Легенды Сэнгоку. Пёс

Дмитрий Тацуро, 2021

Япония, середина 16-го века, период сэнгоку-дзидай. Войны не утихают по всей Хиномото и на этот раз события разворачиваются в провинции Овари, где юноша по имени Инучиё, вопреки желанию родителей, хочет поступить на службу к местному даймё. Да только этот правитель, обладает весьма дурной репутацией и слывёт самым настоящим дураком.

Глава 1,

о том, как очень странный юноша пошёл служить не менее странному господину.

Месяц Сацуки 21-го года Тэнмон (май 1552). Провинция Овари.

Вот и настали те долгожданные и взлелеянные в мечтах, деньки, когда Инучиё, наконец-то, покинул свой родной дом и отправился делать то, что нужно было ему, а не его родителям и старшим братьям. Для этой цели, по его личному мнению, он и был рождён. А именно — стать великим воином, на службе у великого даймё и, когда-нибудь, самому стать великим и прославленным человеком. Несмотря на то, что Инучиё оказался четвёртым сыном своего отца и не мел право наследовать клан, он свято верил, что в один прекрасный день, именно он и станет тем человеком, кто прославит свой род.

Всю его жизнь, с раннего детства и до сегодняшних дней, отец и старшие братья только и делали, что насмехались над его мечтами, его внешним видом, а главное, над его оружием, во владении которым, он превзошёл всех в округе, в том числе и насмешников. Инучиё ценил своё мастерство и шуток по этому поводу не признавал, как не понимал и всеобщее мнение о его копье. То было обычное яри с обоюдоострым наконечником длинной в сяку¹ и древком почти в четыре кэн², окрашенным в ярко красный цвет и перехваченный в нескольких местах, позолоченными хомутами. На взгляд всей семьи и соседей, это копьё было до безобразия длинным и слишком ярким для такого небогатого клана, и уж тем более, для четвёртого сына.

Сам же Инучиё, тоже не блистал скромностью, презирая все правила и порядки, одеваясь чересчур ярко, броско и совершенно по-шутовски. Сколько бы отец его не наказывал, вбивая кулаками в бестолковую голову рамки приличия, сколько бы не колотили его старшие братья, ему было всё не почём. Он твёрдо отстаивал свою позицию, обвиняя всю семью в чёрствости, старомодности и не умение принимать новшества. А ещё он любил по бедокурить. Бил деревенских мальчишек, сыновей других слуг клана и даже одного из старших братьев, и всё по одному поводу, — отстаивал свои правоту.

Но список достижений Инучиё на этом не заканчивался. По исполнению четырнадцати лет, он вдруг решил, что собирается служить тому, кого не уважала вся провинция. То ли это были его порывы пойти наперекор родителям, то ли у него действительно было не всё в порядке с головой. Ладно бы он не слушал только отца, но даже мать, которая относилась к выходкам сына, как к неизбежности переходного возраста, не могла переубедить его отказаться от самого безумного поступка, о котором он глубоко пожалеет.

Дело было в том, что нынешний даймё, ровно, как и Инучиё, с головой не дружил, настолько, что непослушный сынок, ему и в подмётки не годился. После смерти старого князя Нобухидэ, ушедшего в круг перерождений на сорок третьем году жизни, пост главы клана Ода, нынешних правителей Овари, перешёл к его законному, старшему сыну Нобунаге. Этот-то Нобунага, и раньше не внушал доверия, а после смерти отца и вообще совершенно лишился разума. Он постоянно носился по окрестностям на своей лошади, как угорелый, неподобающе одевался, ел на ходу и в седле, да ещё и плевался косточками от дыни прямо на дорогу, иногда попадая и в прохожих. Собирал целую банду, таких же желторотых негодяев и устраивал с ними имитации походов и сражений, только страдали от этого мирные жители, горожане и иногда крестьяне. И таких недостатков было великое множество, но самое безобразное оказалось то, что он выкинул на похоронах собственного отца. Нобунага, немного немало, явился на ритуал в своей повседневной одежде — коротких штанах, косодэ, одетое лишь наполовину, пыльный, взъерошенный и вспотевший. Не обращая внимание на негодование родственников и старейшин, он подошёл к телу отца, взмахнул руками и рассыпал на него ладан, сказав лишь два слова, — «Прощай Нобухидэ!». Все присутствующие потеряли дар речи и просто остолбенели от такой выходки, а Нобунага, гордо подняв голову, развернулся и вышел.

И такому человеку собрался служить Инучиё. Человеку, которого вся провинция называет «Оуцуке», что означает «Большой дурак». Человеку, которого, после смерти отца, скорее всего прирежут его же родственники. Которого не любит даже собственная мать, а все братья, дяди и прочая родня просто презирают и совершенно недоумевают, как такой умный человек, как Нобухидэ, назначил наследником этакую бестолочь.

Но Инучиё, услышав о том, что Нобунага набирает людей в своё войско, понял, что именно туда ему и надо. Поссорившись с отцом и послав старших братьев куда подальше, юноша выдвинулся в путь. Мать, конечно его благословила и даже дала пару медных монет на первое время, но всё равно не одобряла его поступок. С тем он и пошёл.

До Нагои, резиденции Ода Нобунаги, было не меньше двух-трёх часов пешего ходу и Инучиё, выйдя из дома в полдень, решил, что вечером он уже будет на службе. Однако, не подумав взять из дома, хотя бы рисовую лепёшку, через час у него заурчало в животе.

В округе было много деревень, но просить у крестьян еду он и не думал. Имея, за оби, два медяка, Инучиё решил поесть в подвернувшейся на пути идзакая³, предназначенное как раз для таких путешественников, как он.

Подойдя к небольшому строению с одним лишь этажом и соломенной крышей, не имеющей в распоряжении даже коновязи, а только один сарай, однозначно требующий ремонта, Инучиё застал несвойственное такому заведению, оживление. Помимо, того, что внутри было всё забито народом, снаружи, люди располагались прямо на земле, галдели, ругались, а некоторые, даже дрались за пищу. Видимо, денег на еду доставало не всем. Инучиё, состроив серьёзную мину, гордо протолкался через сидящую под ногами толпу и подошёл к двери, занавешенной грязной, засаленной и дырявой норэн, с каким-то, полу-выцветшим знаком. Со своим длиннющим копьём, внутрь он попасть естественно не смог, поэтому пришлось оставить его у входа, но не спускать с него глаз. Растолкав всех в помещении, Инучиё добрался до хозяина заведения, который, явно уже вымотался за сегодняшний день и не выручала даже помощь его детей и жены.

— Почему так много народу? — поинтересовался Инучиё.

Хозяин, выпучил на него глаза, явно не понимая, кто или что стоит перед ним, потом тяжело вздохнул и совершенно с безнадёжным видом махнул рукой.

— Еды почти нет, — выпалил он. — Только похлёбка со вкусом редьки и несколько лепёшек, остальное всё выкупили. И даже не мечтай о сакэ, этого и подавно нет. Покупай или проваливай, не задерживай очередь и не отнимай моё время.

Инучиё, от такой грубости даже немного тряхнуло. Желание сломать хозяину идзакая нос, пришло вместе с сжатым в одно мгновение кулаком. Но, он по-прежнему не упускал из виду, стоящее у входа копьё. Увидел он и как трое посетителей, вместо того, чтобы войти внутрь, проявили нешуточный интерес к оружию. Инучиё это не понравилось и он, забыв о еде, уверенно пошёл к выходу.

— А ну прочь от моего копья! — послышался голос из-за норэн и только потом оттуда вынырнул владелец оружия.

Удивление тройки, при виде Инучиё, было не меньше, чем у хозяина заведения. Во — первых, он превышал всех троих в росте, да и многих здесь собравшихся. Во — вторых, вид его, был куда более странный, нежели длинна и броскость принадлежавшего ему яри.

На троих удивлённых мужчин, судя по одежде, бродяг, смотрел высокий юноша с весьма строгим взглядом, который подчёркивала красная раскраска вокруг глаз. Точно такая же красная линия отходила от уголков его рта к подбородку, а лицо было совершенно белым — тоже крашенным. Волосы были растрёпаны, не убраны в хвост и опускались чуть ниже плеч. Но и это было не всё. Среди серой и тусклой толпы, он выделялся своей одеждой. Яркое, зелёное верхнее косодэ с жёлтым рисунком, узкие хакама, подобранные и подвязанные под коленом, были фиолетовыми с изображением цветка сливы, тоже цвета золота. Ниже штанов, ноги оказались совершенно голыми и обутыми в соломенные варадзи. На шее, на длинном шнурке, висел красный инро — маленький мешочек для хранения всяких безделушек или чего поценнее, на котором так же был нарисован цветок сливы.

— Это ещё, что за пугало?! — удивлённым, но в то же время насмехающимся голосом, произнёс один из тройки.

Инучиё покраснел от злости, это было даже заметно сквозь белую краску на лице.

— Это я, то пугало?! — сверху вниз он оглядел самого ближнего к нему, неказистого, грязного и растрёпанного мужчину, вооружённого лишь одним вакидзаси, заткнутым за оби. Второй выглядел точно так же, отличавшийся лишь тем, что уже едва стоял на ногах от выпитого сакэ, а третий, самый здоровый, с деревянной дубиной и тем же неизменным вакидзаси. «Типичные разбойники или ашигару, зашедшие отдохнуть после службы». — решил про себя Инучиё и вслух добавил. — Кажется, кто-то, оказался в ненужное время, в ненужном месте?

— Ага, — язвительно ухмыльнулся первый, трезвый и худой. — мне кажется, что это именно ты, пугало. Не иначе в поле надоело ворон пугать, и ты решил напугать людей своим глупым видом! — он засмеялся и обернулся на товарищей, удостовериться, смеются ли они над его шуткой. Те сдержано похрюкивали. А вот толпа, занимавшаяся до этого своими делами, застыла в молчании и в предвкушении чего-то интересного.

— А что это такое? — продолжил разбойник, тыча пальцем на стоящее у входа копьё Инучиё. — Шест, на котором ты сидел, до того, как решил сбежать от своих пернатых друзей?

— Это, самое великое оружие, придуманное ещё первыми ками, — со знающим видом заявил Инучиё. — А это, — он резко выкинул вперёд правую руку, с сжатой кистью, впечатав её прямо между глаз разбойнику. — мой кулак. — он схватил своё копьё и не вставая в боевую позицию, сразу же опустил плашмя наконечника прямо на макушку пьяного. Благо, клинок яри оказался в деревянных ножнах, иначе бы разбойнику было гораздо хуже.

Первый, сидел на корточках хватаясь за разбитый нос, второй на пятой точке, держась за голову, у которого явно помутнело сознание от такого удара. Третий, здоровяк, получив тычок в живот, остался стоять на месте, бросив дубину на землю. Инучиё, удостоверился, что нападать никто больше не собирается, повернул копьё в вертикальное положение и положил его на правое плечо, приняв победоносный вид.

— Ну так, что? Кто там из нас пугало? — с издевкой вопросил он.

Побитые не отвечали и отползли от обидчика подальше, а третий, подняв перед собой раскрытые ладони, давал понять, что он тут вообще не приделах.

Инучиё презрительно окинул всех троих, хмыкнул и пошёл прочь от негостеприимного заведения. Люди, находившиеся на его пути, с опаской, расступились, уступая дорогу чудаковатому юноше.

***

Так и не поев, Инучиё шёл дальше. Несмотря на враждебный приём со стороны хозяина идзакая и его посетителей, настроение его ничуть не ухудшилось. Он спокойно шёл по дороге, проходившей через пустующие поля заросшие зелёной травой. На горизонте уже виднелись стены Нагои, за которыми высились изогнутые, блестящие на солнце, лазурные крыши тэнсю. Главная башня казалась такой огромной даже из далека, по сравнению с которой, Арако — дом Инучиё, казался лишь обычной конюшней.

До вечера было ещё далеко, но солнце уже начало клониться к закату и назойливо светило юноше в левый глаз, заставляя его, то и дело, прикрываться ладонью. В животе снова заурчало. Инучиё, отняв руку ото лба погладил себя по пустующему животу.

— Ничего, — сказал он ему. — Скоро доберёмся до Нагои, поступим на службу к князю, а там нас накормят вдоволь! Вот увидишь, больше ты никогда не будешь голодным. — живот ответил громким, наверное, довольным урчанием.

Сразу, после недолгой беседы со своим желудком, Инучиё пришлось обернуться и резко отпрыгнуть в сторону с дороги, чтобы не попасть под копыта, нёсшейся, словно ветер лошади, естественно, нёсшей на себе всадника.

— Смотри куда скачешь кретин! — крикнул ему в след Инучиё и погрозил кулаком.

Казалось, всадник его не услышал, но проскакав ещё шагов пятьдесят, осадил коня, поставил его в свечу, развернувшись из неё в обратную сторону. Инучиё сразу сообразил, что этот человек, в седле находиться не первый год, поскольку подобный трюк удается вообще мало кому. По крайней мере, он таких не видел.

Всадник, тем временем, пустив своего буланого жеребца иноходью, приблизился к юноше, остановившись от него шагах в трёх. Он был ненамного старше Инучиё, года на четыре не больше, такой же безбородый и безусый. Продолговатое лицо, прямой нос, правильный рот, брови с изломом и обжигающий, немного нахальный взгляд. Сразу видно, что из благородных. Только вот облачение его говорило об обратном. Жёлтое косодэ, полностью спущенное и завязанное рукавами на талии, обнажало худощавый, но мускулистый торс, без капли жира. На ногах, короткие штаны — кабакама, варадзи на босу ногу, а бушующая копна волос на голове, была схвачена красной лентой на темени, образую взъерошенный и спутанный гребень. На левом боку, у него висела тыква — горлянка, которую он тут же снял, остановившись, и сделал пару небрежных глотков, пропустив несколько капель и намочив шею и грудь. Повесив флягу обратно, он бесцеремонно отрыгнулся, отёр губы и с любопытством воззрился на Инучиё.

Поначалу оба молчали, внимательно изучая друг друга. Всадника явно заинтересовало, не столько внешность путника, сколько его оружие, лежавшее у него на плече и придерживаемое рукой. Инучиё же, подумал лишь то, что этот невоспитанный и странно выглядевший человек, не иначе, как один из вассалов князя Ода.

— Тебя, что манерам не учили?! — нарушил недолгое молчание Инучиё. — Куда ты летишь сломя голову?! А ну извинись!

Всадник удивлённо вздёрнул правую бровь, криво ухмыльнулся.

— А ты ещё кто? — произнёс верховой в таком тоне, будто заметил его только сейчас.

— Издеваешься?! — возмутился Инучиё. — Я шёл по дороге, прямо перед тобой! Ты меня чуть не сбил идиот!

— Вот же занятно, — всадник был будто сам себе на уме. Он медленно пустил своего коня вокруг Инучиё, не переставая разглядывать его длинное копьё. — Интересно, а им вообще можно сражаться?

— Ты меня слышишь вообще?! — пытался докричаться до конного юноша. — Если не извинишься, я покажу тебе его в действии!

— А ты ещё кто? — всадник вновь посмотрел на пешего, удивлённо, будто впервые увидел. Но, на этот раз обратил своё внимание на него. — Вот же пугало! Ты, из саругаку, что ли?

— Мне это уже надоело! — не вытерпел Инучиё такого обращения. Он и раньше не отличался особой сдержанностью, особенно, когда дело касалось его внешности, а выйдя в мир, и подавно не собирался позволять над собой издеваться. — Я кабукимоно! Я не пугало!

Убивать всадника Инучиё не собирался, поэтому ножны с наконечника не скинул, но покалечить его, он был просто обязан. Скинув яри с плеча, о сделал пару прыжков назад, увеличив дистанцию, схватился за древко обеими руками, направив его остриём в грудь коня. Инучиё прекрасно знал, что было необходимо для победы над всадником — сначала, нужно скинуть его с лошади, а для этого, следует опрокинуть саму лошадь, а как это сделать, если не копьём.

Ни мгновения немедля, Инучиё нанёс удар целясь животному в грудь. Каково было его удивление, когда всадник, движением одних лишь бёдер, резко развернул коня боком, перехватил копьё правой рукой под наконечником, а левой, наставил у самого носа Инучиё какую-то штуковину, отдалённо напоминающую духовую трубку — фукибари. Видимо, она была приторочена у него с другой стороны седла. Только вот труба, была явно металлической, с гораздо большим отверстием, не меньше двух сяку в длину и имеющее деревянное основание, похожее на рукоять. Копейщик округлил удивлённые глаза и раскрыл рот.

— Что это? — вопросил он.

Всадник громко расхохотался.

— Вот деревенщина! — сквозь смех произнёс он, — Ты правда не знаешь, что это такое?

Инучиё покачал головой, замерев в одной позе.

— Это кунимото, а если быть точнее, тэппо, — гордо заявил всадник. — Оружие, которое перевернёт весь мир.

— Я слышал о нём, — заинтересовался Инучиё и убрал своё копьё от всадника, тот, в свою очередь отпустил древко. — но я не разу не видел его. Что оно делает? Говорят, что им можно пускать стрелы, которые пробивают доспехи!

— Интересно, где родился такой вот… — всадник вновь хотел обозвать его «пугалом», но решил сдержаться и заменил слово. — недоумок?

— Поаккуратней с выраженьями! — вновь вспылил Инучиё. — Если я не знаю, что такое, это твоё кунимото, это не значит, что меня можно оскорблять! Я ведь и ударить могу!

— Ну, ну, — хмыкнул всадник. Он что-то закопошился, достал из-за пазухи кресало и какую-то верёвку, чиркнул, поджёг её, вновь взял в руку тэппо. Чуть выше рукояти, его странного оружия, торчала точно такая же верёвка, которую он и поджёг, другой, тлеющей. Потом выдвинул какую-то полку, ниже дымящегося фитиля и вновь наставил дуло на Инучиё.

— Эй, эй, ты чего удумал, — юноша попятился назад.

Всадник, в самый последний момент, перед тем как нажать спусковой крючок, взял прицел чуть выше и пальнул в воздух.

Раздался такой грохот, что Инучиё, от испугу, невольно выронил копьё, присел на корточки и закрыл голову руками. Эхо от выстрела продолжало гулять по пустому полю, всполошив всех птиц в округе. В воздухе стоял едкий неприятный запах, а над головой сжавшегося юноши клубилось серое облако дыма. Когда дым рассеялся, Инучиё осторожно выпрямился, оглядываясь по сторонам. Всадника уже не было на месте, он поскакал дальше по дороге, в сторону Нагои, оглашая окрестности безудержным смехом.

— Подонок! — крикнул ему в след Инучиё. — Клянусь ками, я тебя ещё встречу и твои фокусы тебе не помогут!

Но в ответ он получил только громкий хохот.

Постояв немного и подумав над тем, что за каких-то неполных два часа, с ним приключилось уж слишком много событий, Инучиё решил передохнуть. Пройдя немного вперёд, он сошёл с дороги и прилёг в тени трёх, стоявших рядом друг с другом клёнов, положив копьё на землю, рядом с собой. До Нагои оставалось всего ничего и, если он вздремнёт часок-другой, наверняка успеет попасть в город до вечера, пока ворота не закрыли. Вот-вот Нобунага узнает, чего на самом деле стоит Инучиё из клана Маэда.

***

Девочка никак не могла достать плод хурмы, висящий на ветке. Она подпрыгивала, трясла ствол, но всё равно не добивалась результата. Тогда, она осмотрела местность поблизости и нашла на земле палку, длинной в половину её роста. Вновь подойдя к дереву, она сбила злополучный плод и даже смогла поймать его на лету. Обтерев хурму об полы своего зелёного косодэ, она жадно впилась в него зубами, будто её не кормили несколько дней. На вид, девочке можно было дать лет шесть или семь, потому, как тело её уже выглядело более вытянутым, начавшим своё формирование, а не округлым как у малышей младше пяти.

Тот, кто притаился в кустах дикой ягоды годзи, совсем неподалёку, внимательно наблюдал за действиями девочки. Дождавшись, когда она насладиться сладким плодом, он резко выпрыгнул из своего укрытия с поднятыми руками, растопыренными, словно когтями, пальцами и, непонятно кого изображающим возгласом.

— Бу-у-у! Ру-у-у! Ай…

Девочка оказалась не из робких. Ей хватило лишь несколько вздохов, чтобы сообразить, что надо делать. Вначале, испуганно выпучив глаза на непонятного зверя, она мгновенно нашлась и саданула его по макушке всё той же палкой, которой сбивала хурму. Неудавшийся обидчик, схватился за голову и резко отпрыгнул назад, но девочка последовала за ним, продолжая лупить, то по рукам, то по спине. Удары, конечно были не сильные, но жертва, которая должна была быть в совершенно противоположном положении, интенсивно издавала возгласы боли.

— Да перестань меня дубасить! — закричал он, отмахиваясь руками.

Девочка остановилась, услышав членораздельную человеческую речь, но осталась в защитной позиции, выставив палку перед собой, словно в тренировке по кэндзюцу.

Инучиё, поняв, что бешенный ребёнок перестал атаковать, распрямился, сел на землю и начал потирать ушибленные места. Рук ему сейчас не хватало.

— Ты, что сумасшедшая? — жалобным тоном произнёс он, скорчив раскрашенное лицо. — Ты зачем дерёшься?

— Ты первый на меня напал! — ответила девочка. Вид её был невозмутим и сосредоточен. Однако, когда она разглядела того, кого ей только что довелось побить, на лице, с каждым мгновением расширялась улыбка. В итоге, её звонкий смех огласил весь сад, в котором сейчас они находились.

— Точно сумасшедшая! — почесал затылок Инучиё. — И чего тебя так рассмешило?

Девочка не могла говорить, заливаясь смехом. В конце концов, держась одной рукой за живот, а второй неприлично показывая пальцем на сидящего юношу, она произнесла, сквозь смех:

— Ты себя видел? Что у тебя с лицом?

— Здесь нет ничего смешного, — насупился Инучиё. — Я кабукимоно! Я должен так выглядеть!

— Кабукимоно, — повторила она, явно услышав это слово впервые. Подавив желание вновь расхохотаться, она решила уточнить. — Что это такое, кабукимоно?

— Так называют себя люди, которые не хотят жить по указке других. Они отвергают все установленные правила, традиции и всё, что так обыденно и скучно. Мы вольные люди! — гордо ответил Инучиё.

— А, по-моему, ты какой-то дурачок, — девочка вновь хихикнула, на этот раз прикрыв рот ладонью, как положено по этикету.

— Ага, дурачок значит?! — обиделся юноша. — По-твоему, наш князь Ода Нобунага, тоже дурачок? Он ведь тоже кабукимоно?

— Конечно, — убедительно закивала она. — Его так все и называют. Да и не князь он вовсе. Наш господин Хаяши Хидэсада, а его господин Ода Нобухидэ, отец твоего «Большого дурака». — и вновь хихикнула.

— Ты вообще откуда такая дерзкая взялась? Да ещё и умничаешь вдобавок, — возмутился Инучиё.

— Я Мацу! — весело представилась девочка. — Теперь я живу здесь, в Арако.

— А — а! — юноша шлёпнул себя ладонью по лбу. — Ты дочь Шинохары! Твоего отца убили, а твоя мать вновь вышла замуж и бросила тебя!

Теперь пришла очередь Мацу обижаться. Веселье, как рукой сняло.

— Ты балбес, ничего не понимаешь! — покраснев, она повысила тон голоса. — Мой отец был храбрым воином и погиб в походе сражаясь за своего господина, а мама ещё молодая чтобы стать монахиней, поэтому решила ещё раз выйти замуж. — Мацу опустила голову. Её лицо стало грустным. — Но, её новый муж не захотел брать приёмышей, поэтому меня и брата оставили здесь. Потому, что твоя мама, родная сестра моей. К тому же, моему брату уже двадцать один год, и он тоже может обо мне позаботиться.

— Прости, я не хотел тебя обижать, — извинился Инучиё, выслушав трогательную речь. — Я слышал, что девочке, которую взяли в нашу семью, всего лишь пять, а ты выглядишь взрослее. Я подумал, что ты хэйминка и хотел тебя напугать.

— Ты и правда дурачок, — Мацу, вновь не удержалась от смеха услышав слова Инучиё. — Какая хэйминка будет носить яркое зелёное косодэ, подвязанное жёлтым оби. Это подарок от моей мамы, и я решила, что одену его на свой день рожденья, и мне правда сегодня исполняется пять. — она засмущалась, пряча взгляд.

— Подумать только, — юноша вновь поскрёб затылок недоумевая. — Такая большая, умная, я бы даже сказал, симпатичная, и всего лишь пять! Поздравляю!

— Спасибо, — скромно отозвалась она, залившись румянцем. — Ты тоже не страшный, когда ходишь без своей глупой краски на лице.

— Так, перестань уже говорить про мою внешность. Я же сказал — я кабукимоно! Так надо!

— Ты такой большой и такой глупый, — вновь поддела его Мацу. — Наверное, кроме тебя никто не считает, что так надо?

— Ну всё! Моё терпение лопнуло, больше тебе твоя палка не поможет! — Инучиё ловко вскочил на ноги, растопырил руки, словно атакующий сокол и направился на девочку.

На этот раз, Мацу поддалась на испуг, бросила свою палку и побежала по саду, звонко смеясь. Инучиё помчался за ней, снова издавая нечленораздельные и непонятные звуки.

Примечания

1

Сяку — 30,3 см.

2

Кэн — 1,6 м.

3

Идзакая — таверна, трактир, питейное заведение.