Природа боится пустоты

Дмитрий Александрович Фёдоров, 2023

Изначально я задумал книгу об астрономической системе Клавдия Птолемея, но такая книга уже есть, она называется "Альмагест", и Птолемей сам ее написал. Проблема лишь в том, что "Альмагест" весьма трудно читать, поэтому с ним мало кто знаком. Мне же хотелось написать нечто намного более понятное, но при этом не упрощенное, дабы сохранилась вся глубина античной астрономической мысли. Оказалось, что это очень непростая задача. Дело в том, что единственный способ изложить систему Птолемея в доступном виде – объяснить, почему, собственно, она была именно такой. Для этого потребовалось углубиться в греческую физику и геометрию, а далее, как следствие, в древнегреческую философию, историю, экономику и политику. В результате небольшая по изначальной задумке работа превратилась в грандиозное полотно античной картины мира – невероятно красивой, изящной, притягательной и почти полностью, почти во всём ошибочной. Получилась книга не об астрономии, а о том, почему же так сложно придумать науку.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ФИЛОСОФИЯ ЕСТЬ БОРЬБА

Общие рассуждения

Поскольку предыдущая глава была посвящена истории, то и само изложение там строилось из расчета дать картину развития древнегреческого общества. Такой подробный экскурс в прошлое преследовал сразу две цели: во-первых, показать, сколь это возможно, неизбежность общественных перемен, обусловленных как внутренними, таки внешними причинами, а, во-вторых, сформировать задел для будущего повествования. Жизнь в Элладе изменилась, и это грекам потребовалось сформировать систему понятий, дабы описывать новый, возникающий буквально на глазах, мир. Традиционные и проверенные веками религиозно-мифологические объяснения не работали в новых условиях. Кроме того, возникла необходимость решать многие задачи, не стоявшие ранее, — как социальные, так технические и бытовые. Все это требовало от эллинов немалых интеллектуальных усилий, ведь подобные проблемы еще нигде и никогда не появлялись. Не существовало мудрецов, способных дать полезный совет или поделиться актуальным примером. Не было глиняных табличек или папирусов, в которых древние мыслители поясняли бы, как правильно жить в сложившихся условиях. Поэтому греки попросту оказались вынуждены искать ответы самостоятельно. А коль скоро такие ответы — неважно, правильные, либо же ошибочные — появлялись, то требовалось их записать, чтобы сохранить для потомков различные варианты решений, а заодно и обстоятельства их нахождения.

В этой главе мы, опираясь на изложенный выше исторический материал, выделим проблемы и противоречия раннего греческого общества, а затем посмотрим, как откликалась на них эллинская мысль. Это позволит нам сформировать общую интеллектуальную картину эпохи, чтобы в последующих главах разобрать уже отдельные вопросы, связанные с научными достижениями древности. Сами же эти достижения, как мы в итоге увидим, являлись в основном просто продолжением осмысления общественного устройства.

Причины появления философского мировоззрения

Архаичная античная культура имела в своей основе гомеровский эпос, однако с развитием международных отношений боги теряли статус защитников отдельных общин или городов, становясь покровителями возникающих социальных групп или ремесел. Поскольку именно благосклонностью богов объяснялись любые достижения либо неудачи, в том числе и в общественных делах, то соблюдение культа считалось обязанностью каждого гражданина. Храмы превосходят своей роскошью и убранством все прочие городские постройки. При этом особого жреческого сословия в Элладе не существовало, а служителей храма считали государственными чиновниками, которых выбирали обычно из знатных семей, издревле ведущих свои роды от различных богов. В особые дни устраивались торжественные религиозные процессии с представлениями и угощением. Организация таких празднеств полагалась общественной обязанностью (литургией) и возлагалась поочередно на того или иного аристократа, причем богачи зачастую не жалели средств, дабы снискать расположения народа. Именно на религиозных праздниках обычно устраивались театрализованные представления, для которых античные драматурги писали свои знаменитые пьесы, вплетая в религиозные сюжеты все больше социальной проблематики, отражающей интересы того человека, который заплатил за постановку спектакля.

Надо заметить, что пока греческие общины были малы и не связаны между собой, аристократы без труда возводили каждый свой род к какому-либо божеству. Однако уже к VI веку до нашей эры отношения между полисами развились настолько, что общее число известных всей Элладе знатных семей оказалось чересчур велико, и каждому богу требовалось теперь приписать бессчетное число любовниц. Подобное распутство олимпийцев, да и их поведение вообще — обман, драки, кражи и убийства — постепенно начинали казаться грекам все более безнравственными. Аристократия, понимая пользу религии в деле подчинения народна, начала производить письменную фиксацию мифов, устраняя при этом различные нестыковки и устаревшие взгляды. Сформированный таким образом текст получал силу почти равную сводам законов, но все-таки (вместе с законами) не мог поспеть за изменениями в обществе.

Политическая жизнь Греции строилась на устаревших представлениях, возникших в те времена, когда античный полис являлся самодостаточным образованием, полностью обеспечивающим собственные потребности. Фактически же к V веку до нашей эры экономическое развитие потребовало установления сложных контактов между государствами. Конечно, положение крестьян разнилось в зависимости от региона, однако гомеровский эпос формировался замкнутым аграрным обществом, тогда как теперь земледелие отошло в Греции на второй план, а основой хозяйства стало ремесло. Производилось множество товаров для продажи: керамика, ткани, вино, предметы роскоши, инструменты и оружие. Даже сельское хозяйство приняло во многом товарный характер. Афинские крестьяне практически перестали жить продуктами своего труда: они продавали на рынке уголь, оливковое масло, уксус или овощи, а взамен покупали еду и инструменты. Из-за моря массово ввозился хлеб и сушеная рыба, а кроме этого — целые армии рабов для труда в мастерских и на рудниках.

Поскольку чаще всего раб получал лишь скудное пропитание, то мелкие ремесленники и крестьяне (вынужденные кормить и себя, и семью), не выдерживали конкуренции и массово разорялись. В сельском хозяйстве о рабах заботились, ведь они являлись ценной собственностью, а вот из свободных наемных работников аристократы выжимали все соки, ибо их участь никак не волновала хозяина. В мастерских, напротив, рабам доставались самые тяжелые занятия, и эксплуатация была нещадной. На рудниках или мельницах (где требовалось вращать огромные жернова) труд и вовсе был столь бесчеловечен, что рабов поставляли туда сразу с расчетом на скорую смерть от истощения. Сносно жили только те рабы, которые владели навыками или умениями, позволяющими зарабатывать хорошие деньги для хозяина. Понятно, что большинство свободного населения Эллады не могло в таких условиях найти себе работу с достойной оплатой, ведь нанимателю проще было купить раба и заставить его трудиться буквально за еду.

В результате обогащение отдельных рабовладельцев сопровождалось появлением массы безработных граждан, пополняющих ряды городской бедноты. Парадоксально, но экономический расцвет Греции совпал с существенным понижением уровня жизни заметной части населения. Тем не менее, демократические власти считали своим долгом обеспечить пропитанием и развлечениями всех своих граждан, ведь именно из них набирался контингент для военной, морской и гражданской службы. Одновременно с этим у эллинов формировался взгляд на любой физический труд как на занятие недостойное свободного человека. В самом деле, теперь грек соглашался идти в наемные рабочие разве что от полной безысходности, ведь еда и развлечения предоставлялись ему бесплатно.

Заметим, что в тех эллинских городах, где демократические институты так и не сложились, у власти обычно находились крупные землевладельцы-аристократы, а основное население влачило полурабское существование и мечтало лишь о том, чтобы поднять восстание.

Так или иначе, но влияние старой земельной аристократии постепенно падало, население в целом нищало, зато отдельные удачливые дельцы, сумевшие сделать состояние на торговле и производстве товаров, сказочно богатели. Эти люди изначально не имели никаких прав, но постепенно начали борьбу за положение в обществе. При этом они стремились переложить выполнение государственных повинностей (проведение религиозных праздников, постройку триер и т.д.) на все общество. Жилища состоятельных граждан начали затмевать своей роскошью общественные постройки, что вызвало заметное недовольство: в прежние времена знатные люди предпочитали относительную скромность. Классовая борьба ожесточилась — в городах попеременно брали верх то олигархические, то демократические группировки. Богачи пытались удержать свое имущество и ввести строгие законы против власти народа, бедняки стремились силой поделить имущество богатых в свою пользу. Государственные интересы все больше отходили на второй план, а к власти приходил тот, кто сумел пообещать больше выгод той или иной стороне.

Дабы исполнить данные народу обещания, приходилось завозить еще больше рабов, что лишь сильнее уменьшало доходы свободных крестьян и ремесленников, увеличивая тем самым число безработных. Противоречия в обществе нарастали, и решать их за счет внутренних резервов и реформ вскоре стало просто невозможно. Поэтому — если только Эллада не отражала внешнее вторжение, — греки постоянно враждовали между собой, захватывали плодородные земли и выгодные торговые пути либо развязывали гражданские войны.

Потерявшие заработок либо изгнанные по политическим мотивам граждане собирались в отряды и нанимались на службу к любому, кто был готов им заплатить. На свой страх и риск они вмешивались в дела других государств или просто грабили округу. Вскоре наемники стали основной военной силой даже в крупных полисах, поскольку привыкшее к дармовому хлебу население больше не желало сражаться за свои города, предпочитая поднимать внутренние волнения.

Разумеется, сложившаяся политическая ситуация многими понималась как ненормальная, а потому начали возникать всевозможные утопические проекты, предлагающие спасительные рецепты переустройства греческого общества. В зажиточной среде, что неудивительно, оказалась популярна идея сильной централизованной власти, которая усмирит недовольных бедняков. Простой народ, напротив, поддерживал предложения по устранению самих причин классовой борьбы, например, всерьез высказывались идеи о покупке каждому гражданину нескольких рабов за счет казны. Мнения самих рабов, конечно же, никто не спрашивал.

Встречались и вполне разумные доводы в пользу того, что война (даже победоносная) практически всегда оказывается убыточной, поэтому всякие конфликты следует прекратить, а на сэкономленные деньги можно обеспечить достойное содержание всем нуждающимся. Такого рода суждения встречали, кстати, немалое одобрение, что говорит о высокой сознательности греческого общества.

Появлялись также и предложения объединить всю Элладу в единую монархию, где разумный правитель за счет выгод от господства над большой территорией смог бы обеспечить народ всем необходимым и добиться тем самым повиновения и почитания. Подобное решение казалось привлекательным и простому люду (получавшему вдоволь хлеба), и аристократам (получавшему гарантию прав на землю), и торгово-ремесленному классу (получавшему единое экономическое пространство).

Довольно долго все эти проекты оставались только лишь фантазиями, поэтому международная торговля развивалась сама по себе и все чаще требовала общения с иностранцами, которые во множестве поселялись в греческих городах и даже получали некоторые политические права. Одновременно с этим по всему Средиземноморью возникали поселения и колонии эллинов, оседавших небольшими группами среди людей с непонятными обычаями и языком. Всех, чьи слова казались чуждыми греческому уху, эллины называли варварами (теми, кто бубнит непонятное «бар-бар»). Впрочем, само разделение людей на эллинов и варваров носило лишь культурный, но никак не расовый характер: смешанные браки являлись обычным делом.

Изначально греки вообще не ощущали какой-либо собственной исключительности: египетскую и вавилонскую культуру они справедливо считали выше своей, а фракийскую или фригийскую — ниже. В любом случае, почти сразу стало очевидно, что другие народы неплохо живут, почитая иных богов и совершая другие обряды. Оказалось, что многим людям кажется нелепым и бессмысленным то, что другие считают важным и даже священным.

Естественно у греков возникло желание привлечь на свою сторону и чужих богов, ведь дополнительное покровительство должно увеличить шансы на успех в жизни, тем более — в далеких краях. Олимпийская религия постепенно обогатилась новыми представлениями из негреческих верований. С востока пришел орфизм, а также культы Деметры и Диониса, сопровождавшиеся сложными и таинственными обрядами. Конечно, изменения нравились далеко не всем. Аристократы и крестьяне в массе своей цеплялись за прошлое, мечтая о гибели нового непривычного им мира, либо о счастливой загробной жизни в царстве правды. Такие мистические фантазии помогали земледельцам примириться со стремительным разрушением аграрной общины.

Однако набирающие силу греческие торговцы и ремесленники не были склонны к мечтам, предпочитая реальные действия. Этим людям приходилось вести тяжелую борьбу со старой земельной аристократией, не желающей делиться властью с внезапно разбогатевшими выскочками. А поскольку положение знатных родов во многом опиралось на религию, то потребовалось развенчать ее положение. Последнее дело казалось тем более верным, поскольку новые классы добились успеха собственным трудом без покровительства сильных этого мира (зачастую — в борьбе с ними), а посему считали, что и в природе все происходит без вмешательства свыше. При критическом рассмотрении традиционная религия оказывалась просто собранием суеверий и нелепостей, поэтому из развитых восточных культур греки стали брать не только культы, но также и то, что приносило прямую практическую пользу и помогало строить картину мира без богов.

Философия торгово-ремесленного класса. Милетская школа

Первыми из греков такой путь избрали жители Милета — самого большого и процветающего ионийского города Малой Азии, разбогатевшего в VII и VI веках до нашей эры за счет выгодной торговли с Лидией и Египтом. Экономическое развитие повлекло серьезные политические изменения: старая земельная аристократия оказалась вынуждена уступить власть купцам, а те — популярному у демоса тирану. Богатые и бедные непрерывно конфликтовали, убивая и сжигая своих противников.

Именно в бушующем Милете жил человек, ставший родоначальником всей европейской науки. Это был торговец, военный инженер и дипломат по имени Фалес. О нем сохранилось немного достоверной информации, и, похоже, что по происхождению он был даже не греком, а финикийцем. Свои купеческие поездки Фалес совмещал с обучением, и потому сумел ознакомиться с математическими, геометрическими и астрономическими достижениями египтян и вавилонян. Полученные знания он использовал для собственной практической пользы: удачно вкладывал деньги, заранее определял урожайные годы, проектировал плотины и каналы, а также, пользуясь авторитетом мудреца, пытался заключать выгодные для Милета политические союзы.

Мистическая картина мира абсолютно не устраивала Фалеса, поскольку никак не соответствовала его образу жизни. Излагая свои взгляды, он заключал, что ничто не возникает из ничего, и все в природе есть лишь видоизменение единственного первоэлемента — воды, из которой образовались остальные предметы и живые существа. Конечно, воду в данном случае следует разуметь не тем самым веществом, которое мы пьем, но скорее некой абстрактной жидкой субстанцией, из которой в частности состоит и обыкновенная вода тоже. Далее, в противоположность мистикам, Фалес отрицал любые нематериальные сущности, а душу полагал движущим материальным началом (субстратом), присущим всякому телу или предмету.

Разумеется, мы должны признать гипотезы Фалеса чересчур смелыми и грубыми, каковыми они, несомненно, и являлись, но важно то, что они позволяли описывать мир в терминах уже не религии, но натурфилософии, давая стимул для раздумий и наблюдения за природой. Притягательность новых идей оказалась достаточно велика, и у Фалеса появились последователи, решившие сформировать для греческой мысли не мифологическую, а научно-практическую (как они ее тогда понимали) систему взглядов.

Ученик Фалеса по имени Анаксимандр стремился рассуждать обо всем полностью материалистически. Так, вселенная, по его мнению, не была сотворена богами, но развилась, сама из бесконечного и вечно движущегося первоначала под названием «апейрон» (от греческого слова «ἄπειρον» — беспредельное), который в результате вихревого вращения разделился на известные нам стихии: воду, огонь, землю и воздух. Непрерывное противодействие этих различных между собой субстанций вызывает нарушение равновесия и, как следствие, появление различных вещей, которые со временем неизбежно распадутся обратно. Тут мы впервые встречаем идею, из которой в будущем возникнет диалектическое понятие борьбы противоположностей, имеющих единое начало. Также именно Анаксимандр впервые ввел понятие закона природы, который, правда, трактовался еще юридически — как нечто, что восстанавливает справедливость и порядок, но не в обществе, а в физическом мире.

Жизнь, по мнению Анаксимандра, также возникла в силу естественных причин из нагретых воды и земли, причем люди, как и все прочие животные постепенно развились из рыб. То, что человек не мог появиться на свет сразу готовым, доказывалось тем фактом, что люди неспособны самостоятельно выжить в течение долгого периода младенчества, а значит — когда-то этой стадии просто не было.

По сути, все оригинальные идеи Анаксимандра являются вполне рациональными и даже в некотором смысле научными, однако, остаются чисто умозрительными, и потому дают много поводов для возражений.

Анаксимен сделал еще один шаг в развитии стихийного материализма и объединил идеи Фалеса и Анаксимандра, определив на роль беспредельного апейрона стихию с наименьшим числом качеств — воздух. В самом деле, воздух объемлет собой весь мир, а также является источником жизни и дыхания, то есть душой. Разреженный (нагретый) воздух порождает огонь, а сгущенный (охлажденный) дает сперва воду, а затем землю. Таким образом, между всеми веществами постулировались исключительно количественные различия.

Судя по всему, Анаксимен был последним ярким мыслителем милетской школы. Вскоре после его смерти началось ионийское восстание против новой власти Ахеменидов. При подавлении беспорядков персы захватили и разрушили Милет (в 494 году до нашей эры), после чего философская традиция там угасла. Город так и не сумел вернуть себе былого величия.

Обо всех трех перечисленных философах мы в принципе знаем немногое, поскольку их труды не сохранились, а основные тезисы известны лишь по цитатам из других более поздних авторов. Эти тезисы развивали, с ними полемизировали, их значимость превозносили либо оспаривали, но для нас важность милетской школы заключается не в ее достижениях (если честно, то они невелики), а, прежде всего, в самом направлении поисков. Жители оживленного торгового города часто и успешно контактировали с представителями различных народов, и потому рано смогли избавиться от влияния многих предрассудков. В связи с этим возникла потребность осмыслить мир в новых уже не мифологических категориях. Конечно же, взгляды милетцев были еще наивны и даже в чем-то суеверны, но, тем не менее, эти учения вполне можно признать научными гипотезами (фактически — самыми первыми в человеческой истории). Натурфилософские построения оказались грозным орудием, позволяющим выбить почву из-под ног у аристократов, использующих религиозные аргументы, дабы обосновывать свои претензии на власть и богатство. Смелость поставленных Фалесом, Анаксимандром и Анаксименом вопросов поразила и воодушевила многих греков.

Философия старой аристократии. Гераклит

Разумеется, представители старой греческой аристократии не могли оставаться равнодушными к происходящим общественным изменениям и новым смелым идеям. Так потомок древнего рода царей-басилевсов по имени Гераклит задался целью осмыслить происходящие на его глазах социальные сдвиги в своем родном городе Эфесе — еще одном богатом греческом полисе Малой Азии, прославившимся оживленной торговлей и одним из чудес света — храмом богини плодородия Артемиды. Уступив брату престол (чисто ритуальная функция в те времена), Гераклит удалился жить аскезой и размышлять о мире. Восприняв некоторые положения милетской школы, он все же пошел своим во многом мистическим путем, и в результате явил миру философскую концепцию, которая до сих пор пользуется заметным влиянием.

Тем элементом, из которого возникло всё остальное, Гераклит назвал огонь. Однако огонь этот мыслился уже не субстанцией, как полагали первоначала милетцы, но процессом или постоянной борьбой, приводящей к непрерывным смертям и рождениям. Всё в мире меняется, но огонь вечен, ибо он и есть само изменение. Противоположные явления соединяются в борьбе, порождая в результате движение, которое и есть гармония. Таким образом, единство мира достигается через различие, а потому одинаково хороши день и ночь, зима и лето, изобилие и голод, добро и зло. Бог же есть сумма всех пар противоположностей, а вовсе не создатель вселенной, которая всегда была, есть и будет вечно живым огнем. Высшая же справедливость и закон природы заключаются в том, что борьба противоположностей никогда закончится победой одной из сторон. Имея, таким образом, собственное понимание бога, Гераклит с негодованием отвергал всё из народной религии, что не мог истолковать в свою пользу.

Символично, но лучшим описанием постоянно меняющегося гераклитова огня стала метафора воды в знаменитом изречении: «В одну и ту же реку нельзя войти дважды».

Аппарат своей метафизики Гераклит применил для описания происходящих в греческом обществе процессов. Тут важно не забывать, что он был родовитым аристократом, обладал злобным характером, презирал сограждан и призывал их перевешать друг друга. Кроме того Гераклит был невысокого мнения об учениях современных ему философов. Неудивительно, что при таких взглядах делался вывод, будто лишь силой можно заставить глупый народ действовать в соответствии с собственным благом. И, конечно же, Гераклит боготворит войну, которая, по его мнению, есть отец и царь всего. В самом деле, лишь динамичные изменения и борьба являются истинным бытием — огнем, — а мирное не желающее перемен общество ущербно в своей пассивности. Война по Гераклиту является не деструктивным, но конструктивным созидающим процессом, определяющим каждому человеку его подлинное место. Именно войной должны разрешаться все накопившиеся противоречия в обществе — токов естественный высший закон природы.

Столь сложная и изощренная философская система, во многом предшествующая гегелевской диалектике, могла возникнуть именно у представителя теряющего влияние социального класса, которому требовалось совместить в единой картине мира непрерывные изменения общественного уклада и оправдать ведущую роль профессиональных военных, то есть — аристократов. Впрочем, справедливости ради, нужно отметить, что в те времена еще не имелось достаточного исторического материала, дабы понять, что именно непрерывная борьба классов и приводит в итоге к качественному изменению общественного уклада. Когда Гераклит умер (около 483 года до нашей эры), отцу истории Геродоту был всего лишь один год от роду, поэтому любая диалектика тогда могла мыслиться лишь в категориях статичного конфликта противоборствующих социальных групп.

В любом случае, труды Гераклита не сохранились, поэтому он, как и милетцы, известен лишь по отдельным цитатам, с которыми большей частью спорили последующие авторы. Правильно интерпретировать сохранившиеся отрывки весьма непросто, поскольку Гераклит намерено писал максимально туманно, дабы понять его смогли только самые способные и мудрые читатели. В древнем мире его, похоже, не понял никто.

Появление рационализма

Как бы то ни было, но мифология и традиция уже преставали справляться с задачей объяснения бытия. Взгляды на религию, политику и познание резко менялись, и это привело к тому, что греки все чаще переставали безоговорочно следовать древнему обычаю. По каждому вопросу они стремились сформировать свое собственное мнение, дабы проверить его на деле. Особенно сильно это проявлялось в области прикладных умений.

В качестве примера скажем, что именно в этот период начали терять пациентов жрецы бога медицины Асклепия, практикующие откровенное шарлатанство (им якобы удавалось возвращать зрение даже людям без глазных яблок). Все чаще больные стали обращаться врачам, которые строили лечение на основе опытных наблюдений и теорий об устройстве человеческого организма. Разумеется, уровень анатомических и физиологических познаний в ту пору был чрезвычайно низок, но светские целители, по крайней мере, избегали откровенно бессмысленных суеверий и советовали такие рецепты, которые ранее помогли другим.

Похожие процессы происходили и в астрономии, которой ранее занимались в основном жрецы-аристократы. В самом деле, лишь немалое богатство позволяло тогда иметь достаточно свободного времени, дабы овладеть столь сложной наукой. Греки издревле использовали простой лунный календарь, поэтому для соответствия солнечному году требовалось время от времени вводить дополнительный месяц, чем ради личной выгоды часто злоупотребляли аристократы. Лишний месяц позволял, например, собрать дополнительные подати с населения, но одновременно запутывал сельскохозяйственные циклы, что в итоге вредило и крестьянам, и землевладельцам. В итоге от алчности немногих страдали все.

Теперь же эллины-философы (происходившие, например, из разбогатевших торговцев), самостоятельно овладевали вавилонской и египетской математикой, дабы считать дни и наблюдать за звездами. Это позволяло не ошибаться в сроках сельскохозяйственных работ и составлять точные навигационные маршруты. Всё большему числу людей становилось ясно, что смена времен года или затмения светил, а также наступление засухи или выпадение обильных дождей — всё это никак не зависит от совершаемых жрецами ритуалов. Возникало понимание, что каждое из указанных явлений подчиняется естественным природным правилам, которые можно описать математически либо понять по косвенным признакам. Кроме того, изучение геометрии и арифметики оказывалось полезным в инженерном и торговом деле, не говоря уже о прямом ее назначении — справедливо делить землю (греческое слово γεωμετρία буквально означает «измерение земли»).

Но у математики при всей ее практической пользе обнаружилась и оборотная сторона. Казалось, что арифметические и геометрические истины постигаются путем чистого размышления без какой-либо связи с наблюдением. При этом все обнаруженные разумом математические законы оказывались в полной мере применимыми к реальному миру. Неудивительно поэтому, что у многих греков возникала уверенность, будто любые исследования необходимо строить по строгим математическим канонам, отдавая предпочтение мысли и интуиции, а не чувствам и опыту. Тем более что никаких иных методов получать новые глобальные истины у греков не существовало. Так родившаяся из утилитарных потребностей наука сразу же отодвинула практические исследования на второй план.

Математическая мистика на службе аристократии. Пифагорейцы

Кроме всего сказанного выше, математика оказалась и весьма полезным инструментом и для защиты интересов знатных землевладельцев. Так, урожденный аристократ Пифагор, пользуясь полученными от египтян математическими знаниями, посвятил свою жизнь созданию реакционной философской школы, ученики которой всеми силами стремились захватить власть в родных городах. О самом Пифагоре имеется не так уж много достоверных сведений, тем более что сам он не писал никаких книг, однако скрупулезный анализ поздних источников позволяет воссоздать его биографию достаточно полно.

Итак, Пифагор был знатным жителем греческого острова Самос, конкурирующего с Милетом в делах малоазиатской торговли. В 538 году до нашей эры человек по имени Поликрат совершил государственный переворот и стал единоличным правителем Самоса, начав проводить жесткую внутреннюю и вероломную внешнюю политику. Аристократы негодовали, но простой люд всецело поддерживал такие действия. Остров богател и развивался, а его флот завладел гегемонией в Эгейском море. При дворе Поликрата жили и творили выдающиеся врачи, поэты, архитекторы и инженеры. Талантливый математик, несомненно, мог бы легко добиться покровительства просвещенного тирана, однако политические взгляды и амбиции Пифагора вынудили его отправиться в изгнание.

Античная традиция приписывает Пифагору длительные путешествия в другие страны, где он постигал медицину, математику, астрономию, а также различные религиозные культы и духовные практики. Обычно упоминают Египет, но некоторые авторы называют также Вавилон, Персию и даже Индию. Трудно оценить, насколько эта информация достоверна, но почти все знания, которыми действительно обладал Пифагор, вполне могли быть получены им прямо в Малой Азии. Впрочем, обучение у египетских жрецов представляется вполне вероятным.

Судьба греков, навсегда покинувших отечество, редко оказывалась завидной, но прибывший в Южную Италию (тогда ее называли Великой Грецией) Пифагор обладал благородной внешностью, хорошим образованием и опытом политического агитатора, так что ему без труда удалось очаровать старейшин города Кротон. Восточная культура казалась чем-то невиданным в этом далеком уголке западного Средиземноморья. При этом сами италийские колонии эллинов процветали и славились богатством, однако из-за интенсивного расширения уже освоили все доступные земли и начали враждовать за территорию. Кротону поначалу везло в этих конфликтах, но затем во время войны с Локрами его армия была почти полностью уничтожена. Город тяжело переживал поражение и нуждался во внешнем духовном импульсе, поэтому самосский мудрец с таинственными знаниями оказался там весьма кстати. Пифагору позволили организовать нечто вроде школы (от греческого слова «σχολή» — досуг), где он занялся обучением и воспитанием аристократической молодежи. Поскольку благополучие региона опиралось именно на сельское хозяйство (от поставок хлеба из Великой Греции жизненно зависел Пелопоннес), то заметную роль на Юге Италии всегда играли крупные землевладельцы, которым пришлись по нраву взгляды философа, отстаивающего привилегии знати в борьбе против тиранов и растущего торгово-ремесленного класса.

В своей школе Пифагор установил жесткую дисциплину, его предписания считались божественными, а все заимствованные с Востока необычные ритуалы соблюдались неукоснительно. Впрочем, большая часть странных правил пифагорейцев, скорее всего, является выдумкой поздних авторов: едва ли знатные и успешные в жизни люди действительно никогда не употребляли в пищу бобов, не ломали хлеба и не поднимали упавшие предметы. С другой стороны, нужно признать, что некоторая обрядность, очевидно, служила скрепляющим фактором для всех учеников школы.

Зато достоверно известно, что большее значение Пифагор придавал воспитанию и образованию юношества, в частности занятиям математикой, которая включала в себя арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Занятия науками, правда, не считались наиважнейшим делом, и большинство учеников не углублялись в них слишком сильно. Нумерологические соотношения использовалась скорее в мистических целях, позволяя обосновать великую мудрость учителя, а также подтвердить космический порядок мироздания. На самом деле имеются серьезные сомнения в том, что пифагорейцы действительно придавали числам настолько большое значение, как это считалось позднее. Скорее всего, при общем низком уровне математических познаний ранних греков (особенно в колониях) чье-то увлечение вычислениями само по себе казалось разновидностью странной религии.

Также Пифагор проповедовал, что людям для правильных поступков нужна сильная власть; что всегда следует придерживаться отеческих порядков; что справедливо давать каждому соразмерно его достоинству, а вот делить все поровну — несправедливо; что бессмертные души переселяются в тела других людей или животных; что все повторяется и не бывает ничего по-настоящему нового. В любом случае, как вскоре выяснилось, главной целью всего обучения являлась тайная подготовка верных учеников к управлению государством.

При этом нужно признать, что Пифагор действительно давал достойное образование: из его школы выходили оригинальные мыслители, умелые ораторы и даже олимпийские чемпионы (очевидно, что среди занятий присутствовала не одна лишь математика). Со временем, однако, всем вокруг стало очевидно, что свой авторитет и мудрость Пифагор использует, дабы сплотить вокруг себя группу преданных и хорошо подготовленных к политической борьбе людей. Хоть сама школа не занимала никакого места в структуре городского управления, зато ее знатные воспитанники постепенно взрослели и погружались в государственные дела. Влияние Пифагора росло, его ученики постепенно получали все больше важных должностей, и в итоге он сумел склонить кротонский совет к войне с богатым городом Сибарис. Назначенный стратегом пифагореец и олимпионик Милон без труда разгромил вражеское войско.

Данная победа фактически сделала Кротон сильнейшим полисом Южной Италии, но одновременно пошатнула позиции Пифагора. Многим не нравилась, что авторитарное тайное общество прибирает к рукам власть в городе. Простой народ возмущался еще и тем, что пифагорейцы (будучи искусными геометрами) несправедливо поделили отобранную у Сибариса землю. В результате недовольные кротонцы организовали заговор и подожгли дом, где собрались сторонники Пифагора. Многие из них погибли, а сам он едва спасся бегством и долго не мог найти селения, где бы его пожелали принять.

О дальнейшей жизни опального философа известно мало, но, похоже, что он продолжил заниматься политикой, вновь вызвал народный гнев и был вынужден искать убежища в храме города Метапонт, где и умер от голода, не решившись выйти к разъяренной толпе.

Впрочем, несмотря на бегство учителя, организованное им сообщество сумело оправиться от удара и восстановить свою деятельность. Пифагорейцы вновь добились влияния в Кротоне, а также во многих других городах Южной Италии. Нигде власть не захватывалась непосредственно, но всегда оказывалось так, что отдельные выпускники школы занимают высокие должности в правительствах своих полисов, умело отстаивая при этом интересы аристократии.

Так или иначе, но экономика Великой Греции продолжала развиваться, и к середине V века до нашей эры переход власти к демократическим партиям стал неизбежен. В этот период в разных городах почти одновременно (но независимо) начались нападения на пифагорейцев, погромы и поджоги. Немногие уцелевшие сбежали на Пелопоннес или в Фивы, где, правда, уже не смогли добиться заметного влияния.

Оставшиеся в Южной Италии группы последователей Пифагора прекратили активное вмешательство в политику, но, когда в начале IV века до нашей эры сицилийский тиран Дионисий объединил под своей властью всю Южную Италию, начались новые гонения. Оставшиеся пифагорейцы спешно перебрались в континентальную Грецию, после чего любая политическая деятельность с их стороны полностью прекратилась.

Чем слабее становилось влияние пифагорейцев, и чем сильнее забывались реальные слова их учителя, тем больше чудес и удивительных способностей начинали приписывать самому Пифагору. В итоге он превратился в полумифическую фигуру — основателя одновременно и религиозно-мистического союза, и дедуктивной школы математиков.

Великая Греция. Ксенофан

Тот факт, что Пифагор обосновался в Южной Италии, не являлся случайным. Долгое время Иония пользовалась выгодами от соседства с восточными царствами, но после окончательного попадания под власть персов она перестала быть центром греческой мысли. Многие привыкшие к свободе эллины покинули Малую Азию и отправились в богатую Великую Грецию (Южную Италию), где было много земли, и всегда требовались рабочие руки.

Среди таких переселенцев оказался и Ксенофан из Колофона, вынужденный на чужбине зарабатывать хлеб исполнением эпических поэм. Статус рапсода и частые странствия позволили ему проповедовать весьма смелое по тем временам учение. Несмотря на постоянную работу с гомеровскими историями, Ксенофан осуждал безнравственных олимпийских богов. Он заключал, что не боги сотворили людей по своему подобию, но наоборот — человек выдумал богов похожими на себя. Каждая нация наделяет своих богов тем цветом глаз, волос и кожи, которыми обладает сама. Если бы животные могли изобразить свое божество, то у львов бы оно имело клыки и гриву, а у быков — рога и копыта.

Далее Ксенофан приходит к выводу о том, что, все распространенные мифы и суеверия являются противоречивыми, неэтичными и абсолютно не обоснованными. Глупо верить в измышления наших предков о кентаврах, гигантах и дарах небес, ведь всё необходимое люди добыли и создали сами, а вовсе не получили свыше.

При этом, отказавшись от старых верований, создавать новую религию вовсе не следует, а нужно лишь отбросить все лишние суеверия. Как продолжатель ионийской философии, Ксенофан выступает с позиции пантеизма и объявляет первоначалом неизменное вечное бытие, называя богом сам мир, имеющий метафорическую идеальную форму шара. Вселенная существовала всегда, и будет существовать всегда. Сам бог неподвижен, но вездесущ и способен своей мыслью придавать движение всяким предметам. Описывать же бога Ксенофан не считал возможным, чем заложил начало апофатического метода, когда нечто определяется исключительно через отрицательные предикаты. Невозможны также никакие точные знания о сверхъестественном мире, а хоть какой-то достоверностью обладает лишь познание природы. Тем самым были разделены теология, как постижение Абсолюта (не все согласились с тем, что он непостижим), и натурфилософия, как знание об окружающем мире.

Полагаясь на популярность стихотворного эпоса, Ксенофан и сам написал философскую поэму «О природе», где изложил свои наивные, но чисто материалистические взгляды на устройство мира. Так, полагалось, что люди и животные родились из земли и воды, а поверх всей суши когда-то плескалось море (ведь даже в горах находят окаменелые раковины), которое давно отступило, но когда-нибудь вернется обратно. Солнце, звезды и облака — это не боги, а летящие по небесам испарения.

Будучи противником традиционной религии, Ксенофан критиковал и традиционные греческие порядки, однако при общении с могущественными людьми все же советовал говорить мало либо открыто льстить. Впрочем, он всегда подчеркивал, что его философская концепция, равно как и любое другое знание, является не более чем правдоподобным мнением.

Разумеется, в костной сельскохозяйственной антидемократической Великой Греции подобное учение не имело успеха. Там гораздо лучше приживались облаченные в рациональную форму мистические восточные ритуалы. Живший в то же самое время Пифагорейцы взяли у Ксенофана лишь представление о едином и абсолютном божестве. В остальном же натурфилософия ионийцев расшатывала основы религиозной картины мира и взамен выдвигала логически стройную систему вселенной, которую никак не могла принять старая земельная аристократия. Более того, реакционная мысль Южной Италии попыталась доказать, что новые материалистические взгляды являются логически несостоятельными.

Реакция в Великой Греции. Элейская школа

В южно-италийском городе Элея, где в старости окончательно поселился Ксенофан, нашелся знатный грек по имени Парменид, который отважно вступил на поле ионийской философии и подверг широкой критике ее физические принципы. Этот мыслитель был хорошо знаком с позицией милетцев, знал учения Гераклита и пифагорейцев, поэтому решил вести спор по строим правилам оппонентов. Свои возражения Парменид сформулировал в поэме, которая также называлась «О природе». Полный ее текст, увы, не сохранился, но достаточно хорошо известен по отрывкам.

Так, отрицая диалектический конфликт противоположностей, Парменид показывает, что существует лишь Бытие, а наличие Небытия невозможно, поскольку его нельзя себе вообразить, иначе пришлось бы мыслить ни о чем, а это — абсурдно. Но раз уж отсутствует Небытие, то и процесс изменения Бытия невозможен, равно как и само Бытие не может иметь частей, ведь нечем разделить его отдельные моменты или элементы. Получается, что Бытие вечно, цельно, абсолютно (шарообразно) и всегда пребывает в одном и том же месте, а значит, отдельных предметов и движения нет.

Поскольку чувства говорят нам нечто противоположное, то Парменида заключает, что воспринимаемый нами мир — это сон или домысел, принципиально противоположенный реальности. Отсюда с неизбежностью следует полное недоверие к опыту и любой экспериментальной науке, поскольку в описанной концепции единственным методом познания может служить лить чистое умозрение. В итоге получалось, что ионийская натурфилософия, построенная на понятиях первоэлементов и движения материальных объектов, полностью ошибочна в самом своем основании, ибо говорит о том, чего нет.

Можно сколько угодно пытаться указывать на несостоятельность логических построений Парменида, но нужно понимать, что его взгляды оказались весьма востребованными греческим обществом, ибо открывали дорогу разным интеллектуальным спекуляциям. Если все науки внутренне противоречивы, то они ничем не лучше религии, которая хотя бы досталась нам от наших предков, а не была завезена чужаками из-за моря. Появились основания для отделения мира явлений и движения от неподвижного и неизменного идеального мира.

Ученик Парменида по имени Мелисс был знатным уроженцем ионийского острова Самос (являвшегося также и родиной Пифагора), где в звании стратега успешно бился с афинскими кораблями, когда после олигархического переворота его город решил выйти из Делосского союза. Война все же окончилась победой Афин, и Мелисс, спасаясь, перебрался в итальянскую Элею, где смог возглавить аристократическую партию и познакомиться с Парменидом. Развивая взгляды учителя, Мелисс утверждал, что единое и абсолютное Бытие должно быть бесконечно и в пространстве, и во времени, то есть — занимать собой весь мир, а, следовательно, ничего иного, никаких других вещей, не может существовать вовсе.

О другом ученике Парменида — элейце Зеноне — известно совсем немногое. Поздние источники утверждают, он был жестоко казнен после неудачного заговора против местного тирана. Почти наверняка это говорит нам о том, что Зенон не был представителем простонародья, которое тиранию чаще всего поддерживало.

В своих произведениях Зенон критикует всякие попытки геометрического описания реальности, показывая логическую несостоятельность понятий «протяженности», «движения» и «множества вещей». Для обоснования своей правоты Зенон изобрел метод доказательства от противного: сперва он полагал, будто какое-либо из положений Парменида неверно, а затем показывал, что такое допущение приводит к абсурду. Отказавшись от поэтического формата, Зенон излагал свои мысли ясной прозой, облекая ее в наглядные парадоксальные суждения-апории (от «ἀπορία» — трудность).

В одной из этих апорий приводится любопытное рассуждение о количестве вещей в мире. Зенон заключает, что различных предметов должно быть столько, сколько их есть — конкретное число, но ведь любая вещь состоит из частей, а часть вещи — тоже вещь, и производить такое деление можно сколь угодно долго. Получается, что предметов бесконечно много, а это противоречит начальному условию о конечности числа вещей.

В другой апории Зенон отмечает, что летящая стрела в каждый конкретный момент времени неподвижно находится в какой-то одной точке пространства, а значит — стрела неподвижна в каждой точке своей траектории, то есть — неподвижна всегда, а значит, никак не может никуда лететь.

Но, пожалуй, самой известной является апория, утверждающая, что невозможно пройти никакой путь, ведь сперва придется преодолеть половину маршрута, затем половину от половины — четверть, постом восьмую часть и так далее. Деление можно продолжать сколь угодно долго, и в итоге станет нужно прошагать бесконечное число участков, что кажется логически невозможным.

С помощью множества таких хитроумных рассуждений (до нас дошло лишь девять, но современники говорили о сорока и более) удалось подорвать доверие к любым эмпирическим наукам и указать на необходимость лучше обосновывать свои положения. Поскольку математические ответы на апории появятся лишь через несколько десятилетий, то греческим мыслителям оставалось либо вовсе отказаться от натурфилософских и геометрических изысканий, либо попросту игнорировать возражения Зенона.

Конечно, полностью пренебрегать успехами ионийской науки не могли даже аристократические полисы Южной Италии. В самом деле, любого человека заботит свое здоровье, а медицина, основанная на наблюдениях и опыте, оказалась намного эффективнее и полезнее, чем ритуалы жрецов Асклепия. Тем не менее, косность греческого общества была еще столь велика, что приходилось разграничивать идеалистические верования (которые достались от предков, а потому священны) и материалистическую науку (которая полезна в быту, но не посягает на религию). Такой подход давал возможность заниматься естествознанием и одновременно верить во что угодно.

Натурфилософский синкретизм. Эмпедокл

Так, сицилиец Эмпедокл всей своей жизнью как будто иллюстрировал двойственность своих взглядов. Будучи представителем знатнейшего рода, он при этом придерживался демократических убеждений и вел борьбу с аристократической партией родного города. Являясь великолепным оратором, он позиционировал себя чудотворцем, способным оживлять умерших, хотя, как лекарь, несомненно, опирался на эмпирические результаты медицины. Чураясь должностей и чинов, отказываясь от власти, Эмпедокл, когда почувствовал свою скорую смерть, бросился в жерло вулкана Этна, дабы быть причисленным богам.

Учение Эмпедокла тоже дуалистично. В мистико-пифагорейской поэме «Очищение» он говорит о переселении душ (рассказывая, что сам раньше был женщиной, кустом, птицей и рыбой), о первородном грехе, о необходимости искупления, покаяния и вегетарианства. Другая поэма «О природе» предлагает нам оригинальную естественнонаучную историю мира. Вслед за пифагорейцами Эмпедокл принимает четыре первоначала — огонь, воздух, воду и землю (соответственно — Гера, Нестис, Зевс и Аид), которые неизменно и вечно заполняют весь мир, перемещаясь и смешиваясь. Всякий материал или предмет получаются путем смешения данных четырех элементов в необходимых пропорциях. Таким образом, любым качественным различиям между вещами давалось количественное описание. И все же сами по себе первостихии пассивны, а их движение возникает из-за действия двух активных сил — любви (единства) и ненависти (множественности).

Спор милетской и элейской философской школы о том, состоит ли мир из множества движущихся вещей, либо же является однородным и неподвижным переносится теперь в область истории. Пока господствует любовь, то все элементы собираются в однородный недвижный шар, а ненависть вытесняется за его пределы. Постепенно она все-таки проникает внутрь шара, вносит туда раздор и стихии начинают отталкиваться, отчего возникает вихревое движение, и образуются различные предметы. Со временем все вещи полностью распадается на четыре отдельных первоначала, и тогда уже под действием любви частицы вновь начинают кружиться в вихре, постепенно собираясь в шар. Двигаясь, будто в водовороте, тяжелые элементы устремляются к центру, вытесняя легкие на периферию мира. Так повторяется бессчетное число раз. Вселенная оказывается ареной постоянной борьбы двух противоположностей, однако — борьбы последовательной, а не одновременной как учил Гераклит. Сейчас, по мнению Эмпедокла, как раз идет эпоха перехода от ненависти к любви, чем и объясняется наличие такого разнообразия жизни на Земле.

Когда-то в первобытном море плавали лишь отдельные части живых существ — головы, руки, ноги, туловища, — однако любовь начала соединять их между собой. Сперва, пока ненависть в мире еще преобладала, сопрягались любые случайные члены животных и людей, поэтому появлялись создания с несколькими головами, с телами человека и коня, с туловищем козы и головой льва, с мужскими и женскими признаками одновременно. Будучи неприспособленными к миру все эти существа вскоре вымирали, а взамен, по мере роста силы любви, возникали более удачные варианты, хотя и они много раз исчезали без следа, пока, наконец, случайно не появились такие, у которых все органы оказались удачно приспособлены один к другому. Так возникли современные животные и люди, память которых сохранила истории о некоторых вымерших неудачных жизненных формах. Итак, с одной стороны мы видим гениальное прозрение о выживании наиболее приспособленных, а с другой — ряд последовательных актов творения, никак не затрагивающих вопросы эволюции и естественного отбора.

Только в одном (важнейшем) вопросе о познаваемости мира, Эмпедокл однозначно принимает сторону ионийцев, утверждая, что мир может быть постигнут при помощи чувств, без которых разум совершенно бессилен. От предметов истекают потоки частиц, которые проникают в нас через специальные органы: глаза, уши, нос. Однако чувства слабы и дают нам лишь ограниченную искаженную картину реальности, поэтому разум приходит на помощь и дополняет ее.

Все же, необходимо признать, что эклектичная и двойственная система Эмпедокла в целом пыталась описать различные факты в рамках именно естественнонаучной гипотезы.

Древнегреческая медицина. Алкмеон

Не менее оригинальным выглядит и учение другого греческого философа из Южной Италии — Алкмеона Кротонского. Скорее всего, он обучался у мистика Пифагора, но из-за своего увлечения медициной сформировал на удивление здравую для той эпохи систему взглядов, ограничив область человеческого познания исключительно чувственным опытом. Всяческие знания о «невидимом» полагались при этом доступными лишь богам, то есть, фактически, исключались из рассмотрения.

Постигая премудрости врачебного дела, Алкмеон изучал свойства растений, проводил вскрытия животных, наблюдал за течением болезней и развитием эмбрионов. Благодаря своим анатомическим исследованиям он первым открыл нервы, ведущие от органов чувств к мозгу, и заключил поэтому, что психическая деятельность протекает в голове, а не в сердце или диафрагме, как считалось ранее.

Также Алкмеон учил, что в человеческом организме имеется множество пар противоположностей — «мокрое-сухое», «горькое-сладкое», «горячее-холодное», — и когда все они пребывают в равновесии, то человек здоров, но если одна из этих сил берет верх над другими, то начинается болезнь, лечить которую нужно средством противоположным причине. Физиологические процессы тут сравнивались с отношениями в обществе: когда все группы равноправны, государство стабильно, но стоит лишь одной партии захватить власть, и все прочие сразу же начинают страдать.

Вся последующая античная и средневековая медицина опиралась на спекулятивные идеи Алкмеона о здоровье, зато его анатомические достижения оказались восприняты далеко не всеми, поскольку научные факты еще долго не могли пересилить традицию или убедительность красивой метафоры.

Материализм и атеизм. Анаксагор

Еще одну оригинальную попытку примирить идеализм с материализмом предпринял выходец из знатного и богатого ионийского рода по имени Анаксагор. Отказавшись от наследства, он пустился странствовать по Элладе и, в конце концов, поселился в Афинах, которые как раз переживали свой расцвет после разгрома армии Ксеркса. В стремительно развивающемся торговом городе уже начала формироваться бурная интеллектуальная жизнь, поэтому умеющий доступно излагать сложные вещи Анаксагор быстро добился признания и популярности. Его учениками стали и будущий историк Фукидид, и драматург Еврипид, и мудрец Архелай, воспитавший в последствие Сократа.

Не имея гражданских прав, инородец Анаксагор все-таки сумел добиться влияния и вошел в круг ближайших соратников Перикла — неофициального афинского лидера, старавшегося выражать интересы не отдельных классов, а всего полиса в целом. Такая политика, разумеется, нравилась далеко не всем, поэтому радикальные демократы на время забыли о своих разногласиях с аристократами, дабы вести против Перикла совместную борьбу. Опасаясь открыто нападать на популярного в народе политика, они решили ударить по его друзьям и возбудили против них ряд судебных процессов. Так Анаксагора обвинили в безбожии, судили, признали виновным и вынуди отправиться в изгнание. Восприняв опалу с философским спокойствием, он вернулся в Малую Азию и провел остаток жизни в городе Лампсак, где пользовался всеобщим уважением.

Чему же столь оскорбительному для афинских богов учил Анаксагор? Многому. По его мнению, в мире имеется не четыре, а бесконечное число первоэлементов. Любой предмет можно делить сколь угодно долго, причем каждая полученная частица будет заключать внутри себя целую вселенную со своими солнцем и луной, своими городами и людьми. В каждой такой вселенной можно выделить свои малые частицы, которые также будут заключать в себе целые миры, и так — без конца. Понятно, что эти столь сложные частицы должны обладать всеми свойствами больших тел и иметь всевозможные формы, обеспечивающие плотное прилегание друг к другу. Пустота полагалась невозможной. Таким образом, любой предмет есть соединение уже существующих вещей-частичек, которые не исчезают и не изменяются, но лишь распадаются, чтобы соединиться вновь, но уже по-иному.

Единственным источником познания реальной природы вещей Анаксагор считал исключительно чувственное восприятие, а народные верования и олимпийских богов он с негодованием отвергал, однако движение рассматривал с идеалистических позиций, заявляя, что удивительный космический порядок не мог возникнуть вследствие беспорядочных событий, но требовал рационального влияния. По этой причине Анаксагор ввел в свою систему еще один особый элемент — Разум, который ни с чем иным не смешивается, но всем управляет: воздействуя на частицы, он образует вихрь и приводит их в стройный порядок. Закрученные частицы начинают двигаться с такой скоростью, что образовывают сферическое небо, внутри которого располагается плотно подогнанный диск Земли. Из-за отсутствия зазора воздух из нижней части небесной сферы не может перейти в верхнюю, и Земля покоится на нем, не падая. Когда-то края земного диска не были ровными, но выступающие части оказались оторваны движущимися небесами, увлечены вращением и разогрелись от быстрого полета. Подобным образом, по мнению Анаксагора, образовались небесные тела. Солнце представлялось ему огромным объектом, превышающим размерами Пелопоннес, а на Луне допускалась даже возможность жизни. Большая часть мира, однако, еще не охвачена влиянием Разума, поэтому считалось, что там царит хаос, и все частицы движутся безо всякого порядка.

Хоть Разум и потребовался Анаксагору лишь в качестве источника движения, который лишь однажды запустил механизм вселенной и больше не вмешивается в ее дела, но такая уступка идеализму оказалась даже опаснее, чем постулирование Эмпедоклом двух обособленных миров — мира науки и мира религии. Отныне у мистиков появилась лазейка в механические законы природы.

Тем не менее, подобные взгляды показались афинянам чересчур ионийскими, то есть — недопустимо радикальными и смелыми. Безбожие Анаксагора состояло в том, для него космос не был сверхъестественным, и Солнце являлось просто летящей по небу «раскаленной глыбой», а вовсе не мчащим на колеснице богом Гелиосом, дальним родством с которым (равно как и с другими богами) обосновывали свое положение некоторые аристократы. Впрочем, изгнание и предшествующий ему суд во многом носили показной политический характер, поскольку в афинских книжных лавках и дальше успешно продавали сочинения Анаксагора. Культурный центр Эллады уже окончательно переместился из Малой Азии в Аттику.

Атомизм и механицизм. Демокрит

Впрочем, другие регионы Греции также продолжали рождать выдающихся мыслителей. Так наиболее разработанное материалистическое учение древности создал фракиец Демокрит из богатого города Абдеры. Немалые деньги, доставшиеся от отца, он потратил на путешествия и образование. Впрочем, едва ли ему довелось, как утверждают античные биографы, побывать и в Египте, и в Индии, и в Эфиопии. Зато известно, что персы, ненадолго занявшие Фракию, обучали любознательного юношу премудростям вавилонской науки. Также он посещал Афины, общался там с Анаксагором, Сократом и пифагорейцами.

Родившийся и выросший в торговом полисе Демокрит придерживался демократических взглядов и нисколько не уважал костную религиозную традицию предков. Правда, новые идеи тоже казались ему ненадежными: каждый философ учил по-своему, провозглашая святой истиной то, что другие называли нелепостью. Противоречивость греческой и восточной мудрости убедила Демокрита в том, что истинное знание о мире можно получить лишь полностью отказавшись от мнения авторитетов.

Дабы самостоятельно поразмышлять об устройстве вселенной, Демокрит уходил от городской суеты и уединялся на тихих кладбищах. Нередко, осознав ничтожность человеческих дел, он без всякой видимой причины начинал хохотать, отчего и получил прозвище «смеющийся философ». Согражданам такое поведение казалось болезнью или помешательством, но приглашенный Гиппократ заключил, что общается со здоровым и умнейшим человеком.

После всего сказанного нас уже не должно удивить, что воззрения Демокрита оказались во многом противоположны элейской школе. Вопреки мнению Зенона, утверждалось, что расчленять предмет бесконечное число раз невозможно, поскольку все тела состоят из мельчайших частиц, имеющих не нулевую, а некоторую минимальную величину. Такие частицы называются атомами (от греческого слова «ἄτομος» — не разрезаемый). У них нет частей, зато имеется бесконечное разнообразие свойств (размера и формы), а еще они допускают множество вариантов сочетаний, которые и объясняют разнообразие окружающих нас веществ. Всякий предмет — это просто комбинация большого числа сцепленных между собой атомов.

Время также состоит из отдельных кратких моментов, и в любой из них движущееся тело действительно неподвижно, однако при смене моментов оно скачкообразно перемещается в другое место пространства, а наше восприятие делает это прерывное движение плавным. Причем перемещение атомов осуществляется через пустоту, ведь как иначе вообще можно двигаться, если все пространство чем-то заполнено. До Демокрита ни один греческий мыслитель не допускал существования пустоты. Таким образом, все доводы элейцев отпадали — любой путь вполне возможно пройти, ведь, в конце концов, останется лишь один последний атом расстояния, который и будет в итоге пройден за один момент времени.

Чтобы сформировать теперь общую картину мира требовался принцип, управляющий событиями, поэтому Демокрит постулирует всеобщее равенство перед законом (природы) или, по-другому, принцип отсутствия достаточного основания — нет никаких причин для того, чтобы тело или явление имело место в какой-то конкретной форме, если возможны и иные варианты. Другими словами, если какое-либо событие представляется вероятным, то оно обязательно где-нибудь и когда-нибудь имело место, или имеет место сейчас, либо же будет иметь место в будущем. Отсюда вытекал, в том числе, и такой важный вывод: поскольку атомы могут двигаться, то они действительно движутся, а объяснять нужно вовсе не движение, но его изменение, ибо ничто не случается без причины.

С другой стороны, если какая-то одна причина представляется не более существенной чем все другие, то ничего совершаться не будет вовсе. Так, Земля покоится в пространстве потому, что находится в центре нашего мира, и для нее все возможные направления равноправны, иными словами: причина перемещаться вверх ничем не отличается от причины двигаться вниз, вправо или влево. Потому Земля и не движется.

Наиболее разработанное материалистическое учение древности создал фракиец Демокрит из богатого города Абдеры. Немалые деньги, доставшиеся от отца, он потратил на путешествия и образование. Впрочем, едва ли ему довелось, как утверждают античные биографы, побывать и в Египте, и в Индии, и в Эфиопии. Зато известно, что персы, ненадолго занявшие Фракию, обучали любознательного юношу премудростям вавилонской науки. Также он посещал Афины, общался там с Анаксагором, Сократом и пифагорейцами.

Родившийся и выросший в торговом полисе Демокрит придерживался демократических взглядов и нисколько не уважал костную религиозную традицию предков. Правда, новые идеи тоже казались ему ненадежными: каждый философ учил по-своему, провозглашая святой истиной то, что другие называли нелепостью. Противоречивость греческой и восточной мудрости убедила Демокрита в том, что истинное знание о мире можно получить лишь полностью отказавшись от мнения авторитетов.

Дабы самостоятельно поразмышлять об устройстве вселенной, Демокрит уходил от городской суеты и уединялся на тихих кладбищах. Нередко, осознав ничтожность человеческих дел, он без всякой видимой причины начинал хохотать, отчего и получил прозвище «смеющийся философ». Согражданам такое поведение казалось болезнью или помешательством, но приглашенный Гиппократ заключил, что общается со здоровым и умнейшим человеком.

После всего сказанного нас уже не должно удивить, что воззрения Демокрита оказались во многом противоположны элейской школе. Вопреки мнению Зенона, утверждалось, что расчленять предмет бесконечное число раз невозможно, поскольку все тела состоят из мельчайших частиц, имеющих не нулевую, а некоторую минимальную величину. Такие частицы называются атомами (от греческого слова «ἄτομος» — не разрезаемый). У них нет частей, зато имеется бесконечное разнообразие свойств (размера и формы), а еще они допускают множество вариантов сочетаний, которые и объясняют разнообразие окружающих нас веществ. Всякий предмет — это просто комбинация большого числа сцепленных между собой атомов.

Время также состоит из отдельных кратких моментов, и в любой из них движущееся тело действительно неподвижно, однако при смене моментов оно скачкообразно перемещается в другое место пространства, а наше восприятие делает это прерывное движение плавным. Причем перемещение атомов осуществляется через пустоту, ведь как иначе вообще можно двигаться, если все пространство чем-то заполнено. До Демокрита ни один греческий мыслитель не допускал существования пустоты. Таким образом, все доводы элейцев отпадали — любой путь вполне возможно пройти, ведь, в конце концов, останется лишь один последний атом расстояния, который и будет в итоге пройден за один момент времени.

Чтобы сформировать теперь общую картину мира требовался принцип, управляющий событиями, поэтому Демокрит постулирует всеобщее равенство перед законом (природы) или, по-другому, принцип отсутствия достаточного основания — нет никаких причин для того, чтобы тело или явление имело место в какой-то конкретной форме, если возможны и иные варианты. Другими словами, если какое-либо событие представляется вероятным, то оно обязательно где-нибудь и когда-нибудь имело место, или имеет место сейчас, либо же будет иметь место в будущем. Отсюда вытекал, в том числе, и такой важный вывод: поскольку атомы могут двигаться, то они действительно движутся, а объяснять нужно вовсе не движение, но его изменение, ибо ничто не случается без причины.

С другой стороны, если какая-то одна причина представляется не более существенной чем все другие, то ничего совершаться не будет вовсе. Так, Земля покоится в пространстве потому, что находится в центре нашего мира, и для нее все возможные направления равноправны, иными словами: причина перемещаться вверх ничем не отличается от причины двигаться вниз, вправо или влево. Потому Земля и не движется.

Опираясь на указанный принцип, Демокрит дает полностью механистичную космогонию. Изначально в великой пустоте различные атомы носились во всевозможных направлениях, но сходные атомы стали стремиться друг к другу, ибо в природе подобное притягивает подобное. Отклонившись от своих начальных траекторий, они по кривым путям собирались вместе и образовывали множество водоворотов. Из каждого такого вихря возник отдельный упорядоченный мир-космос (от греческого «κόσμος» — порядок, украшение). Все атомы стремились к центру водоворота, но тяжелые в итоге оттеснили легкие на периферию (подобно тому, как сильные люди оттесняют слабых с площади, где происходит что-нибудь интересное). Таким вот образом в середине нашего мира оказались тяжелые частицы земли, выше них — менее тяжелая вода, затем — легкий воздух, и совсем с краю — наилегчайший огонь. В других вихрях могли образоваться миры с несколько иными комбинациями элементов и светил.

Весьма любопытны и взгляды Демокрита на проблему восприятия реальности. Он замечает, что люди по-разному ощущают вкус блюд или цвет предметов: одни говорят, что мёд сладок, а другие — что горек, кому-то предметы кажутся зелеными, хотя остальные считают их красными. Поскольку во всех подобных случаях нет оснований полагать одно мнение более правильным чем другое, то Демокрит приходит к выводу, что никаких вкусов или цветов на самом деле нет. В реальности существуют лишь отдельные источаемые предметами атомы, которые проникают в наши тела и вызывают те или иные субъективные ощущения. Тип такого ощущения зависит от формы попавшего в нас внешнего атома, а также от того, из каких атомов состоят органы чувств конкретного человека: у разных людей тут возможны некоторые отличия. Именно вариабельность в строении глаз или языков вызывает различия в восприятии вкуса и цвета.

Не менее интересна и биологическая концепция Демокрита. Тут он идет еще дальше Эмпедокла и не просто говорит о последовательных попытках творения — каждая более удачная, чем предыдущая, — но постулирует, что в природе выживают только наиболее приспособленные к условиям жизни существа либо же самые совершенные их органы и части, а все прочие вымирают или отмирают.

Точно также по Демокриту возникло и человеческое общество. Изначально люди вели дикую жизнь, боялись зверей, страдали от голода и холода. Самые глупые вымерли, а более сообразительные смогли приспособиться: сперва они научились прятаться в пещерах и укрываться листьями, затем — строить жилища и мастерить одежду. Самые развитые из нас даже объединились в общество и придумали язык. Единственной движущей силой во всем описанном процессе являлась одна лишь нужда, необходимость выжить.

Неудивительно также, что Демокрит не признавал традиционной религии, но при этом не отказывал богам в праве на существование. Он рассуждал весьма оригинальным образом. Раз уж имеется множество миров, то нет оснований считать, будто где-то не могли возникнуть более развитые, нежели мы, существа. Разумеется, они тоже смертны и подвластны законам природы, однако, намного мудрее и культурнее нас. Иногда из иных миров к нам прилетают отдельные атомы и, попадая в спящего человека, дают ему возможность увидеть во сне обитателей других планет. Отсюда и возникли представления о богах.

В вопросах этики Демокрит призывал во всем придерживаться меры, соотносить свое поведение с природными способностями, избегать страстей и крайностей, а вместо этого стремиться пребывать в состоянии благостной безмятежности. Любое зло всегда проистекает от недостатка мудрости, поэтому всякую проблему можно решить с помощью дополнительных знаний.

Конечно, мы должны признать, что с современной точки зрения взгляды Демокрита во многом остаются умозрительными, но все же нельзя не отметить ряд удивительных прозрений и здравых догадок, которые, несомненно, могли возникнуть исключительно лишь при попытке создать материалистическую систему мира. Судя по всему, в своих работах Демокрит постарался охватить все доступные тогда области знания, поэтому античные авторы упоминают около семидесяти его произведений, но до нас, увы, не дошло ни одного. Сохранились лишь отдельные отрывки, причем в основном приводимые другими авторами для опровержения атомизма. Существует легенда, что все тексты Демокрита выкупил и сжег идеалист Платон, но это, скорее всего, неправда. Эпоха рассвета классической Греции клонилась к закату, и в Элладе попросту начинали преобладать совсем другие идеи, поэтому тексты об атомах стали переписывать и читать реже.

Общая характеристика эпохи греческой натурфилософии

Долгие века человечество использовало миф для объяснения своего непреложного места в этом мире. Ритуалы и предания являлись объектами веры и почитания, не подразумевая даже саму возможность критики. Миф был дан изначально, дабы раз и навсегда определить устройство вселенной, нормы поведения и стереотипы мышления. Всякие отношения между явлениями природы мыслились подобно устройству родовой общины, ведь никакой иной сложной структуры человек еще не знал. Каждому полагалось занимать отведенное место, а любой несогласный обвинялся в желании разрушить закон мироздания и тем самым подвергнуть опасности всех вокруг.

С развитием и услужением греческого общества предпринимаются попытки художественно обработать и осовременить мифы. Так, в поэмах Гомера и Гесиода боги уже не выступают в качестве аморфных природных стихий, но обретают человеческий облик с ярко выраженными характерами. Одновременно с этим греки перестают поклоняться тотемам в виде древних валунов и деревьев, но все чаще создают для почитания изящные антропоморфные статуи. Статичная мифологическая картина мира уже не поспевает за социальными изменениями, однако прогресс пока еще не воспринимается обществом как благо. Рождается легенда о давно минувшей эпохе, когда люди жили счастливо и беззаботно, поскольку не гневили богов и следовали установленным нормам поведения. Нынешний же человеческий род, отказывающийся соблюдать традиционные порядки, обречен существовать в тяжелом труде и раздорах.

Тем не менее, рост населения, появление алфавита, интенсивная колонизация, а также удачное соседство с богатыми восточными империями — все это неизбежно вело к окончательному распаду традиционной греческой родовой общины. Зарождаются города-государства, с появлением которых начинают активно развиваться ремесло и торговля. Если изначально полис подразумевал полную автономность своего существования за счет собственной продукции, то спустя недолгое время почти вся Эллада превратилось в сообщество отдельных регионов, занимающихся производством тех или иных товаров для обмена. Стремительно формируются денежные отношения, влекущие сильное социальное расслоение общества.

Все это приводит к тому, что традиционные нормы права больше не могут регулировать общественное и индивидуальное поведение. Древние законы либо ничего не говорят о появившихся новшествах, либо же оказываются с ними несовместными. Требования обычая все чаще вступают в противоречие с реальной жизнью, отчего начинают казаться нелепыми и ненужными. Родственные отношения и привязанность к небольшой территории перестают играть важнейшую роль в жизни многих эллинов, начинающих видеть, что мир слишком велик и сложен, дабы объясняться древними сказками. Конфликт между традицией и потребностями общества заставляет греков сформировать новый миф, который бы определил место каждой вещи, а также место человека в новой структуре космического порядка.

Понятно, что желание объяснять сразу всё вкупе с очень малым объемом знаний о природе могли привести лишь к появлению большого числа умозрительных и спекулятивных систем. Так и произошло. Представители родовитых землевладельцев предпочитали опираться в своих построениях на идеалистический и мифологический фундамент, дабы приспособить старые тезисы (оправдывающие их высокое положение в обществе) к новым реалиям. Передовой торгово-ремесленный класс, напротив, полагался на механистические построения, желая показать несостоятельность и даже абсурдность претензий старой аристократии. Для вовлеченных в средиземноморскую торговлю ионийцев характерна опора на практические знания, а также исключительный интерес к многообразию вещественного мира. Богатые сельскохозяйственные италийские колонии выше всего ценили доводы чистого разума, а глубокие математические исследования использовать для обоснования мистико-философских концепций. Когда, вслед за экономическим развитием, в Афинах (занимающих срединное положение в географии Эллады) возникает интеллектуальная жизнь, то она поначалу пытается объединить и примирить оба этих направления греческой мысли. Естественно, что совместить несовместимое оказывается проблематично.

Современному человеку бывает довольно трудно преодолеть в себе желание усмотреть в рассмотренных выше философских учениях многие черты современной науки. В самом деле, по отдельности мы встречаем у греков немало гениальных догадок, прозрений и идей. Однако в таком деле следует проявлять крайнюю осторожность. Большая часть дошедших до нас текстов той эпохи (чаще всего в виде кратких отрывков) написана достаточно трудным и малопонятным языком, требующим аккуратного толкования. Многие древние слова не имеют однозначного перевода, более того — зачастую совершенно неясно, какой смысл автор вкладывал в придуманные им самим термины. Насколько любой из переводов отражает истинный смысл написанного — определить, пожалуй, невозможно. Понимание этих текстов нередко вызывало большие трудности даже у современников. Первоэлементы или законы вселенной нередко мыслились почти как трансцендентные божества, а натурфилософские теории чаще всего никак не оценивались на соответствие наблюдаемым фактам.

Важно также отметить, что в те времена человек сам по себе, равно как и социальные отношения между людьми, еще не мыслились отдельно от космоса. И общество, и природа по-прежнему были подчинены одним и тем же законам вселенской справедливости или необходимости, которые с очевидностью обосновывали те либо иные взгляды на правильное устройство мира и греческого полиса. Именно об этих всеобщих законах, а также о методах их поиска, шел основной спор в VI-V веках до нашей эры. Нахождение первоосновы всего сущего должно было, как представлялось, дать тот устойчивый фундамент, на котором удастся построить здание нового рационального мифа — философии. Внимательный взгляд на окружающий мир должен был, как казалось, дать ответ на то, как правильно жить. Следующее поколение греческих мыслителей справедливо назовет своих предшественников «толкователями природы».

Основную дискуссию при этом вели не просто любознательные люди, но — весьма влиятельные государственные деятели и знатные граждане, занимавшие видные места в политические жизни своих городов. В чём им точно нельзя было отказать, так это в интеллектуальной смелости: они уверено заявляли, что отказываются принимать любые идеи на веру, а вместо этого требуют обсуждения каждой мысли, включая проверку на логическую непротиворечивость. За подобную дерзость иной раз приходилось дорого платить.

К каким же результатам пришла философская мысль древних греков за два столетия своего развития? Если быть честными, то даже современники считали, что — ни к каким. Было задано множество любопытных вопросов, на некоторые из которых человечество не смогло ответить до сих пор, однако в плане решения насущных для каждого эллина проблем натурфилософы не продвинулась ни на шаг. Борьба общественных групп, войны и бедствия происходили почти безотносительно учений милетцев или элейцев, а устремления пифагорейцев обернулись трагедией для них самих. Требовался какой-то иной подход к тому, чтобы определить истинные законы жизни общества. Размышления о «мире вообще» оказались тупиком.

Вместе с Демокритом эпоха натурфилософии завершилась. Отныне греческая мысль спустилась с неба на землю, поселилась в городах и начала рассуждать о добре и зле.