам и хлебам, да лету жаркому, да Царю-Солнышку!

Вампир (Упырь)

Как много ходит про нас легенд и сказок! Все языки мира знают слово «упырь». О нас многое известно. Но как же много из того, что о нас пишут — ложь!

Я таким родился. Вернее, появился на свет, ибо я никогда не рождался в прямом смысле. Я начал существовать очень давно. И всегда был таким, как сейчас — мужчиной неопределённого возраста, сильным и симпатичным. Я ношу одежду, как и вы все. Я одеваюсь согласно моде времён, в которых живу. Вы не сможете отличить меня в толпе.

И свет дневной мне не страшен, отнюдь. Я хожу среди вас, я живу вашей жизнью. А охочусь исключительно ночами лишь потому, что ночью проще питаться вдали от посторонних глаз.

Я действительно нападаю во тьме на вас, людей, это чистая правда. Но вы — сложная добыча. Я также могу охотиться на диких или бездомных животных, однако, их кровь крайне непитательна. Мне приходится идти на риск и выслеживать человеческих особей там, где никто не увидит, как я пью их кровь, и не выдаст меня.

Признаться, в старину мне было намного тяжелее жить. Все вокруг знали о существовании таких, как я, ведь не все мы так осторожны. Если они находили мою обескровленную жертву, тотчас начинали искать меня, выслеживать, расставлять ловушки. Зачастую приходилось менять места жительства после каждой жертвы, так рьяно жители городов и деревень начинали меня ловить.

А сейчас намного проще. Я живу в мегаполисе, тут легче затеряться. В вампиров давно никто не верит, а моих жертв приписывают маньякам. К тому же за века я мастерски научился маскировать оставленные мною следы. Однако, при этом в современном мире мне гораздо реже удаётся выследить и поймать добычу без свидетелей. Окраины города, шоссе, промзоны — вот мои любимые места охоты. В наши дни никто не носит с собой бесполезные чеснок или осиновые колья, а за серебряные пули можно попасть в тюрьму. Поэтому их тоже никто не носит.

Бездомные кошки тоже вкусные, правда. Не такие, как люди, но сойдёт. И их много в городе, что главное.

Конец ознакомительного фрагмента.