Игра в ножички

Дмитрий Ланев, 2019

Персонажи этой книги – люди дела и наши современники. В их разговорах – частные и глобальные проблемы людей, России, всего мира. За разговорами они едят, пьют, рыбачат, немного стреляют, влюбляются и бегут от любви. События происходят на небольшой ферме в полутора сотнях километров от крупного города ориентировочно в 2018 году. Эта повесть первая из задуманных автором. Следующие охватят период до 2024 года. Обложка книги подготовлена петербургским дизайнером Еленой Герловиной.

Глава 3. Отцы-командиры

Солнце совсем исчезло, оставив багровую полоску на горизонте. Искры вылетали из пламени и гасли, за секунды исчерпав свой порыв достичь звезд. В окружающем просторе и одновременно в тесноте каменного очага было скрыто что-то неимоверно важное, неимоверно ценное, необходимое для жизни.

— Речная рыба вкусна, хоть и костлява, — сказал Карен, бросая в огонь остатки со своей тарелки и потянувшись за следующей порцией.

— Как и твои натурщицы, — саркастически заметила Валентина, помогая ему перенести куски рыбы с решетки на тарелку.

— Ха-ха! — воскликнул Карен, поднимая стакан, — за умных женщин!

Я заметил, что в стаканах почти ничего нет, взял бутылку и долил всем по кругу. Когда я протянул руку с бутылкой к Карену, он отвел свой в сторону и подмигнул:

— У художника не должны дрожать руки. Особенно утром.

— Впрочем, — он вернул стакан под горлышко, — пусть будет налито.

Поворачиваясь к Валентине, я заметил, что она оценивающе и устало смотрит на мужа.

Издалека донесся странный глухой звук, как будто кто-то с уханьем колотил по земле.

— На том берегу ведь лес? Кто в нем водится? — спросила Алена.

— Да всего понемногу. Лоси бывают, кабаны. В основном утки в тростнике и гуси на луга садятся. Зайцев зимой стреляем, — ответил Алексей.

— А твоя живность как, плодится? — спросил Карен.

— Конечно, плодится. Тимофей приглядывает. А Надежда его к уткам привязалась. Забавно — всю жизнь учительницей проработала. А теперь утки. Она с ними разговаривает, а они на нее смотрят, только что клювы не раскрывают.

Алексей подбросил в огонь полено, продолжил.

— А Тимофей, муж ее — инженер. Эскалаторы проектировал. Потом все это никому не нужно стало, дешевле покупать. Подрабатывал, где мог. А в десятых полтинник стукнуло, никому не нужен. Ко мне в блог написал, давай, мол, буду продукцию в город возить, продавать. Так и познакомились. А чего возить, кому надо — сами приезжают. Так и осели. Живут сами и дочерей в городе подкармливают.

— А много с вами на ферме людей работает? — спросила Алена.

Я оценил ее тонкую лесть. Она сказала не"у вас", не"на вас", а"с вами". Подчеркнула его пастырскую миссию.

Не я один был такой умный. Валентина со своего места тоже все слышала и усмехнулась:

— Обрати внимание, Алексей,"с вами"!

Алексей, впрочем, нисколько не смутился. Он продолжал колдовать над следующей порцией рыбы и ответил коротко.

— Четверо.

— И Ахмет здесь? — спросил Карен, — надо бы с него набросок сделать, очень уж характерный разрез глаз у него.

— Ахмет в этом году на том берегу сам землю арендовал. Уже и построился. С урожаем, правда, помогал. Но в следующем году нужно будет кого-то еще нанимать.

— Сложно людей найти? — спросила Алена, — нам все фермеры пишут, что главная проблема на селе — люди.

— Да что об этом говорить. Правда, конечно, — Алексей замолчал, как будто эта тема его совсем не интересовала.

А Алена напористо, методично, продолжала:

— Нам пишут, что местное население безнадежно, генетически испорчено — у них с целевыми установками по жизни все перевернуто. Деньги — сразу водка. Ни родителей, ни детей, никого не стыдятся.

— Ну, да. В этом смысле с бывшими городскими проще. У них или Большой Драматический театр, или на худой конец тур по Европе — путеводная звезда. Ради этого и с коровами, и с утками могут поладить.

— А вот у нас, у людей гор, все не так!

Карен поджал ноги и подался к огню, продолжил:

— У нас старики — это самое последнее слово, истина в самой последней инстанции. Наверное, это от того, что люди горы видят с детства. Глаза открывают, и сразу — горы. А гора — это иносказательно — авторитет. Кто уважает горы, тот уважает авторитет, и сам имеет авторитет.

— Но все-таки их взрывают, — сказал я, чтобы поддержать разговор.

— Куски откалывают, — покачал головой Карен, — только куски, маленькие такие кусочки. Из космоса не видать.

— Может, кто-нибудь скажет что-нибудь хорошее про ужин? — сказала Валентина.

Как истинный директор она удобно полулежала, постелив на камни теплую куртку, и поглядывала на нас немного со стороны.

— У меня первый в жизни такой прекрасный вечер, — сказала Алена.

Я знаю, что бывала она и в Италии, и в Испании, и где только не бывала со своими подружками, но слова прозвучали искренне. А она еще и продолжила.

— И у меня есть небольшой подарок принимающей стороне, вам, Алексей, — Алена встала и достала из заднего кармана джинсов махонький мешочек, завязанный красной ленточкой.

Она протянула руку над огнем и передала мешочек Алексею. Тот тоже встал, чтобы принять подарок, потом снова сел, развязал бантик и вытряхнул на ладонь нечто матово блеснувшее.

Валентина, сменившая позу, чтобы лучше видеть, восхищенно цокнула языком

— Симпатичная штучка!

— Исключительно симпатичная штучка! — поддержал ее Карен, но если Валентина смотрела на ладонь Алексея, то Карен сначала бросил быстрый взгляд в сторону Алены.

На ладони Алексея лежала крохотная, с рублевую монету в диаметре, репка. В ее крутых боках красной точкой горел костер.

— Серебро? — спросил Карен.

— Несомненно, — подтвердила Валентина.

— Неважно, — сказала Алена, довольная произведенным эффектом.

— Но почему репка? — спросил Карен.

— Я прочитала, что вы их коллекционируете, и вот — случайно увидела. — Алена обращалась к Алексею.

Алена была на высоте. То ли с сожалением, то ли с каким-то запоздало зарождающимся азартом я подумал, что, может быть, лет через десять, я буду гордиться, что имел случай вытирать ей спину. Станет она главредом какого-нибудь глянца, или канала. А я знаю, где у нее родинка!

— Вот как! — воскликнул Карен, — а я почему-то думал, что ты коллекционируешь клинки!

— Коллекция репки? Или репок? Это что-то новенькое, расскажи, — попросила Валентина.

— Ну… — начал Алексей, но тут овчарки разом поднялись и повернули острые морды в сторону берега.

Мы тоже повернулись в ту же сторону, ничем в этой ночи не отличаясь от своих древнейших друзей, может только тем, что приобретаем и теряем мы в неожиданных встречах больше, чем они.

Сначала из темноты донесся шорох сминаемой осоки, потом невнятное бормотание и в неверном свете от костра появилась фигура сутулого тощего мужика, одетого в сильно испачканные брюки и порванную на плече куртку. К мокрым сапогам человека прилипли листья и стебли травы. Овчарки негромко зарычали и направились в сторону пришедшего. Остановились в нескольких метрах от него, заняв позиции в темноте.

Алексей поднялся и пошел навстречу.

— Петр, снова?

— Не могу я, Алексей Михалыч, прости. Не могу.

— Какой раз?

— Ну, прости, к тебе пришел.

— Ладно.

Алексей вернулся к нам, деловито посмотрел на огонь,

— Подбросить надо, я скоро. Карен, не давай гостям скучать.

Они ушли в сторону дома. Алексей шел впереди, сзади плелась фигура незнакомца. Овчарки бежали позади, иногда отвлекаясь, чтобы обнюхать какую-нибудь кочку или куст.

— Это тот самый Петр, что стихи в прошлый раз читал? — спросила Валентина, обращаясь к Карену.

— Похоже, он.

— Так сдал за год! Невероятно!

Валентина поднялась, чтобы положить себе новую порцию рыбы. Вопросительно посмотрела на нас с Аленой. Я с готовностью протянул свою тарелку, Алена свою. Карен снова провел бутылкой по-над стаканами.

Поставив бутылку попрочней на землю, он взял свой стакан. По тому, как Карен обвел взглядом нас троих, я понял, что будет тост в кавказском стиле. И не ошибся.

— Этот визит ночного гостя, духа, так сказать, русской ночи, — Карен повел рукой в сторону ушедших, — дает возможность вспомнить одну старинную притчу. Вот она: однажды один хороший человек, но страстный курильщик, попал в рай. И захотел там покурить. Достал сигарету, а спичек — нет. При входе забрали. Он обратился к одному соседу, к другому, ни у кого нет ни спичек, ни зажигалок. Тогда он стал искать дальше и в своих поисках спустился до самого ада. Постучался, ему открыли. Он спрашивает:"Огонька лишнего не найдется?". А черт ему отвечает:"Здесь, в аду лишнего огня не бывает. Сюда каждый со своим приходит".

А суть этой притчи такова: у каждого в глубине живет страсть. Иногда горит, иногда шипит, как змея или паровой котел. И хотя без страсти жить невозможно, да, сладкая? — Карен подмигнул Валентине, — но давайте держать ее в ежовых рукавицах интеллекта.

Поднимаю тост за интеллект! За журналистику… и за арт-бизнес!

Мы чокнулись и выпили. Я подумал, что тост получился за высокую журналистку — Алену, и высокую мадам-директора, поскольку в росте Валентина не уступала Алене. Хотел об этом сказать, но не успел.

— Карен, а что ты имеешь против русской ночи, — спросила Валентина. — Ты что, полагаешь, что Петр — это и есть упомянутый тобой дух. Этот несчастный выпивший человек, которого не пускает в дом жена?

— Извините, никого не хотел обидеть, но справедливости ради должен сказать, что в горах из темноты может появиться только исключительно трезвый человек. Может быть, опасный, но трезвый. Там просто пьяный ходить не может — пропасть справа, пропасть слева.

— Отбор, эволюция, — сказал я.

— Коллега меня понимает, — ответил Карен.

Валентина зевнула, элегантно прикрыв ладонью рот. Может быть, она и хотела продолжить дискуссию, но Алена, которая этих заумей слышала столько, что фильтровала их автоматически, уцепилась за фактуру.

— А что это за Петр? Расскажите о нем.

Валентина то ли усмехнулась, то ли поморщилась:

— Пошлая история. Жил неплохой паренек. Закончил педагогический институт — в то время это давало отсрочку от армии. Потом полтора года лейтенантом. Научился выпивать. Вернулся в родной город. Пошел работать учителем. Стал директором школы. Познакомился с дамой, во всех отношениях его превосходящей, вроде из торговли. Ремонтировал школу. То ли попался на откате, то ли подставили его. Ушел из директоров. Отсидел недолго. Вернулся в родной городок. Работы нет. Супруга в грош не ставит. Устроили по знакомству в ту же школу — учителем труда, мастером на все-про все. А куда от выпивки — руки-то ничем не заняты, а голова — у Карена есть такая картина: мужики за столом с запрокинутыми назад под девяносто градусов головами — легко превращается в воронку. Вот и льет в эту воронку все подряд. А как жена пьяного из дома выставит, она еще, говорят, пользуется успехом, он побродит, помается и к Алексею приходит.

— Зачем? — спросил я.

— Ночлег. Участие. Алексей строг. Но не гонит.

— Да и Петр не один такой, бедолага, — вставил Карен. — Я помню, когда мы впервые сюда приехали, четыре года назад, мужики частенько приезжали. Кто на лодке, кто на тракторе — мед привозили, один раз чужую корову привели. Думали, богатый барин приехал, любит всех без разбору.

— Ну, с тех пор Алексей изменился. Немногословным стал. А раньше — душа компании. Помнишь, как вы с ним турниры по тостам устраивали? Удивительно, как не спились. Женились вовремя! — Валентина покачала головой.

— Ну и Палыч появился, — сказал Карен. — Он всех просеивает, через него мало кому пробраться удается. Такого дурня на себя может напустить, особенно, когда за топор хватается, или за ружье.

— Это тот как бы леший возле реки? — спросила Алена.

— Он самый, но он не только у реки, он вообще везде. Вам с ним нужно получше познакомится, без него здесь ничего не понять. Это — как обратная сторона луны. Или как донышко у бутылки, — Карен разлил остатки из бутылки с красным сургучом, — донышко видно только у пустой бутылки.

— Ну и полную бутылку можно перевернуть, — сказал я.

— Так, коллега, поступают только дилетанты, — ответил Карен.

Из темноты вынырнули овчарки, а через пару минут подошел и сам Алексей, принес охапку свежих поленьев. Пару сразу бросил в костер. Взметнулся сноп искр, Алена отшатнулась, спасая свои локоны, а Валентина только прикрылась ладонью — ее ковбойская шляпа оберегала волосы. Подумав об этом, я подумал и о том, что в таком своеобразном наряде деловая леди, очевидно, прячет не только волосы, но и что-то тайное в себе. Или, наоборот, показывает, что тайна присутствует — ищите. Завтра при свете нужно будет сфотографировать ее без шляпы. Поставить на берегу. И хорошо бы туман.

— В котором часу здесь туман? — спросил я.

— Утром. Петухов услышите, и вставайте, — сказал Алексей.

— Удивительно, — сказала Валентина. Вот идет человек, и по походке сразу видно, кто идет. Мужчина, мужик или мужичек.

— Дорогая, выражайся художественно, — шутливо вставил Карен, — под рыцарем конь гарцует, мужик землю толкает, а мужичка волоком тащат.

— Можно и так, Каренчик. Я вот о чем: что первично: походка или суть человека. Что кем или кто чем управляет?

— Это моему разуму неподвластно. Я — художник. Я только навешиваю ярлыки.

— А я думала, что ярлыки навешиваем мы, журналисты, — сказала Алена.

— Наши с коллегой, — Карен вежливо наклонил голову в мою сторону, — живут дольше. И они не обсуждаются.

Я почему-то преисполнился уважением к Карену. Если бы не он, про меня бы совсем забыли. Так всегда было с Аленой, она никогда не думала о коллегах.

— Вот, кстати, о мужиках, — Карен взял в руки нож, который Алена в самом начале вытащила из кармана чужой куртки. — На ноже гравировка:"Мужики победили, а нам, отцы-командиры, хана. Атаман Антонов". Что это значит?

— Это уже история, — ответил Алексей. — Мне этот нож один профессор подарил, дальний родственник. Суть в том, что советская власть, как известно, в своих отношениях с крестьянами встретилась с трудностями. Точнее, с жестоким сопротивлением. Никто не хотел ни зерно, ни скот отдавать, ни потом в колхозы скучиваться. А братья Антоновы были небогатыми помещиками, военными в прошлом. Организовали из крестьян практически регулярную армию, и красным было с ними тяжело. Пока не пришел Тухачевский, который сменил тактику — вместо лобовых атак разбросал среди крестьян листовки, в которых обещал прощение, и кучу кучную всяких благ от советской власти, и награду пообещал за головы братьев. Крестьяне к тому времени устали воевать, кто-то поверил, кто-то струсил. В общем, предали братьев. И вот, говорят, когда один из них прочитал листовку Тухачевского, он и выразился так о судьбе своей и других командиров, которых крестьяне в своем искреннем первоначальном уважении называли отцами.

— Это он так тебя на сельское хозяйство напутствовал? — спросила Валентина.

— Вроде того, — сказал Алексей, морщась от дыма.

На его лицо, оживившееся во время рассказа, снова легла какая-то тень.

— А что Петр? — спросил Карен.

— Оставил ночевать на чердаке у Тимофея. — Алексей встал, чтобы поправить костер, — он тихий. А Тимофей сегодня с Надей, она простыла, из дома не выходит. Он над ней, как над ребенком. Так что за звездами сегодня не наблюдает, — Алексей посмотрел на небо, — хотя сегодня исключительно хорошая ночь для этого.

Я был уверен, что Алена спросит про Тимофея-звездочета. Но она отмерила другой темп для сбора материала — вопросы перемежала лирическими отступлениями. У нее, очевидно, был какой-то коварный план. Как, впрочем, всегда.

Алена поднялась, встала рядом с Алексеем, задрала голову:

— Боже! Какая красота! И сколько же их там?

— В нашей галактике под сотню миллиардов, — ответил Алексей, — а вне нашей галактики — сотни, если не больше, миллиардов других галактик. И в каждой миллиарды звезд.

Он посмотрел на наши стаканы:

— Карен, ты не справляешься. Гости ничего не пьют и не едят!

— Да я только что налил, — ответил Карен, — ну, за…

— А в мозгу человека нейронов тоже почти сто миллиардов — сказала из красного полумрака Валентина. Она не торопясь обгладывала кусок рыбы, нанизанный на кончик вилки.

— Удивительно притягательное число сто миллиардов, — сказал Карен, тоже вставая, — ну, за…

— Удивительно то, что там, где нас нет, счет всегда идет на миллиарды, — снова прервала его Валентина.

— Даже не знаю, за что поднять тост. То ли за то, чтобы миллиарды к нам, то ли мы к миллиардам, что не одно и то же, — продолжил Карен, готовясь сказать что-то красивое.

Но тут алкоголь во мне наконец-то сработал, я встал и сказал:

— За женщин. Они всегда знают, как правильно!

— За женщин — до дна! — воскликнул Карен.

Мы запрокинули головы и выпили до дна. Ставя стакан на чурбан, Алена пошатнулась и схватилась рукой за Алексея. Он автоматически, чуть дрогнув, придержал ее свободной левой рукой за спину.

— Белые атакуют и выигрывают, — почему-то подумал я.

После этого мы снова расселись по местам, и принялись за очередную порцию рыбы. Дошла очередь до бутылки Карена. Мы выпили ее половину.

Алена снова вспомнила про репу, и Алексей сказал, что репа — является полноценным символом русского народа, поскольку она была до картошки, скрывает в себе массу полезного, и естественным образом основательно подзабыта — как все русское.

— А как же мишка? — поинтересовалась Валентина.

— Медведь для символа не годится, — ответил Алексей, — он одиночка. А у народа, любого народа, символ должен объединять.

— То-то ты и уехал из города, прямо в центр мироздания! — съязвила Валентина.

Она полулежала на своем каменном ложе, как змея, некогда укусившая Олега. И тоже пыталась жалить, но я уже понял, что такова ее манера разговаривать со старыми друзьями. Ничего не поделаешь, острый ум не может не колоть. Иначе какой в нем смысл?

— Я могу вас помирить, — сказал Карен, — вопрос в том, что считать центром? Город или то, что из него уехало?

Конец ознакомительного фрагмента.