Прощание с первой красавицей

Диана Бош, 2010

Диане пришлось пережить страдания и смерть любимых людей. Казалось, ее жизнь наконец наладилась в счастливом браке, но на пути Дианы вновь возникла эта женщина – ее персональный злой гений... Вика такая яркая и талантливая! Во всем – и в работе, и в борьбе за лучших мужчин. Она не терпит конкуренции и готова ради достижения цели на многое... Сопровождая жену на корпоративную вечеринку, адвокат Даниил Соколов настраивался на беззаботный праздник, но он закончился гибелью одного из ее коллег. Чтобы уберечь Диану от опасного расследования, которое она затеяла, он взялся за него сам... Все мы мечтаем об осуществлении тайных желаний. Но когда наконец добиваешься своего, часто оказывается, что остаешься наедине со своей победой…

Глава 4

«Даже звезды сталкиваются, и из их столкновений рождаются новые миры. Сегодня я знаю, что это — жизнь», — закончила я статью словами Чарли Чаплина на собственном семидесятилетии и поставила точку. Теперь можно отдохнуть и подумать о предстоящей свадьбе. Времени оставалось мало, а портниха тянула с платьем, ресторан все еще был не выбран, а Иван проявлял странное спокойствие, каждый раз отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

Я подошла к окну и легла животом на подоконник. В саду кто-то ходил, и мне показалось, что это Яковлев. Только я хотела его позвать, как кто-то тронул меня за плечо и раздался Викин голос:

— Ты что, уснула? Не слышишь разве, о чем я тебя спрашиваю? У меня день рождения сегодня. Не придешь — обижусь.

— Вика, не могу! — взмолилась я. — Честно! До свадьбы так мало времени, а ничего еще не сделано. Я к портнихе сегодня собиралась.

— Эгоистка, ты боишься потратить на меня два часа?! Никак от тебя не ожидала!

На глазах ее блеснули слезы.

— Ладно, — вздохнула я, — приду.

— Смотри, жду тебя ровно в семь. И Ивана с собой бери! — уже убегая, крикнула Вика.

Улизнув пораньше с работы, я кинулась объезжать на своем автомобиле магазины. Хитрый Иван предоставил выбор подарка мне, на себя взяв только покупку букета, и теперь мне приходилось ломать голову: выбрать подарок полезный, но простой, или бесполезный, но симпатичный. В итоге я купила дизайнерскую вазу под предполагаемый Ванин букет.

Иван уже ждал у ворот, мрачно озираясь по сторонам и нервно куря. Увидев меня, быстро подошел и распахнул дверцу автомобиля.

— Что так долго? — спросил он.

— Подарок выбирала. И потом, пять минут — не опоздание.

Ничего не ответив, Иван двинулся к дому, а мне стало обидно. Никогда раньше он не позволял себе так со мной разговаривать! Если бы я знала, что ждет меня впереди…

В середине вечеринки Иван куда-то исчез, и я, скучая, вышла в сад. Узкая тропинка петляла, огибая кусты малины и крыжовника и убегая к обрыву. И там под большой раскидистой яблоней стоял, прислонившись к ее стволу спиной, Иван. Одной рукой он обнимал за талию Вику, а в глазах его была такая любовь, что земля ушла у меня из-под ног. Я повернулась и побежала, у самого дома едва не сбив с ног Сусанну.

Та увидела мое бледное лицо и сразу все поняла.

— Ты что, не знала? — изумилась она. — Да вся редакция давно в курсе!

От ее «поддержки» мне захотелось оказаться где-нибудь за тысячу миль. Я быстро села за руль и завела мотор.

— Стой! — кинулась ко мне Сусанна. — Тебе нельзя сейчас ехать, успокойся сначала!

Ее рука скользнула по стеклу захлопнувшейся за мной дверцы, я резко надавила на газ и, обдав Викину подругу песком и щебнем из-под колес, умчалась.

Скорость, на которой неслась моя старенькая «Лада», была предельной. Машины и редкие прохожие шарахались от меня, но я все давила и давила на газ. Слезы текли по щекам и капали с подбородка на новое платье.

Закончились высотные дома, потом подошли к концу дачные участки, и началась загородная трасса. Вдруг из темноты в свете фар появился маленький белый щенок. Он увидел машину и в ужасе лег, положив морду на передние лапы. «Сбить собаку — плохая примета», — успела подумать я и резко крутанула руль.

Последнее, что я успела увидеть, был длинномерный «МАЗ», мчащийся навстречу мне, а затем наступил мрак.

Как только «Лада», свернув с трассы в придорожную канаву, несколько раз перевернулась, «МАЗ» подмял шедшую за нею белую «Хонду», отшвырнул черный «Мерседес», который от удара развернулся и перегородил дорогу встречному потоку, и, так и не остановившись, полетел дальше.

Причина была в том, что водитель, мужчина пятидесяти двух лет, выйдя в рейс, не успокоился после недавней ссоры с женой. Он мысленно говорил и говорил с ней, пытаясь доказать, что та не права, потом искал ей оправдание и винил в размолвке себя, а затем его охватила тоска. Шофер почувствовал вдруг, что один-одинешенек на всем белом свете. Друзья — кто ушел из жизни, кто отдалился, а дети у него так и не родились. С женой не хотели сначала заводить ребенка, а позже не получилось.

Была одна женщина, которую он очень любил. Но когда та сказала, что ждет ребенка, струсил — был тогда не готов начать все сначала. Делить квартиру с женой он не собирался — это было не в его принципах. «А вдруг и с новой женой не сложится? — думал водитель. — И куда я тогда? А ведь мне уже сорок…» И он отказался от любви. А та женщина, кажется, сделала аборт. И вот, спустя годы, ему стало тоскливо и одиноко. Он даже не призывал смерть специально — просто расхотел жить.

В небесах открылась белая дверь, и свет коснулся его души…

А «МАЗ» покатился дальше, неся смерть и сея боль на своем пути.

Ласково грело солнце, небо было безоблачным и неправдоподобно синим, а трава зеленой и сочной. Я наклонилась и легла рядом с цветком. Нежно-сиреневый, с голубыми прожилками, он пах ванилью и мятой. Сквозь лепестки, как через тонкий китайский фарфор, был виден призрачный свет. От легкого дуновения ветерка колокольчик качнулся и зазвенел:

— Ди-а-на…

— Я в раю? — спросила я его.

Но цветок не ответил, продолжая тихонько звенеть. Постепенно его звук становился все громче и громче, превратился в шум ветра в ветвях, потом — в рокот морской волны и, наконец, загремел колокольным набатом.

Я закрыла голову руками и — полетела вниз.

Сильно болела голова, ломило все тело, и пахло чем-то неприятным. Лекарствами?

— Доктор, она пришла в себя!

Я открыла глаза. Белое пятно перед глазами медленно приобрело черты Гали Молочковой.

— Ты меня слышишь?

— Да, — попыталась сказать я, но не издала ни звука. Беззвучно открывала рот, как рыба.

— Не говори, тебе нельзя. — Галя погладила меня по руке.

Я только хотела спросить, что со мной случилось, как тело стало невесомым, и я стремительно понеслась вверх. Вокруг снова возник зеленый луг, и среди цветов, пахнущих ванилью, мне стало хорошо. По травинке покатилась капелька росы, я подставила ладонь, но она почему-то упала мне на щеку. Следом, одна за другой покатились капельки дождя, и мир стал складываться, словно карточный домик. Не знаю, почему, но я вдруг поняла, что мне отказано в этом светлом мире. Меня вытолкнули из него, и я опять стремительно полетела — теперь вниз, разглядывая с высоты птичьего полета больничную палату и крошечную кровать размером со спичечный коробок. «В нее совершенно точно нельзя попасть!» — с ужасом подумала я… и почувствовала под руками жесткие простыни.

— Фу, напугала. Ишь, что удумала, умирать! — пророкотал надо мной сочный баритон. — Молодая, красивая, тебе еще жить да жить! Да детей рожать… Давай, давай, девочка, выкарабкивайся, меня на крестины позовешь…

Молоденькая медсестра воткнула мне в руку иголку, пристраивая капельницу, с другой стороны капельница уже стояла, и я подумала, что, наверное, похожа на распятую бабочку. Врач, моложавый блондин с голубыми, как весеннее небо, глазами, склонился надо мной, и я почувствовала запах бергамота, сандала и табака. И еще от него веяло спокойствием и уверенностью в себе.

— Что со мной? — еле слышно прошептала я.

— А ты не помнишь?

Я подумала и отрицательно повела головой.

— А куда ехала, помнишь?

— Нет.

Доктор нахмурился. Потом озабоченно спросил:

— А как зовут тебя, помнишь?

— Да.

— А это кто? — Он указал на Молочкову, тихо стоявшую у окна.

— Галя.

— Чудесно! — обрадовался врач. — Амнезия затронула только конкретные события. И лучше их не вспоминать.

Галя навещала меня каждый день, подолгу просиживая у моей кровати. Евгений Андреевич, тот самый блондин, мой лечащий врач, приходил, даже если у него не было дежурства. Просто проверить, как я себя чувствую. Соседки по палате перемигивались и подталкивали друг друга локтями, одна я ничего не замечала, пока меня не просветила Галя.

— Да ведь Евгений Андреевич к тебе неравнодушен!

— Глупости, — заявила я.

Галя спорить не стала, сразу переведя разговор на свою полуторагодовалую дочь.

— Представляешь, собираемся вчера на улицу, я ее одеваю и между делом логопедом работаю. Говорю ей: «Алена, скажи «гулять». Она так громко и радостно: «Булять!» Я терпеливо растолковываю: «Нет, правильно надо говорить «гу-лять». Скажи: «гу…». Послушно повторяет: «гу…». А теперь: «лять», — говорю я. «Лять». «Вот молодец! — восхищаюсь я своими педагогическими способностями и дочкиной понятливостью. «А теперь все вместе: гу-лять». И слышу: «гу-блять». «Все, — говорю, — Алена, произноси по-старому».

В этот момент дверь распахнулась, впуская пахнущего свежестью Евгения Андреевича, и Галина быстро выскользнула в коридор.

— Как наши дела? — спросил доктор. Его пальцы споро пробежали по моему телу. — Здесь болит?

— Нет.

— А здесь?

Он куда-то нажал, я ойкнула и толкнула его.

— Отлично! — почему-то обрадовался врач. — Все даже лучше, чем я ожидал. Если и дальше так пойдет, скоро разрешу вставать.

Евгений Андреевич осмотрел двух моих соседок по палате и вышел. Дверь не успела закрыться, как в нее тут же скользнула Галя.

— Слушай, как он на тебя смотрит!

— Как?

— Ты что, правда, ничего не замечаешь? Да он же влюблен в тебя!

— Галя, не выдумывай. Нормально он на меня смотрит, как на всех.

— Нет, ну вы подумайте только! — всплеснула она руками. — Разве можно быть такой слепой?

— Галя, не фантазируй, глупости говоришь. И потом, наверняка доктор давно и счастливо женат. Это раз. И у нас огромная разница в возрасте. Это два.

— Какая разница в возрасте? Подумаешь, пятнадцать лет. Бывает и больше. И жены у него нет, умерла три года назад, я узнавала.

— Да? — изумилась я. — Ну, ты даешь, какую бешеную деятельность развила…

— Так он мне самой нравится. Евгений Андреевич такой импозантный! — вздохнула Галина. — Вот только никого, кроме тебя, он не замечает.

Стремительно приближался момент выписки. Я с ужасом думала о том, что мне придется вернуться в пустой стылый дом, а я так не люблю жить одна. И еще о том, что теперь буду лишена общества Евгения Андреевича. Больше не будет мимолетных, но таких милых встреч и задушевных бесед с ним по вечерам.

В утро выписки Евгений пригласил меня к себе в кабинет. Он подробно проинструктировал, что мне можно, а чего категорически нельзя, потом вдруг замолчал и отвернулся к окну. Молчал долго, не решаясь сказать того, чего ждала от него я, самого главного. Наконец он повернулся и, охрипнув от волнения, произнес:

— Я не могу без тебя.

И в его взгляде были любовь, нежность и обещание защиты.

Вскоре Женя взял отпуск, и мы уехали отдыхать. Мой доктор так и не решился рассказать мне обо всех событиях, которые предшествовали аварии и косвенно стали ее причиной. В редакции эту щепетильную тему тоже обходили стороной. Вика уволилась, Иван мне на глаза не попадался, и я жила в счастливом неведении.

Вспомнилось все внезапно, почти через год, теплым августовским вечером. Я торопилась домой, где меня ждали Женя и новорожденный Андрюшка, и очень нервничала. И вдруг на мокрый асфальт, ярко освещенный светом фонарей, выбежал маленький щенок. Он увидел приближающийся к нему автомобиль, замер и лег на дорогу, прижав к лапам лобастую голову. Я резко затормозила, выбежала на проезжую часть, чтобы убрать с нее щенка, и вдруг все вспомнила: тот страшный вечер, несущийся на меня «МАЗ», а также предательство Ивана и Вики — моего жениха и лучшей подруги.

Едва я вошла в дом, как Евгений понял все.

— Ты вспомнила… — не то утверждая, не то спрашивая, сказал он. И, не ожидая моего ответа, достал с верхней полки толстый медицинский справочник и из него вынул залитое кровью письмо.

«Я знаю, что виноват перед тобой, — писал в нем Иван. — Наверное, мне нет прощения…»

Ванька долго, на нескольких страницах, рассказывал, как был не прав, как жалеет о том, что потерял, вскользь, как о чем-то несущественном, упомянул о Викиной измене и о том, что чувствовал себя пешкой в чужой игре. Затем Женя мне сообщил, что в тот день, когда было написано это письмо, стоял легкий мороз, шел мелкий моросящий дождь, покрывавший асфальт ледяной коркой. И Иван на скользкой дороге не справился с управлением, ездить медленно он не умел. Машину выкинуло под мчавшийся навстречу «КамАЗ», и Ване начисто срезало голову.

Мне стало больно. Наверное, я до сих пор любила его?

Вскоре Вика помирилась с Яковлевым и снова пришла работать в нашу редакцию. Она по-прежнему жила в квартире Ивана, как его законная жена, точнее, теперь уже вдова. Мы обходили друг друга стороной, делая вид, что между нами никогда ничего не происходило. У Вики опять были какие-то проблемы в личной жизни, но я намеренно не вдавалась в подробности. А при чьей-нибудь попытке просветить меня отвечала, что мне это безразлично.

Я чувствовала себя счастливой. Евгений оказался заботливым мужем и отцом, Андрюшка подрастал, и будущее казалось мне понятным и безоблачным.

«Восприми опасность как обещание покоя, а удачу как вестницу несчастья» — гласит одно из дзенских изречений. Оно всегда нравилось мне, но истинный его смысл до меня дошел, только когда не стало Жени.

Он умер внезапно — от остановки сердца, прямо на работе. С утра он чувствовал себя великолепно, ни на что не жаловался, и вдруг…

Я долго не могла поверить, что его больше нет.

Говорят, к нему в тот злополучный день приходила какая-то рыжеволосая девушка. Они недолго поговорили, потом Женю позвали к пациенту, умиравшему на операционном столе, а посетительница, не дождавшись его, ушла. Евгений вернулся в кабинет, выпил остывший кофе и потерял сознание. Когда его обнаружили, он уже не дышал.

Вскрытие показало наличие в организме сильного сердечного средства. К несчастью, у Евгения оказалась аллергия на этот препарат, и хотя доза была небольшой, для него она стала смертельной. Оставалось непонятным: зачем ему, никогда не жаловавшемуся на боль в сердце, понадобилось принимать лекарство? В этой истории было много неясностей, но смерть все равно списали на несчастный случай, и дело закрыли. Я же была тогда в таком состоянии, что не могла воевать.

Горе и отчаяние, навалившиеся на меня, подорвали мою веру в себя. Казалось, что все, кто становится мне близок, рано или поздно умирают, а потому я не имею права жить. Спас меня серьезный взгляд сына. С недетской мудростью малыш начал утешать меня, вытирая мои слезы своими ручонками и уговаривая потерпеть, подождать — так всегда уговаривала его я, когда он падал и ранил коленку. И мне стало стыдно. В своем эгоизме я едва не совершила подлость, едва не предала самого дорогого мне человека — маленького сына, оставив его одного в чужом и враждебном мире.

Спустя несколько дней, гуляя с ним в парке, я встретила странную женщину. Та блаженно улыбалась, глядя на моего сына, и вдруг сказала:

— Ангелы вокруг него вьются. Божье дитя. — А потом она вдруг диким взглядом окинула меня и судорожно перекрестилась: — А вокруг тебя кресты! Кресты! Береги сына, его ангелы держат тебя!

Прошло больше года со дня смерти Евгения. Я полностью погрузилась в работу и заботы о сыне, изредка выныривая из них, чтобы наскоро оглядеться по сторонам. Галя Молочкова уволилась из редакции, и теперь за ее столом сидела Серафима Ковалева. Она была всегда сдержанна, скрытна и холодна. И даже внешне старалась подчеркнуть всякое отсутствие помыслов о мирских утехах: волосы собраны в строгий пучок, темный английский костюм и мраморная неподвижность правильного лица. Этакая богиня, далекая от земной суеты.

Ее муж, Володя Ковалев, маленький, чернявый и вертлявый, работал у нас давно. Он не пропускал ни одной юбки, из-за чего слыл дамским угодником, и был всегда весел и безмятежен, как молочный поросенок. Само собой, когда в редакции появилась Серафима, резкое несходство супругов сразу бросилось в глаза.

Я теперь часто ходила в «Тройку» и работала там, выпивая немереное количество кофе и куря одну сигарету за другой. Надо сказать, что за годы работы в редакции я стала много курить, гораздо больше, чем могла себе представить раньше, но это пока меня не беспокоило. Обычно переживать о здоровье мы начинаем только тогда, когда его уже не осталось.

В тот день я, как всегда, обедала в «Тройке».

Мужчина сел за столик напротив и, опершись подбородком на сложенные в замок руки, стал задумчиво смотреть на меня. Я делала вид, что он меня не интересует, тщательно скрывая, что его внимание все же волнует меня. Он был высокий и статный и чем-то походил на Ричарда Гира, но дело было не в этом. Мужчина почему-то показался мне смутно знакомым, и это не давало мне покоя.

Когда он подозвал официанта и расплатился, я испытала одновременно чувство облегчения и досады. Облегчения, потому что странный человек сейчас уйдет — и я перестану думать о нем, а досады потому, что мне жгуче захотелось узнать, отчего его лицо мне кажется знакомым.

Мужчина встал и, неторопливо подойдя ко мне, положил на столик визитную карточку. «Даниил Сергеевич Соколов. Адвокат» — прочла я и вопросительно посмотрела на него.

— Пожалуйста, позвоните мне, — сказал он и быстро вышел.

Я мучилась примерно две недели. «Я знаю, ты когда-нибудь придешь, зайдешь случайно, повернув с дороги, небрежно пыль с плаща стряхнешь, случайно задержавшись на пороге…» Эти строки когда-то в юности написала я. Сейчас полудетские стихи постоянно вертелись в голове, не давая мне забыть случайную встречу. Я сопротивлялась, гнала мысли о «знакомом незнакомце» прочь, потому что давно решила — я больше не впущу в свою жизнь любовь.

Но в конце концов сдалась, уговорив себя, что мне совершенно необходима юридическая консультация. А еще, что следует непременно узнать, чего же на самом деле довольно известный в городе адвокат — я специально навела справки о Данииле Сергеевиче Соколове! — хотел от меня.

Однако, даже набирая номер его телефона, я все еще трусливо надеялась, что он не снимет трубку. Или его не окажется на месте. Но он ответил буквально после первого гудка.