Квартиры и Стадионы

Дима Трифонов

Искра зажигалки… Фильтр сигареты… Вверх уходит пламя, исчезая где-то… Легкие на взводе… Горлышко бутылки… Медленно уходим в солнечном порыве… Дым струится тонкий… Ветер лижет пепел… Смех играет звонкий… Исчезает лето… Тишина Квартиры… Ветер Стадиона… Призраки Квартиры… Сумрак Стадиона… Книга содержит нецензурную брань.

Серый «Вэст»

«Улица имени советских космонавтов». «Космос». Это, пожалуй, самый дрянной райончик нашего города. Некоторые, впрочем, смогут составить ему конкуренцию по количеству отморозков, наркоманов, алкашей, разношерстного быдла, поножовщины, нескончаемых махачей с чужаками да и между собой, особенно в девяностые, убийств и прочей херни, но этот район, по моему мнению, занимает все же первое место. Лидер турнирной таблицы, так сказать.

Мне, впрочем, все равно. Дело в том, что я рос в этом ебаном гетто и знаю большинство местных ублюдков, с которыми опасно иметь дело. Хотя многие из них сейчас сидят или уже сдохли, но чего еще ожидать от района, где водка и героин — важнейшие составляющие культурного отдыха на протяжении нескольких поколений.

Кроме того, здесь живет Монах, а его квартира для меня — объект вожделения, глоток свободы с самого нашего детства, когда мы были с ним детьми и убегали сюда, прогуливая уроки, а его дед никогда не сдавал нас, и мы просто сидели и слушали его рассказы о том, как он жил в свое время, а у него было, что рассказать всем, кто станет слушать.

Я часто бывал здесь у бабушки и дедушки, когда был маленьким, и до сих пор эти старые районы заставляют вспоминать меня те золотые детские дни, когда не нужно было заморачиваться и можно было жить, ни о чем не думая, вдали от насилия и войн, политики и работы, ответственности и взрослых проблем. Тогда мы днями напролет носились по двору и пинали мяч вместе с местными пацанами.

Когда я был еще совсем ребенком, мы с дедом спали в одной комнате, и он всегда смотрел телевизор, выключив свет, и я отлично помню этот манящий сумрак маленькой и уютной квартиры, легкое гудение телевизора, очень контрастный экран, яркие разноцветные картинки сменяли друг друга то быстро, то слишком медленно, и я наблюдал за этой игрой света на потолке и стенах маленькой комнаты, а когда телевизор умолкал, и мы ложились спать, фонарь за окном выбрасывал резаные блики покачивающихся деревьев на те места, где еще недавно я наблюдал за движением световых красок из экрана телевизора.

Ливень постепенно переходит во что-то наподобие шторма. Я ускоряю шаг, я промок насквозь, но настроение отличное, я иду вперед и слева вижу дом, в котором живет моя бабушка, на кухне горит свет, и я иду дальше, прохожу еще два дома, сворачиваю направо во двор, иду вдоль подъездов и останавливаюсь у последнего. Я захожу под крышу и решаю выкурить сигарету прежде, чем войти.

Я наслаждаюсь горьким дымом серого «Вэста» и вспоминаю, когда впервые попробовал курить. Это было лет десять назад, когда мы с моим другом Костиком ходили после школы гулять за сосновый лес на склон огромной горы, которую отчетливо видно из северного окна моей квартиры. Мы стояли и курили этот самый серый «Вэст». Это были первые сигареты, которые я попробовал, потому что их курил Костик. У них до сих пор сохранился этот необычный фильтр, похожий на маленький вентилятор.

Костик умер несколько лет назад, а я до сих пор курю эти сигареты. Я часто думаю о нем. Скоро годовщина, и я вспоминаю, как мне позвонила его сестра и сказала, что его больше нет. Самое интересное, что я даже не знал, что он оказался в больнице. Мы не виделись с ним пару недель после очередной вечеринки у него дома, когда алкоголь лился рекой, а дороги порошка раскатывались на столе, как будто выпал первый снег.

Я знал про его проблемы с алкоголем. Впрочем, у кого из нас их не было? Однако эта новость была настолько неожиданной, что я поначалу не мог поверить, когда его сестра сообщила мне это по телефону. Она сказала, врачи сделали все возможное. Все, что было в их силах. Она плакала, и я просто повесил трубку, потому что мне и самому было тяжело осознать это. До нового года оставалось всего пару дней, а он лежал там, в палате, разрезанный, с растерзанной печенью, и истекал кровью.

Я вспоминаю церковь на горе, где здоровенный поп бормотал какую-то библейскую херню и махал кадилом, и поминки в местном кабаке, где я всю дорогу пялился на охуенную задницу официантки, подливавшей мне водку в рюмку. Я вспоминаю тот холодный зимний ветер на снежном спуске старого кладбища, мерзлую землю, могилу и крест. А еще его фотокарточку за стеклом на могильной плите. А потом все ушли, а я стоял там и курил. Уходя, я положил на могильную плиту рядом с его карточкой пачку с последней сигаретой…

— Здорова, Диман, — Роман открывает мне дверь и жмет руку. — Не ожидал, что ты сегодня появишься.

На всю квартиру играет альбом «Nirvana» «Bleach», а это означает, что парни уже уделались. Я прохожу дальше и слышу, как в туалете кто-то конкретно блюет. Я заглядываю внутрь и вижу спину Монаха, который сидит на коленях, опустив голову в унитаз. Я здороваюсь с ним и, не дожидаясь ответа, захожу в комнату. Вечеринка в самом разгаре, судя по поведению хозяина квартиры, и я вижу Кирилла, предусмотрительно оккупировавшего компьютер, пока Монах занят прочищением желудка. Я здороваюсь с ним и Максом, развалившимся в кресле и пялящимся в ящик.

— Трудный день? — киваю я в сторону туалета.

— Ага, типа того, — Рома ржет и рассказывает мне, как несколько часов назад они с Монахом и Максом начинали ненавязчиво пить виски, когда заявился Кирилл, который, недолго думая, начал накуривать всех очередной порцией незабываемой травы, которой у него всегда с избытком, и все были уже пьяные и накуренные, когда Монах предложил дунуть еще и моего хеша вдобавок, и вот теперь, очевидно, сам не рад, блюет дорогим вискарем в раздолбанном сортире старой квартирки в самом дрянном райончике гребаного Подмосковья.

Я прохожу на кухню и вижу привычную картину. Кухонный стол, который уже много лет не используется по назначению, завален кусками гашиша и травы, а если пошарить как следует по всей этой хате, то можно насобирать столько наркоты, что хватит на пару сроков.

Я открываю холодильник. Ни грамма еды, как всегда, впрочем, зато есть несколько бутылок «Жигулей». Я хватаю пару бутылок, одну протягиваю Роману, другую открываю сам, и очередной отпадный трип начинается прямо сейчас.

— За встречу, — я стучу свою бутылку об Ромину и заливаю в себя сразу половину.

— Они уже пару кусков тут скурили, прикинь? Не считая нескольких пробок травы, — ржет Роман.

Для него это, видите ли, слишком круто. Невоспитанный лицемер. Словно это не он рассказывал нам здесь, не далее чем пару недель назад, истории, в которых он скуривал по грамму хеша под соткой отменных грибов, а теперь стоит тут и делает вид, что это слишком много. Тот еще прошаренный клещара. Уверен, он тоже сегодня дул эту траву.

— Кто бы говорил, — я легонько пихаю его в бок, подмигивая, допиваю свое пиво и закуриваю сигарету.

— А ты сам-то что? Я чувствую запах перегара, дружище. Так что не надо тут мне втирать, что ведешь здоровый образ жизни! — смеется Роман и прикладывается к пиву.

— Я водки сегодня налупился. С Мишей и Санчесом. Хорошо, успел плотно перекусить в вокзальной забегаловке. Неплохо было бы дунуть. Если ты составишь мне компанию, конечно, — я смеюсь, подмигиваю ему, докуриваю сигарету и достаю из холодильника еще одну бутылку пива.

— Как прошла тусовка в столице? Тебя не было несколько дней, чувак. Давай, рассказывай, — Роман, закашлявшись, знаками показывает мне подать ему пиво.

Я протягиваю ему бутылку, а сам достаю из холодильника еще одну.

— Как обычно, чувак. Все убиты в хлам, — я пожимаю плечами и делаю глоток. — Молодец, что не поехал. Нечего там делать. Меня это уже заебало, если честно.

— Не удивил, — Рома смеется и закидывается пивом.

— Хорошо, что с ними Макс не тусуется, а только играет. А то бы давно уже спился.

— Можно подумать, с нами он не сопьется.

Мы оба смеемся. Миша с Санчесом пьют дальше, чем видят. Так всегда было. Кроме того, Миша сидит на системе уже несколько лет. Когда у него заканчивается героин, он едет в Дмитров и тусуется у Степы на квартире со всей его шоблой. Как правило, это заканчивается больницей. Когда-нибудь это его убьет, но гитарист и вокалист он отменный. Санчес в таких ситуациях остается один и либо тоже едет в Дмитров и тусуется с нами у Монаха, либо остается в Москве и бухает по притонам, трахая сомнительных дамочек.

На кухне появляется Макс, а Роман отваливает посмотреть, как там Монах. Макс берет у меня пару кусков гашиша. Похоже, он серьезно мутит с той самой дамочкой, с которой я встретил его несколько дней назад в центре. Стройная фигура, рыжие волосы. Красотка. Видимо, она и дунуть тоже не против. Следовательно, Макса ждет сегодня отличный вечер и охуенный секс под накуром. Мы треплемся с ним о новом альбоме «Arctic Monkeys».

На кухне в сопровождении смеющегося Романа появляется Монах. Выглядит он ужасно. Похоже, блевка не пошла ему на пользу. Он падает на микроволновку, которая уже много лет используется как стул, и сидит неподвижно какое-то время. Потом встает и гребет по стенке в сторону комнаты. Я слышу даже отсюда, сквозь музыку, как он падает на диван.

— Прикинь, Диман, я знаю пацана, который ни разу в жизни не выпил даже бутылки пива, — на кухню вваливается возбужденный Кирилл. — Как так можно, чувак? Я не понимаю.

— Не знаю, дружище, — я пожимаю плечами, а где-то в глубине души завидую этому парню.

Кирилл вытаскивает из холодильника пиво. Такое ощущение, что оно там вообще никогда не кончается. Как и пустые майонезные банки.

— А я вот с удовольствием выпью в отличие от этого чувака, — говорит Кирилл и делает большой глоток.

— Ну что, парни, пора уже дунуть как следует, а? — заговорщицки говорит Роман.

Я берусь за дело, а Рома тем временем вспоминает, как мы с ним только начинали играть и репетировали у Монаха вдвоем, когда наша студия только создавалась, пиво и море гашиша, куча порошка, и мы играли крутые вещи тогда, а эта квартира стала нашим домом на долгое время, музыка и алкоголь, наркотики и свобода, и он вспоминает, как мы с ним сидели на крыше старого стадиона, закинувшись крутейшими колесами и пялились на город, как представляли, что мы на концерте на этой самой крыше играем перед толпой поклонников, и мы кривлялись и изображали свое выступление, словно это было на самом деле, как курили гашиш на крыше высотки в центре города, смотря на заходящее солнце, и у меня в ушах играл «Fink», удивительные кислотные вечера на старом стадионе и у Монаха, когда там звучал «Дельфин», а мы курили в сильнейшем трипе и догонялись под изумительную музыку, взрывающую нас изнутри…

Мы накуриваемся и допиваем весь запас пива в холодильнике Монаха. Макс уходит к своей рыжеволосой дамочке, а Кирилл уезжает на такси домой. Монах вроде бы немного приходит в себя. Он стоит со стаканом крепкого чая в руке и рассказывает нам свое очередное компьютерное приключение. Он находит благодарного слушателя в лице Романа, а я начинаю аккуратно раскатывать на столе оставшийся после прошлой вечеринки порошок, удивляясь, как это Роман до него еще не добрался.

— Ну, что, друзья мои? — я стучу карточкой по столу. — Засобачим слегонцухи?

Спустя некоторое время я сижу, пью виски, пытаясь смыть привкус амфетамина, и думаю о своих друзьях, находящихся сейчас здесь, тех, которые были здесь совсем недавно, и всех остальных, вошедших в мою жизнь к этому моменту или уже покинувших ее, и думаю, что немногие из оставшихся пройдут со мной весь этот путь до конца. Я и сам не знаю, где я сейчас. Может, в начале, может, в середине или уже в конце. И что это за путь такой? К чему он ведет, что означает? Но я точно знаю, что скоро многие сойду с дистанции, если только не угробят себя раньше…

Для большинства людей такое времяпровождение — это временное мероприятие. Впоследствии у них появляются надоедливые дамочки, вокруг которых они начинают виться, думая, что это и есть смысл их жизни, заводят семью, рожают детей, набирают кучу кредитов и меняют летнюю резину на зимнюю, когда наступают первые холода. Я видел много таких людей. Но я видел и других. Таких, как я, Роман, Монах…

Я снова вспоминаю Костика. Он не вовремя ушел. Мне хотелось бы увидеть его сейчас, спустя столько лет. И мы бы снова, как тогда, посидели с ним на склоне огромной горы за лесом, которую видно из северного окна моей квартиры, и покурили серый «Вэст»…

Под утро я иду домой, слушаю «Placebo» и вспоминаю Кристину. Я совершенно убит алкоголем и куревом, но порошок держит меня наплаву, отчего воспоминания, проносящиеся в голове, словно свежая горная река, становятся все более красочными. Я ощущаю их свежесть, как если бы это происходило со мной прямо сейчас. Как бы я сейчас хотел вернуться в то время… Серый «Вэст» и привкус водки с лимоном там, в Звездном городке…

Кристина… Мне часто становится трудно дышать, когда я вспоминаю ее и все, что нас связывало тогда. В прямом смысле у меня перехватывает дыхание, когда я ощущаю порой дуновение ветра, словно из нашего с ней времени, звуки оттуда, запахи прошлого, нашего с ней прошлого. Это было удивительное время. Мы были влюблены. Я был влюблен. Я и сейчас влюблен, хотя прошло уже столько времени. Сколько мне было тогда? Я ведь был совсем мальчишкой. Немало времени прошло с того момента, как я уехал от нее. Сбежал, испугался ответственности и перемен. Не захотел разделить ее внутренний мир и убеждения. Не захотел понять ее и поддержать…

Я вернулся, но было уже слишком поздно. С тех пор у меня было немало женщин, а еще Анечка и та чумовая девчонка в клубе «Blow Up», но тот маленький городок, крышу дома, окруженного лесом, «Дубовый Гаайъ», шуршащий в ушах ковром из желтых опавших листьев, свой коричневый плащ, «Дельфина» и девчонку в красной куртке у стелы с надписью «Звездный» мне не забыть никогда…