Последний Праведник. Часть 2. АНИША. Вернуть свет души

Джулия Рати, 2023

Новый постапокалипсис. Здесь нет места человеческим ценностям, свирепствуют беззаконие, болезни и мутации. Чистая кровь – редкость, еще большая редкость – чистота помыслов.Падальщикам не страшны ни пески пустыни, ни радиация солнца. Все страшное, что могло произойти с ними, уже случилось до рождения. Генетический мусор, что остался после падения цивилизации. Попасть к ним в плен – последнее, что хотят жители уцелевших городов и долин. Но именно это и произошло с Анишей.Мирай – воин с душой праведника, продолжает поиски древнего знания. Друг Игнар сопровождает его в странствиях. Пути побратимов и чистокровной девушки неожиданно пересекаются. Зачем? Окажется ли их встреча значимой для спасения мира?Продолжение истории. Первая книга БЕСПЛАТНО.Это часть получилась немного жёстче. Нам приходится ближе знакомиться с падальщиками, а нравы их жестоки. Но есть много хорошего: верность, дружба, любовь и немного высших ценностей. Приятного чтения!

Глава 02. Легенда

От падальщиков все же пришлось отбиваться. Не в привычной манере, конечно. Обидеть чужаков уродцы не пытались, но черный пес настолько завладел инфантильным сознанием этих существ, что они поплелись вслед за друзьями. Оглянувшись, Игнар поморщился. Близость гниющих тел не радовала своим запахом. Он пару раз махнул стволом автомата прямо перед темными лицами. Никакой реакции. Достал клинки, постучал плоскими сторонами. Звук обратил на себя внимание. Но с противоположным эффектом — теперь падальщики потянулись изломанными пальцами к оружию воина. Этого допустить Игнар не мог, угрожающе замахнувшись, он попытался отогнать людей. Но те лишь подняли руки выше.

— Ты, вроде с детьми хорошо ладишь, — Мирай усмехнулся попыткам побратима отвадить от них падальщиков, — надо их чем-то заинтересовать, пугать бесполезно,.

Праведник залез в рюкзак и достал три пачки пайка. Серебристые обертки мелькнули в ярких лучах солнца, глаза во впалых глазницах тут же сосредоточились на новой игрушке. Мирай опустился на колени и разложил все три брикета на пыльном дорожном покрытии. Вскрыв по очереди каждый из них, он встал и отошел на пару шагов. Падальщики замерли. В тусклых глазах застыл интерес — брикеты от соприкосновения с воздухом начали разбухать. Воздух наполнил синтетический аромат тушенных овощей. Мыча, уродцы присели и начали тыкать пальцами в паек. Вязкое вещество оседало на коже и манило специально созданным для этого ароматом.

— Сработало, — Игнар спрятал клинки в плотно прижатые к бедрам ножны, — двинули, пока они заняты.

— Да, пошли, — сверившись с картой, праведник мотнул головой в сторону юга, — нам туда.

…

Солнце медленно двигалось к правому плечу, тени постепенно удлинялись, больше ничего странного путники не заметили. Лишь атмосфера, что воцарились вокруг, дарила непривычное их миру спокойствие. Чувства наполнились полноценностью бытия. Казалось чуть-чуть, и ты осознаешь причину существования. Мирай глубоко втянул жаркий воздух, ноздри расширились. Прикрыв глаза, он убрал изображение карты и сосредоточился на внутренних ощущениях. Невидимая нить напряглась и потянула в нужном направлении. Рядом, водя ушами бежал пес. Следом бесшумно ступал побратим. Мирай присмотрелся. Знойная дымка пустыни на горизонте приобрела вполне отчётливые очертания. Постепенно пески расступились, выпуская из своих недр невысокие скалы. Буро-оранжевый песчаник внизу вторил цвету пустыне и плавно темнел к вершинам. Возвышающиеся над поверхностью отвесные стены были бы неприступны, если бы не обвалившиеся от времени слои породы. Они создавали вполне удобные ступени, что позволяли подняться наверх.

— Нам туда? — Игнар закинул голову, капюшон скользнул на спину. Солнце обожгло и без того белые жгуты волос со вплетенными в них деревянными бусинами.

— Да, брат, — праведник поднял очки. Раскосые глаза задержались на каменистых выступах. Те выглядели надежно

— Я почему-то не удивлен, — воин усмехнулся, — и почему чистота стремится подняться в горы… Долины ваши укрепленные, теперь этот святой.

— Не подняться, брат, уединиться, — взгляд Мирая тоже скользнул вверх по горным ступеням, — порой чистота требует одиночества.

— Да ну тебя, — Игнар тряхнул головой, бусины с глухим звуком стукнулись друг о друга, — это же скучно.

— Тому, кто познал внутренний мир, скучно уже во внешнем, — праведник усмехнулся и подойдя к скале провел ладонью по шершавой каменистой поверхности.

— Да, ладно… И что там такого может быть интересного внутри, — в глазах воина зажегся азарт, — смотри даже Шорох ухи навострил.

Пес и вправду присел на задние лапы и внимательно слушал хозяев. Острые кончики ушей слегка подрагивали.

— А это у каждого свое, брат, — Мирай потрепал пса по жесткому гребню, ладонь задела металлические шипы на ошейнике, — Господь в сердце безграничен. Мне Он откроет одно, тебе совсем другое.

— И что же Он открыл тебе?

Игнар не часто интересовался у друга, чем он занимается во время медитации. Но атмосфера вокруг располагала к откровенности.

— Вообще-то о таком не принято спрашивать, — легкий смех сорвался с губ праведники, — но у меня нет тайн от тебя. Я пока только ищу связь с Богом. И пытаюсь понять, что же Он от меня хочет. А вот человек, к которому мы идем, он определенно должен слышать Господа в своем сердце.

Мирай поднял посох и, поставив его на первый выступ в виде ступени, уверенно двинулся вверх по естественному подобию лестницы.

Подъем оказался достаточно простым. Молодые натренированные тела легко справились с нагрузкой. Полоса препятствий в их родном монастыре отличалась куда более изощренными формами нагрузки. Мощные лапы Шороха отлично удерживали собаку на каменных выступах. Солнце еще не успело коснуться горизонта, как все трое преодолели последний уровень и выбрались на ровную макушку скалы. Ветер заиграл одежной. Накидка слетела с головы праведника, лучи отразились от выбритой смуглой кожи. Шорох поморщился и принюхавшись посмотрел вперед. В центре площадки стояло полуразрушенное здание. О том, что оно когда-то было Храмом, можно было лишь догадываться. Величественный купол венчал красивые резные колонны. В них угадывались очертания фигур людей и животных. Где-то это были сцены битв. Воины в богатых доспехах верхом на слонах поднимали вверх грозное оружие. В других местах фигуры застыли в причудливом танце, а кое где можно было угадать любовную сцену.

Мирай зачарованно осмотрелся и сделал пару шагов вперед. Накидка зацепилась за что-то острое. Храм окружали застывшие в разных позах статуи. В положении людей не угадывалось логики. Кто-то, грозно хмуря брови, доставал оружие. Клинок такого как раз и поймал край одежды праведника. Кто-то в ужасе закрывал лицо от одному ему известной беды. Кто-то в благоговейном трепете падал на колени. Объединяло их одно — невероятно искусное исполнение. Выточенные из камня лица сочились живыми эмоциями. Одежда развевалась на ветру. Мирай присмотрелся. Удивление застыло на лице праведника. По большей части это было знакомое тряпье и уродливая броня падальщиков. Не диких, что бесхозно ходили по пустыне. А тех, кто вполне организованными группами грабили и пожирали всех, до кого могли добраться. Все они были обращены лицом к одной главной статуе. Она коренным образом разнилась с остальными. В отличии от каменных изваяний, в мужчине можно было разглядеть оттенки цветов. Будто бы вековой слой пыли покрыл живую фигуру. Мужчина застыл в позе лотоса, руки сложены на коленях. Тело обнажено по пояс, грудь украшала лишь странного вида гирлянда. Будто время не дало свежим цветам засохнуть, а заточило их в плен камня. Лицо с прикрытыми глазами светится умиротворением и лишь огромный узел волос на голове кажется живым. Ветер будто играет кончиками тонких длинных, похожих как у побратима, жгутов.

— Я так понимаю, это и есть наш святой, — Игнар подошел к центральной статуе и дотронулся до дредов на макушке, — что-то он не кажется живым, — воин растер на пальцах темную пыль и поднес их к носу, — обычный камень, ничего особенного.

— Да, это он, — Мирай подошел к статуе, от нее исходила мощная энергетика, но жизни в ней праведник не чувствовал, — как жаль, вряд ли теперь он ответит на мои вопросы.

Праведник медленно опустился на колени и склонился в поклоне перед телом, что стало камнем и где совсем недавно обитала великая личность. Лоб коснулся земли, острая каменная крошка впилась в кожу, губы чуть слышно прошептали.

— Прошу одари меня своим благословением, помоги очистить сердце от мирских желаний и увидеть верный путь.

Тело праведника замерло на несколько долгих минут. Разогнув спину Мирай еще какое-то время смотрел в окаменевшее лицо, а затем не поднимаясь скрестил ноги перед собой и перевел взгляд в багровеющее небо. Солнце медленно ползло к горизонту.

— Что ж, заночуем здесь. Развалины исследуем на рассвете, а потом двинем дальше.

— Как скажешь, брат, — Игнар опустился на землю рядом с другом и погладил пристроившегося между ними пса, воин невольно проникся моментом, да и спешить было некуда, — расскажи мне о нем…

— О тут есть, о чем рассказать, — улыбка скользнула на губы праведника, — наш друг книжник проводил сутки напролет в архивах, пытаясь собрать осколки легенды и сложить со сведениями, что он почерпнул, живя в долине, — перед глазам Мирая возникла долговязая фигура товарища, он только сбрил свои непокорные кудри и лысая голова блестела в приглушенном свете лампы, — к сожалению, имени этого человека не сохранилось. Народ запомнил его по делам. Этот великий святой видел фальшь в любом месте. Его внутренняя сила была настолько велика, что стоило ему склониться в поклоне перед теми, в ком он заметил черноту окутавшую душу, тот сразу обращался в камень, — праведник прошелся взглядом по застывшим изваяниям, косые лучи солнца багряными языками пламени заплясали на темной поверхности, глаза полыхнули алыми всполохами, — а души сразу отправлялись на адский суд. Святой бродил по миру, даря истинное знание о Боге и останавливался в разных Храмах. Но со временем, его перестали пускать в места поклонения Господу. Ведь души тех, кто служил Божествам, тоже постепенно темнели. Их мотивы покрывались корыстью, а сердца пропитывались алчностью. За маской лицемерия они могли прятаться долгие годы. Но стоили нашему путнику зайти в Храм и поклониться Божествам, как все становилось ясно. Если служение было осквернено черными помыслами, Божество покрывалось трещинами, или рассыпалось пылью у его ног.

Праведник перевел взгляд за спину окаменевшего изваяния. Там на небольшом возвышении стояло несколько фигур. Правильные формы были покрыты сеткой небольших трещин, несколько крупных пролегло вдоль всего тела. Утонченные лица с трудом проглядывали за толстым слоем пыли. В груди Мирая резко что-то сжалось. Неведомое до этого чувство тоски резко пронзило сердце. До боли захотелось смахнуть пыль и вглядеться в неземные черты Божеств. Праведник поднялся на ноги и, оставив побратима позади, приблизился к величественным статуям. Время искалечило их, но не стерло великолепия, с которым они были вырезаны. Если присмотреться, можно было разглядеть мельчайшие детали. Складки одежды, казалось, шевелятся под легким дуновением ветра, ногти блеснули, отражая лучи заходящего солнца и глаза, они будто следили за каждым движением путников. Праведник подошел ближе и, в попытке стряхнуть пыль, протянул руку к ближайшему изваянию.

— Ничего не выйдет, добрый путник, — Мирай вздрогнул, глубокий голос, прозвучавший за спиной, не принадлежал Игнару, — Боги давно покинули эту обитель.

Рука праведника застыла, так и не коснувшись спрятанного в камень лица.

— Ты говорил, у тебя много вопросов, что ж, можешь задавать — ночь впереди длинная.

Мирай развернулся. Игнар застыл, его руки сжали рукояти оружия. Шорох, напротив, не подавал признаков тревоги. Праведник осторожно вернулся на место. Теперь он чувствовал, как жизнь постепенно возвращается в окаменевшее тело мистика. Медленно, выравнивая ритм, забилось сердце. Воздух, тонкой струйкой вошел в легкие. Зашевелились на ветру волосы. Мирай обошел застывшего как изваяние человека. Изумление скользнуло во взгляде праведника — мистик оказался на удивление юным. Тонкие черты лица юноши застыли неподвижной маской и лишь большие глаза живым блеском выдавали интерес к путникам. Грудь мистика поднялась от большого вздоха, лепестки с цветочной гирлянды мелкой трухой осыпались вниз. Крошечная каменная пыль поднявшись с тела, заиграла огненными искрами в багряных лучах.

— Приветствую тебя, святой человек, — Мирай склонился перед юношей, — скажи, что заставило тебя оставить странствия и остановиться здесь? Разве мир не достоин тех знаний, что ты можешь ему дать?

— Мир может и достоин, — мистик усмехнулся уголками губ, — да вот людей, готовых принять его, остались единицы. Чем бродить в их поисках, я решил остановиться в этом Храме, так больше шансов встретиться, — юноша развернулся и окинул взглядом обветшавшее строение, — в те времена тут еще сохранялось поклонение Господу. Но, как видишь, и оно утратило силу, и Боги ушли из своих изваяний. Я хотел последовать за ними, но мне было велено остаться… Ждать пришлось долго.

— Ты ждал меня? — вопрос замер застывшим в груди праведника воздухом.

— Вас…, я ждал вас, — усмешка мелькнула в глазах юноши, он перевел взгляд на побратима, — как поживает Хранитель твоего рода, юный воин?

От неожиданности Игнар тряхнул волосами, горячий воздух пустыни тут же наполнился глухим перезвоном. На этот раз улыбка коснулась губ юноши.

— Красиво, я давно не слышал ничего кроме песни ветров.

— Ты знаешь Хрона? — Игнар облизал сухие губы, глаза с жадностью впились в юное лицо собеседника.

— Я знал того, кто стал Хроном, — юноша по-прежнему улыбался, — великий был человек. Верь ему, он останется с тобой до конца.

— До какого конца? — воин приподнялся и подался вперед.

— До самого, юный воин, до самого конца…, — взгляд мистика скользнул в сторону и вновь застыл на Мирае, — у тебя были еще вопросы.

— Да, — праведник втянул в себя воздух, жар уже не обжигал, — книга, в которой заложено высшее знание она существует?

— Да, я чувствую ее присутствие в этом мире, — глаза юноши закатились вверх, — зачем она тебе?

— Я хочу спасти мир!

Мирай вскочил на ноги, грудь зашлась от волнения.

— От чего, мой друг, ты хочешь его спасти, — грусть легкой пленкой затянула глаза мистика, — мир, как и любая материя, умрет в свое время, не раньше и не позже.

— Но ведь возможно поменять его судьбу, — глаза праведника горели, отражая внутренний огонь, — зачем столько страданий?

— Судьба — это череда причин и следствий, мой друг, — голова юноши качнулась, — и тебе это хорошо известно, каждый пожинает плоды своих прошлых поступков.

На мгновение Мирай задумался. Эту истину он знал, как знал и то, что человек не только пожинает плоды, но и творит новые своими нынешними поступками. А значит и на судьбу можно повлиять. Вряд ли великий мистик прошлого не знает об этом. Понимание отразилось огоньками в глубине раскосых глаз праведника. Юноша испытывает его. Мирай собрался было ответить, но побратим опередил его:

— Если все так сложно, мы можем просто убить всех отморозков, — Игнар откинулся назад и, оперевшись на руки, посмотрел на обоих праведников.

— Я не сомневаюсь в твоих возможностях, юный воин, — мистик не разделил восторга парня, голова юноши качнулась, — но даже если ты убьешь всех грешников вселенной, на их место придут новые.

Вопрос застыл в голубых глазах побратима. Не давая брату возможность раскрыть тему Мирай сжал плечо воина.

— Человек может поменять свою судьбу лишь обратившись к Богу, — твердый взгляд праведника застыл на юном лице мистика.

Мирай был уверен в ответе. Однако юноша изящным движением приподнял брови вверх и уточнил:

— А что если человек не хочет слышать о Боге? Ты что же, заставишь слушать о Нем насильно?

— Нет, — голова праведника качнулась, — основа отношений с Богом — это любовь, в ней нет места насилию, — скулы праведника затвердели, глаза налились решимостью, — надеюсь, в книге, что я ищу, есть ответ как вернуть эту любовь в мир.

— Господь любит каждое свое дитя, Его любовь никуда не делась, — грусть стянула лицо мистика, мигом обнажив тысячи прожитых лет, — а вот мир отвернулся от Него. Что ж… прими мой дар. Отныне ты сможешь увидеть свет в душе человека… или вещи, если та является священной. Это поможет тебе в поисках.

Юноша поднялся на ноги, его силуэт застыл на темнеющем небе. Легкий ветер подхватил каменную крошку, и та огненной пылью осела на соседних изваяниях. Бросив последний взгляд на мир, в котором он пробыл слишком долго, мистик начал склоняться перед праведником. Игнар вскочил на ноги, острие клинка уперлось в обнаженную грудь.

— Эй, — воин застыл, не дав юноше закончить поклон, — что ты задумал?

— Оставь, брат, — Мирай без страха смотрел на мистика, — так надо…

— А если и ты станешь камнем, — возмущение сорвалось с губ побратима, — ты об этом подумал?

— Да, я подумал об этом, — Мирай усмехнулся, — если сердце мое не чисто, то нет мне пути дальше. Отойди, брат, или ты не веришь в меня?

— Верю, — тепло на миг растопило холод в глазах Игнара, воин опустил клинки и отступил на шаг, — всегда верил.

— Хороший у тебя друг, — широкая улыбка озарила лицо юноши, — держитесь вместе, — замолчав на мгновение мистик закрыл глаза, и неожиданно сказал, — запевай, праведник, свою песнь.

— А разве она тебе нужна?

Не найдя слов, Мирай замер, выручила, как обычно, простота побратима.

— Нет, — юноша качнул головой, — она лишь напоминает мне о друге.

Колени мистика коснулись земли. Прежде чем склониться дальше, он пристально глянул на побратимов. Кивок головы в сторону и Игнар отошел за спину мистика.

— А песнь, она понадобиться не мне… сегодня ночью будет много смертей, — и юноша склонил голову.

Воздух застыл в немой тишине. Игнар не мог отвести глаз от побратима. Он ловил каждое мимолетное движение друга. Казалось, будто его собственное тело окаменело от страха за Мирая. Воин заставил себя расслабиться и впустил теплый воздух в легкие. Спокойное биение сердца друга и его тихое дыхание говорило, что с ним все в порядке. А вот вокруг начало твориться что-то невообразимое. Стоило лбу мистика коснутся земли, как его тело начало рассыпаться в мелкую пыль. Закружившись в воздухе, она светящимся покрывалом накрыла руины Храма и застывшие в сгустившихся сумерках изваяния.

Праведник поднял глаза к небу, отблески алых молний отразились в темных глазах. И без того мрачное небо заволокли тяжелые тучи. Мир, скорбя об уходе святого, разразился невиданной бурей. Налетевший ветер, сравнивая барханы с землей, поднял песок вверх. Пустыня ожила. Тяжелый воздух наполнился протяжным воем и холодящим душу скрежетом. Проснулись твари скрывающиеся в недрах пустыни. С уходом святого, ушла и сила, что давала умиротворение этому месту. Сегодня злоба вылезет наружу, а безумие войдет в распахнутые двери окутанных черными желаниями сердец. Распределяя вес тела, Мирай слегка качнулся назад. Горячие бока Шороха прижались к бедрам, друг стал за спиной. Буйство стихии нарастало. Когда оно достигла своего пика, в груди Мирая разлилось чужое тепло. Душа мистика, оставив ему дар, покинула этот мир. Праведник прикрыл глаза, перед внутренним взором встали слова песни. Но подсказки были не нужны. Ей он провожал мертвых в последний путь. А таковых было много и текст прочно сидел голове.

Вновь стоишь за чертой,

стужа веки закрыла.

Вновь очнулся собой,

тело к чертям остыло.

Сердце полное грязи

душу в клетку сковало.

И лишившись всех связей,

Смотришь смерти в оскалы…

…

Там… на том берегу,

Там в обители чистой

Там… увидеть смогу,

Тех, кто памятью дышит.

Там… не тленно начало,

Там… не виден конец.

Там… стоит у причала

Жизни нашей венец.

Ветер рваными клочьями добрался до вершины. Внезапно по каменным статуям, зданию Храма и изваяниям Богов пробежали глубокие трещины. Они раскололи камень на мелкие куски. Огромной тучей те поднялись в воздух и закружились в диком танце. Тепло в груди праведника стало обжигать, нарастающий жар прорвался в вены и растекся по телу. Внутри все горело, снаружи кожу обдал незнакомый леденящий холод. Лицо Мирая, казалось покрылось коркой, с трудом разлепив губы, праведник продолжил петь:

За фальшивой улыбкой

Пороки больше не спрячешь.

Нет, не будет попыток,

Ты теперь настоящий.

Звон грехов на весах,

Чаша жизни качнулась.

Вечность застыла в глазах

Она к тебе повернулась.

…

Там… на том берегу,

Там… свобода бесценна.

Там… огонь разожгу,

Душу вырву из плена.

Там… нет мрака и тени

Там… предание дышит.

Там… отринут сомнения

Те, кто сердце услышат.

Небо потемнело до черноты. Яркие багряные всполохи прорезали сгустившиеся тучи. Неистовый ветер хватал и закручивал в смерчи все на своем пути. Пространство на многие километры вокруг заполнили поднятые вверх остатки хлама и костей, мертвая и живая плоть смешались воедино. Рев боли, вырвавшийся из множества глоток, резанул барабанные перепонки. Три фигуры застыли прижавшись друг к другу. Побратим мощным телом накрыл друга. Тот уже не осознавал происходящего, лишь губы продолжали неистово выводить напев знакомой песни.

Секунды станут в столетья

Крик осядет на стенах.

Время огненной плетью

Расплатой вывернет вены.

Плату примешь смиренно,

Смерть отбросит хлысты.

Душу вырвать из плена

Шанс получишь и ты.

…

Там… на том берегу,

Там… сомнения смыты,

Там… услышать смогу

Тех, кто мной не забыты

Там… себя ты яви.

Сделать нужно не много.

Только лишь назови

Имя забытое Бога…

Заглушая адские вопли громыхнул гром, с неба посыпались камни. Смешавшись с осколками со скалы, они устремились вниз. Круша все на своем пути, они вминали в мягкий податливый песок все, что попадалось под их остроконечные края. Барханы с легкостью пожирали грязь этого мира. Мирай упал на колени, слова молитвы сорвались с губ. Душ, что покидали тела, становилось все больше. Смерть, готовая собрать дань пустыни, протянула за добычей мощные руки. Но на ладони упал дар праведника — чистота его помыслов. Молясь, он вновь и вновь открывал падшим душам путь наверх. Своей праведностью он выкупал каждую у смерти. Границы пространства стерлись. Явь ушла в непроявленное. Осталось лишь боль, что Мирай брал на себя. Почувствовав тепло, праведник поднял глаза. Игнар по-прежнему прикрывал его своим телом. Мирай пристальней всмотрелся в грудь друга. Там, в районе сердца, опутанная тонкими нитями темных желаний светилась душа побратима. Усмешка коснулась губ — мистик не обманул.

…

Грохот вывел Анишу из забытья. Уши, привыкшие за долгое время к тишине заныли. Главарь падальщиков вместо с большей частью банды ушел в рейд — так поведал ей смотритель. И на какое-то время ее оставили в покое. Слух опять резанули раскаты грома, стены завибрировали. Аниша подняла глаза к потолку, в них застыло удивление.

Дикие грозы случались очень редко. Последнюю она наблюдала, когда была жива семья. В тот раз непогода набежала внезапно. Впрочем, как всегда. Забравшись на крышу, девочка спряталась под крылом у отца и смотрела как черные тучи заволокли небо и на землю обрушился камнепад.

— Темные времена все ближе, — послышался хриплый голос над головой, — еще одна светлая душа покинула этот мир, лишив его своей защиты.

— Разве может быть темнее, чем сейчас, — недоверие скользнуло в тоне старшего брата.

— Может сын, — вздох отца прошелся по светлой макушке девочки, — вот когда с неба хлынет кровь, а землю поглотит огонь, тогда кроме молитвы никакого оружия не останется.

Крики боли прорезались сквозь воспоминания. Дрожь прошла по телу девушки — это было не буйство природы. Кричали совсем близко, прямо в бункере. Вопли все нарастали, звон цепей и тяжелые удары не могли заглушить их. Черная пелена накрыла сознание девушки, агония чужих смертей била в самую душу. Вжавшись в стену, девушка прижала ладони к ушам, но от этого стало только хуже. Крики разбивались прямо в голове. Уже находясь на грани реальности, Аниша вдруг почувствовала облегчение. Будто что-то светлое заполнило собой пространство, забирая боль и даря надежду. Решимость проснулась в груди девушки. Она поднялась на ноги и натянула цепи. Оковы больно впились в израненные запястья. Пленница изрядно похудела за последнее время, проснулась надежда, что руки выскользнут из ненавистных креплений. Челюсти девушки сжались, она потянула тонкую кисть сквозь металлическое кольцо. От натуги на лбу девушки выступили бусинки пота. Рана на руке треснула и ладонь соскользнула со ставших влажными наручников. Ноги подкосились, Аниша бессильно упала на грязный матрас.

В замочной скважине послышался скрежет. Страх опять сковал тело девушки. Дверь распахнулась, в проеме показалась скрюченная фигура смотрителя. Капли свежей крови застыли на одежде мужчины. Анита вздрогнула — кровь была алая, значит резали чистокровных. Смотритель откинул в сторону окровавленный нож и шагнул к пленнице. Потемневшие глаза полыхали безумием. Взгляд застыл на тоненькой струйке, что струилась из свежей раны на руке Аниши.