Ротмистр Гордеев

Дмитрий Дашко, 2023

Во время схватки с сирийскими террористами старший лейтенант российской армии Алексей Шейнин героически погибает, однако судьба дарует ему ещё один шанс. Теперь он штабс-ротмистр Гордеев, и на дворе 1904 год – война с японцами. Однако, несмотря на привычный ход событий, есть одно «но»: бок о бок с людьми сражаются и очень странные существа.

Глава 5

Остаток ночи я спал как убитый. Хотя на войне это плохое сравнение. В общем, дрых без сновидений и без задних ног.

Утром после завтрака — крепкий чай с пилёным сахаром, отличный белый хлеб из госпитальной пекарни и тушёное мясо с гречневой кашей, — Обнорский пригласил в свой кабинет. Снова стандартный медицинский осмотр с упором на рефлексы, ибо задействовал любезный Сергей Иваныч в основном инструментарий для их проверки. И по коленке молоточком побил, и перед зрачками его туда-сюда поводил, и по коже в разных щекотных местах поцарапал.

— Что ж, батенька, рефлексы ваши в полном порядке. А память… Голова — предмет тёмный и всё ещё до конца не изученный. Но в вашем случае ретроградная амнезия, скорее всего, связана с падением с лошади, что и привело вас на госпитальную койку.

Обнорский задумчиво теребит очки, нервически почёсывает переносицу. Жду, внимательно смотрю на него в ожидании, что скажет эскулап.

— Можем попробовать лечение регрессивным гипнозом. Ввести вас, господин ротмистр, в состояние гипнотического сна и отправить вас в ваше прошлое, словно на машине времени господина Уэллса.

Они тут что, машину времени изобрели? А! Это же роман какого-то древнего фантаста. Американец, англичанин?.. Не спеши, Лёха-Николя рот раскрывать. Слушай да на ус мотай.

— А поможет?

Я-то своё прошлое помню отлично, вот только это не прошлое моего реципиента штабс-ротмистра Гордеева.

Обнорский неопределённо хмыкает.

— Как повезёт… Но рекомендую возвращение в компанию сослуживцев, к обязанностям службы. А свежего воздуха и физических упражнений на передовой хоть отбавляй.

— Неужели выписываете?

— В остальном, Николай Михалыч, вы совершенно здоровый человек. А события минувшей ночи показали, что на ваше воинское искусство амнезия никак не повлияла.

Это он про бой с демонами, что ли?

— Благодарю за лечение.

— Это наш долг. Пару часов поскучайте, пока мы оформим все необходимые бумаги. Да и ординарец ваш вскоре должен прибыть, чтобы сопроводить вас в часть.

— Сергей Иваныч, а нет ли в госпитале каких газетных подшивок? Может, при чтении что в голове и всплывёт из памяти.

— Должны быть в столовой. «Русское слово», «Харбинский вестник», «Биржевые ведомости», «Русский инвалид».

Отлично. Употребим время с пользой.

Употребил. Во-первых, продираться сквозь дореволюционный алфавит с его «ижицами», «ятями» и «фитами» — то ещё удовольствие. Во вторых, я всё-таки старлей-десантник, а не штабной аналитик, чтобы из разрозненных газетных статей всё на сто процентов понять про этот «дивный новый мир». Но кое-что уяснил.

Здесь демоны существуют повсеместно: баньши и банники, овинники и привидения, русалки и кикиморы, лембои и упыри — в каждой стране свои. Оборотня, вампира, водяного и трёх японских демонов я видел собственными глазами. Вся эта нечисть и нежить составляет около четверти имеющегося населения здешнего мира. И активно принимает участие в его делах.

При этом история если и отличается от истории нашего мира, то в каких-то мелочах. А значит, впереди унизительное поражение от японцев в этой войне. Первая русская революция, Первая мировая война, вторая и третья революции не заставят себя ждать. И я, двадцатипятилетний штабс-ротмистр, если уцелею в этой бойне, встречу их в самом расцвете сил. В тысяча девятьсот четырнадцатом году мне будет всего тридцать пять. Кризис среднего возраста, млять…

Или получится что-то изменить в истории? Попаданец я или кто?

— Вашбродь! Господин штабс-ротмистр! — раздаётся за спиной радостное.

Оборачиваюсь. В дверях столовой сияет как начищенный пятак (и такой же кругленький) рядовой — средних лет мужичок с вычищенным и отутюженным мундиром штабс-ротмистра (моим, выходит) в руках. А мужичок, стало быть, Кузьма Скоробут, мой ординарец, которому тушка моя нынешняя обязана своим спасением.

Встаю навстречу, обнимаю малость ошалевшего мужичка. Он явно не ожидал.

— Вы чегой-то это, вашбродь?

— Врачи сказали, я тебе жизнью обязан.

— Они и не то скажут, трубки клистирные. Обычное дело солдатское: сам погибай, а командира выручай.

— Ну, ты ж не погиб, Кузьма. А потому с меня тебе простава будет.

Улыбается уже от уха и до уха. Только вот почему на него мой амулет почти сразу среагировал? Тоже демоническая сущность?

— А скажи-ка, братец… Ты же не простой мужик, рядовой обученный?

— Так вы ж знаете, вашбродь. Домовой я.

— Ты, Кузьма, не удивляйся, что я спрашиваю об обычных вещах. Меня при падении так приложило тогда, что память почти начисто отшибло. Тут помню, тут не помню… — Не смог удержаться и не вспомнить один из любимых фильмов. — Амнезия называется. Ты уж помоги мне, подскажи, кто у нас в полку кто из офицеров, да в нашем подразделении кто из солдат кто.

— Что, совсем ничего не помните, вашбродь?

Делаю неопределённый жест руками и плечами.

— Дак помогу, чего ж не помочь-то.

С помощью ординарца облачаюсь в мундир. Вбиваю ноги в яловые сапоги. Не берцы, конечно, но так… со скрипом.

Идём с Кузьмой получать документы по выписке и моё невеликое имущество. Последние штрихи — шашка, кобура с наганом на поясе, перчатки. Сердечно прощаюсь с Обнорским. Хороший человек, но лучше не встречаться с ним по его профессиональным обязанностям.

На выходе из госпиталя меня окликает Николов. Даже не знаю, радоваться ли такому вниманию со стороны контрразведчика-особиста.

— Николай Михалыч, приглашаю отобедать в местной харчевне. Отметить, так сказать, выздоровление и возвращение в строй.

Ну и как ему, такому красавцу, откажешь?

Вскидываю руку к козырьку, приветствуя старшего по званию. Он протягивает мне руку в перчатке — пожимаю, не снимая свою.

— С превеликим удовольствием, Сергей Красенович, вот только…

Я оглядываюсь на своего ординарца.

— Там и рядовому место найдётся. В харчевне есть зал и для нижних чинов.

Достаю кошелёк, протягиваю Кузьме трёшку. Надеюсь, достаточно.

По тому, как загорелись глаза моего домового-ординарца, понимаю, что даже более чем.

— На горячительное не налегай, — упреждаю ординарца вполголоса. — Лучше с собой купи, в расположении ещё отметим моё исцеление.

На входе в местный общепит нас поклонами приветствует упитанный не то китаец, не то маньчжур с косой до пояса — швейцар не швейцар, вышибала не вышибала. Однако кланяется уважительно. Мы с Николовым оставляем Кузьму в зале для нижних чинов, а сами уединяемся в отдельном кабинете.

Смотрю за Николовым и повторяю за ним, дабы не попасть совсем уж впросак. Ага, здесь допустимы некоторые вольности по части формы. Следом за подполковником снимаю перчатки, фуражку, отстёгиваю шашку, чтобы не путалась в ногах.

Усаживаемся за столиком на невысоких лежанках-канах с множеством разбросанных по ним подушек — хошь, под спину подложи, хошь, под пятую точку. Стол уже накрыт закусками, здесь же фарфоровый кувшинчик. Принюхиваюсь — в нос шибает сивушный запах.

— Ханшин, местная водка, — просвещает Николов. — Китайцы предпочитают пить её подогретой.

Морщусь. Бр-р… Тёплая водка, потные женщины — вспоминается присловье анекдота из моего настоящего. Думаю, не стоит радовать им Николова, вдруг не поймёт. Сильнее, чем водка, «благоухают» лежалые по несколько лет в извёстке яйца. А так-то экзотика, конечно: лёгкое козы под соусом, трепанги с грибами, морская капуста с какими-то микрокреветками, акульи плавники и ласточкины гнёзда.

Ну да я в китайском ресторане не первый раз, палочки в руках держать привык. Николов тоже действует ими достаточно умело.

— Где так навострились орудовать палочками?

— Да здесь и навострился, господин подполковник. Уже какой месяц воюем, а случаются и трактиры, где европейских приборов и не видали. Да и для местной еды палочки как-то удобнее.

Приносят новую перемену блюд: рубленая курица, бараний желудок с овощами, кисло-сладкий суп со свининой, рис.

Николов поднимает пиалушечку с местной тёплой водкой.

— За победу.

Опрокидывает. Я, хмыкнув, следом. Нет, не уговаривайте: плохо очищенная тёплая водка — совсем не то, что холодная. Надо срочно чем-то закусить. Мечу палочками в рот морскую капусту.

— Не стоит недооценивать врага, — отвечаю.

Увы, знаю, чем у нас кончилась русско-японская. Будут ли здесь отличия?

— Да, японец силён. Они сумели создать современный флот…

— Купить его у англичан, — перебиваю я и тут же прикусываю себя за язык.

Николов опасно блеснул на меня своими внимательными глазами.

— Позвольте вопрос, господин подполковник?

Николов приглашающе кивает: мол, давай, спрашивай, может, и отвечу.

— Вопрос элементарный, — продолжаю, — но у меня же амнезия, так что, надеюсь, простительно. Почему демоны вообще воюют?

Николов удивлён:

— Как почему? Они подданные своих императоров. Среди них немало патриотов. Мой Кузьмин — вольноопределяющийся, пошёл служить добровольцем.

— Японцы используют демонов только в открытом бою? Или то, с чем мы с вами столкнулись на днях, не единичный случай, а постоянная тактика?

— Гадят ли они у нас в тылу, вы подразумеваете?

Киваю утвердительно.

— Гадят. И не только демоны. Если время демонов чаще всего ночь, то японская разведка трудится круглосуточно.

— Ввиду визуальной схожести китайцев с японцами японским шпионам несложно притворяться местными торговцами, крестьянами, монахами, кули. Даже прислугой у наших офицеров.

— Да, это серьёзная проблема, ротмистр. К тому же японцы и настоящих китайцев прекрасно научились вербовать, чтобы вызнавать наши секреты.

— Сергей Красенович, как получается, что мы не можем разбить японцев? Снять осаду с Порт-Артура? У нас что, недостаточно сил?

— Представьте себе, Николай Михалыч. Мы до сих пор воюем в основном теми частями, что изначально располагались на Дальнем Востоке.

— А подкрепление из европейской части России?

— Поступает. В час по чайной ложке.

Он ловит мой удивлённый взгляд.

— Напомню, на большинстве своего протяжения Транссиб — однопутка. Эшелоны с вооружением, припасами и подкреплением просачиваются, словно в бутылочное горлышко. Да и на море японцы нас переиграли в самом начале войны.

Точно. Логистика играет здесь на стороне врага.

— Есть, правда, надежда на эскадру Рожественского.

— Цусима! — Я не замечаю, что говорю вслух.

— Что Цусима? — напрягается Николов.

— Эскадра будет идти долго. Здесь, на суше, за это время успеет черт знает что произойти. А в Цусимском проливе легко подготовить ловушку нашим кораблям. Может, стоить их предупредить?

— Это ведь только ваши предположения? Насчёт Цусимы?

С сожалением развожу руками. Ну нет у меня резидента в Токио со связями в Генеральном штабе.

— Я всего лишь штабс-ротмистр. К тому же с потерявшейся памятью.

— Но с острым умом, — парирует Николов. — Не хотите ко мне под крылышко? Мне нравится ваш аналитический склад ума. Да и охотник на демонов нам потребен. Интересную жизнь гарантирую.

Болгарин разливает водку по пиалушечкам.

— Вынужден отказаться, ваше высокоблагородие.

Бровь Николова удивлённо ползёт вверх.

— Я ещё не до конца оправился после падения с лошади. И те самые мои способности дают сбой. К тому же в бригаде могут счесть, что я таким образом решил отсидеться в тылу и праздную труса.

— Понимаю ваши мотивы, ротмистр. Жаль. Возможно, в ближайшем будущем вы всё же примете моё предложение. А пока… небольшой презент. В память о нашем знакомстве.

Николов кладёт передо мной на стол продолговатый бумажный свёрток. Разворачиваю. Короткий меч-вакидзаси. Специально для харакири. Это намёк?

— Ваш трофей по праву, — поясняет подполковник, — с убитого цитигумо.

Выдвигаю клинок из ножен. Линия закалки распадается на иероглифы. Несколько групп по несколько знаков. Что бы эта надпись значила? И лезвие серебром отливает. Э-э, не родственница ли это моей шашке?

Обед закончен, мы с Николовым прощаемся: ему в штаб армии, мне — на фронт.

Кузьма ждёт у коновязи. В сидоре что-то стеклянно стукается друг о друга и аппетитно булькает. Нет, ординарец — это сила: и себя не обидел, и о командире не забыл. Поел, выпил, смотался к госпиталю, где оставил наших коней, и с ними вернулся к харчевне.

Стою, гляжу на своего коня, как дурак распоследний. И что с ним делать? Где у него нейтралка, передняя, задняя скорость? Кузьма смотрит на меня с недоумением: мол, чего энто с их благородием?

Закрыл глаза, взялся за луку седла — и тело само вспомнило всю последовательность движений. На счёт три я уже в седле, ноги в стременах. Главное, отпустить разум, и тело вспомнит всё на автомате. Сработало.

Едем. Или скачем? Передвигаемся, короче. Я впереди на лихом коне, Кузьма чуть сзади и сбоку.

— А скажи, Кузьма, что приключилось у нас, пока я в госпитале на койке бока отлёживал?

Скоробут озадаченно чешет затылок.

— У нас, вашбродь, это где? Во взводе, в батальоне или в бригаде?

— Ну, начни со взвода. — И тут меня осеняет. — Постой. Нет ли у нас среди солдат какого-нибудь ведуна или шамана?

— Сам не знаю, а разузнать разузнаю…

Мы сворачиваем за поворот. Выстрел, другой, третий. Конь мой хрипит и заваливается на бок. Просто чудом успеваю соскочить, едва не застряв в стременах. Падаю под прикрытие упавшего коня. Путаясь в непривычной кобуре, рву из неё наган и кручу головой: как там мой ординарец? Скоробуту повезло чуть меньше, чем мне. Его лошадь тоже убита, а сам он лежит с придавленной её трупом ногой. Штанина на второй ноге покраснела от крови. Но хоть до винтовки смог дотянуться.

Три фигуры направляются к нам из зарослей, держа оружие наизготовку. Белые брюки с гамашами, синие кителя, у двоих винтовки и жёлтые околыши фуражек, у третьего — револьвер и околыш красный. Понятно, офицер с двумя солдатами. Ну наглость — японская засада в русских тылах.

Вскидываю руку с наганом, жму спуск. Мимо, мимо, есть! Один из солдатиков роняет винтовку и оседает, держась руками за грудь. Скоро бут стреляет, но японцы приближаются, то и дело шныряя в стороны. Меня тоже сложно поздравить с меткими выстрелами.

У Кузьмы сухо щёлкает боёк — осечка или кончились патроны? Уцелевший солдат-японец вскидывает свою «арисаку» и целится в моего ординарца. Жбах! «Мосинка» Скоробута, отправленная барабашкиной силой в полёт, с глухим чмоком встречается с раскосой физиономией подданного микадо. Удар силён. Японец падает на дорогу и замирает без движения. Лицо его словно кровавая маска.

Перестреливаемся с японским офицером. Увы, патроны не бесконечны. Японец выхватывает свой офицерский меч и быстрым шагом идёт ко мне. Скоробут пытается запустить в него свою многострадальную винтовку, но офицер лишь отмахивается, и винтовка улетает, словно городошная бита, куда-то в кусты. Второй ментальный удар приходится по моему ординарцу. Неведомая сила отбрасывает Скоробута вместе с лошадью с дороги, словно детскую игрушку.

Амулет раскалёнными иглами жжёт грудь. Японец начинает трансформацию, оборачиваясь в человекоподобного демона с лицом на груди. Выхватываю саблю. Рожа демона скалится в гнусном хохоте. Японец делает несколько выпадов. С трудом отбиваю их, но на последнем ударе моя шашка летит в сторону, выбитая из рук.

— Гайдзин, отдай то, что тебе не принадлежит, и ты умрёшь лёгкой смертью.

Его палец утыкается в трофейный вакидзаси, который я сунул за голенище сапога.

Натягиваю на лицо выражение крайнего испуга.

— Не надо! Прошу вас! — кричу истошно. — Да забирайте этот ножик дурацкий!

Вытягиваю клинок из сапога. Ну, только бы не оплошать… Одним движением запускаю вакидзаси в полёт — точнёхонько в глаз японского демона. С хрипом падает демон на землю, облик его словно тает, превращаясь в чёрно-зелёный дым. Всё, что от него остаётся через пару минут, — пустой мундир и сапоги, а также мой вакидзаси, развоплотивший врага в ноль.

Бросаюсь к Кузьме, тот стонет с закрытыми глазами. Оттаскиваю его на обочину. Разрезаю вакидзаси напитавшуюся кровью штанину своего ординарца. К моему удивлению, рана больше не кровоточит и вообще подзатянулась уже розовым рубцом, сочащимся светлой сукровицей. Это что же, у демонов такая регенерация?!

Со стороны города за поворотом приближается весёлый перестук копыт, и на дорогу вылетает казачий разъезд. Ба, да это ж мои знакомые — братья Лукашины. Остальных не знаю.

Лукашины меня тоже узнают. Тимофей спрыгивает передо мной со своего коня, смотрит на следы побоища.

— Погуляли вы тут, вашбродь.

— Да уж не без этого. А где подполковник Николов?

— Так проводили его, в аккурат до штабу, теперь возвертаемся в свою сотню.

Посмотрел на меня, на мёртвых наших со Скоробутом коней. Вздохнул, повернулся к своим.

— Станичники, грузи япошек на заводных. И их благородию с ординарцем коней подведите!