Легенды Сэнгоку. Золотой остров

Дмитрий Тацуро, 2018

Япония, 16-й век, период Сэнгоку-дзидай. Молодой даймё Нагао Кагэтора достиг своей цели и положил конец распрям, царившим в родной провинции. Но старые деяния его отца не дают ему спокойно наслаждаться миром. Давние союзники клана Нагао просят Кагэтору поддержать их в предстоящей войне. Теперь путь благородного даймё лежит на остров Садо, где не всё так просто, как кажется на первый взгляд.

Глава 2

Сёгацу

Зима 16-го — 17-го годов Тэнмон (1547-1548 г.г). Этиго, Касугаяма.

Первый снег в Этиго, в этом году, выпал очень поздно, в самом конце месяца сивасу. Но большого снегопада, в последующие дни, так и не последовало. Наверное, небо оставило его на следующий, новый год. Во всяком случае, люди не будут мучиться с непролазными сугробами на время праздничных дней. Все готовились к главному событию года — празднику Сёгацу. Война закончилась, и в провинции настал долгожданный мир. Так, что вместе с торжеством, местные жители, будут отмечать и долгожданное спокойствие на их земле.

Молодой князь, как и всегда, находился в полном уединении с собой. Его верный вассал Наоэ Кагэцуна, построил для него, некое подобие, чайного домика, на том самом «холме двух сакур», где малолетний Кагэтора любил проводить время. Чая он здесь не готовил, а больше уединялся для медитации или глубоких размышлений. С окончанием войны, Кагэтора затосковал. У него больше не было изнуряющих, частых военных советов, многодневных походных условий, смотра войск и тренировок. Он даже, по началу, не хотел ощущать на себе ту лёгкость повседневной, мирной одежды, привыкший к тяжести доспехов. Никто больше не приносил донесений, и даже не с кем было потренироваться, как он это проделывал со своим другом Кагэмочи. Первые дни, ему составлял компанию Китадзё, но и он вскоре уехал к себе в замок для подготовки к празднику.

Князь сидел один, в своём домике на холме, наигрывая грустную мелодию на биве. Музыка, в какой-то мере, помогала ему медитировать, очищала сознание и погружала в бесконечную пустоту. Там, в этой пустоте, не было ни каких мыслей, переживаний и забот. Сосредоточившись на звуке, он будто парил в патоках неизвестности, оставив суетный мир далеко позади. Это хорошо помогало ему заменять то состояние, в котором он находился во время боя или в его преддверии.

Закончив играть, Кагэтора вернулся назад, в своё тело. Он аккуратно отложил в сторону биву с плектром и вдохнул свежий, зимний, холодный воздух. Солнце уже зашло за горизонт. Да и не видно его было из-за занесённого тучами неба. Наверное, ночью снова пойдёт снег.

— Сын мой, ты как всегда намереваешься простудиться?! — послышался знакомый женский голос. И только потом, из-за холма, на тропинке показалась его обладательница. Кагэтора позволил себе немного улыбнуться.

— Столько лет минуло, а так ничего и не изменилось. — с лёгким смешком произнёс он. — Вы по-прежнему ловите меня на этом холме и говорите одну и ту же фразу. Но на это раз, я сижу не на голой земле, а на циновке, которая постелена на полу, между-прочем.

— Зато ты сидишь в одном косодэ и даже не удосужился накинуть, что-нибудь сверху! — с лёгким, добрым укором произнесла мать. Госпожа Тора, а ныне, монахиня Сэйган-ин, подошла ближе к сыну, тот низко поклонился, и она села рядом с ним. Приняв постриг, она осталась всё той же прекрасной женщиной, какой была ранее. Её не портили даже монашеское одеяние и капюшон. Всё та же грациозная походка, кошачий взгляд и невообразимое спокойствие, что даже Кагэтора, со своей невозмутимостью, мог позавидовать.

— Я уже не мальчик матушка, и могу позволить себе…

— Ах вот ты как заговорил! — перебила сына Сэйган. — Значит, став даймё, покорив всю провинцию и забрав не мало вражеских жизней, ты уже не мой мальчик? Будь ты хоть Император, моим сыном ты останешься навеки и я до конца своей бренной жизни, имею права тебя оберегать. — женщина развернула, принесённый ею свёрток и извлекла оттуда белый хаори с рукавами до локтей, меховым подкладом, родовым гербом Нагао на спине, и вручила князю. — Вот, надевай.

Кагэтора не стал упираться, хотя считал, что подобные материнские заботы о нём, в его возрасте, были излишни. Он надел хаори и снова задумался.

— Тебя что-то тревожит сын мой? — ласково спросила Сэйган.

— Честно говоря, я и сам не знаю. — грустно отозвался князь, потупив взор. — Мне кажется, что с наступлением мира, мне просто нечем заняться. Всё это время, я только и делал, что воевал, а теперь, мне стало как-то тоскливо. Иногда я думаю, что я стал слишком воинственен и кровожаден. На мне больше нет доспехов, и меч я беру лишь раз в день, а в седле я не был уж несколько дней. Я так долго к этому шёл, что мне даже было невдомёк, что станет со мной после этих сражений.

— Ты просто ещё очень молод сын мой. — произнесла женщина. — За свою недолгую жизнь, ты только и делал, что тренировался да сражался. Но ты так и не успел пожить в мирное время. Таков твой удел воина и самурая. Это пройдёт, и ты привыкнешь. Став даймё, ты возложил на себя великую ответственность. Ты обязан не только вести войска в бой, но также ты в ответе за свою землю и людей, на ней живущих. Ведь Этиго населяют не только воины. Здесь очень много обычных людей. Научись налаживать с ними контакт. Ты ведь это делал, когда впервые пришёл в Точио, забыл?

— Тогда, я ещё не знал, что такое боевой пыл. — ответил Кагэтора. — Вы правы матушка. Я немного забыл, что значит быть хозяином в мирном доме. Что вы мне посоветуете?

— Ты видимо сильно заскучал, раз просишь у меня совета! — немного удивилась Сэйган. — Когда, после долгих лет, я впервые увидела тебя в Касугаяме, тебе не нужны были ничьи советы. Я узрела великого Нагао Кагэтору, который, без боя захватил Касугаяму, руководил своими вассалами, как настоящий полководец. Тогда, ты не нуждался в советах. Возьми себя в руки и прими участие в делах своих людей. Разлука с дочерью Усами совсем, гляжу, тебя разбила. Я думаю, ты только поэтому, хочешь взять в руки клинок и ринуться в гущу сражений.

Кагэтора поднял взгляд на мать. Упоминание о Нами, вызвало в нём замешательство. И возможно, Сэйган была права. Покончив с войной, в которой молодой князь отвлекался от своих чувств к своей бывшей возлюбленной, теперь же на него снова нахлынули воспоминания, о проведённых днях с ней и о тяжёлом расставании.

— Вы, как всегда, правы матушка. — поклонился Кагэтора. — Я слишком размяк из-за этого. Мне нужно забыть о ней раз и навсегда.

— Вот именно. — согласилась Сэйган. — Обет, что ты дал, священен! Взяв на себя подобные вещи, нужно идти дальше. Твой путь на этом не заканчивается.

Кагэтора, ещё раз почтительно поклонился и решил перевести тему разговора.

— Матушка, ты присоединишься к нам на праздник Сёгацу?

***

К торжеству всё было готово. В главной зале замка Касугаяма, собралось много гостей. Хоть праздник и был, для каждой семьи личным, Кагэтора считал своей семьёй всех тех, кто разделил с ним это тяжкое бремя войны. Конечно, многих не хватало, но и присутствующих было достаточно.

Во всех комнатах замка, были развешаны ивовые и бамбуковые ветки, украшенные деревянными и бумажными фигурками обезьяны — символом наступающего года. Над помостом, где сидел даймё, висели хамаими — стрелы с белым оперением, приносящие в жилища воинскую удачу. Присутствующие одели на себя самые красивые косодэ и хитатарэ, что имелись у них. Китадзё Такахиро, который и без того любил броско одеваться, был во всём ярком, что аж глаза слепило. Ровно в полночь, все высыпали во двор замка. Касугаяму огласили удары храмовых колоколов. Наоэ, Амакасу и ещё несколько вассалов взяли в руки кумадэ, некое подобие граблей, похожих на медвежью лапу и при каждом ударе колокола гребли ими воздух, загребая в дом счастье под всеобщий смех. Когда колокол пробил сто восемь раз, все поздравили друг друга с Новым Годом Обезьяны и отправились праздновать внутрь замка.

Угощения были самые разнообразные. Какидзаки и Санпонджи, любившие выпить и повеселиться, принялись за сакэ, заедая их эби — креветками с соевым соусом. Коджима Ятаро, любивший не только подраться, но и хорошо поесть, уплетал моти-лепешки из клейкого риса, камабоко — пирог из рыбы с белым мясом, приготовленный на пару. Потом здоровяк перешёл на суп дзони, всё с теми же моти, но только в бульоне. Покончив с супом, Ятаро стал искать новое лакомство, чтобы закинуть его в своё бездонное чрево. Сакэ он не пил, боялся, что может потерять контроль над своей яростью и покалечить кого ненароком, а то и того хуже. Наоэ налегал на более полезную еду — пюре из каштана и варёные водоросли-комбу. Этой ночью столы просто ломились от еды.

Кагэтора сидел на помосте, во главе праздника, наблюдая за веселящимися вассалами, и тихо попивал сакэ. Рядом с ним, сидела госпожа Сэйган-ин. Она, в отличии от всех присутствующих, воздерживалась от угощений. Сестры Кагэторы Айи, с её мужем Масакагэ, не было на празднике. Всё потому, что Айя была беременна и шумные, беспокойные праздники ей не к чему. Кагэтора отправил сестре письмо с поздравлениями и подарками, как, впрочем, и многим, кому не довелось попасть на торжество в Касугаяму. В числе этих немногих числились; сюго Уэсуги, который, в последнее время сильно захворал, старик Накадзё, не любивший праздники вообще и Шибата Цунасада, вечно занятый в своих владениях. Остальные же были здесь, включая Иробэ и Каджи. Последний, даже взял с собой жену, вторую сестру князя — Огэн. Когда Кагэтора, во время своего похода на север, заезжал в замок Сасаки, Огэн показалась ему довольно скучной и мрачной особой, как и вся тамошняя обстановка, но здесь женщина преобразилась. Она весело хохотала с другими жёнами самураев и даже, кое-где, могла пошутить. Не так, как её муж, а вполне приемлемо.

Веселье, тем временем, разгоралось всё сильнее. Как и ожидалось, Какидзаки и Санпонджи, поднабравшись, решили поспорить, сможет ли пьяный Кагэиэ станцевать с копьём, удержав на наконечнике полную чарку сакэ. Спор решили закрепить делом. Какидзаки приказал принести ему яри и, шатаясь, вышел во двор. Любопытствующих оказалась, целая тьма. Даже сам даймё решил выйти и посмотреть на это зрелище.

Когда слуга принёс требуемое, Кагэиэ схватил в правую руку копьё, ровно посередине древка, а в левую взял веер-тэссэн, на наконечник установили, налитую до краёв чарку. Наконечник яри был довольно длинный и широкий, так, что для умелого воина, задача была бы не трудной. Но Какидзаки был пьян, да ещё и танцевать собирался. И тут началось.

Кагэиэ раскрыл тэссэн и медленно, изящно, будто выполнял ката, начал двигаться, постепенно ускоряя темп. Потом, он заорал. На самом деле, храбрый воин пытался петь, но со стороны, это выглядело как крик, или даже вой пьяного волка. «Пел» Какидзаки про свои подвиги, свершённые на службе у Тамэкагэ и Кагэторы. Его копьё, кружилось из стороны в сторону и выписывало петли, но сакэ так и не проливалось. Санпонджи даже побагровел от обиды. Кагэиэ, явно назначил хорошую цену за проигрыш. Закончил Какидзаки под бурный шквал аплодисментов и похвал. Самурай похвально поклонился, подкинул на наконечнике чарку и поймал её своим лицом. Что-то в рот ему, конечно, попало, но остальное растеклось по жёсткой бороде. Теперь, наблюдателям, пришлось надрывать животы от хохота, а Саданага объявил, что спор проигран.

— Ты мошенник! — закричал Кагэиэ. — Я станцевал, не пролив не единой капли, то, что было потом, не считается!

— Ты меня не обманешь! — отпирался Санпонджи, стоя на пороге энгавы и грозя кулаком. — Нужно было завершить всё до конца! Я не отдам тебе коня, даже не жди!

Чтобы не дошло до драки, в спор вмешалась госпожа Сэйган-ин. Хоть победа Какидзаки и была на лицо, она решила не оставлять Саданагу в обиде.

— Саданага-сама, — обратилась она к самураю. — раз ты считаешь, что Кагэиэ-сама, выполнил уговор не до конца, то отдай ему коня не полностью.

— Это как? — Санпонджи недоумённо посмотрел на монахиню. — Разрубить его что ли?!

— Зачем же так жестоко? Ведь вы человек благоразумный и храбрый и, несомненно, поступите достойно! — похвалила она Саданагу. Тот, в свою очередь, гордо выпячил грудь и задрал подбородок. Сэйган продолжила. — Отдайте одного лишь коня, а снаряжение оставьте себе.

— Мы о снаряжении не договаривались! — удивился Санпонджи.

— Господин Кагэиэ прекрасный наездник, зачем ему конь без снаряжения. — убеждала самурая монахиня. — Жеребец ведь боевой?

— Боевой. — согласился Саданага.

— Тогда, что за приз такой — голый конь, без седла, стремян и поводья? Наверняка, у него и броня имеется?

— Есть немного. — кивнул самурай. Женщина, явно, загрузила его излишними раздумьями, потому как, взгляд Санпонджи, был совершенно отсутствующим. — Хорошо! — он хлопнул себя по колену. — Пусть забирает коня! Но снаряж… жение, я оставлю себ…бе.

— Вот и славно! — подытожил Наоэ. — Давайте дальше веселиться! Нечего нам, в начале нового года, сориться попусту!

Когда все расселись по своим местам, Наоэ заголосил песню о похождениях любвеобильных мужчин к знатным дамам. Голос у Кагэцунэ был весьма хорош и звучен, но песни излишне вульгарны. Лица большинства, присутствующих женщин, залились пунцовой краской, тогда, как мужчины, дружно поддержали. В конце концов, Наоэ угомонили.

— Господин Усами! — вдруг, обратилась Огэн к главному советнику. — Я слышала, вы умеете читать по звёздам и предсказывать будущее?

— Слухи преувеличены. — скромно ответил Садамицу, доселе, спокойно и молча, наблюдавший за веселящимися. — Это не более, чем развлечение.

— Не будете ли вы так любезны, развлечь нас, данным способом? — вежливо попросила Огэн. — А ни то, наши животы скоро лопнут от смеха! Выходки наших достопочтенных мужей, уж очень уморительны! — женщина весело улыбнулась, прикрывшись веером.

— И правда, Садамицу-сан! — поддержала Сэйган. — Как в старые добрые времена! Помнится, в столь редкие тогда, праздники, когда все собирались в замке, ты развлекал нас своими гаданиями!

— Предсказания судьбы, не всегда счастливые и зачастую, неточны. — предостерёг Усами. — Но, я знал, что вы, госпожа Сэйган, попросите меня об этом, и подготовился.

— Усами всегда всё видит наперёд! — хохотнул Иробэ, который присоединился к компании «Какидзаки — Санпонджи».

— Поскольку, этой ночью, звёзд на небе не видно, — Садамицу выдвинул из-за своей спины, какую-то светлую, блестящую коробку, покрытую прозрачным лаком и замысловатыми рисунками, напоминающие триграммы. — мы прибегнем к омикудзи.

Усами бережно открыл крышку и начал, поочерёдно, извлекать из коробки, уложенные в стопки, деревянные таблички, с какими-то письменами и рисунками. Он разложил таблички по полу в определённой последовательности, лицевой стороной вниз, той, где были рисунки с кандзи⁶. Оборотная сторона была везде одинаковая, с изображением тайного знака «Книги Перемен».⁷

— У каждого из вас есть три попытки! — громко произнёс Усами, закончив раскладывать таблички. — Выбирайте приглянувшуюся вам омикудзи и я расскажу вам вашу судьбу! — Садамицу хитро ухмыльнулся, бегло оглядев всех в зале. — Пожалуй, вы первая Огэн-доно!

— О! Это великая честь! — весело хохотнула женщина и сразу же выбрала табличку.

Усами взял указанную омикудзи и перевернул лицом вверх:

— Хорошее начало. — произнёс Садамицу. — Вы выбрали кандзи «счастье»! У вас ещё две попытки. — Огэн последовательно указала на ещё две таблички и Усами их перевернул. — «Подарок» и «возвращение»! — озвучил он.

— Что это может означать? — как бы, сама у себя спросила Огэн. — Мне подарят подарок, который вернёт мне счастье?

— Возможно. — кивнул Усами.

— Значит, это может быть только один подарок, — время повернётся вспять, что бы я начала новую жизнь. — с тревогой и дрожью в голосе, произнесла женщина.

— Что вы имеете в виду? — озабоченно спросила Сэйган.

— Битва при Сэнданно изменила моего мужа до неузнаваемости! — глаза Огэн увлажнились. — Все в замке боятся его, и даже я, порой…

— Молчи женщина! — прикрикнул Харуцуна на супругу. На этот раз, на его лице не было кривой ухмылки, но, это мгновенно изменилось. — Ты и так позволяешь сегодня слишком многое! — он обратился к Садамицу. — Продолжайте Усами-сан, не слушайте глупую женщину.

Все недоумённо посмотрели на Каджи, Кагэторе же, стало любопытно, что случилось с ним при Сэнданно. Но он решил узнать об этом после, поскольку, Харуцуна не очень-то хотел об этом распространяться. Князь, жестом, приказал Усами продолжать.

Следующий на очереди был Китадзё. Выбор фехтовальщика оказался неоднозначным. Первые две омикудзи оказались «страхом» и «кораблём», зато последняя — «рождение». Самураи весело заулюлюкали.

— Неужели Такахиро боится рождения ребёнка? — тут же подхватил Наоэ. — Каков, оказывается, наш храбрый мастер меча! — за эти слова, Китадзё наградил Кагэцуну ядовитым взглядом.

— Этого не может быть! — начал оправдываться фехтовальщик. — Я ничего не боюсь, да и жена моя совсем не тяжела!

— А кто сказал, что это твоя жена? — не унимался Наоэ. — Там есть «корабль», что может означать дальнюю дорогу, так ведь Усами? — Садамицу кивнул лукаво улыбаясь. — Приедет к тебе наследничек из далёких земель, то-то жёнушка обрадуется!

— Заткнись Кагэцуна! — оскалился Такахиро. Его рука, по привычки, потянулась за рукоятью меча, коего за оби не оказалось, — все на празднике были без оружия.

Кагэтора не стал долго слушать перепалку вассалов и утихомирил их, предлагая Усами продолжать.

Всех увлекло гадание Садамицу и желающих, узнать судьбу, было великое множество, но не каждому, услышанное, было по нраву. Амакасу Кагэмочи выпали таблички с кандзи «поражение» и «учение». Молодой самурай очень расстроился, но Усами успокоил его, напомнив, что это всего лишь праздничная игра. Судьба Ятаро, оказалась схожей с Китадзё, только вместо «рождения» выпало — «демон».

— Яснее некуда! — подытожил Усами. — Все боятся Демона Ятаро!

На эти слова гигант только гордо рассмеялся.

Когда все узнали, что их ждёт в ближайшем будущем, Садамицу начал было собирать таблички, но его остановили.

— Подожди Усами! — произнёс Кагэтора. — Ты забыл про меня!

— Господин. — Садамицу тревожно посмотрел на князя, поглаживая свою бородку. Это не укрылось от молодого Нагао. — Вы религиозный человек, неужели вам нужны эти глупости?

— Ты же сказал, что это развлечение? Я тоже хочу развлечься. — даймё, испытующе глянул на своего советника и, не глядя, указал на три омикудзи. — Рассказывай.

Усами, нехотя, начал переворачивать таблички.

— Это снова «корабль» — это значит путешествие. — начал пояснять Садамицу. — Далее, «прошлое».

— Я в будущем попаду в прошлое? — усмехнулся Кагэтора.

— Не обязательно. — покачал головой Усами. — Это может означать, что вы вскоре встретите кого-то или что-то из вашего прошлого. — Садамицу хотел перевернуть третью табличку, но внезапно, положил её назад.

— Я утомился господин. — Усами наигранно состроил усталую мину. — Слишком много людей сегодня, хотели узнать свою судьбу. Я ведь не молод уже.

— Перестань. — беззаботно махнул рукой Кагэтора. — Ты ещё живее всех живых в свои то годы! Что там на третьей табличке?

Усами, с великой неохотой перевернул последнюю омикудзи.

— Это «мир духов» господин.

— Интересно. — задумчиво произнёс князь. — Как ты это истолкуешь?

— Очень редкий знак и очень опасный. — пояснил Садамицу. — Может означать, как смерть, так и просветление, а то и того хуже.

— Что значит хуже? — заинтересовался веселящийся Наоэ. Он не замечал напряжения, повисшее между Усами и князем. Кагэтора понимал, что его советник специально хотел уберечь его от этого гадания, а значит, омикудзи — это не просто игра.

— Это может быть связанно с нечистой силой. — мрачно проговорил Садамицу.

— Пустяки! — небрежно отмахнулся Кагэцуна. — Кагэтору-сама оберегает Бисямон-тэн и никакая нечисть ему не страшна!

— Я полагаю, на сегодня хватит гаданий. — произнесла Сэйган. — Как и сказал господин Садамицу — это не всегда весело. Давайте продолжим праздник. Наоэ-сан, у вас хороший голос, может, споёте нам ещё что-нибудь? Только, по приличней, пожалуйста!

— С превеликим удовольствием! — обрадовался Кагэцуна и, покачиваясь, встал с места. — Я ещё и танцевать могу!

***

Утром Кагэтора поднялся раньше всех. Умывшись и облачившись в чистую одежду, он вышел во двор замка и один, без сопровождения, направился вниз, по склону Касугаямы. Обойдя постройки всех трёх дворов, князь вышел из замка и пошёл по западной дороге, ведущей к монастырю Ринсэн. Здесь он не был уже несколько лет, с тех пор как бежал в Точио. Монастырь оставался всё тем же, не капли не изменившись. На пути, по-прежнему, стояли ворота. Первые, небольшие и простоватые, вторые побольше, с двумя стражами-мёо. Под аркой вторых ворот, на потолке — красовался белый дракон, парящий в облаках. Кагэтора ненадолго остановился, подняв свой взор, чтобы полюбоваться на изображение мифического существа.

Преодолев ворота, молодой даймё вступил во внутренний двор монастыря. Вокруг не было ни души. Видимо, монахи были заняты своими делами или молились в главном святилище. Сыновей самураев здесь больше не обучали, по крайней мере, пока. На время войны, знатные воины предпочитали держать своих детей при себе. Кагэтора, наверное, был одним из последних детей, обучающихся в Ринсэндзи. И, тем не менее, всё здесь навивало воспоминание.

Вспомнив, немного, о своём детстве, Нагао прошёлся по двору, мимо старого колокола и замёрзшего пруда, свернул чуть левее и устремился к кладбищу. Он не хотел отвлекать настоятеля от дел и решил пока навестить могилы отца и братьев. Ему, вдруг подумалось, что предсказание Усами были о сегодняшнем дне. Ведь монастырь и его настоятель, несомненно, имеют отношение к прошлому Кагэторы, а могилы предков, вполне сопоставимы с «миром духов». Хотя, возможно, гадания его советника предполагали нечто другое. Не зря же Садамицу был так встревожен.

Недолго помолившись, князь отправился обратно к монастырю. У самого входа в святилища он наткнулся на настоятеля Тэншицу Коику. Кагэтора учтиво поклонился и поприветствовал старого наставника.

— Охайо, настоятель Коику! Вы ничуть не изменились! — с добродушной улыбкой произнёс Нагао.

Монах удивлённо посмотрел на молодого князя и неодобрительно покачал головой:

— Что же это ты? Забыл, что врать не хорошо? Я состарился на целых пять лет с последней нашей встречи! — возмущённо заявил Тэншицу. — Смотри! — он оттопырил пальцами нижнее веко. — Видишь, как кожа на лице обвисла? Разве это можно назвать хорошо? Мне уже семьдесят девять, а ты говоришь хорошо!

— Всех нас постигнет смерть, от старости или от меча. — философски заметил Кагэтора. — Что уж тут сетовать.

— А-а! — Коику погрозил пальцем, но не угрожающе, а даже наоборот, с одобрением. — Хоть что-то, ты да усвоил. Пойдём в мою скромную обитель, чаю попьём. — пригласил монах.

— С превеликим удовольствием! — согласился Нагао.

Через некоторое время, Кагэтора и настоятель Ринсэдзи, сидели в маленьком домике. Монах приготовил чай, да такой вкусный, какого князь не пил ни разу в жизни.

— Как у вас это получается? — восхищённо вопросил Кагэтора. — У меня есть много вассалов, увлекающихся чайной церемонией, но ни у кого из них не выходит так, как у вас!

— Всё потому, что они увлекаются, а не готовят. — не глядя на даймё, ответил монах, наливая ещё по одной чашке. — Все чайные мастера ищут что-то новое, какие-то рецепты и способы приготовления, но дело в том, что их нет. Чай остаётся чаем, что бы ты с ним не делал. Мне не нужны никакие способы, я просто его готовлю. Это, как медитация.

— Вы снова говорите загадками. — Кагэтора улыбнулся краешком рта, вспоминая, как настоятель наставлял его своими замысловатыми фразами.

— А ты не ищи загадок. — хмыкнул Коику. — Всё естественно и однозначно. Ты вот, тоже, легко можешь приготовить чай, если перестанешь думать, как его приготовить.

Кагэтора промолчал. Настоятель действительно не изменился и, как бы он сказал, — «Постарела только моя бренная оболочка».

— Так, что тебя привело? — после недолгого молчания, спросил Коику.

— Я пришёл вас по проведывать. — быстро ответил Кагэтора.

— Снова врёшь! — монах уставился на князя своими маленькими глазками. — Когда же ты научишься говорить сам, а не то, что советует тебе твой мозг! Хотя, — Тэншицу отвёл взгляд и сделал маленький глоток. — если бы ты научился, тебя бы здесь не было.

— Меня насторожили предсказания моего советника. — Нагао потупил взор. — Да и сам я запутался. Мне кажется, что мне чего-то не хватает.

— Убереги меня Будда от всякой человеческой глупости! — взмолился монах. — Насторожили, запутался, кажется! — повторил он слова даймё. — Ты как новорожденный ребёнок! Хотя, нет! Ты ещё хуже! Разве можно говорить такие слова, после того чему ты научился?! Убирайся! Пошёл прочь!

— Настоятель Коику! — обескураженно воскликнул Кагэтора. — Вы чего?

— Ладно, стой. — монах улыбнулся. — Я пошутил.

— Ну и шутки у вас! Вы же просветлённый человек!

— И что, я не имею права шутить? Хорошо. Дам тебе один совет, но после этого, больше не обращайся ко мне с подобными глупостями. Понял?!

— Да настоятель!

— Так вот — ты глупец, раз идёшь в поводу своих желаний. Твой вассал не мог заставить тебя насторожится, ровно так же, как и ничего не могло тебя запутать. Всё это ты себе выдумал и теперь мучаешься. Ведь ты и сам всё прекрасно знаешь и всё равно ищешь чужого совета. Запомни — ты великий мудрец! Твоё естество бесконечно и всеобъемлюще! Тебе подвластны любые решения, и ты можешь абсолютно всё! Перестань уже, наконец, думать. Понял?

— Нет.

— Вот и славно! — снова заулыбался монах. — Нечего размышлять над словами старого безумца.

Оба расхохотались. Допили чай и Кагэтора начал собираться в обратный путь. Тэншицу проводил его до больших ворот.

— Кстати, настоятель Коику. — вдруг вспомнил Нагао. — А где малыш Сачико?

— Ах, этот. Ну, да. Ну, да. — сам себе повторил монах. — Он убежал ещё в начале весны.

— Почему?

— Не захотел обрить голову, а решил заняться самодурством — стать самураем.

— Ясно. — кивнул Кагэтора. — Надеюсь, он додумается прийти ко мне. Я бы взял его на службу.

— Да сохранит его будда, если он явится к тебе! Нынешнее общество затуманило твоё сознание, неужели ты желаешь ему того же? — Коику хотел было уйти, но спросил напоследок. — Я бы тебе тоже посоветовал обрить голову и стать монахом, а ещё лучше — пожить вдали от людей. Таким заблудшим это помогает.

— Тогда, почему вы живёте в монастыре, да ещё и рядом с городом? — с интересом спросил Кагэтора.

— Мне не нужно отшельничество, я и так всё прекрасно вижу.

Тэншицу развернулся и пошёл обратно в святилище. Кагэтора лишь качнул головой:

— Ни капли не изменился.

После полудня молодой князь вернулся в замок. Валил крупный снег. В главном дворе творилось что-то непонятное. Женщины, жёны самураев, включая Сэйган и Оген, «умирали» от смеха, в то время как их мужья кувыркались в снегу.

— Что здесь происходит? — спросил Кагэтора, подойдя к матери.

— Сын мой, ты только взгляни! — монахиня указала в сторону дурачившихся вассалов. — Взрослые мужи, воины, а ведут себя как дети!

Самураи играли в «снежки». Катали небольшие шары из мокрого снега и кидались друг в дружку. Больше всех доставалось Ятаро. Из-за его комплекции, он был довольно лёгкой мишенью. Зато Амакасу, с его средним ростом и необычайной ловкостью, не получил ещё не одного попадания.

— Господин! — завидев князя, прокричал Какидзаки. — Присоединяйтесь! Это отличная тренировка для мышц рук и меткости глаз!

— Да Кагэтора-сама! — поддержал Кагэмочи. — Представьте, что снежки — это стрелы и от них нужно уворачиваться или отбивать!

— А мне нравится! — весело согласился Кагэтора. Скинув с себя лишнюю одежду, он ринулся к своим воинам. Слепил комок, увернулся от броска Китадзё и тут же отправил свой снежный шар в лицо Амакасу. Глаза Кагэмочи залепило снегом, и он гневно закричал:

— Господин Кагэтора, так нечестно! В меня ещё ни разу не попадали!

— Вы только посмотрите, — смеясь, произнесла Оген, стоявшая рядом с Сэйган. — И князь туда же!

— Такие они — мужчины! — заметила монахиня, не сводя глаз с сына. — Сколько бы битв не прошли, сколько бы подвигов не свершили, а всё им веселья да игры!

Примечания

6

Кандзи — «ханьские буквы», китайские иероглифы, используемые в японской письменности.

7

Книга перемен — древний китайский философский текст, состоящий из 64 гексаграмм и предназначавшийся для гадания.