Криминальный тандем. Премия им. Ф. М. Достоевского

Дмитрий Иванов

«КРИМИНАЛЬНЫЙ ТАНДЕМ» – интересный роман о хитросплетении судеб однокурсников эпохи 90-х. Главная героиня проходит через огонь, воду и медные трубы: работает дворником и продавцом пирожков на рынке ради московской прописки, бежит из турецкого рабства, в которое её продали бывшая одноклассница с мужем – бандитом-депутатом. Но сможет ли она пережить свадьбу любимого мужчины-журналиста после его выкупа и возвращения из плена от боевиков?

Глава 2

Звонок старого будильника разбудил бы, пожалуй, даже медведя в берлоге. Татьяна автоматически протянула к нему руку, отключив противный звук, откинула одеяло и села на кровати, пытаясь прийти в себя. «Пять утра, господи, за что такие муки». Но делать нечего, всю ночь валил снег, так что надо успеть его убрать до семи часов, чтобы потом успеть к девяти часам на работу.

Татьяна, окончив институт, осталась в нем работать. Поступить в аспирантуру ей с первого раза не удалось, поэтому она решила остаться ещё на год, чтобы попробовать свои силы второй раз, решив для себя, что если вновь не получиться, тогда она уедет домой. «Третьего, как говорится, не дано». Жизнь методистки ВУЗа оказалось очень тяжелой: работы много, в основном вся бумажная, к тому же практически все педагоги кафедры спихивали на неё ещё и свои бумажки, так что приходилось трудиться с утра до вечера. Да ещё и зарплата, ничтожная и мизерная, позволяла питаться раз в день, а о покупке каких-либо вещей пришлось забыть. Месяца через два Татьяна, было совсем отчаявшаяся, собиралась уже все бросить, отказавшись от затеи поступления, как одна из бывших сокурсниц посоветовала ей устроиться дворником в любой ЖЭК. «Мол, там и платят неплохо, да ещё и жилье дадут с московской пропиской, сможешь потом жить спокойно, устроившись на другую работу». Татьяна воспользовалась её советом, быстренько нашла себе место, благо в такой специальности всегда есть вакансия. Но зато об отдыхе пришлось забыть напрочь, так как трудилась она теперь каждый день, вставала в пять утра, убирая свою территорию до семи или, в непогоду, до половины восьмого. Затем стремглав она бежала на кафедру, где буквально засыпала, когда заполняла журналы, а в обед снова бежала на участок, вновь наводя марафет около помойки, долбя потрескавшимися от мороза руками лед на тротуаре. Потом снова в институт, где приходилось проверять за преподавателей контрольные, курсовые, рефераты, печатать на развалившейся пишущей машинки «Янтарь» немыслимые доклады для ученых советов. Вечером опять на участок, где аврал возникал буквально за считанные минуты: то мусоропровод в подъезде забился, то батарею на лестничной клетке прорвало, затопив половину подъезда. И все приходилось убирать руками, согнувшись в три погибели, ползая на коленях по холодному цементному полу, а затем, разгорячившись, выходить на мороз, чтобы убрать выпавший, ненавистный до чертиков, снег. К полуночи, когда Татьяна, полуживая от усталости, доползала до своей комнатки в здоровенной, 10-тикомнатной коммунальной квартире, заселенной такими же тружениками ЖЭКа, как и она, её тело ломило во всех мышцах и суставах, раскалывалась от боли.

Надев ватные штаны, засунув гудящие от тяжести ноги в валенки, накинув на себя видавшую виды телогрейку, Татьяна подошла к маленькому огрызку зеркала, висевшему около двери её комнаты. В отражении на неё смотрело измученное лицо какого-то незнакомого её человека: «Боже, до чего я дошла! Бухенвальд какой-то!»

Она собрала в пучок свои некогда пышные волосы, теперь же тонкие и жидкие, и, повязав на голову шерстяной платок, вышла на темную улицу бороться со стихией.

Но, с другой стороны, Татьяна себя успокаивала тем, что многим сейчас приходится ещё тяжелее, чем ей. На дворе стоял январь 1991 года, все в стране разваливается, многие предприятия закрывались, рабочих мест нет, зарплаты нищенские, в магазинах пустые прилавки. Еду можно купить по сумасшедшим ценам в коммерческих палатках, но откуда у бюджетников деньги? Да и дома, в её глухом, провинциальном городишке, тоже нечего делать. Две фабрики, раньше обеспечившие рабочими местами практически весь город, простаивали, а зарплату выдавали произведенным в былые годы товаром. Многие с её города ездили в Москву, чтобы продать эти вещи, а на вырученные деньги покупали продукты и везли их обратно. Поэтому она знала, что дома её не ждут, лишний голодный рот в семье не нужен, к тому же она умудрялась выкроить из своих денег небольшую часть, которую ежемесячно посылала по почте родителям.

Раскидав снег у подъезда, Татьяна стала чистить дорожку, ведущую к мусорным контейнерам. Снежок был легкий, будто пух, поэтому она управлялась быстро. «Это хорошо, успею нормально умыться, привести себя в порядок и спокойно позавтракать». Воодушевленная такими мыслями, она стала ещё ожесточеннее работать лопатой, не обращая внимания на пот, катившейся градом из-под сбившегося на глаза платка.

Визг тормозов и ослепляющий свет машинных фар вогнал её в ступор. Татьяна, остановившись, застыла в одной позе с лопатой в руках, обернулась, чтобы посмотреть. Из дорогой иномарки вышел мужчина, одетый в дорогое пальто, из-под которого виднелся такой же хороший костюм. В темноте ей не было видно его лица, но по движениям была видна его солидность. Мужчина обошел машину и, подойдя справа к задней двери, не спеша открыл её. Оттуда медленно показались сначала черные лакированные женские сапоги, затем черная норковая шуба. Когда её владелица полностью вышла из авто, то шуба оказалось очень длинной, к тому же с капюшоном, поэтому лица разглядеть было невозможно. «Эх, живут же некоторые». Татьяна, тяжело вздохнув, вновь принялась махать лопатой, но тут её вн6имание привлек знакомый когда-то голос незнакомки.

— Что-то мрачноватый у тебя двор, Стасик. Тебе надо поменять жилище на более престижный райончик, — точно, это Аллочка, сомнений нет. — Здесь просто жуть какая-то, а не двор, у меня мурашки по телу побежали от страха.

— Не бойся, здесь очень тихо и спокойно, — приятный баритон мужчины вселил бы уверенность в любого человека. — Зачем менять шило на мыло? Это же центр Москвы, дом ещё дореволюционной постройки. Говорят, в нем жили какие-то графья. Мне и так пришлось расселить коммуналку, зато теперь все восемь комнат стали одной моей квартирой. Я ремонт сделал, закачаешься, снес старые стены, теперь по квартире можно на велосипеде ездить.

— Зачем мне велосипед, Стасик, когда на улицу страшно выйти? — Алла, в своем духе, недовольно сопротивлялась. — Ты же не собираешься из меня сделать пленницу в твоих стенах?

— Да не переживай, Аллок, — беспечно отвечал незнакомец, явно не собираясь обращать никакого внимания на её возражения. — За тобой закреплена машина с водителем, который будет встречать тебя прямо у дверей квартиры и провожать до неё. Никто к тебе даже и подойти не подумает. Человек будет охранять тебя постоянно и днем, и ночью.

— Все равно, Стасик, здесь ужасно темно, — Алла, по привычке, не могла отступить просто так. — Ты хотя бы сделай здесь побольше фонарей, чтобы освещение было поярче. А то меня эта темнота вгоняет в дрожь, наводя ужас.

— Ладно, не волнуйся, сделаем, — мужчина взял её под руку и повел к подъезду. — Я уже договорился, скоро здесь не только фонарей добавят, но и асфальт новый положат, и клумбы разобьют. Пошли лучше спать, а то у меня от выпитого голова кружится. Сейчас прямо здесь упаду и засну, тогда тебе придется тащить меня волоком до квартиры. А я ведь тяжелый, ты можешь и не справиться, и замерзну я здесь, на улице. Тогда вообще никакой квартиры у тебя без меня не будет.

— Хватит шутить, такими вещами не бросаются, — Алла медленно, еле-еле передвигая ноги, потому что тонкие и высокие каблуки её сапог не давали ей другой возможности, шла к подъезду. — ТЫ меня знаешь, я не пропаду. Поживу у родителей, а потом ещё кого-нибудь встречу. Не ты единственный и последний.

— Врешь, Алка, таких мужиков, как я, больше нет, — довольно произнес незнакомец. — Кто ещё, кроме меня, такой же богатый, будет заботиться о тебе так же хорошо, выполняя любые твои прихоти и капризы? Пошли быстрее, иначе замерзнешь.

Татьяна ещё долго смотрела на закрывшуюся за ними дверь подъезда, забыв о снеге, об институте, вообще, обо всем на свете. «Вот зараза, везет же ей. Я тут корячусь, работаю, словно Папа Карло, с утра до вечера, лишь бы с голоду ноги не протянуть. А это фифа опять себе нового хмыря нашла, вон какой богатый. Сразу видно, что она бедствовать с ним не будет, да и работать тоже явно не собирается. Ну, ничего, все равно моя возьмет, что я, хуже этой кошки драной? Подумаешь, западают на неё мужики, так ведь у неё проблем никаких нет. Родители обеспеченные, в Москве опять же, а не в тьмутаракани живут. Всегда обогреют, да и деньгами помогают, в отличие от меня. Нет, определенно настанет время, когда мы с ней сравняемся, иначе и быть не может».

***

Солнце било в окно, пригревая так сильно, что разбудило Аллу окончательно. Она, по привычке, собиралась проваляться в кровати до обеда, все равно делать было нечего, а затем уж привести, не торопясь, себя в порядок, понежившись вдоволь в горячей ванне с пеной. А вечером, когда Стасик освободится, они хотели сходить в ночной клуб. Что это такое, она и понятия не имела, так как ночные клубы были редкостью, в Москве их мало, ходят туда в основном всякие темные личности с бандитскими лицами. А Стасик как раз недавно открыл собственный клуб, который он сделал в одном из бывших дворцов культуры. «Искусство в упадке, так я помогу ему подняться», шутил Стасик по этому поводу.

Стасик, или Станислав Иванович Груздев, как она звала своего нового воздыхателя, был так называемым «новым русским». Чем он конкретно занимался, Алла и понятия не имела, так как ей было попросту все равно: деньги есть в огромном количестве, ей ни в чем не отказывали, а что там, откуда берется, она и знать не хотела. В отличие от всех остальных претендентов на её сердце он был самым перспективным. Остальные представители мужского пола не дотягивали и до половины Стасика.

Алла уже давно, с того самого момента, когда рассталась с Шуриком, решила для себя, что больше никогда в жизни не будет связываться с такими людьми, которые, хотя и умеют любить в красивой и возвышенной форме, но ненадежны морально и, что особенно её удручало, слабы материально. «Пусть уж будет богатый урод, с минимумом интеллекта, зато с туго набитыми карманами, чем непризнанный поэтишка, вечно страдающий оттого, что его не примет публика, а за душой не имеющий и гроша». Причем Алла специально перевелась в другой институт, на экономический факультет, чтобы быть еще студенткой поближе к деньгам. Там она общалась с такими однокурсниками, родители которых работали в госучреждениях либо имели собственный бизнес. И вот на одной из вечеринок, где она была со своей очередной институтской пассией, она и увидела Стасика, который был центром внимания всех присутствующих, потому что был самым богатым из всех. Алла сразу же для себя решила захомутать его, тем более что Груздев был холостой, за ним никто не приглядывал. На первый взгляд, задача была не из легких: богатые люди не особенно доверяют свои чувства молоденьким девушка, реально понимая, чем это для них грозит.

Однако оказалось, что сделать это было проще простого, потому что Стасик был старше её на двадцать лет, а Алла была и молодой, и красивой, да и на язык была проворной, говорить умела на любые темы. Видимо, Груздеву льстило, что он, в отличие от его сверстников, жил с такой приятной во всех отношениях девушкой, тогда как многие его ровесники и напарники вынуждены были проживать со своими женами, возраст и вес которых были очень внушительным. Стасику нравилось выходить в свет с Аллой, ему завидовали партнеры по бизнесу, отчего он потакал прихотям Аллы во всех проявлениях и, не задумываясь, делал дорогие подарки.

Так они и стали жить вместе, но, единственное, чего Алла не желала, так это выходить за Груздева замуж. Во-первых, вдруг она встретит ещё кого-нибудь, а просто так уйти она уже не сможет, придется разводиться, всякие там трудности, да и Стас, имея связи, деньги и резкий характер, может и не отпустить. Во-вторых, она знала, что едва они распишутся, как его отношение к ней резко поменяется. Алла станет одной из его вещей, как машина или квартира, и он потеряет к ней всякий интерес. А это никоим образом не входило в её планы: самое главное, как она считала, чтобы женщина вызывала у мужчины неподдельный интерес, была для него загадкой. Иначе, когда таинственность проходит, и начинаются бытовые будни, мужчине всё это быстро надоедает, и он ищет уже что-то новенькое, доселе неизвестное.

Алла, выругавшись про себя за то, что ей испортили утро, вошла в ванную комнату, включила воду для того, чтобы полежать и расслабиться. Пока вода наливалась, она стояла перед огромным зеркалом в холле, придирчиво рассматривая своё тело со всех сторон, будто мясник, перед тем как разделать тушу, внимательно разглядывает все части предстоящего мяса. Неожиданный звонок телефона отвлек её от столь приятного для неё времяпрепровождения.

— Слушаю вас, — немного растягивая слова, придавая таким образом своему голосу усталости и томности, ответила Алла незнакомому оппоненту.

— Слышь, коза, ты там одна, или твой фраер рядышком? — неприятный, сиплый голос с каким-то пугающим, блатным акцентом встревожил Аллу.

— Одна, Стасик на работе, будет позднее, — стараясь не выдать свой страх, продолжала разговаривать Алла в том же духе, что и начала беседу с незнакомцем.

— Тогда слушай сюда, шмара, — приказывающе рявкнул голос. — Твой Стасик-пидорасик бабла нам задолжал, причем немерено. Мы его найти сегодня не можем, хотя с ним стрелу забили ещё на девять утра. Он, падла, не явился, кинуть нас, по-видимому, решил. Так вот ты ему передай, когда вернется, что если он сегодня с нами не свяжется, мы включим счетчик. Поняла? Лучше пусть поторопится, а иначе потом без штанов может остаться, а то и без своей глупой башки.

— Позвольте узнать, с кем я говорю, и с кем это Станислав должен связываться? — Алла решила не уступать, считая, что лучшее средство защиты является нападение.

— Ты что, шалашовка, совсем рехнулась? Ты на кого баллоны катишь? — казалось, на том конце провода сейчас что-нибудь взорвется. — Твой фраер знает все, с кем, когда и где, ты просто ему передай. И самое главное, не вздумайте в ментовку жаловаться, сразу завалим, и тебя, и его, вмиг на небеса отправитесь, сечешь, дура?

— Да кто вам вообще дал право так со мной разговаривать? — начала было возмущаться Алла, но на другом конце провода уже раздавались короткие гудки.

Она стояла с трубкой в руке, в коридоре, абсолютно голая, и не могла сдвинуться с места. Этот звонок вогнал её в оцепенение, девушка лишилась речи и разума. Какое-то время Алла, простояв так на холодном полу, вздрогнула, выйдя из состояния оцепенения, видимо, замерзшие ноги привели её в чувство. «Господи, ужас какой! Надо же, какие твари бывают на свете! И Стасик тоже хорош, не может с ними решить проблемы, меня ещё напрягают из-за его дурацких дел».

В принципе, Алла слышала, что сейчас все люди, занимающиеся хоть малейшей коммерцией, платили бандитам, так называемой крыше. Но для неё это было так далеко, она и представить себе не могла, что когда-нибудь коснется этого. И вот сейчас, когда, как ей казалось, в её жизни наступил благополучный период, опять начинаются какие-то проблемы. «Хоть Стас и не творческая личность, но и в его мире тоже не все гладко безоблачно». Да, неудачи подстерегают её везде, не давая возможности полностью вкусить все прелести жизни.

«Надо сегодня же будет все обсудить с ним. Неужели он думает, будто можно вот так вот меня пугать, заставляя выслушивать хамство и угрозы со стороны всяких криминальных личностей? Я воспитанный человек и не привыкла, чтобы со мной обходились подобным образом, тем более, оскорбляли меня, запугивали, да ещё и не видя, по телефону. Если Стасик допустит подобное хотя бы ещё раз, я пересмотрю наши с ним отношения. И он ещё пожалеет, когда я уйду его, бросив одного. Да и кому он нужен, старый, обрюзгший мужик? Я-то девушка молодая, в самом соку, и ещё смогу найти себе множество поклонников, а его кто подберет? Такая же старуха, как и он сам? Ну-ну, посмотрим, что из этого получится. Ничего хорошего, это я уже точно знаю. Нет, определенно надо стать ему ультиматум: или я, или все эти бандиты. Мне мое спокойствие и нервная система гораздо дороже, чем все его подарки и ухаживания. Какой толк от них, если я буду вся издерганная, появятся морщины, круги темные под глазами, лицо и руки трястись будут. Б-р-р, мерзость какая, даже думать страшно, не то, чтобы представить себе такую уродину. И кому я в таком случае нужна буду?

Никому, кроме как самой себе».

***

Снег забился во все щели пальто, надетого на нем: и за воротник, и в рукава, и даже в карманы. Но это не расстраивало Александра, поскольку сегодня он взял первое стоящее интервью у одного из крупных коммерсантов — Груздева Станислава Ивановича.

Александр, полгода назад получив диплом о высшем образовании, пошел работать корреспондентом в газету. Вернее, продолжил, поскольку начал писать статьи ещё в институте. С поэзией он завязал, вняв советам Максима, и потихоньку стал подрабатывать на журналистской ниве, оставив стихи для своей души. С Аллой он больше не общался с того злополучного новогоднего вечера, когда она, подтвердив все его догадки, а также рассказ Максима, полностью разочаровала его. Он вообще решил, что пока не добьется в жизни более или менее каких-нибудь результатов, встанет твердо на ноги, овладеет такой специальность, которая сможет прокормить не только его, но и семью, завязывать какие-либо серьезные отношения с противоположным полом он не будет. Нет, он, естественно, не ханжа и отшельником становиться не собирается, знакомых девушек у него хоть пруд пруди, парень-то он вроде бы симпатичный, да и заговорить может любую. Но далее непринужденных, ни к чему не обязывающих отношений, которые не дают ровным счетом ничего конкретного, он не заходил.

Александр твердо шел к достижению своей цели. В армию его не забрали, спасибо родителям, которые нашли у него какие-то болячки, и в военкомате ему дали отсрочку. Хотя трудностей он не боялся, можно было и послужить, но это бы отодвинуло на целых два года его мечту. А этого ему не хотелось, уж слишком важная вещь стояла на карте, упускать момент нельзя.

Он брался за все, что можно: писал обо всем, чего требовала редакция. Александр спускался и в канализацию вместе с диггерами, ездил по подмосковным помойкам, собирая материал про мусорную мафию, нюхал клей вместе с малолетками на площади «Трех вокзалов», делая репортаж о жизни наркоманов. Но сегодня выдался особый случай: он сумел прорваться к крупному деловому человеку, коим являлся Груздев, первым из всей журналисткой братии взять у него интервью, где Станислав Иванович рассказал о том, как он добился своего успеха. И, что самое главное, он теперь поедет в командировку, первую свою самостоятельную поездку по заданию газеты, туда, где родился Груздев, чтобы самому досконально все разнюхать, разузнать, кем был этот деловой человек до настоящего момента, пообщаться с его родственниками, знакомыми, узнать поближе о его личной жизни. К тому же коммерсант сам оплатит всю его путешествие, так что за финансы можно не переживать, редактору останется только выписать ему документы, а деньги уже, считай, есть.

— Вот, Андрей Юрьевич, — протягивая свою статью редактору, произнес Александр с гордым видом. — Лично побывал в офисе Груздева, беседовал с ним целый час, понарассказывал он мне интересного. Я вот тут накропал немного, думаю, читателям понравиться.

— Не тарахти ты так быстро, влетел, словно чумовой, — Андрей Юрьевич Погодин, надев очки на нос, принялся неспешно читать его творение. — Надо внимательно ознакомиться с твоими каракулями, посиди пока, вон, чайку налей, замерз, небось?

— Нет, нормально, — но, тем не менее, Александр налил из видавшего виды металлического электрочайника кипятка в огромную чашку с обгрызенными краями, предварительно насыпав в неё заварки и несколько ложек сахарного песка. — Хочу сегодня же вылететь в Свердловск, на его историческую родину.

— Да куда ты так спешишь, торопыга? — Андрей Юрьевич, подняв глаза поверх очков, вопросительно взглянул на него. — Поспешишь, как говорится, людей насмешишь, не более. Ваше поколение какое-то сумасшедшее, вечно вы торопитесь, опаздываете куда-то. Надо ко всему подходить с чувством, толком, расстановкой.

— Другие опередят, Андрей Юрьевич, — прихлебывая чай и сильно обжигаясь, не унимался Александр. — Сейчас время действовать, а не сидеть и ждать, когда на тебя что-нибудь свалится. К тому же, Груздев поездку полностью оплачивает из собственного кармана, вот так-то.

— Ну, это уже интереснее, — Погодин снова углубился в чтение его статьи, по всей видимости, решив согласиться с намерением Александра отправиться сегодня же в Свердловск.

— Вы почитайте, почитайте, Андрей Юрьевич, — не мог успокоиться Александр. — На самом деле, интересный человек, этот Груздев. Занялся коммерцией ещё в 1985 году, открыл первый кооператив в городе, по пошиву одежды. Создал тем самым трудовые места для людей, затем стал продавать свой товар в Москву, а вскоре и сам сюда перебрался. Можно сказать, герой нашего времени, на таких людей равняться надо.

— Сейчас хоть и демократия, гласность, но говорить о таких вещах, да ещё и в газете писать, я тебе не позволю, — строго посмотрел на него Погодин. — Есть коммунистическая партия, которая нами руководит, а героями могут быть только люди, имеющие к ней отношение, сделавшие для страны что-нибудь важное. А что твой Груздев сделал такого, почему ты решил сделать его героем? Да он обыкновенный спекулянт, на трудовых деньгах нажившийся. Пока другие на государство работали, спины свои гнули, укрепляя социализм и строя коммунизм, твой торгаш деньги себе в карман клал, а другие на него горбатились. Что, не так, что ли?

— Вы, прямо-таки, не живете в ногу со временем, Андрей Юрьевич, — Александр вспылил, стараясь отстоять своё мнение. — Сейчас такое время, когда людям можно заниматься коммерцией, а не спекуляцией. Груздев производил то, чем страна не могла обеспечивать народ. Да и потом, он честно платил налоги, помогал детским домам, ветеранам, церковь помог восстановить. В наше время нужно людям показать, что деньги делают благо не только тем, кто их зарабатывает, но и остальным тоже. Поэтому не надо боятся и ругать коммерсантов, их занятие тоже необходимо для нормальной жизни в нашей стране.

— Может быть, ты и прав, сейчас другие времена, многое меняется, и не всем часто понятно, что происходит, — было видно, что его слова убедили Погодина, который с уважением и интересом смотрел прямо ему в глаза. — Но только не надо делать героев из людей, чьи занятия сомнительны. Тем более, что вышестоящее руководство этого может не одобрить, и выгонят нас с тобой на улицу. Ты-то, ладно, молодой, работу быстро найти сможешь, а я, старик, куда пойду, в дворники, что ли? Тем более, когда в стране такое творится, республики отсоединяются, все рушится, будто карточный домик, и работы никакой. С голоду мне умирать прикажешь?

— Нет, нет, Андрей Юрьевич, что Вы, не дай Бог такого, — Александр быстро осел в своих убеждениях. — Конечно же, хочется работать и работать, никакого увольнения не надо.

— Вот, видишь, ты парень сообразительный, — Погодин перешел на отеческий тон. — Поэтому и написать надо будет просто как о человеке, который ведет правильный образ жизни. Не герой, естественно, а так, гражданин страны, который старается приумножить её благополучие, и не более. Да, расскажешь вкратце о его жизни, приведешь какие-нибудь факты из детства: мол, был пионером, комсомольцем, вот как его государство воспитало. Именно на этом акцент надо делать, что страна достигла успехов, вырастив такого сына, как Груздев, а не он сам таким стал.

— Хорошо, обставим всё таким образом, как вы и говорите, — согласился с Погодиным Александр. — Я лишь за то, чтобы статью опубликовали, а не выбросили в корзинку. Поэтому сделаю как нужно редакции, все равно, многим будет интересно узнать про наших коммерсантов, неважно, каким языком я это напишу.

— Так что там ты собираешься делать-то на Урале? — через несколько минут, когда Александр успел выпить ещё чашку с горячим напитком, и, ознакомившись с его творением, довольно крякнул Погодин. — Здесь, вроде бы, Груздев и сам все подробно расписал, будто анкета для вступления в партию. Чего тебе там понадобилось, холодища-то, знаешь, какие там сейчас? Это тебе не Москва, можно простудиться и слечь, после такой поездочки, с воспалением легких.

— Во-первых, я уже сказал, что Груздев оплатит мне командировку полностью, — Александр решил не сдаваться, чувствуя, что победа на его стороне. — Во-вторых, Груздев говорит все действительно так, как анкету пишет. Все-то у него в жизни ровно, без сучка и задоринки было, никаких зацепок нет. А вдруг он с криминалом связан, или, наоборот, партийные деньги отмывает? Мне, честно сказать, и самому его речи кажутся неубедительными, есть в них что-то фальшивое, не мешало бы все проверить на месте, иначе можно сильно вляпаться. Тогда действительно с работы в два счета выгонят.

— Ты, вот что, поосторожнее с такими выражениями, молод ещё, — постарался охладить пыл Погодин. — Можно один раз влезть в такие вещи, и все, закончилась жизнь. Либо посадят, ну, на крайний случай, в психушку упекут, комитетчики это умеют. Либо убьют, если это бандиты окажутся. А там-то, на Урале, их полно, и они спрашивать не будут. Ты вот что, Саша, поехать-то, конечно, поедешь, но давай договоримся так: каждый день мне звони, что узнал, сам никуда особенно не суйся. По крайней мере, не поставив в известность меня. Если я тебе скажу «не лезь», значит, не лезь. Вообще, сделай просто все формально: съезди к его родителям, побывай в школе, поговори с бывшими коллегами по предыдущей работе. И все, ничего более, понял?

— Понял, Андрей Юрьевич, понял, все сделаю, как вы сказали, буду звонить каждый день, причем утром и вечером, — кивнул удовлетворенный своей правотой Александр, радостный от того, что все-таки вырвал свою победу у Погодина

Уже через три часа, Александр, взбудораженный, но довольный, стоял в аэропорту, прижимая к своей груди с большим трудом добытый авиабилет на самолет. «Наконец-то, я стану настоящим журналистом. Командировка, кончено, так себе, ничего особенного, подумаешь, узнать, какого цвета подштанники носил в детстве Груздев, да какую кашу любил: манную или овсянку? Но зато это первый выезд из Москвы по работе, самостоятельное задание редакции конкретно мне, а не кому-то в общем. Пройдет немного времени, и начнутся серьезные поездки, репортажи со всего земного шара. Эх, стану настоящим зубром пера, буду работать в самых лучших газетах, выбирая, где интереснее, да и платят лучше. Конечно, деньги не самое главное, но и с протянутой рукой ходить не хочется».

***

— Танечка, привет, красавица моя, — Ирина Львовна, кажется, совсем не изменилась, тяжелая обстановка в стране будто и не коснулась её. — Как успехи, как работа? Давно тебя не видела, давай, рассказывай все по порядку.

— Ничего, тянем потихонечку, — Татьяне, сидевший за пишущей машинкой в кабинете, куда впорхнула преподавательница, такая изящная и воздушная, источающая аромат каких-то необыкновенных духов, стало неловко за свои потрескавшиеся руки, за неухоженные ногти, за свой усталый видок. — Вот, тружусь, доклад шефу печатаю. А вы как, Ирина Львовна?

— Все нормально, идет своим чередом, а как же иначе, — по её виду действительно было понятно и ясно, что она в порядке. — Работы много, порой не успеваю все охватить. Сейчас работаю и здесь, и коммерческие курсы веду, да ещё и в клубе ночном мои девочки выступают. Там очень хорошие деньги платят, грех отказываться. Кстати, не хочешь тоже подзаработать, на одну твою зарплату прожить-то, небось, трудно? Ты ведь неплохо раньше танцевала, чего забросила?

— Времени нет, Ириночка Львовна, — от нахлынувших воспоминаний о беззаботных студенческих временах, от усталости, резко навалившейся на Татьяну, она чуть не заплакала. — Кручусь, как белка в колесе, встаю чуть свет, ложусь за полночь, сил просто физических нет, какие там танцульки, что вы.

— А где ты ещё работаешь, рассказывай? — живо поинтересовалась Савина, по её словам было очевидно, что судьба Татьяны ей не безразлична.

— Устроилась в ЖЭК, дворничихой, — едва не сгорая со стыда, покраснев с ног до головы, еле пролепетала Татьяна. — Жилье нужно в Москве, а как его ещё иначе получишь? Здесь, в общаге, только койко-место дают, да временную прописку, пока в институте работаешь, о жилье и говорить не стоит. А у меня уже сейчас в паспорте штамп стоит, я почти три месяца, как москвичка. Вот года три отпашу, и комната моей будет. Это хотя бы что-то, я затем, естественно, сразу же другую работу найду, но, по крайней мере, будет свой угол, да и с пропиской проще строиться, сами знаете, как к иногородним здесь относятся.

— Бедная девочка, ты же просто героиня, — Ирина Львовна, подойдя к Татьяне, ласково погладила её по голове. — А я, когда вошла и только взглянула на тебя, то мне сразу же показалось, что у ты какой-то замученной кажешься, будто на тебе неделю пахали, как на вьючной лошади. Но я виду не подала, мало ли, может не выспалась девушка, годы молодые, любовь там и все такое. А ты, значит, трудишься, не покладая рук, как пчелка.

— Ничего не попишешь, — тяжело вздохнула Татьяна. — Сейчас вообще время тяжелое, так что я ещё хорошо устроилась. У меня дома, на родине, где родилась, люди вообще с голоду пухнут, им зарплаты по полгода не выплачивают. Я себя этим и успокаиваю, и подбадриваю, можно сказать, мне ещё повезло. Родителям немножко денешек подкидываю, им тяжело сейчас.

— Ты, конечно, меня просто шокировала твоим рассказом, — на лице Савиной было неподдельное удивление. — Ладненько, мне пора бежать. Дел уйма, не успеваю все сделать за целый день. А ты держись, не унывай, пока силы есть, надо трудиться. Про танцы все-таки не забывай, в жизни все может пригодиться. Давай-ка мы сделаем так: я по воскресеньям в ночном клубе с утра девчонок своих гоняю. Платить за аренду зала не надо, мы, вроде как, репетируем для них. Вот ты и приходи часикам к одиннадцати, будешь с ними заниматься. Глядишь, ещё одна работенка у тебя появится, если все сложиться.

— Да куда мне, Ириночка Львовна, — запротестовал было Татьяна. — И сил нет, и времени, не то, что танцами развлекаться. Мне бы с голоду ноги не протянуть, куда там прыгать да дрыгаться.

— Между прочим, за одно выступление в ночном клубе у меня девочки получают столько же, сколько ты здесь, в институте, за месяц. Вот и посчитай, если ты будешь два раза в неделю, по субботам и воскресеньям, мы каждую неделю в одни и те же дни выступаем, со мной работать, то как ты материально выиграешь. Ну, а уж по поводу усталости, это ты брось. Поменьше здесь торчи, старайся днем хотя бы полчасика покемарить, да что я тебе говорю, сама придумаешь. Но от денег нельзя отказываться, может быть, это станет твоей профессией до конца жизни. Между прочим, — Ирина Львовна перешла на шепот, лукаво улыбнувшись, — многие девочки при такой профессии очень выгодных мужчин себе находят. Которые и деньги имеют, и так, в принципе, неплохи. Ещё и в жены набиваются, чем черт не шутит.

— Ой, да мне и одеться не во что, куда там? — Татьяна все ещё пыталась отказаться, но где-то в глубине у неё стало загораться дикое желание бросить все и прямо сейчас пойти с Ириной Львовной хоть куда. — У меня один более-менее приличный костюм, а так я, в основном, в телогрейке хожу, да в валенках, словно бабка старая. Какая из меня работница варьете может получиться? Смех один, да и только.

— Все получится, если есть желание, — невозмутимо парировала Савина. — Москва не сразу строилась, вот и у тебя все постепенно сложится так, что потом многие даже завидовать станут, помяни мои слова. Так что жду в воскресенье, вот адрес клуба.

Савина написала на клочке бумажки адрес и так же легонько, как и появилась, влетела из кабинета. Татьяна же, словно зачарованная, ещё несколько минут сидела, находясь под гипнозом Савинских рассказов и предложений, забыв о своих трудностях и наболевшей в душе горечи.

Как же здорово, что она в свое время познакомилась с Ириной Львовной! И Катька, добрая душа, уговорила Татьяну в свое время пойти и записаться в кружок к Савиной. А ведь Татьяна и тогда, как и сейчас, не хотела, отказывалась долго, упиралась всеми четырьмя, будто её на плаху зазывали. Катька же уговорила её, буквально силком затащила, пытаясь отвадить от Александра. И вот ведь какая интересная штука получилась: Татьяна, желая забыть про свою навязчивую любовь к нему, попыталась отвлечься занятиями в кружке, но ведь именно из-за танцев она и познакомилась с ним близко в тот новогодний вечер.

Да-да, именно из-за этого, ведь если бы она тогда не танцевала, то и не собиралась бы потом со всем коллективом, не расслабилась, выпив вина, скорее всего не пошла бы на танцы, а, соответственно, её бы не пригласил ненаглядный Сашенька. Во как, ей эта мысль только лишь сейчас, по прошествии двух лет, в голову пришла. И хотя после того душещипательного разговора, который состоялся у них наедине, ничего серьезного не получилось, они остались просто однокурсниками, не более того, но Татьянина душа сразу успокоилась. Больше она не переживала из-за того, что обделена вниманием, вернее, его отсутствием со стороны Александра. Татьяна спокойно себе жила дальше, завершила образование, по ночам видела сны без всяких переживаний и ужасов. Нет, немножко угольков в её душе осталось от необъятного огня неразделенной любви к Александру, но их жар был настолько маленьким, что Татьяна спокойно совладала с ним.

Надо, конечно же, обязательно воспользоваться предложением Савиной, черт с ним, с недосыпанием, силы-то пока ещё найдутся. Татьяна молода, здорова, упускать шанс перспективной работы нельзя, хватит влачить нищенское существование, хочется и одеться, и поесть нормально. Что она, не человек, что ли?

***

Александр битый час сидел, потея, в душном кабинете директора школы-интерната, где в свое время обучался Груздев. Сам директор, пожилой, коренастый мужчина, на вид лет пятидесяти, хотя на самом деле ему было далеко за шестьдесят, то есть ближе к семидесяти, вышел из кабинета почти через десять минут после начала их разговора и до сих пор не возвращался, оставив Александра одного. От щемящего сердце чувства какой-то тревоги, Александр рассмотрел все грамоты, вымпелы, висевшие в ряд на стене помещения, образовывая собой разноцветный ковер, из-под которого даже не было видно цвета обоев. Раздеваться было как-то неловко — все-таки ему этого никто и не предлагал, кабинет был маленьким, куртку-то и повесить особо некуда, да и к тому же, Александр пришел буквально на несколько минут. А если раздеться, то получится так, будто он собирается провести здесь не один час.

Молодой журналист уже успел побывать дома у Груздева, побеседовав с его матерью. Отец предпринимателя умер, когда парню было десять лет, братьев и сестер вообще не было. Соседи, то ли из-за боязни, то ли из зависти, вообще отказались что-либо пояснить, поэтому ничего нового Александр для себя не узнал. «Что ж, придется разнюхать в школе», — решил он для себя, тем более что Груздев обучался в интернате, где дети проводили больше времени, чем в обыкновенной школе. И любой его один интернатский учитель может знать гораздо больше, чем все вместе взятые учителя из обычной школы. Вот если бы Станислав Иванович ходил в учебное заведение, как и большинство детей всего Советского Союза, то есть в обыкновенную школу, тогда вопросы были абсолютно другими.

— Извините, Александр, простите, не помню вашего отчества, — резко ворвавшись в свой кабинет и сев на свое место, за массивный, старинной работы дубовый стол, продолжил беседу директор.

— Ничего, ничего, Иван Прокопьевич, меня Александром Борисовичем Качалиным зовут, я Вам говорил ещё при знакомстве, Вы, наверное, просто забыли, — извиняющимся тоном, стараясь не оскорбить пожилого человека, повторил свои данные Александр. — Так Качалин, а для Вас просто Александр.

— Да, да, ты, уж извини меня, парень, я тут закрутился совсем, — по всей видимости, директор и не думал обижаться. — У нас всегда суета: то один ребенок заболел, другой домой сбежал, сейчас ещё и перебои с продуктами, а о снабжении вещами и всяким имуществом вообще говорить не хочу. Хуже, чем в войну, стало, ей богу. Я здесь с начала пятидесятых работаю, и то такого не было. У меня такое ощущение, что нашу страну капиталисты проклятые не мытьем, так катанием одолели, смотри, какая разруха нынче. Мне детям в глаза стыдно смотреть, они кашу перловую каждый день едят, да хлебом засохшим с бурдамагой вместо чая балуются. Стыд да позор, не то слово, я об этом и в страшном сне не мог себе раньше представить, хотя директором тружусь уже двадцать лет, но никогда такого не было. И вот скажи мне, ты парень молодой, тебе дальше в этой стране жить, я-то уже свое, считай, отжил, на кой ляд эта перестройка с демократией сдалась, ежели полный развал идет?

— Вот я затем и приехал к Вам издалека, с самой Москвы, Иван Прокопьевич, чтобы об этом в одной из центральных газет написать, — Александр почувствовал, что директор настроен как раз на нужную для беседы волну, и надо пользоваться ситуацией. — Хочу рассказать об одном из Ваших воспитанников, Груздеве Станиславе Ивановиче. Вы, пожалуй, больше привыкли его называть Стасом, но это не важно. Сейчас он крупный предприниматель, очень много помогает детским домам, сиротам. Можно сказать, яркий пример тому, как сирота-детдомовец достиг положения в обществе, а не спился, как это принято у нас считать о детдомовских, и всего добился своими руками и головой.

— А, Станислав, Груздев Стасик, так его здесь называли, помню, помню, конечно же, — но почему-то при этих словах, сказанных вроде бы с воодушевлением, ничего положительного ни в голосе, ни на лице директора не отразилось. — Обычный паренек был, середнячок, так сказать. Учился, как все, ничем особенным не выделялся, ни умом в точных науках, ни руками на труде, да и в спорте тоже себя не проявил. Я, честно признаться, до сих пор не пойму, почему он так высоко взлетел, видать, кто-то помог ему? Он хоть и не сирота, мать у него есть, да ей, работнице завода, трудно было его одной воспитывать, она его сюда на пятидневку привозила, но помощи ждать-то было не от кого. Друзья у него здесь были такие, что просто сорви-голова, особенно в конце учебы, в старших классах. Одного из них, Лешку Головачева, посадили ещё за несколько месяцев до окончания десятого класс. Я так и не знаю, получил ли он диплом о среднем образовании или нет.

— Ой, Иван Прокопьевич, можно здесь поподробнее, — Александр ловил себя на мысли, что «вот она, ниточка, нашлась, родимая». — Мне бы хотелось узнать о его друзьях-товарищах, а я никак их найти не могу, хотя уже четыре дня в вашем городе.

— Да я и сам толком не знаю, где они сейчас, — Иван Прокопьевич говорил правду, было видно, что он действительно мало что знает. — В последний год Стас общался с компанией таких же, как он и Головачев. Их человек шесть было, по-моему, Быков Иван, или Илья, Сорокин Федька, это точно, да ещё кто-то, точно не помню.

— Ну, а что с ними дальше, после окончания интерната стало, где сейчас они? — Александру хотелось узнать все, чтобы как можно больше собрать информации об этом периоде жизни Груздева.

— Я же говорю, что не знаю, Саш, — директор старался прекратить разговор на эту тему. — Почти все выпускники редко сюда приходят, практически единицы. А отслеживать их судьбу невозможно, слишком много их за мою карьеру здесь было. Груздев-то появлялся, но в последние лет пять-шесть, когда богатым стал.

— Вы что, серьезно? — от волнения у Александра сильно забилось в груди сердце. — Станислав Иванович сам лично сюда приезжал, и Вы видели его собственными глазами?

— Я лично видел его всего один раз, самый первый, — пояснил Иван Прокопьевич. — Груздев приехал весь такой важный, одет хорошо, на черной «Волге». На них тогда только наше партийное руководство ездило, я ещё, как только его машина вкатила в ворота, подумал, что начальство с проверкой приехало. А тут он вышел, очень веселый, мы с ним поговорили немного. Груздев сказал, что хочет помочь интернату, спрашивал, что именно нужно. Он в тот первый раз всяких детских игрушек привез, да ещё несколько ящиков конфет. А потом от него к праздникам, то есть на Новый Год, на майские праздники, к седьмому ноября, всегда эта самая машина приезжала с подарками, сам больше так и не появлялся. Ещё пару лет назад два телевизора от него привезли, пианино на его деньги купили и ремонт в спортзале сделали. Ничего не могу сказать, помощь, хоть и не назовешь огромной, но необходимая, да и приятная. Вы бы видели глаза детишек, когда они в новогоднюю ночь конфеты всякие шоколадные, которых отродясь в жизни не видели, едят, а сладости все не заканчиваются. Приятно, конечно, что хотя бы кто-то ещё о бездомных, брошенных собственными родителями детях думает, сейчас это такая редкость.

— Вот уж удивили, Иван Прокопьевич, — Александр был искренне рад, что ему повезло с директором. — Можно сказать, раскрыли одну из сторон жизни человека, о которой мало ещё кто знает, а без вашего рассказа мог и не узнать вообще.

— Хорошо, так хорошо, — философски заметил директор. — Если мои слова принесут кому-то пользу, буду только рад. Вот если навредят, тогда, конечно, плохо. Сейчас время такое, скажет кто-нибудь что-нибудь, а его уже каждый по-своему толкует. И не поймешь, где правда, а где ложь, все ведь условно в нашей жизни, не так ли, молодой человек?

— Что Вы, Иван Прокопьевич, я не из тех, кто всякую дребедень пишет, — Александру стало даже немного обидно за себя. — Я хочу написать действительно хорошую статью о достойном человеке, показать его лучшие качества.

— Так ведь я не о тебе, Саша, — Иван Прокопьевич устало потер глаза своим огромными ручищами. — Ты так напишешь, другой кто-нибудь по-своему все перевернет. Ну, да ладно, мне пора делами заниматься, что-то мы заговорились с тобой слишком долго.

— Да-да. Конечно, Иван Прокопьевич, Вы уж извините меня, что оторвал Вас так надолго от детей, — Александр поднялся со своего стула. — Можно ещё одну просьбу? Не дадите адреса ребят, ну, тех, с кем Груздев общался в последнее время? Я хочу и с ними пообщаться.

— Ты сходи в нашу бухгалтерию, там и кадры сидят в одном кабинете, у них должны были остаться карточки, где адреса есть, — директор тоже поднялся со своего места. — Они, правда, старые, многие могли и переехать, но ты парень молодой, шустрый, авось кого-нибудь да и найдешь.

***

— Ты, Алка, в мои дела свой нос не суй. Твой номер шестнадцатый, в парикмахерскую лучше чаще ходи! — вместо того, чтобы упокоить её, Груздев орал благим матом. — На кой черт ты вообще трубку телефона брала? Зачем разговор вела хрен знает с кем? Тебя, что, в детстве не научили тому, как надо с неизвестными тебе людьми себя вести?

— Стасик, не кричи, у меня и так мигрень случилась, я в паническом ужасе до сих пор пребываю, — Алла жеманно закатила глаза вверх, а руками придерживала голову. — Мало того, что меня по телефону обхамили, так ещё и ты, ругаешься, будто это я виновата, что у тебя какие-то проблемы!

— Не надо было разговаривать, курица глупая, — Груздев не унимался, брызгая слюной. — Чего тебе надо было спорить с ними, я не пойму? Ответила бы, что меня нет дома, и положила б себе трубку молча. Нет, она ещё выясняла: кто звонит, что надо? Да будь я на их месте, вообще бы тебе голову оторвал.

— Стасик, ты такой же хам, как и они, неужели тебе не стыдно? — голос Аллы задрожал, изображая плаксивость. — Я, понимаешь ли, переживаю за него, вся издергалась, а он вместо утешения кричит. У меня нервы на пределе, я могу слечь надолго. И зачем мне это все нужно, а? Я не хочу в молодом возрасте угодить в психушку, а затем всю жизнь лечиться из-за твоих проблем.

— Ты их сама себе создаешь, — Груздев, все-таки чувствуя за собой вину, перешел на более спокойный тон. — Все, хватит психовать, успокойся. Отныне не подходи к телефону сама, я приставлю к тебе своего человека в добавок к водителю, чтобы он день и ночь за тобой смотрел. А свои проблемы я решу сам, не надо мне только советовать, как это делать, понятно?

— Конечно, Стасик, поняла, — Алла демонстративно села на диван и откинулась на нем, делая вид, что больше не может стоять самостоятельно. — И, пожалуйста, разберись побыстрее со своими проблемами, чтобы не впутывать меня в них. Мой организм не переживет такого ещё раз. А в знак компенсации за моральный ущерб сделай лучше мне какой-нибудь неожиданный, но шикарный подарок, а?

— Знаешь, Алл, ты хуже тех, которые звонили, — с улыбкой произнес Груздев. — Ну, да ладно, завтра дам тебе денег, купи себе какую-нибудь новую шубку? Зима ещё пока идет, как раз пригодится. Или ещё чего-нибудь, сама разберешься?

— Ещё как разберусь, можешь не сомневаться, — по лицу Аллы проскользнула довольная усмешка. — В том, как тратить деньги, мне равных не найти. Я в этом деле дока, как ты в своем. Эх, жаль, что денежки очень быстро закачиваются, размаху маловато.

— Уж в этом, прошу тебя, на меня не пинай, — Груздев сел рядом с ней на диван. — По-моему, я трачу на тебя больше, чем зарабатываю. Ты не можешь упрекнуть меня в этом, не так ли?

— Стасик, естественно, тебе равных нет, — Алла замурлыкала, словно кошка. — Именно из-за этого я и остановила свой выбор на твоей кандидатуре. На настоящий момент ты — лидер гонок, а я всегда выбираю первых. Второе место не для меня, учти.

— Не дождешься, я не из слабаков, — уверено парировал Станислав. — Чтобы Груздева кто-то опередил? Да быть такого не может. Я ещё покажу им всем, кто правит бал. Эх, Алка, знаешь, какие перспективы у меня скоро откроются? Закачаешься. У нас не то, что эта квартира, свой дом в центре Москвы будет, и не один. Пока рассказывать не хочу, не в моих правилах трепаться до тех пор, пока хоть что-то с места сдвинется. Но могу тебя заверить, что в скором будущем заживем не хуже королей, это я тебе говорю, Груздев. А мое слово стоит о-го-го!

— Стасик, ты вот выражаешься не всегда культурно, — начала издалека Алла. — Хочу тебе заметить, несмотря на твои деньги, разговариваешь, будто грузчик какой-то. Пора тебе следить за тем, какие слова ты говоришь, манеры поменять. Ну что это, придешь домой, сядешь на кухне и давай прямо из консервной банки кильку или тушенку есть? И так же где-нибудь на людях себя ведешь, стыд да позор один. Вроде и одеваешься хорошо, я тебе вон какие наряды подбираю, закачаешься. Но твои звериные повадки выдают в тебе простого человека, что не есть хорошо. Имеешь деньги — научись ими пользоваться, чтобы окружающие не считали тебя нуворишей, имеющим достаток, но в глубине и по своей сути оставшимся плебеем. Поверь, это тебе только поможет в твоих делах, потому что встречают по одежке и по манерам. Именно от этого и зависит твой успех.

— Знаю, Алл, знаю, права ты, как никогда, — Груздев понимающе закивал головой. — Ты меня почаще ругай, если что не так. Я ведь из-за этого к тебе и привязался. Уж больно ты воспитанная вся из себя, манерами хороша, в книжках там, в операх всяких разбираешься. У меня же детство таким тяжелым было, что я, кроме того как морду кому-либо набить посильнее, больше ни в чем и не рубил. А сейчас сам чувствую, что надо наверстывать упущенное. Иногда, когда с кем-нибудь по бизнесу встречаюсь, то не могу даже беседы поддержать, а люди шарахаться начинают. Сразу думают, что криминал какой-то перед ними сидит, боятся дела делать. Ты правильно говоришь, из-за моего пролетарского происхождения я могу многое потерять. Поэтому занимайся мной столько, сколько пожелаешь нужным. Конечно, я могу и сопротивляться, характер-то у меня будь здоров, но ты внимания не обращай, я ведь отходчивый быстро. Пошумлю, пошумлю, как тут же успокоюсь.

— Тогда нам надо больше ездить за границу, по всяким европейским странам, — гнула свою линию Алла. — Там много культурного наследия, есть, что посмотреть. Представь, разговариваешь ты с кем-либо из партнеров, а в непринужденной беседе, так, промежду прочим, говоришь, что ездил, мол, недавно в Париж, осмотрел Лувр, прогуливался по Елисейским Полям. Человек сразу же про себя решит, что перед ним достойный объект, который не просто в ночных клубах водку пьет, а развивается внутренне, духовно. Сразу уважение к тебе начнет испытывать, да и ты сам почувствуешь, что не просто деньгами владеешь, не зная, куда их деть, а тратишь их с пользой для себя, немного и разбираешься кое в чем.

— Так какие проблемы, Аллок? — Груздев даже встал от возбуждения. — Не вижу никаких к тому препятствий. Завтра же займусь заграничными паспортами для нас с тобой, у меня есть знакомые в ОВИРе. Ты только сама, пожалуйста, выбери, куда нам для начала съездить, договорись там, я деньги дам любые. Гостиницу получше, чтобы не как простые смертные, а со всяким там прибамбасами. Чтобы все, как у людей, как положено, договорились? Покажем этим загнивающим капиталистам, как нормальные русские люди живут и отдыхать умеют. Эх, я уже представляю себя в Париже, плюющим, как поется в песне, с Эйфелевой башни на головы проходящих парижан.

— Ну вот, опять проявляется твое воспитание. Какие плевки, Стасик? За такие вещи там в тюрьму можно угодить, причем на очень долго. Забудь ты про свои хулиганские штучки.

— Все, все, забыл, Аллочек, — Груздев поднял руки вверх. — Ну что, теперь и пошутить, что ли, нельзя? Поедем, погуляем, развеемся, как ты говоришь, духовно.

***

Татьяна сидела на стуле в гримерной и, обессилев от усталости, не могла подняться. Время было уже десять минут первого, надо быстренько переодеться и бежать на метро, чтобы успеть на одном из последних поездов добраться до дому. Хотя ехать и не далеко, но возвращаться одной в столь поздний час было страшно, плюс и вставать ни свет ни заря, все таки завтра опять ненавистный понедельник. Но она, крепко сжимая в руке только что выданные ей Ириной Львовной деньги, довольная, усталая, сидела и тупо смотрела в пол.

Скоро уже месяц, как она танцует в этом клубе. Ничего, платят нормально, клиентов много, однако проблем нет, никто со всякими дурными намерениями не пристает. У Татьяны впервые за всю её появилась возможность откладывать деньги. Ведь все, что ей удавалось зарабатывать дворником, и те гроши, которые платили в институте, она банально проедала сама и немного помогала своим родителям, но о покупке вещей, а тем более, отложить что-нибудь на черный денек, у неё и мысли не появлялось. Сейчас же, когда она за одну ночь получала свою зарплату методиста, Татьяна решила использовать выпавший шанс, тем более что оплата каждого выступления происходила в валюте. Впервые увидев доллары, которые раньше ей и не снились, она целую ночь разглядывала заветную бумажку зеленого цвета, гладила её, целовала, а затем под утро спрятала в пачке со стиральным порошком, предварительно завернув в целлофан. Татьяне чудилось, что скоро таких бумаг у неё будет несметное количество, правда, она и понятия не имела, сколько ей нужно. Но зато твердо сказала себе, что будет их откладывать, не тратя ни на что, пока не наступит нужный момент. Жила же она до настоящего момента в спартанских условиях, без шика и блеска, так и дальше проживет, ничего, не сахарная, не растает.

Очнувшись от роящихся в голове мыслей, Татьяна стала переодеваться, чтобы не шагать через центр Москвы ночью домой, а успеть добраться на транспорте. Затем, быстро сложив в пакет наряд, состоящий из бикини, небольшой набедренной юбки, походившей больше на повязку, туфли на высоченном каблуке, она закрыла дверь в комнату и стала выходить из клуба через черный вход. Иначе обслуживающему персоналу было не положено, таковы правила клуба, все порядки были как заграницей.

— Какого хрена ты свой рот открыл, а? — она сначала не поняла, кому адресованы эти угрозы. — Кто тебя за язык тянул, я спрашиваю? Или ты хочешь все пустить под откос, все, что создавалось так долго и с таким трудом?

Татьяна, ни жива, не мертва, прижалась к стене и замерла в испуге. Подняв глаза на табличку, она прочитала: «Директор, Груздев Станислав Иванович». Точно, она вспомнила, что слышала уже этот голос. «А где, где я уже слышала его и совсем недавно?»

— Ты, Федька, с огнем играешь. Решил мемуары писать? Так рано ещё, дурья башка. А Голова куда смотрит? Он что, разрешил тебе это рассказывать?

«Все, вспомнила, это тот самый дядька, который Алку тогда в десятый дом привез». Татьяна вспомнила снежное утро, когда неожиданно встретила Аллу Прудович, ненавистную для неё до сих пор бывшую сокурсницу. Тогда Прудович вместе с мужчиной выглядели очень богатой и эффектной парой, особенно по сравнению с Татьяной.

— Меня Бык здесь уже замучил, хочет к вам туда приехать, разобраться с этим, как его там зовут, журналюгой? Как, как? Точно, Качалин. Он мне здесь тоже дифирамбы всякие пел, но я не поддался, в отличие от тебя, дебила недоношенного.

«Саша, Качалин Саша, неужели это про него?» От предчувствия чего-то страшного, мерзкого и отвратительного у Татьяны похолодело внутри. Сердце сжалось в комок от сознания того, что Саше, её любимому Сашеньке грозит опасность.

— Сможешь ты там сам разобраться или нет? Скажи прямо сейчас, или Бык приедет, уж он сумеет разобраться. Только не вздумай действовать грубо, кретин, не испорти всю малину. Так, немного попугай, не больше. Здесь же, в Москве, все прекрасно знают, куда он поехал, за каким лешим, и, что самое главное, кто оплатил его командировку. Если, не дай бог, ты переборщишь, всю мазу и здесь, и там испортишь. Усекаешь, Федя, о чем базар, или нет? Больше я тебя прощать не буду, и на твои осечки, которыми ты срешь не только себе, а всем нам, глаза закрывать не буду, подтирая потом твое дерьмо. Это последние дело, которое мы тебе доверяем, причем исправлять твою же ошибку, козел, всасываешь?

Татьяна поняла, что этот Алкин хахаль, Груздев, разговаривает с кем-то по телефону, в его кабинете никого, кроме него самого, больше нет. Но кто такой этот Федя, да Бык ещё какой-то? Она не понимала, как и не понимала, где находится Саша, какая опасность ему угрожает и, что самое главное, из-за чего.

— Все, придурок, пока, Голове привет передай. И чтобы он перезвонил мне сам, я ему все ещё раз втолкую. Будет контролировать твои действия, иначе ты можешь все провалить. За тобой глаз да глаз теперь нужен, а доверить в Свердловске мне больше, кроме него, некому.

«Свердловск, вот, значит, куда Сашка забрался? Только за каким бесом его туда понесло?» Татьяна не знала, чем занимался Александр после института. Ведь он был таким разносторонне развитым парнем, вежливым, интеллигентным, поэтому понять, какую специальность он предпочел, она даже и не могла себе представить. И как он, такой воспитанный, молодой человек, мог связаться с абсолютно противоположными ему людьми, настоящими бандитами? Что он может иметь с ними общего? Это Татьяна не понимала, у неё просто в голове не укладывалось. Но то, что он попал в беду, это она поняла на сто процентов, к гадалке не ходи. А самым ужасным для неё стало чувство собственного бессилия перед обстоятельствами, на которые она не могла повлиять, чтобы принести хоть какую-то пользу для защиты Александра.

***

— Ну, что, следопыт ты наш красный, будешь говорить или как? — у говорящего при каждом шипящем слоге изо рта, где все передние зубы были золотыми, брызгала слюна.

— Я не понимаю, что вы хотите знать? — при каждом движении губ у Александра вытекали струйка крови. — Что вам от меня нужно?

— Ты чё, щенок, за идиотов безмозглых нас тут держишь? — после этого кто-то ударил Александру под лопатки со спины, а говоривший незнакомец своим огромным кулаком наотмашь залепил ему в челюсть.

Александр висел на вытянутых руках, которые были укреплены наручниками на здоровой металлической трубе, расположенной на потолке. «Сколько времени он находится в этом помещении? День, два, а может неделю? Он сбился со счета, поскольку здесь не было окон, а лишь горела одна-единственная лампочка, светившая тусклым светом, который не позволял рассмотреть лица окружающих. Практически все время он висел таким образом в полном одиночестве, иногда заходили два или три человека, били его, задавая при этом одни и те же вопросы, затем снова уходили, оставляя Александра одно приходить в чувство. Пару раз его, совсем обессиленного, снимали с трубы, бросая на цементный пол, обливали ледяной водой из ведра и вновь уходили, после чего Александр, немного оклемавшись, обнаруживал около себя кусок черного черствого хлеба и остатки воды в ведре. Есть не хотелось, да он и не мог, поскольку вместо зубов во рту у него было кровавое месиво. Языком она нащупал пару дырок, десны постоянно ныли от нечеловеческой адской боли. Но умирать не хотелось, и он опускал краюху хлеба в ведро, долго держал его там, пока кусок не превращался в состояние губки. Затем заталкивал всю эту водянистую массу в рот ноющими от боли в костяшках пальцами как можно глубже, стараясь не задеть полости рта и не делать никаких движений челюстями. Комок пищи застревал в глотке, образовывая пробку, не дающую возможность дышать. Александр медленно старался втянуть это в кишечник, но не все сразу, боясь подавиться. Так проходили часы, и, проглотив всю бурду, он лежал на холодном полу, переваривая, не в силах пошевелиться от боли во всем теле, пока не забывался в беспамятстве.

Когда все его мучения и пытки закончатся, и, что самое главное, чем, он не знал, отчего медленно впадал в отчаяние. Ведь, по сути, его никто и не ищет, поскольку для всех он в командировке, а звонить Погодину каждый день у него получалось. Первые два дня он, конечно же, как прилежный сотрудник, отзванивался редактору, но найти междугородний телефон было большой проблемой, Очереди на переговорных пунктах были просто огромными, простаивание в них по нескольку часов тормозило его работу. Поэтому он, предупредив своего шефа, счел благоразумным больше не соединяться с Москвой, пообещав перед вылетом обратно обязательно позвонить из аэропорта. Поэтому его сейчас никто и не хватился.

За неделю пребывания в Свердловске он, узнав адреса одноклассников Груздева по интернату, нашел лишь одного-единственного Фёдора Сорокина. Остальные будто в воду канули, отчего Александр поначалу расстроился. Ему хотелось пообщаться со всеми, кто хоть немного знал лично Груздева. Но, пообщавшись с Сорокиным, который поведал много чего интересного, Александр понял, что приехал в этот город не зря.

Из рассказа Федора Сорокина, друга и товарища Груздева, стала ясна и понятна совсем другая сторона жизни московского предпринимателя. Груздев после окончания интерната пошел служить в армию, где, имея водительские права, полученные ещё в интернате, стал водителем командира части. Но, не отслужив и года, попал в дисциплинарный батальон за кражу колес с личной машины командира. Старый полковник, который относился к нему, как к собственному сыну, жалея парня, часто приглашал его к себе домой то на обед, то на ужин, и даже подарил свои именные командирские часы. Но Груздеву этого показалось мало, такое отеческое отношение его разбаловало, и он решил подзаработать, выручив деньги от продажи дефицитной в те времена автомобильной резины. Украсть-то он украл, воспользовавшись тем обстоятельством, что личный транспорт начальника парковался в части, рядом с казармой, в теплом боксе. Доступ к ключам от машины имел только сам хозяин, командир роты, да сам Груздев. Дело было зимой, на машине не ездили, она стояла накрытая брезентом. Никто и не увидел, что стоит она на кирпичах, а не на колесах. Но при продаже резины Груздева поймали, милиция сработала четко. Командир очень разгневался, узнав о предательстве своего денщика, которому доверял самое сокровенное, и лично сделал все от него зависящее, использовав все свои знакомства и связи, чтобы упечь Станислава Ивановича за решетку на долго и в самый строгий дисбат.

Но Груздеву это было нипочем, после отсидки срока он, дослужив в стройбате, вернулся домой как ни в чем не бывало. На приличную работу его брать не хотели, кому нужен молодой парень с серьезной судимостью? Однако Груздева такие обстоятельства отнюдь не волновали, мало ли достойных занятий для молодого парня? Он послонялся без дела пару месяцев, пытаясь устроиться на официальную работу, но все было безрезультатно. Поэтому ему не оставалось ничего, как пойти к своему другу Головачеву, попросту Голове, отсидевшему ещё по малолетке и теперь занимающемуся темными делами.

Тут Груздев стал заниматься всем, что подворачивалось под руку. Чем конкретно, Сорокин не сказал, но туманно намекнул, что они одними из первых стали отрабатывать рынки, настраивая их на коммерческие рельсы. Как только появилась возможность, они организовали кооператив. «Процесс пошел», как говорится, и потихонечку их содружество расширило сферы своей деятельности. Когда же денег стало слишком много, и они лежали просто в мешках из-под сахара в подвалах на их дачах, было принято решение заставить эти деньги работать дальше, чтобы и они приносили прибыль. Для этих целей Груздев, Быков и ещё несколько человек уехали в Москву, где стали заниматься вполне приличными и легальными делами, которые тоже стали приносить приличную прибыль. Сначала несколько палаток около станций метро, частный автосервис, а затем пошло и поехало. Остановить налаженную машину было просто невозможно. Груздев сел на свой конек, он стал загребать своими ручищами все, что можно. Такой уж у него был ненасытный характер.

Вот, в общем-то, и все, что знал теперь Александр о Груздеве. Ничего конкретного, так, одни общие моменты, никаких имен, названий, дат. Но уже то, что Сорокин рассказал про криминальный период молодости Станислава Ивановича, поменяло отношение к нему Александра. Он понял, что просто так в нашей стране никто не становится богатым человеком, правильно сказал ему Погодин: либо криминал, либо… Только что теперь об этом говорить, надо думать, как лучше выбраться из этой ситуации.

— Обмануть нас решил, жидяра, думал, мы ту лохи последние? — снова удар по лицу. — Понарассказывал сказок, Андерсен хренов, думал, что мы уши развесили, и все? Кто тебя послал сюда, чтобы все про нас разнюхивать? Кто тебе денег за это пообещал? Московские и наши, местные? А может, ты вообще красноперый, а?

— Вы ошибаетесь, — Александр попытался сказать нормально, но вместо членораздельных звуков и него вырвался сипящий хрип. — Я просто журналист, мою поездку сюда оплатил сам Груздев. Я должен сделать о нем хорошую статью для газеты.

— Хорошую? А на кой хрен тебе понадобилось узнавать, что делал Груздь в детстве? Зачем к мамане его ходил, по нашему интернату шлялся? Написал бы просто, что есть такой хороший человек, как Станислав Иванович, и все? Нет, ты начал у всех выпытывать, словно легавый, все подробности, будто «дело» завел на него. Колись, щенок, пока не поздно, или иначе мы из тебя всю душу вытрясем.

— Простите, если я кого-то обидел своими вопросами, я не хотел этого, — силы покидали Александра, но надо было держаться, иначе есть все шансы умереть. — Честное слово, меня послал сюда сам Станислав Иванович. Никаких задних мыслей у меня и в мыслях нет.

— Значит так, сосунок, слушай и запоминай, — приказал стоящий перед ним здоровяк со своими кувалдами-кулаками. — Все, что ты здесь, в Свердловске узнал, забудешь раз и навсегда. Вернешься в свою Москву, как ни в чем не бывало, и напишешь свою «маляву», как хорошо и честно жил себе гражданин Груздев. Про то, какой он был прилежный ученик, защитник отечества, как много трудился и тем самым заработал свои деньги. Как помогает бедным, старикам и детям, восстанавливает храмы, в общем, это наш новый кумир в стране, на него должны все равняться. Но если, не дай бог, ты хоть раз, где-то и кому-то словом обмолвишься о том, что здесь пронюхал, тебе не жить на белом свете, понял?

— Да, я все сделаю так, как вы сказали, — черт, кажется, они не собираются его убивать. — Я все понял раз и навсегда. Буду молчать до конца своей жизни. Только отпустите меня, пожалуйста, я не обману вас, будьте уверены.

— Вот именно, до конца своей никчемной жизни, — оскалился в улыбке бугай. — Пока молчишь, жизнь твоя не закончится. Как только слово сказал, так сразу на то свет отправишься. Теперь твой язык будет твоим и врагом, и другом сразу. Береги его, как зеницу ока, не дай бог он тебя подведет. Мы будем всегда рядом, только ты не увидишь и не услышишь этого. Наше незримое око будет наблюдать за тобой, чтобы с твоей стороны не было скоропалительных шагов. Зато, когда заикнешься о том, чего сейчас тебе втолковываем, то мы сразу же окажемся рядышком. Из-за спины твоей вырастем, будто крылышки. Хотя, ты опять нас не увидишь и не услышишь, потому что будешь трупом. А мертвые не обладают теми возможностями, как живые. Ты ведь не хочешь умереть в раннем возрасте, вон, сколько в жизни интересного, не все, наверное, ещё успел попробовать, а?

— Я все, все понял, поверьте. Я ещё молод, и хочу жить долго. Мне не нужны никакие проблемы, разве я похож на глупого, — Александр ещё не верил, что вывернулся из ситуации, и старался убедить своих оппонентов всеми возможными заверениями, в каждое слово вкладывая выражение почтительности и боязни.

— Повторяю, если не понял, больше предупреждать не будем. Это первый и последний раз, когда ты решил что-то узнать о Груздеве и его делах. Второго не будет.

***

Машина, въехав вод двор, остановилась около мусорных контейнеров. «Черт побери, снова придется тащиться по слякоти до подъезда, опять все места заняты!» Алла, тяжело вздохнув, посмотрела в окно автомобиля, пока водитель доставал из багажника сделанные ею покупки. Сегодня она целый день ездила по все Москве, в поисках каких-либо вещей для поездки в Италию. Ей не хотелось ехать заграницу в том, что она носит обычно, поэтому она вот уже несколько дней выдумывал себе всевозможные наряды, устроив за ними охоту по всему городу. Да и почему бы не прогуляться по магазинам? Ей это занятие доставляло самое большое, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Водитель, в одной руке держа пакеты, другой открывал её дверцу, помогая выйти. Алла вышла из машины и мелкими шажками, стараясь не наступать в снежные лужи, засеменила к подъезду. Неожиданно её взгляд остановился на дворнике, вернее, дворничихе, убиравшейся около дверей в соседний подъезд. Странно, но лицо этой тетки ей показалось очень знакомым. «Где я её могла видеть? Может быть, это кто-то из знакомых? Да откуда у меня могут быть знакомые в такой среде?» Но тут её нога окунулась в мерзкую жижу по голень, вода залилась через край полусапог, тонкой струйкой побежав прямо в носок через пятку, и Алла тут же забыла об увиденном, решив для себя, что, скорее всего, эта женщина просто примелькалась ей здесь.

— Алло, Стасик, ты скоро будешь? — войдя в квартиру и бросив вещи в комнате, Алла первым делом набрала Груздеву. — Я только что вернулась, есть хочу ужасно, поэтому звоню: ждать тебя или перекусить в одиночестве?

— Подожди, Аллок, я скоро буду, — голос Груздева был явно чем-то доволен. — И я тоже голоден, как бык. Поэтому приготовь всего-всего и много, иначе я и тебя могу съесть.

— Хорошо-хорошо, Стасик, я жду, — с большим трудом сглатывая слюну, пошутила она. — Боюсь захлебнуться, поэтому сейчас чего-нибудь попью, пока готовить буду.

Положив трубку телефона, Алла, не торопясь, прошла на кухню и стала готовить, зная, что Груздев, хотя и сказал, что будет скоро, раньше, чем через час не появится. В Москве большие заторы на дорогах, а на самолетах ещё никто не летает, хотя он и может позволить себе такое удовольствие, имея много денег.

Вот по поводу денег Алла больше всего и переживала: в последнее время. Груздев задумал какой-то проект, какой именно не говорит, боясь сглазить. В связи с этим материальную поддержку стал оказывать гораздо скромнее. Алла все чаще стала выпрашивать у него средства на свои нужды, хотя раньше об этом вопрос никогда не затрагивался. Груздев просто доставал из кармана огромную пачку денег, перевязанную резинкой, щедрым жестом отделал от неё огромный кусок и давал его Алле. И повторялось такое раза два, а то и три в неделю, от чего у Аллы денег было очень много. Она даже небрежно стала класть их в свою прикроватную тумбочку, оставляя так, на всякий случай. Но она не ожидала, что вскоре такой случай наступит, причем очень быстро. Как только Груздев сократил пособие, она в первое время стала расходовать деньги из тумбочки, но они очень быстро закончились, потому что её расходы были гораздо больше заначки.

Сейчас она опять, побывав в магазинах, была вынуждена отказать себе в одном платьице и паре туфель, которые очень шли к её новой сумочке. И все из-за этого Груздева, который зажал Аллу в тиски экономии. А почему она, собственно говоря, должна себя в чем-то ущемлять? Ведь Стасик раньше всегда ей твердил, что она никогда ни в чем не будет себе отказывать? Почему она должна унижаться, просить его дать ей деньги, когда он сам должен, не дожидаясь её, молча это делать. Получается, что она выполняет свои функции, которые они обговаривали с Груздевым ещё в первые дни совместной жизни, честно все делает, а он обманул, не оправдав её надежд?

Если так пойдет и дальше, она уйдет от него. Сначала ей звонят, угрожают по телефону, затем он сам перестает содержать её на должном уровне. Зачем ей нужна такая тяжелая, полная невзгод и лишений жизнь, портящая здоровье и нервы? Да она лучше будет одна, пока не найдет себе другую, более подходящую кандидатуру. А то, что это произойдет и очень быстро, Алла не сомневалась, благо опыт и внешность ей позволяли.

— Как вкусно пахнет, — войдя в квартиру, первым делом произнес Груздев. — Заждалась, Аллусь? Я торопился, как мог, но ты же знаешь, какие пробки на дорогах.

— Проходи, мой руки и за стол, — Алла величественно пошла на кухню, все своим видом показывая, что приглашает туда и Груздева. — И, пожалуйста, поторопись, иначе все остынет. Я и так провела на кухне много времени и не хочу провести ещё столько же, готовя заново. Что я, кухарка, что ли?

— Что-то настроение у тебя никудышное? — поинтересовался Груздев, когда, умывшись, вошел в кухню. — Тебя кто-нибудь обидел, или ты плохо чувствуешь себя? Может, ты заболела? Я торопился домой, летел на самой быстрой скорости, может, я опоздал?

— Нет, со здоровьем у меня все в порядке, и ты никуда не опоздал, не переживай, пожалуйста, — Алла грозно посмотрела на Стаса. — А обидел меня ты. Только сам этого понимать не хочешь. Я уж не знаю, как тебе это объяснить.

— Аллок, ты что, в своем уме? — искренне удивился Груздев, явно не ожидавший услышать таких слов от неё. — Чем же это я тебя обидел, позволь поинтересоваться?

— Во-первых, перестань называть меня всякими дурацкими именами, Аллок, Аллусь! — вскипела Алла. — Я тебе не кошка и не собака, у меня есть имя. И это некультурно — называть человека кличками, словно он домашнее животное, сколько раз можно тебе повторять. Когда ты воспитаешься, в конце концов?

— Хорошо, хорошо, ты не волнуйся, просто я привык так говорить, мне очень сложно отучиться, — как можно ласковее успокоил её Груздев, при этом тщательно пережевывая сочный кусок жаренного мяса.

— Это ещё не все, Стасик, — гнев Аллы, казалось, не имел предела. — В чем дело, почему ты меня посадил на сухой паек? Я, что, прислуга твоя? Почему я вынуждена выпрашивать у тебя милостыню?

— Алл, ты меня прямо-таки унижаешь, хуже некуда! — Груздев опустил вилку, поднесенную ко рту. — Я никому, в том числе и тебе, ничего не должен. А ведь тебе уже объяснил, у меня наклевывается очень серьезное дело, надо немного подождать, буквально месяц, не больше. Затем все вернется на свои места, я тебе обещаю, даже лучше станет в несколько раз.

— Нет, меня такое положение вещей не устраивает, — твердо заявила Алла. — Это что, так и будет повторяться: когда ты будешь начинать свое новое дело, возможно и перспективное, я должна попрошайничать у тебя? У человека, с которым вместе живу, можно сказать, у своего супруга! А если ты будешь открывать новое дело каждый месяц, мне вообще придется голодать? Нет, мне такого счастья не надо.

— Каждый месяц такого не будет, уверяю тебя, — Груздев, тяжело вздохнув, продолжил есть мясо. — Сейчас сложилась такая непредвиденная ситуация, но больше я такого не допущу. Теперь я предпринимаю все меры, чтобы всегда были свободные деньги для непредвиденных расходов. Подожди ещё неделю, и я все расскажу тебе.

— Неделю? — взорвалась Алла. — Да я сегодня, словно бомж, ходила по магазинам, ничего не покупая. Меня продавщицы засмеяли со всех сторон, стыд-то какой, а? С виду приличная дама, а хожу, смотрю голодными глазами и ничего не покупаю. Поэтому и я решила кое-что предпринять.

— Что же, ну-ка, расскажи? — с интересом спросил у неё Груздев. — Если что-нибудь стоящее, я с удовольствием поддержу твои начинания, можешь не сомневаться. Люблю смелые идеи, особенно, если они принесут прибыль.

— Я решила тоже заняться бизнесом, — решительно, собравшись с духом, сказала Алла. — К примеру, почему бы тебе не сделать меня директором ночного клуба? Ты все равно сильно занят, сам редко там бываешь, не успевая отследить всю ситуацию. Тебя наверняка обманывают, и прибыль из-за этого страдает. А я полностью возьму на себя все проблемы, все равно я целыми днями свободна. Подумай, какой это существенный плюс для тебя: во-первых, и клуб начнет работать нормально, принося солидные доходы, во-вторых, я буду при деле, меньше стану тебя беспокоить, названивать каждые пять минут, ну, а самое главное, что у меня появятся свои собственные деньги, и ты сможешь спокойно дышать, освободившись от части моих запросов. Заметь, части, ты же не сможешь совсем мне ничего не давать, не делать никаких подарков? Это будет расценено с моей стороны как кровная обида.

— Если ты сейчас и впрямь говоришь правду, то я только «за», — неожиданно легко согласился с ней Груздев. — Я действительно, не могу много времени уделять клубу, а тот, кто сейчас фактически там всем распоряжается, слабоват, и, по-моему, ещё нас и обманывает. Я уже стал подумывать, кого поставить вместо него, но сейчас твое предложение просто спасло меня. Я согласен, но, есть одно условие, которое ты должна принять.

— Какое? — Алла была готова согласиться на все, потому что боялась, что если она откажется, то Груздев может передумать и больше к этому разговору не вернется.

— Ты будешь там единственным человеком, у которого имеется полная информация о всей прибыли: и об официальной, и о «черной», — стал объяснять Стас. — Вот это и самое главное. Обо всей выручке я должен знать все полностью, иначе никакого доверия между нами не будет. Я не собираюсь отбирать у тебя деньги, но я должен владеть информацией, сколько реально приносит прибыли это заведение. Чтобы в нужный момент поправить ситуацию, влить туда ещё денег. Затем, будет необходимая статья расходов для владельцев помещения, поскольку клуб в аренде, плюс менты и крыша. Им тоже придется отстегивать, и я не собираюсь делать это из своего кармана. На хрена мне тогда такой клуб нужен? Поэтому, если тебя это устраивает, то, как только вернемся из Италии, ты сразу приступишь к делам, но вначале у тебя будет небольшой испытательный срок.

— Я полностью со всем соглашаюсь, — не медля, ответила Алла. — Даже обсуждать не хочу. Мне так хочется заняться каким-нибудь делом, что я готова на любые условия. Ой, быстрее бы уже вернуться обратно из Рима. Спасибо тебе, Стасик, ты просто золото. Можешь, когда захочешь, успокоить меня.

— Я всегда одобряю хорошие начинания, это принцип моей жизни. Естественно, я должен буду проверить, как у тебя пойдут дела, не могу же я доверить тебе сразу такое большое дело, тем более что в него вложены деньги не только мои, но и моих компаньонов. Они тоже люди не глупые, да и не простые. Их первым вопросом ко мне будет: «Почему именно ты займешь место управляющего?» И я не смогу им ничего конкретного ответить и пообещать, если не буду полностью в тебе уверен. Вот поэтому ты, для начала, должна будешь поработать на испытательном сроке, и постарайся зарекомендовать себя с самой лучшей и выгодной для тебя стороны, это, прежде всего, в твоих интересах. Будешь на хорошем счету, когда все поймут, что ты именно тот человек, который сможет взять на себя полностью все заботы клуба и принести наибольшую прибыль и выгоду как для клуба, так и для себя, вот тогда мы с тобой вернемся к разговору о назначении тебя управляющим, а также о том, сколько ты будешь с этого дела иметь.

— Стасик, я не принципиальный человек в этом смысле, — Алла почувствовала себя на верже совершенства. Ещё бы, она смогла окрутить Груздева на такое дело. — Как ты скажешь, какую зарплату ты мне положишь, такой сумме я и буду рада. Ведь я не собираюсь отделиться от тебя, я хочу, чтобы клуб стал нашим, именно нашим, с тобой семейным делом. Поэтому я приложу все свои силы для того, чтобы раскрутить его на полную катушку. И какую бы прибыль он не приносил, делить будешь ты, а не я. Главное, чтобы он приносил, а дальше уж мы с тобой разберемся.

— Мне приятно такое твое решение, но я, как человек, имеющий опыт в зарабатывании денег, люблю ставить все точки над «и» до начала совместных действий, — Груздев вошел в роль делового человека, и Алла почувствовала, что сейчас он не любящий её человек, а серьезный, деловой компаньон. — Когда, если все сложится удачно, дело пойдет, и пойдут доходы, то и тебе, и мне может показаться, что каждый из нас получает совсем не ту часть доходов, которую должен. Поэтому мы ещё до начала твоей деятельности обсудим, какую именно часть будешь иметь ты, какую я и какую все остальные. И только после этого можно будет работать, в противном случае у нас возникнут конфликты именно из-за денег, а мне бы не хотелось в скором времени выяснять с тобой отношения из-за них. Я человек резкий и решительный в данном вопросе, и все может закончиться очень и очень печально, чего мне, честно сказать, вообще не хочется.

— Хорошо, Стасик, как скажешь, — но почему-то от последних слов Груздева у Аллы от страха пробежали по спине мурашки.

Она ещё ни разу не видела и не слышала, чтобы Груздев разговаривал с ней на такие темы и таким образом. Вмиг этот человек стал страшным, будто в него вселился бес.

«А ведь, пожалуй, я плохо его знаю! Кто он такой, на самом деле, чем занимается? В наше время просто так такие большие деньги, которые есть у него, не достаются. Они зарабатываются определенным образом, а каким, лучше и не думать. А с другой стороны, если не думать и не знать, то может быть, не стоит лезть в это дело вообще».

Алла слегка пожалела, что заикнулась про такой разговор, но сейчас отступать нельзя, раз уж дел начали, надо продолжать.

— Стасик, а почему у тебя было такое хорошее настроение, когда я звонила тебе в офис, перед самым твоим выездом домой? — Алла решила закончить разговор на волнующую её перспективу. На данный момент хватит, нужно увести разговор на другие, более отвлеченные темы. — Ты такой радостный был, что-нибудь приятное произошло? Может, наконец-то, твоя проблема разрешилась? Ну, из-за которой я сейчас испытываю нужду в финансах?

— Пока нет, Аллок, — пожалуй, Груздева не переделать, его разговорный язык так и останется мужланским. — Вот, полюбуйся, какую про меня статью шикарную в газете написали. Героя сделали, прямо Гагарин, не меньше.

Алла взяла в руки одну из известных газет, имеющую многочисленный тираж. Прямо на первой странице, практически на весь большого формата газетный лист, красовался огромный, напечатанный крупным шрифтом, заголовок: «ГЕРОЙ „НАШЕГО“ ВРЕМЕНИ», а под ним, словно на доске почета в каком-нибудь институте или на заводе, был опубликован здоровенных размеров портрет Груздева.

— Ни дать, ни взять, передовица времен Сталина, — пошутила Алла. — Прямо про подвиг Стаханова, или про подвиги Жукова, не меньше, написали.

— Знай наших, — Груздев расплылся в счастливой улыбке, все своим видом показывая, что он наверху блаженства от счастья. — Корреспондент попался малый толковый. Я его сразу подметил, как только он ко мне в офис пришел интервью брать. Сам предложил ко мне на Родину, в Свердловск, съездить, чтобы как можно более полно впечатление создать у читателя. Я ему дорогу оплатил, хотя, в душе думал, что он пропьет мои денежки, а затем напишет какую-нибудь «белиберду». Ан-нет, парнишка оказался настырным, и к матушке моей съездил, и в интернате побывал.

— Что за корреспондент такой, как зовут? — поинтересовалась Алла. — Ты же, в принципе, никому никогда не давал никаких интервью, насколько мне известно? И как ему удалось уговорить тебя?

— Качалин Саша, молодой и очень, по-моему, перспективный малый, — с удовольствием поведал Груздев. — Я ему уже новую статью заказал про помощь детям, малоимущим и оставшимся без родителей. Вот ведь как вспомню свое детство, сразу в дрожь от злости к подонкам, оставивших своих чад, бросает. Думаю, пусть парень проблему эту озвучит. С другой стороны, надо же и себя в прессе хоть как-то увековечить, вот он и займется этим делом. Я ему платить буду дополнительно, не считая того, что ему заплатит сама газета. Шурик согласился.

— Шурик, говоришь? — Алла с интересом слушала о своем бывшем воздыхателе. — Видно, парень действительно не промах, раз взялся с тобой общаться. Ты, если хочешь, познакомь меня с ним. Я ему про тебя и твои дела расскажу все в полной красе, как нужно. Надо создать тебе хороший имидж. Поработаю с ним, у меня есть опыт общения с этой категорией, не забывай, что я училась с ними в институте первые три года.

— Без базара, Аллусь, хоть завтра, — Груздев, взяв газету из рук Аллы, положил её на стол и стал разглаживать свою фотографию, бережно придерживая страницу за края.

Алла, смотря на его детское выражение лица, между тем думала, что ее Шурик оказался далеко не «профаном», как она раньше думала про него. И в газете популярной работает, да ещё и деньги научился зарабатывать. Ведь Груздев платит немало, это точно. Что ж, надо будет с Шуриком обязательно встретиться. И с него можно будет немножко получить выгоды. Наверняка Качалин не забыл её, не тот он человек. Хоть немного, а какое-то чувство у него к ней осталось. А уж она, Алла Прудович, сумеет их пробудить в нем, иначе она — это не она».