ЛИМБ

Дмитрий Соколов, 2022

Вместо ветеринарной академии родители внезапно отправляют Нику учиться в ЛИМБ – Ленинградский Институт Моделирования… что именно они моделируют, не знает никто, и вообще, там творится настоящая чертовщина. Студентов делят на фениксов и уроборосов и вместо химии учат алхимии, вместо биологии – биоэнергетике, а вместо географии – астральным путешествиям. А чему может их научить новый препод по истории искусств? Не иначе как искусно убивать. Это у Чернова получается отлично – Ника видела своими глазами. Почему этот красавчик всё ещё на свободе и спокойно ведёт свои семинары? Кто он такой и сможет ли единственная свидетельница преступления разоблачить этого демона?

Глава 7. Чертовски одарён

Соседку ко мне в комнату так и не заселили, но одиночество больше не радовало. Мне было не по себе, хотелось с кем-то обсудить происходящее, вот только с кем? Не с самой же собой говорить! И родителям о таком не напишешь. Знают ли они вообще, что творится в ЛИМБе, или им в приёмной комиссии наплели с три короба о моделировании «бизнеса»?..

А что если на самом деле это не институт, а какая-нибудь секта?!

Поздним вечером я полезла в интернет на официальный сайт вуза, долго там копалась и в итоге нашла документы об аккредитации. Всё чинно — как и полагается одному из старейших питерских учебных заведений. Красивые кадры Исаакиевского собора с разных ракурсов. Актуальные новости. Информация для поступающих. Фото счастливых студентов с каких-то общественных мероприятий. Научная жизнь и спортивные достижения учащихся. Дополнительные кружки с возможностью записаться онлайн: программирование, английский язык, фехтование, каллиграфия, археология и даже класс фортепиано.

Кликнув на наше расписание, я к своей радости увидела, что история искусств — это, оказывается, факультатив! На следующей неделе в четверг пятой парой у нас стоит астрономия, а потом можно будет выбрать, какой из двух курсов посещать. Неужели всё так просто?!

Я завтра же запишусь на астрономию, и мы с Черновым никогда больше не увидимся. Мне больше не придётся трястись перед ним словно осиновый лист, и я забуду этот жуткий вечер как страшный сон!..

Ворочаясь в постели, я ёрзала на скрипучей накрахмаленной простыне и вздыхала. Что-то мне подсказывало, что я рано радуюсь. Чернов — маг, как и все преподаватели в ЛИМБе. Ни магам, ни фениксам, ни уроборосам убивать людей нельзя — за это им грозит пожизненное заключение. Сейчас он на свободе, потому что я молчу, а других свидетелей нет. Но я в любой момент могу заговорить — и он это прекрасно понимает.

Мне от него так просто не отделаться. Он найдёт способ держать меня постоянно у себя на виду или, ещё хуже, уберёт так же жестоко и быстро, как тех четверых. Я в ловушке.

Я сползла с кровати — практически упала — и бросилась к мобильному. Надо немедленно звонить в полицию. Нет, лучше напрямую в ФСБ! Пусть забирают его в этот их Антикриминальный Департамент!

— Телефон доверия ФСБ России, — отчеканил строгий женский голос, в котором не читалось ни намёка на сон в столь поздний час. — Представьтесь, пожалуйста. Из какого города вы звоните?

— Здравствуйте, — внутри у меня всё дрожало. — Я звоню из Санкт-Петербурга, меня зовут Ника. Ника Антипова. Я учусь в институте, и недавно на моих глазах… на моих глазах преподаватель совершил убийство!..

— Вы обучаетесь в ЛИМБ? — этот вопрос прозвучал скорее как утверждение. — Первый курс?

Похоже, говорившая в два счёта подняла базу и увидела меня в списке студентов. Или, может быть, сегодня, после стрельбы в актовом зале, мой звонок уже далеко не первый?..

— Алло, Ника Александровна? Вы меня слышите?

Ну вот, уже и отчество моё ей известно, хотя я его не называла.

— Да, — выдохнула я обессилено, отвечая сразу на все вопросы.

— Я поняла вас. По всем проблемам, связанным с деятельностью вашей учебной организации вам следует обращаться напрямую к ректору института или к куратору вашего потока.

— Подождите! Это не то, о чём вы подумали! Я про убийство человека! Человека, понимаете?!..

— Благодарим вас за обращение. Всего доброго, — перебила меня оператор заученной фразой.

Звонок прервался. Вот чёрт! Я упала на стул рядом с письменным столом и уронила лицо в раскрытые ладони. Даже слушать не стала! И что мне теперь делать?!

Прорыдавшись, я открыла мессенджер и написала Лизке:

«Извини, что поздно. Ты не в курсе, кто у нас куратор потока?».

«А его пока нет, — тут же пришёл ответ. — Со дня на день назначат. А что?»

«Да так, ничего».

«Какой-то срочный вопрос?»

«Не, фигня. Как твоя машина? — я поспешила перевести тему. — Она в ремонте?»

«На плановом ТО, но спасибо за беспокойство, пташка. Теперь можешь спать сладко».

Отложив телефон, я вдруг почувствовала, что и впрямь немного успокоилась. Что-то такое есть в Лизкиных словах, что отличает её от обычной, простой девушки. Какая-то невидимая, но ощутимая сила, придающая вес любой прозвучавшей фразе.

Вскоре глаза сами собой стали слипаться, и я не заметила, как уснула.

* * *

Историк сразу мне не понравился. Нервный мужик с раскрасневшейся лысиной, огромным животом и микроскопическими сальными глазками. Неопрятный, с гнусным визгливым голосом и не менее гнусным характером.

Его аудитория оказалась одной из самых скучных. Пыльные пустые полки, потускневшая доска, перемазанная мокрыми следами недостёртого мела, странный запах сырости да сиротливо стоящий на подоконнике одинокий горшок с засохшим растением — вот и весь интерьер. Единственной достопримечательностью были здоровенные старинные часы, возвышавшиеся над входной дверью. Минутная стрелка оканчивалась головой змея, а часовая — полураскрытым клювом высовывающей язык птицы. Секундная стрелка, изогнутая волнами, перемещалась по циферблату с поскрипыванием и резким, раздражающим тиканьем.

Судя по брезгливо поджатым тонким губкам, студентов историк за уважаемых людей не принимал, поэтому не соизволил даже поздороваться. Шлёпнув журналом по кафедре, он вместо приветствия занудно протянул:

— Текущее время 8 часов 59 минут 2 секунды, и именно сейчас я считаю своим долгом напомнить, что тем, кто решится опоздать на мой предмет, я по старой доброй традиции выставлю в журнал пять двоек подряд!

Да уж, добрая традиция, ничего не скажешь. Я посмотрела на пустующее место рядом с собой и с сожалением цыкнула. Опять Яшка попадёт под раздачу.

— Три таких опоздания за семестр — и вы отчислены, — заплывшие свинячьи глазки историка то и дело сверялись с секундной стрелкой часов. — Это не моя прихоть, а естественный отбор! Пятнадцать двоек вы при всём желании не успеете исправить до сессии. Да-да, и не говорите мне потом, что виновата пятница и первая пара! Время — это не мусор, чтобы вот так разбрасываться минутами и секундами. А ежели вы сорите отведённым вам временем, то будьте готовы в конце полугодия сами отправиться на свалку!..

Минутная и секундная стрелки сошлись на отметке 12. Прозвенел звонок.

— Итак, приступим. На моих занятиях мы будем с вами учиться управлять временем, — встав, препод начал чертить на зелёной доске скрипучим куском мела оси координат. — Время, попрошу сразу же зарубить на носу, не непрерывно, а дискретно. Каждый фрагмент времени представляет из себя не точку, как считалось ранее, а отрезок. Данные отрезки соединяют прошлое с настоящим — это так называемые кротовые норы, или, как я предпочитаю выражаться, червоточины. И вам, мои маленькие червячки, придётся научиться в них лазать…

— Я прошу прощения! — дверь кабинета распахнулась, и в аудиторию ввалился запыхавшийся Яшка.

Мой взгляд машинально скользнул по настенным часам. 9:01 — и ещё пять секунд сверху. Предвкушая взбучку, которую вот-вот устроит одногруппнику дотошный до времени историк, я зажмурилась.

— И именно сейчас я считаю своим долгом напомнить, что тем, кто решится опоздать на мой предмет, я по старой доброй традиции выставлю в журнал сразу пять двоек подряд! — вдруг проговорил, будто в записи, препод с такой же дребезжащей, уничижительной интонацией, как и пару минут назад.

Доска была пуста. Историк снова сидел за столом и продолжал говорить то, что мы уже слышали, а Яшка, сощурившись, привалился к дверному проёму и коснулся рукой виска, как если бы у него вдруг началась мигрень. Или, точнее, дежавю?..

–… и ежели вы сорите отведённым вам временем, то будьте готовы в конце полугодия сами отправиться на свалку! — препод прервался, дожидаясь, пока отзвенит звонок. Посмотрел на Яшку, а потом, в который раз, на часы. — Молодой человек, поздравляю, вам выпала честь быть первым претендентом на утилизацию. Текущее время: 9 часов 00 минут и 11 секунд. Вы опоздали. Назовите вашу фамилию.

Яшка ничего не ответил. Только сузились ещё сильнее и без того узкие кошачьи зрачки.

Как завороженная я наблюдала за секундной стрелкой, которая, ненадолго остановившись, теперь ползла в обратном направлении. Сначала медленно, потом уже быстрее. То плавно, как по маслу, то урывками — прыгая сразу через несколько делений.

Тяжело выдохнув, Яшка плюхнулся рядом со мной за парту:

— Уф! Еле успел!.. — он выхватил из рюкзака толстую тетрадь на кольцах, раскрыл её и щёлкнул автоматической ручкой. — Савелий Моисеевич, простите, что перебил! Продолжайте.

С задних рядов заржали.

Препод перевёл взгляд с лица дерзкого студента на часы и с лёгким удивлением к собственным словам отчеканил:

— Как бы то ни было, текущее время 8 часов 59 минут 2 секунды, и именно сейчас я считаю своим долгом напомнить, что тем, кто решится опоздать на мой предмет…

Слушать его в третий раз мне было не интересно. Склонившись к Яшкиному уху, я зашептала:

— Сыр, что происходит?!

— Ты опять, гадина такая?! — толкнув его сзади в спину, возмутилась вместе со мной Лизка. — Обещал же больше так не делать! У меня голова раскалывается от твоих штучек!

— У меня самого она раскалывается, — огрызнулся Яшка, дёргая плечом. — Ты же знаешь, я не специально…

— Ага, конечно! Да ты просто пять двоек не хотел!..

В третий раз прозвенел звонок. Ни о чём не подозревающие часы вновь показывали ровно девять.

— Это началось, когда мне было четырнадцать… — пояснил Яшка шёпотом. — Время подчиняется стихии воды, поэтому обычно уроборосам легче лёгкого им управлять. Так и у меня — ложусь спать, и линия времени разворачивается под другим углом, в ином измерении, превращается в точку, в которой прошлое, настоящее и будущее соединены в одно. Можно мять время в шарик, как пластилин, можно наоборот растягивать в стороны — как жвачку.

— Молодой человек! Своими разговорами вы мешаете мне вести занятие и задерживаете всю группу! Назовите вашу фамилию!

Секундная стрелка снова дёрнулась и отпрыгнула назад. Прозвенел звонок. В этот раз как-то по-особому хрипло. Наверное, уже устал.

— Сначала я умел так делать только во сне, — невозмутимо продолжал Яшка. — Всем парням уже давно снились эротические сны — а меня мотало по кротовым норам. И нещадно так мотало — просыпаясь, я не сразу вспоминал, какой нынче век и вообще, какая эпоха. Вместо будильника на моей тумбочке до сих пор стоит перекидной календарь, на котором указаны не только число и месяц, но ещё и год.

— Молодой человек, вы…

Стрелки часов, перескочив обратно на 9:00, совсем замерли. Лишь слегка подрагивала, пытаясь сдвинуться с места, секундная.

— И это ещё цветочки, — следом за мной взглянув на циферблат, вздохнул Яшка. — Теперь если я не высплюсь, то приступы бывают и в реальности. Кидает то в прошлое, то в будущее. Выныриваю — и обязательно говорю какую-нибудь чушь. Типа как с тобой, когда мы познакомились. Или сейчас с историком. Ну зачем я ляпнул ему это «Продолжайте»!..

— Да блин, хватит уже! Нашёл, чью пару затягивать! — прошипела сзади Лизка. — Я эту свиноту лишних пять минут видеть не хочу! Эй, слышишь?! Отмотай вперёд лучше! На 10:30!

Пытаясь успокоиться, парень принялся выводить синие круги на полях своей тетради. Его рисунок напомнил мне скопление запутанных временных петель. Возможно, в одной из таких — на кончике его шариковой ручки — мы все сейчас и находились.

— А главное, никто не может мне помочь. Все только издеваются, как Чародеева. Или говорят: «Ну а что ты хотел, у тебя же целых девять спиралей!»…

— Сыр!!!

— А, ладно! — расстроено выдохнув, Сыроежкин откинул ручку. Громко стукнув, она покатилась по столу, но на самом краю замерла и словно в обратной перемотке вернулась назад. — Давайте уже начинать.

Зазвенел звонок. Секундная стрелка с видимым усилием сдвинулась с места.

— Итак, приступим, — препод очнулся и в который раз поднялся с кресла. Скрипнул по доске мел. — На моих занятиях мы будем с вами учиться управлять временем…

* * *

В приёмной Ивана Ивановича всё было обычным. Типовой коричневый шкаф, типовой серый стул, типовой же бежевый стол — да и секретарша, которая за ним сидела, казалась донельзя типовой. Ни одной выделяющейся детали или черты лица. Если секунду спустя меня попросили бы её описать, я бы не вспомнила ничего — даже цвета волос.

— Иван Иванович у себя? — для студентки-первокурсницы я демонстрировала удивительную решительность. Волновалась, конечно, но перемена между парами — всего десять минут, и тянуть резину некогда. — Можно мне к нему пройти? Я по срочному вопросу.

— Иван Иванович, тут к вам! — женщина средних лет подняла на меня серые глаза. Или зелёные? Или голубоватые? А впрочем, может на самом деле они и карие. Через прозрачный «потолок» собора на её лицо падали яркие лучи солнца, и свет стирал все цвета.

— Верочка, глядите, как у нас сегодня распогодилось! — это ректор добродушно выглянул из своего кабинета. — Небо какое ясное!

— Да, Иван Иванович, даже не верится, что мы с вами в Петербурге! — хохотнула секретарша. — Ну, неудивительно, Лев Станиславович же приехал. Привёз с собой хорошую погоду, как и всегда…

— Золотой человек! — воскликнул Кузнецов, пригладив на груди всё тот же большой медный ключ, надетый поверх пиджака. Потом, наконец, посмотрел на меня. — А вы, леди, по какому вопросу?

— Я… — я запнулась.

— Впрочем, не стоять же на пороге. Проходите, милочка, проходите!.. Вот сюда, пожалуйста, присаживайтесь, — притворив за нами дверь, он усадил меня в глубокое кожаное кресло напротив своего стола. — Ну, а теперь рассказывайте. Что вас ко мне привело?

Мои глаза бесцельно обежали кабинет. Благодарственные письма, дипломы, грамоты — всё вокруг так плотно увешано блестящими на солнце серебристыми рамками, что даже не понятно, в какой цвет покрашены стены. А может, там, за хвалебными бумагами, и вовсе скрылись обои?.. Тряхнув головой, я заблеяла неуверенно:

— Я как раз хотела поговорить с вами о Чернове. Кое-что меня крайне тревожит…

— О, понимаю ваше беспокойство, леди, очень хорошо понимаю! Вчера у вас было вводное занятие по истории искусств. Полагаю, Лев Станиславович вас сильно впечатлил…

— Не то слово, — брякнула я.

— К сожалению, его предмет — это факультатив…

«К счастью», — поправила я мысленно.

— Поэтому увы, попасть на его прекрасные семинары смогут не все, однако не переживайте. Вас зовут Ника, если не ошибаюсь?

— Да, но я не…

— Не переживайте, Ника. Вчера вечером Лев Станиславович передал мне список тех студентов, которые будут в обязательном порядке первыми зачислены в его группу. Это лучшие из лучших, чей особый талант не остался незамеченным, и вам — да-да, вам — выпала честь быть среди этих счастливчиков!

— Подождите!..

— Замечательный педагог, — распинался ректор. — Восхитительный! Молод, красив, а главное — чертовски одарён! Вам несказанно повезло учиться у него, Ника! А какой он виртуозный скрипач! Он уже играл вам на скрипке?

— Можно сказать, что да. Играл.

Не на скрипке, правда, а на моих нервах, но это почти одно и то же. А вот ректор с Черновым, я погляжу, крепко спелись — возможно именно Кузнецов и протащил «виртуозного скрипача» сюда работать, да ещё и присочинил в расписании звание профессора. Рассказывать ему про жестокое убийство бесполезно. В лучшем случае он мне просто не поверит, в худшем — настучит Чернову, и тот, поняв, что я открыла рот, сразу со мной разберётся. Надо искать помощь в другом месте.

— Иван Иванович, а вы не знаете, почему у меня нет… этого… как его… бенефактора?

— Такого не может быть! Бенефактор есть у каждого бессмертного. Ваш бенефактор… — сняв с груди ключ, Кузнецов отпер им один из ящиков стола. Извлёк оттуда моё досье, раскрыл и зашелестел шершавыми страницами. — Давайте посмотрим… Ага, вот. Ваш бенефактор — Белла Евгеньевна. Только она сейчас в декрете. Как, впрочем, все последние тринадцать лет.

— Тётя Белла?!

Я тут же вспомнила себя трёхлетнюю и нашу с родителями поездку в Петербург к «родственнице», от которой мы с того далёкого дня не получали совершенно никаких вестей. У неё тогда и впрямь был заметно округлён живот. Думаю, своего первенца она родила через пару месяцев после нашей встречи.

— Значит, тётя Белла — мой бенефактор?! — повторила я, всё ещё не веря своим догадкам.

— Если вам удобнее, то называйте её так, но отчество всё же запомните — на случай, если придётся общаться лично. Для матери пятерых детей, последнему из которых всего год, она очень добрая, но в качестве наставницы — чрезвычайно строгая…

— Вы можете дать мне её телефон?

— Могу, — Иван Иванович задумчиво потёр пальцем золотистую статуэтку птицы, раскинувшей крылья над письменным столом. То ли орёл, то ли филин, я не разобрала. — Могу, но… не дам. Не обижайтесь, девочка, она всё же в отпуске, пускай и декретном, а кто из нас любит быть потревоженным в отпуск? Потерпите пару лет, её младший сынок пойдёт в сад, и тогда она вами займётся. Вы ведь никуда не торопитесь, правда? У вас, в отличие от Беллы Евгеньевны, в запасе целая вечность…

Прозвенел звонок, оповестив о начале второй пары. Я глотнула ртом воздух, как рыба, бормотнула «да, спасибо» и, криво улыбнувшись, выскользнула из ректорского кабинета.