Дым. Поиск любви

Дмитрий Веряскин, 2015

История поиска любви и себя самого. История человека, бежавшего от опостылевшей жизни, среди закостенелых, лживых людей, нашедшего свою любовь в далёком Кызыле…

Глава 4. Дорога

В десять утра мы вместе приняли душ. Ира приготовила салат и бутерброды с семгой.

— Зая, — говорила она, жуя салат, — я буду сильно по тебе скучать.

— Две недели — это не такой уж и большой срок.

— Я уже скучаю, хотя ты еще рядом, пиши мне и звони.

— Ну, если не тебе, то кому еще?

— Кто тебя знает.

Действительно, кто меня знает, если я и сам не знаю себя достаточно хорошо. Позавтракав, она помогла мне собраться в дорогу, мы сходили в супермаркет, купили продуктов. К трем я был полностью собран.

Звонила Юля.

— Николай, через десять минут мы будем у тебя.

— Я готов.

— Вот и отлично, — радостно говорила она, — как будто у нас совместный отпуск, и в начале шестого мы летим на Балеарские острова.

В прихожей Ира устроила шоу, провожая меня, растрогалась и даже пустила слезу, как будто отправляла меня на вечную каторгу или в последний путь. Может быть, он и впрямь последний? Если это и так, меня это ни сколько не тревожит.

Выйдя из подъезда, я выкинул своего злейшего врага, убеждавшего меня всю жизнь в том, что он как никто другой самый дорогой и ценный в моей жизни. Он говорил: «Я и есть жизнь!». Издав напоследок слабый, отчаянный писк, схожий с визгом поросенка, мозг упал у контейнеров с мусором. Земля под ногами неизвестно от чего содрогнулась.

Со всех сторон, обгоняя друг друга, неслись тысячи облезлых, голодных крыс. Мой мертвый, пугливый насос от страха сжался в груди, а ноги в паре с глазами уже были готовы уносить меня прочь. Но не Я, как и тело, была их цель. Они бросились к нему, вступив в ожесточенную борьбу за кусочек яда. Мозг и вне МЕНЯ остался прежним, обманув безумных крыс, выдавая себя за неописуемое лакомство.

Крысы отгрызали и проглатывали маленькие кусочки мозга, скользя, он проходил по пищеводу, попадая в желудок, моментально всасывался в стенки, проникал в кровь, парализуя нервную систему. Их мертвые, бьющиеся в конвульсии и вытянутые в смертельной судороге тела не настораживали других, все так же с остервенением бьющихся за яд.

Юля и наш программист Олег смотрели на меня. «Привет-привет!» И мы едем. Проезжая мимо Свято-Михайловского собора, я вынул из груди мертвый, изъеденный насос и выкинул его в форточку. Упав на асфальт, он превратился в прах от лучей солнца и был подхвачен осенним ветром. Следом Я выкинул руки, и они, обезумев от недостающей ранее свободы, принялись загребать все, что только попадалось на их пути. Окурки, фантики конфет, обертки шоколада, монеты, скорлупу семечек, экскременты птиц. У цирка Я выкинул язык, он упал в лужу, обрызгав грязью собравшихся людей. Он захлебывался, булькал, надувая грязные пузыри, но, ни на секунду не переставал изрыгать понос, восхищая публику. Восторженно крича, они требовали «бис». Я выкинул глаза у «Мышеловки». Лживые, подлые глаза! Глаза, которые превращали меня в вечно голодного, безмозглого пса с незакрывающейся слюнявой пастью и высунутым языком. Глаза радостно закатились внутрь, продолжая смотреть.

Я — хочу видеть!

На Сенной я выкинул уши, не способные уловить слова, трогающие душу. Я выкинул легкие, не дающие дышать полной грудью, выкинул почки, селезенку, нос, от прежнего меня не осталось ничего, лишь груда костей и член, комфортно чувствующий себя в заднице Иры.

Я оброс новым мясом, наполнился наэлектризованной кровью, выросли новые органы, застучало сердце, способное глухим звуком ломать любые стены. Я стал другим! Во мне умер нормальный человек, и, возродившись, Я предстал этому миру личностью.

Впереди сидящая Юля, практически всю дорогу не умолкавшая, повернулась ко мне. Не видя моего перерождения.

— Коля, с тобой все нормально? — спросила она.

— Более чем, так как мне не было никогда.

— Странный ты какой-то.

В Балезино мы приехали к самому поезду. Я, груженный сумками Юли, протиснулся в вагон, она давала какие-то поручения Олегу, которые ему необходимо сделать до ее приезда. Вместе мы разложили вещи в купе, проводник принес нам постельное белье, я незамедлительно расстелил его, разделся и лег.

— Юля, я пару часов вздремну, устал ужасно.

— Не дожидаясь ответа, я опустил голову на подушку и под стук колес погрузился в царство Морфея.

Снилось что-то необычное и даже важное, но боль в паху лишила возможности удержать созерцания в памяти. Стоило мне промедлить, и мой мочевой пузырь бы лопнул. Я подскочил, натянул трико, мельком взглянул на сидящую Юлю и незнакомого мне мужчину. Практически бегом я влетел в туалет. Освободив содержимое мочевого пузыря, я наслаждался вновь обретенным внутренним комфортом, долго стоя над унитазом. Умыл лицо, отметив, что физическое состояние мое довольно бодрое. За окном светло, странно, неужели я спал несколько часов? С этой мыслью я зашел в купе, меня, очевидно, ожидали. Юля, а с ней мужчина лет сорока, высокого роста, худой, но его лицо было жирным, как будто эта голова принадлежит другому телу. Коротко стриженые темные волосы, с беспокойными, мертвыми глазами и лицом типичного бандита-отморозка или такого же мента. Определить сразу невозможно, кто он, первый или второй, отличий, как правило, между ними никаких нет. С напускной радостью он сказал:

— Ну, наконец-то, сосед! — улыбнулся он во весь рот, показывая несколько черных нижних зубов, пораженных какой-то болезнью или камнем. — Я Саша, — протянул он руку.

— Коля, — пожал я ему руку, заметив больные, уродливые ногти на его руках и местами изъеденную кожу экземой.

Я вытер лицо и сел напротив. На столике стояла бутылка коньяка «Арарат», несколько салатов в пластиковых контейнерах, нарезанный лимон, буженина и вино в тетрапаке.

— Сколько времени? — спросил я, одновременно пытаясь найти мобильный в куртке.

— Почти сутки спишь! — с явным упреком сказала Юля. — Что ищешь?

— Трубу, — ответил я.

— Вот — она протянула мне мобильный — Ира твоя извелась, бедная.

Мне не понравился ее тон, но я ничего не сказав, взял мобильный из ее рук. От Иры было семь СМС, она просила позвонить или написать, когда я проснусь. Я написал: «Я проснулся, все нормально, не переживай, ты как?».

— Ты как коньячку? — спросил меня Саша.

— Положительно, если чуть позже, еще не до конца проснулся.

— А я вот выпью, вы как, Юлия?

— Я еще то не допила, — ответила она.

— Ваше здоровье! — произнес он тост, моментально осушив рюмку, зажевал лимон, — Коля, я, как и ты, могу вечно спать в поезде, — говорил он, — для меня эти тук-тук, тук-тук словно гипноз, ничего меня так не успокаивает, как стук колес.

— Может быть и на меня, но я этого не знал, — отвечал я.

Юля засмеялась.

— Именно из-за этого ты и проспал сутки, поешь, — предложила она.

— Я не помню, в какой из этих сумок сок? — смотрел я на нее, надеясь получить ответ.

— Над тобой, посмотри там, — ответила она.

Действительно, на верхней полке лежали две коробки персикового сока и бутылка минеральной воды. Я открыл одну из коробок и практически залпом осушил ее наполовину. Пришло СМС от Иры: «Зая, какого хера эта сука берет твой телефон? Я звоню тебе, а говорю с ней. Я тоже спала, как убитая, вечером с Аней идем в кино. Целую!».

— Ну что, хряпнем по пятьдесят? — опять предложил он.

— Сейчас можно, — согласился я.

Он наполнил две рюмки.

— За знакомство!

Я взял рюмку, взглянув на Юлю.

— У меня есть, ты покушай.

Она была права, есть я хотел сильно, коньяк приятно обжог горло и, смешавшись в желудке с соком, отозвался теплой волной.

— Вы знаете, — начал он, не морщась пережевывая дольку лимона, — в Туву, далековато.

— В Тыву, если быть точным, — жуя салат, не известно зачем поправил его я.

— Какая на хер разница, ой, прошу прощения, — посмотрел он на Юлю. — А ты знаешь, обращаясь ко мне, говорил он, — там кроме баранов и конопли ничего нет, и народец они очень тяжелый.

Юля оторвалась от телефона, вероятно, писала в месседже или во что-то играла.

— А вы что, там бывали?

— Нет, не был, и слава богу, — сказал он так, будто речь идет о преисподней, — приходилось мне по роду службы сталкиваться с ними. Я ведь зам по БиОР, — сообщил он ничего не говорящую мне аббревиатуру, но по тому, с каким выражением он говорил, можно решить то, что, говоря о себе, он Господь Бог и не меньше, — чтобы вы понимали, я заместитель начальника по безопасности и оперативной работе, — сказав это, он вытянулся.

На моих глазах он превратился в какого-то павлина из передач по каналу Discovery, которые смешно вытягивают шею, раскрывают хвосты, пытаясь произвести впечатление на самку.

— Юля, работаю я в исправительной системе и ежедневно имею дело с отъявленными негодяями, в том числе и с Тувинцами. И, скажу я вам, может, выпьем? — взглянул он на меня.

В знак согласия я кивнул головой, поглощая буженину. Он быстро наполнил рюмки.

— Выпьем, — поднял он рюмку, — за то, чтоб у нас все было, и нам ничего за это не было, — произнося тост, он как-то странно улыбнулся, видимо, вспомнив именно то, благодаря чему у него что-то появилось, но мысль о том, что за это могут наступить негативные последствия, тяготит его. Типичная жизнь российского чиновника.

Выпили, я практически смёл все то, что было на столе, и еще не чувствовал себя сытым.

— Юля, я прервался, прошу прощения, — лебезил он, — и вот тувинцы такой народ, скажу я вам, неуправляемый и непробиваемый.

Юля смотрела на него, не отрывая глаз, судя по всему ей было интересно.

— Понимаете, что я имею в виду?

— Не совсем, — ответила она.

— Наша исправительная система, это не европейское сюсюканье, к преступникам у нас особый подход, есть особые учреждения, где к этим подонкам применяют древние, но очень эффективные методы. В одном из таких учреждений работает ваш покорный слуга, — чуть поклонившись, продолжил он, — задача таких учреждений заключается в исправлении или, как говорится, в ломке особо отъявленных, воров в законе, криминальных авторитетов, лидеров ОПГ, радикальных правдолюбов. Скажу вам честно, у меня исправлялись все и отказывались от принципов, которыми жили долгие годы, — сжав ладонь в кулак, явно зверея от воспоминания применяемых методов. — Но вот тувинцы… Выпьем?

— Я пас, — отказался я, радуясь за тувинцев всей душой.

— Вы, Юля? — схватил он коробку с вином, готовый наполнить ей бокал.

— Нет, у меня еще есть, — подняла она бокал, наполненный чуть больше половины.

— Совсем немного, — настаивал он.

Юля ничего не ответила, и он долил вина. В купе я находился как неодушевленный предмет, как биологическая камера, ведущая видео — и аудионаблюдение. Я не существовал для него, слившись со стеной, что меня вполне устраивало. Такие, как он — очевидные звери! Абсолютно не отличающиеся ничем, а порой на порядок превосходящие тех, кому по роду службы они обязаны показать гуманность и верховенство закона, напротив, уничтожают людей, озлобляют их и со спокойной душой отправляют в общество. Вероятно, он считает себя настоящим мужчиной, брутальным мужчиной, а такие, как я, на его фоне считаются офисными серыми мышами. Жаль тех людей, кто находится под гнетом этого кровожадного создания. Я смотрел в его глаза, видя сияющие небоскребы тщеславия, из его уст лился яд, а из брюха выпирало надутое, детское, ранимое эго, дыры которого он латал, втаптывая в грязь всех тех, до кого дотягивалась его нога в берцовом ботинке. Он с остервенением топтал, стараясь как можно сильнее измарать людей. Он ненавидит людей, он уничтожил бы нас всех до единого, и все потому, что он не имеет в себе ничего из того, что присуще людям.

— И вот тувинцы, — пьянеющим голосом продолжил он, — особые отморозки, с ними приходилось потеть, что бы они понимали, куда попали и где их вещи, — засмеялся он, — а воспитываем мы, так сказать, не по Макаренко, — практически истерически разразился он хохотом.

Не исключаю, что этот оборотень, Омский подполковник, и удостоился бы большего внимания одной из красивых девушек Ижевска, если бы не его повествования о пытках, которые безумно испугали Юлю.

Я надел куртку, взглянул в глаза Юли, читая мольбу не оставлять ее. Оборотень с капающими слюнями не обратил на меня никакого внимания, не предлагая кому-либо из нас выпить. Открыл новую бутылку коньяка, налил рюмку и опрокинул ее в свою мерзкую пасть.

— Хорошо! — удовлетворенно сказал он, продолжая рассказ о каком-то авторитете по прозвищу Седой, который, после того как его насильно засунули в унитаз, маршировал в камере.

— Пошли в ресторан, — сказал я Юле.

— Пошли, Коля.

Если бы не ее ответ, он и не услышал бы моего предложения к ней, для него я давно прекратил существование.

— Как?.. Куда? — моментально отрезвев, не веря своим ушам, спрашивал он, зло сверкнув на меня глазами. Юля воспользовалась его замешательством, протиснулась между ним и столом, накинула шубу, готовая следовать за мной.

— Меня никто не приглашает, — грустно, еле слышно говорил он. — Ну, хорошо! — подскочил он, голос его превратился в писк щенка, — приятного вам времяпрепровождения!

Меня ужасно веселила эта сцена, ничего не отвечая, я открыл дверь, пропустил Юлю, вышел в след за ней, раздавив его глаза, налитые кровью, и прищемил язык дверью купе.

— Ну и придурок же он! — быстро шагая вслед за мной, сказала она, вызвав у меня истерический смех.

Еще тридцать минут назад ее мнение о нем было абсолютно иным. Она словно под гипнозом тонула в его пустых, алчных, кровожадных глазах. Не исключено, ее воображение самым наилучшим образом рисовало командировочную интрижку с подполковником, а теперь она, как ошпаренная кипятком, бежит за мной.

Ресторан поезда Абакан — Москва практически пуст, только трое молодых парней выпивали, жарко обсуждая какие-то умопомрачительные вещи, связанные с автомобилестроением.

Восхищаемся чем угодно, но не жизнью, планшетами, мобильными телефонами, с замиранием сердца следим за запуском разрушающей ракеты «Булава», но не следим за жизнью.

Я заказал две чашки эспрессо.

— Ты кушать не хочешь? — заботливо спросила Юля.

— Нет, я же все там смёл.

— Коля, я думаю, нам нужно обратиться к начальнику поезда, чтобы его от нас убрали, пусть другим рассказывает о своем бесстрашии и зверствах.

— В этом нет необходимости, уверен, он уже осознал глупость, допущенную им, и, наверное, мирно спит.

— У меня такой уверенности нет.

— Не переживай, мы не у него в колонии, здесь такие, как он, беззащитны, как дети.

— И все-таки… — продолжила она.

— Может, хватит, — прервал я ее.

— Ну, хорошо, — сдалась она. Официант поставил на столик кофе.

— Коля, мы можем посидеть здесь, он через четыре часа сходит.

— Кто он? — не сразу поняв, о ком идет речь, спросил я.

— Как кто? Саша!

— Юлия, вам бы стоило забыть о нем давным-давно.

— Легко тебе говорить, — обиженно сказала она.

— Ну да, действительно, я интересовал и интересую, точнее сказать, я вообще его не интересую.

— Что ты хочешь этим сказать? — непонимающе смотрела она.

— То, что и тебе вполне очевидно, его интересовала ты, — она засмеялась.

— Его интересовал коньяк, но не я.

— Юлия Николаевна, не думал, что вы такая скромница. Выпивший и даже трезвый мужчина в вашем присутствии не может думать ни о чем, кроме вас.

— Хватит шутить, Коля.

— Я вполне серьезно.

— Значит, ты плохо знаешь мужчин.

— До настоящего момента я думал иначе.

СМС от Иры: «Зая, как ты? Я сильно соскучилась. Безумно люблю тебя, твоя малышка!»

Что ответить? Ее признания в любви — пустой звук, слова, не значащие ничего, полный ноль, они пусты, пустее романов Донцовой, пустее пустоты Пелевина в интервью Esquire, пустее Хасимы. Ее чувства нуждаются в таком же расчетливом чувстве, она не способна любить, не требуя чего-то взамен. Она нуждается только в том, чтобы любили ее. Она лишь освоила привычную систему манипуляционных уловок, полагая, что любовь именно таковой и является. Я не могу дать ей то, чего она требует, могу отказаться от всего, могу отдать ей все, но я не могу ее любить. Я не могу любить трупы! «Ир, всё в порядке, приеду на место, позвоню».

Мы просидели около полутора часов, выпили по две чашки кофе, съели пирожное. Юля рассказывала о предстоящей работе, об очень милой, как ей показалось Оксане Владимировне, которая на две недели наш босс. Всю свою жизнь я чей-то подчиненный, кто-то у меня Босс, начальник, президент, я постоянный баран, которого пасут. Я всегда часть безрассудного, слабого стада, не способного жить без пастуха с хлыстом.

— Вернулся? — спросила Юля.

— Можно сказать и так.

— Коля, это не мое дело, но мне давно жутко интересно, вы так давно вместе и не женитесь, почему?

— Почему мы должны жениться? — улыбнулся я.

— Как почему? У вас серьезные отношения, логическим завершением которых является свадьба.

— Логических цепочек в отношениях с женщиной, в том смысле, о которой ты ведешь речь, я не выстраиваю.

— А что ты строишь, если не секрет?

— Секретов нет, с ней ничего.

— Как это?

— Обыкновенно, — спокойно ответил я.

— Я тебя не понимаю.

— И я себя тоже.

— Ты когда-нибудь серьезно говорить можешь?

— Всегда, и сейчас я серьезен, я не серьезен к мертвому, а от нас с ней пахнет мертвичиной.

— Вы расстались что ли?

— Нет.

— Я ничего не понимаю, объясни, пожалуйста.

— По-моему, все предельно ясно, мы вместе без будущего, без прошлого, без чувств, без надежд на их появление.

— Как же вы тогда живете?

— Обыкновенно, как все, ведем совместное хозяйство, вместе спим, едим, моемся, дышим.

— Ясно, что ничего не ясно, — вздохнула она, совершенно не понимая, о чем я говорю. — И все-таки, так нельзя.

— Дай руку, — попросил я ее.

— Какую? — не ожидая подобной просьбы, растерялась она.

— Давай правую, — сказал я, протягивая руку.

Как-то робко и неуверенно она протянула мне руку. Я взял ее кисть в свои ладони, повернул тыльной стороной, рассматривая красивые маленькие пальцы, маникюр и нарисованные британские флаги на ногтях, которые и привлекли мое внимание.

— А почему именно британский флаг? — не выпуская ее руки, спросил я, — триколор патриотичнее.

— Не знаю, — улыбнулась она, — красиво, плюс я не патриот.

— Это почему же?

— Мне не нравится холодная, варварская Россия.

— Что же это такое? Не любить Родину, как можно? Быть честным, считал то, что ваш труд есть некий вклад в Родину. Как оказалось, я вас не знал вовсе.

— Хватит, Коля, — улыбнулась она, — я далеко не эгоистична, работаю я для себя, вернее для реализации своих идей. А что касается любви к Родине, это только тренд для радио и телевизора, в действительности кто ее любит и за что?

— Почему всегда нужно любить за что то? Можно любить или не любить и не иначе, я не о чиновниках и отдельно взятых людях, кто Россию видит как какое-то болото, из которого нужно высосать, откачать остатки чего-то ценного и свалить. Проблема нашей страны именно в том, что мы не хотим любить ее, себя, никого. Только поэтому мы так живем, хая во всех бедах Путина и еще кого-то, мы сами говно и живем так.

— Меня не переубедить, для меня актуальнее воплощения собственных планов, и на остальное мне все равно.

«Кто бы сомневался».

— Что это? Если не секрет.

— Это секрет, которым с тобой я поделюсь.

— Чем же я удостоен такого?

— Давай без издевок и лишних вопросов, удостоен и все!

— Хорошо, никаких вопросов, издевок, только острый слух, уже готовый уловить все, что ты произнесешь.

Огонь вспыхнул в ее глазах, энергия, которой были наполнены ее планы, лилась на меня. С юношества она мечтала стать модельером. Платье на выпускной бал, которое по ее словам, вызвало у других девушек злую зависть, она сшила сама. Я никогда не обращал внимания на ее одежду, больше интересовало, что под ней, как оказалось, все это она шила сама. Весной она планировала открыть собственный бутик для деловых женщин.

— Что ты смеешься? — с наигранной обидой спросила она.

— Одежда для деловых дам, вот что меня смешит.

— На мой взгляд, нет ничего смешного, смешны современные мужчины, безынициативные, инфантильные.

— Может быть, их делают такими рвущие под ногами землю женщины? Может нужно быть не бизнес-леди, а просто леди? Давая раскрыть заглушенный потенциал мужчинам. Мужчина не настолько приземист и материалистичен, какой является женщина, и, соответственно, в бешеном рвачестве мужчине вас никогда не превзойти. Мы давно ушли от того, когда наши потребности ограничивались добычей куска мяса и шкур животных, в чем мужчина, несомненно, превосходил женщин. Сейчас мышцы лишь для эстетического удовольствия, но не для схваток с мамонтом или сеянья полей. Физическая сила сейчас — это пыль. Так что, Юлия, претензии к мужчинам не обоснованы. Мужчины еще до конца не приспособились, сейчас переходный период. Иногда возникают такие мысли, эпоха мужей политиков, властителей мира на закате, и мы уже совсем близки к матриархату, а мужчина в идеале должен быть ученым мужем, творцом, писателем, поэтом.

— Долго он будет длиться, этот переходный период, точно! А мысль о матриархате мне симпатичная и, как я думаю, рациональная, раз вы абстрактно мыслящие, в отличие от нас, вот и двигайте прогресс, а бюрократию и прочее не приятное вам оставьте нам, — сказала она, улыбнувшись.

Юля страшно не хотела идти в купе, и мне стоило не малых усилий убедить ее в отсутствии какой бы то ни было опасности. К нашему общему удивлению, в купе Саши не было, более того, не было его вещей.

Юля закрыла за мной дверь, несколько раз дернув ее, проверяя, надежно она заперта или нет.

— Надо убрать весь этот срач, — сказала она, имея в виду остатки пищи, контейнеры, бутылки, находившиеся на столе.

— Давай, — согласился я.

— Сиди, я сама, — отказалась она от моего участия.

Освободив пакет майку, она просто смела все, что было на столе, протерла его тряпкой, предварительно смочив её минералкой, и, удовлетворенная проделанной работой, села напротив.

— Как хорошо, что его здесь нет, если честно, я почему-то так устала, козел этот разбудил меня своим шуршанием, я даже сначала испугалась, а ты спишь и носом не пошевелишь, — говорила она, улыбаясь.

— Извини, в случае опасности я бы подскочил в любой момент.

— Конечно, — смеялась она, — подскочил бы он, оставил меня одну, а я ведь просила у Василия Евгеньевича не просто сотрудника, но и еще и плечо, на которое можно если что положиться.

— Сейчас не этот момент, — смеясь, подставил я ей плечо.

— Коля, перестань дурачиться, — смущалась она.

— Я не дурачусь, в любой момент я рядом.

— Ну, хорошо…. Еще целые сутки ехать, надо сканворды, что ли, купить, интернета еще нет, умрем со скуки.

— У меня, — засмеялся я, — конечно, есть в запасе пара идей, как весело провести время, но проклятая корпоративная этика мешает мне.

— Иди-ка ты со своими идеями, — смеясь, говорила она, — я буду спать, а ты охраняй меня.

— Иначе зачем я здесь? Приятных снов.

Сняв только спортивную кофту, оставшись в трико и обтягивающей футболке, сквозь которую я отчетливо видел ее грудь, без лифчика, она залезла под одеяло.

— Скучно станет, буди, — сказала она.

— А как будить тебя?

— Ты умеешь по-разному?

— Само собой, — ответил я.

— Даже не хочу знать, обыкновенно, как еще?

— Еще…

— Коля, и не продолжай, иначе я так и не усну.

— Хорошо, приятных снов.

— Спасибо, ты что делать будешь?

— Музыку послушаю.

— Ну и хорошо, я сплю, — сказала она, отвернувшись к стенке. Вероятно, думая о том, как я мог бы ее разбудить.

Я взял мобильный, включил режим без звука, достал из кармана куртки наушники, забрался под одеяло и включил Estate of Trance Armin Van Buuren.

Хотел зайти на «мыло», но соединения не было, несмотря на то, что связь была устойчивой. Пора уже точки Wi-Fi установить в поездах, высказал я претензию руководителю РЖД, которую он не услышал.