Беседы с Жоржем

Дмитрий Королёв

Гомункулусы, которых делает Жорж, ведут свою жизнь настолько самостоятельно, что ему даже некоторое время приходится побыть без головы. Это несколько мешает ведению философских бесед, но человека, сразившего когда-то самого настоящего самодельного Змея Горыныча, из равновесия вывести трудно.

© Дмитрий Королёв, 2018

ISBN 978-5-4493-9788-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О СИМПАТИИ

В день, когда осеннее солнце ещё согревает улицы и пешеходов, но деревья на городских окраинах уже одеваются разноцветной листвой, я спешил к г-ну Павленко, чтобы обсудить его новый опыт. Подходя к особняку, из открытых окон тренировочной залы я слышал характерный лязг холодного оружия — видимо, Жорж не терял времени, чтобы не терять формы. Он так самозабвенно отдавался упражнениям, что меня даже стали одолевать сомнения в исправности звонка — но вот отдалённый металлический грохот прекратился, и через некоторое время в дверях появился хозяин, даже не переменив одежд. Он крепко пожал мне руку, кивком приглашая войти, и, двигаясь рядом, тут же принялся говорить.

— Я долго размышлял над симпатическим феноменом. Вы ведь знаете, как в средневековой Европе им увлекались просвещённые французы. — На развилках мрачного коридора, похожего на лабиринт из-за частых ответвлений и поворотов, он придерживал меня за локоть. — Конечно, — сказал я, — это когда две вещи находятся в симпатической связи, как оружие, нанёсшее рану, и раненый воин. Некоторые англичане втайне даже применяли оружейную мазь, которую наносили на клинок, чтобы исцелить пострадавшего. — Верно, — согласился мой проводник. — Однако наш век скептически смотрит на такие гипотезы, считая их беспочвенными фантазиями, пригодными лишь для сказок в духе культа вуду.

Неуютности коридору, помимо нарочито неяркого электрического света, прибавляло и то, что в нишах вдоль его стен в смиренных позах возлежали безымянные человечьи останки, изглоданные временем до костей. Меня, кстати, всегда удивляло их немалое количество в этом оссарии — всё-таки, известные мне обитатели дома были не так многочисленны, чтобы в естественном порядке заполнить его даже на протяжении многих веков.

— Всё же, — заметил я, — зная вас, уверен, что не всё так просто, иначе вы бы не затеяли этот разговор.

Впереди показался свет, и я ускорил шаг. — Конец средневековья, — рассуждал между тем г-н Павленко, — чётко не определён, его относят к промежутку времени между падением Константинополя в 1453 и окончанием Тридцатилетней войны в 1648 году. Ещё больше путаницы с началом следующей эпохи — ведь будущее приходит не сразу. Некоторые исследователи и вовсе утверждают, что средневековье никуда не делось и по-прежнему вокруг нас, изменились не времена и уж, конечно, не люди, а всего лишь условности. И если вглядеться в древние портреты, мысленно облачив их в современный костюм, то очень непросто избавиться от мысли, что люди прошлого ничем от нас не отличаются. Впрочем, я считаю немного иначе. Эпохи существуют, хоть границы между ними и размыты. То, что нам известно из хронологий и энциклопедий, служит межевыми столбами, разделяет времена. Но ведь не бывает границ без контрабандистов. И что мешает нам вывезти из отдалённых эпох некоторые находки, особенно если официально они не существуют?..

Миновав несколько дверей, мы вошли в ярко освещённую залу, откуда ещё совсем недавно доносился звон клинка. Жорж говорил, а я не мог оторвать взгляда от новых экспонатов импровизированной выставки, развешенных на стенах и расставленных на стеллажах: тут были и самурайские мечи, и бронзовые доспехи египетской работы, и, что меня поразило больше всего, коллекция микенских шлемов.

— Более того, — продолжал обкатывать свою мысль г-н Павленко, — если попытаться взглянуть на нас с исторической перспективы, то мы сами окажемся в серой зоне между концом одной эпохи и началом другой. Однако история не терпит пустоты, следовательно, это — не безвременье, а наслоение времён, смешение эпох. В этом хаосе всегда и происходили события, предопределяющие контуры будущего. Происходят они и сейчас, даю голову на отсечение.

На последних словах Жорж будто бы вдруг вспомнил о чем-то важном: — Nihil est in intellectu¹, коллега… — значительно произнёс он. — То есть, в разуме нет нечего, что отсутствовало бы ранее в чувственном восприятии. Именно в таком ракурсе до сих пор никому не пришло в голову рассматривать симпатический метод. Все прежние попытки терпели фиаско вследствие несовершенного подобия между объектом, реципиентом и лицом, на него воздействующим.

Продвигаясь через пространство залы, мы подходили к тренировочной кукле в лёгких доспехах, выполненной в натуралистичной манере, с точностью и вниманием к мелочам. Воин, готовый к бою. Чёрные волосы, вытянутое лошадиное лицо, немигающие тёмные глаза; за блестящим шлемом скрывается высокий лоб, переходящий в залысину… Ба, кого я вижу!

— Неужели это г-н Ворсюк?! — Вскричал я. — Жорж, признайтесь, где вы нашли такого замечательного таксидермиста, столь точно повторившего лик этого негодяя?

Жорж серьёзно проговорил:

— Об этом — позже. Сейчас давайте проверим симпатическую связь между вами и тенью названного господина. — Он протянул мне шпагу с потёртым эфесом.

— Признаться, я предпочитаю рапиру…

— А я — ассемблер²! — Иногда юмор у хозяина дома, вместо того чтобы двигаться по давно проложенным магистралям, сворачивал на такие дикие тропки, что следовать за ним никто не торопился.

Несколько свистящих взмахов шпаги в воздухе, и оружие стало продолжением моей руки. Неспешно и основательно я несколько раз вонзил остриё шпаги в область солнечного сплетения чучела, так похожего на человека. Жорж заметил: — Я называю его Ворчучело. Оно иногда ворчит. Целый месяц пытаюсь его расшевелить, но кроме бессвязного бормотанья ничего не выходит. Утром, когда я отрабатывал туше, кажется, мне почти удалось вынудить его сказать хоть какое-то осмысленное слово, но закончить я не успел. Оно проворчало не то «улисс», не то «уис».

Я вообразил, что нахожусь в парке на берегу Днепра, где речная прохлада помогает разгорячённым дуэлянтам в трудном поединке, и только шорох опавших листьев под ногами перемежает звон шпаг. — Важно, — говорил г-н Павленко, — войти в состояние полного отождествления себя теперешнего с собой минувшим, в момент наибольшего взаимодействия с противником. — Я наносил удар за ударом, вокруг меня зашумели деревья от лёгкого дуновения ветра, на реке послышалась музыка прогулочного катера. И вдруг чучело на меня посмотрело. Затем оно повело плечами и, покачнувшись, сделало шаг.

— Действует! — кричал Жорж.

— Чёрт возьми! — вскричал я и отскочил.

Ворчучело… нет, теперь уже г-н Ворсюк потянулся к стене, взял висевшую на ней алебарду. Покрутив ею в руках, двинулся к нам, задевая этажерки тонкой работы грубым железом и бормоча «Уис!.. уис!». Мы с Жоржем, уворачиваясь от ударов, отступали к выходу, причём некоторая медлительность сомнамбулически движущегося чучела, равнодушного к уколам шпаги, вполне компенсировалась его мощью и длиной оружия. Я пожалел, что на мне нет микенского шлема.

Алебарда рассекала воздух, опрокидывала стеллажи, звенела и пела, как коса в руках её величества Смерти; о, располагая большей свободой манёвра, убийственной красотой чудовища можно было бы наслаждаться. Мгновение — и я оказался в предзалии с ним один на один, потеряв соратника из виду, и почувствовал себя совсем неуютно, когда лопатками коснулся стены. Жорж успел. Появившись из облака пыли в проёме двери, вооружённый ятаганом, он отсёк монстру голову. Тело рухнуло, и наступила тишина.

— Как здорово! — С безумием в глазах говорил г-н Павленко. — Моя догадка оказалась верной! И, конечно, без вас тоже не обошлось!

— Жорж, успокойтесь. Это ваше Ворчучело могло нас убить.

— Что? Ну, вы даёте, в самом деле. Как же оно могло нас убить, если его движения были продолжением вашей мысли? Вы ведь ничего и не поняли!..

И так с ним всегда — хорошо хоть, после утреннего опыта мы прошли в кабинет, и в спокойной обстановке, расслабляясь мягким коньяком, принялись обсуждать принципы симпатической связи в области промышленной передачи данных.

Что ещё? Не уверен, что чучело было настоящим. То есть, возможно, настоящим было вовсе не чучело. Это, кстати, поясняет, откуда берутся новые поступления в оссарии Жоржа.

Примечания

1

В разуме нет ничего (лат.).

2

Игра слов: рапира — холодное оружие и, одновременно, язык программирования, как и ассемблер.