Игра за линией поля

Джули Дейс, 2022

Трэвис – одно имя заставляет мой желудок скрутиться крепким морским узлом. Звезда школьной футбольной команды. Любимчик моих родителей. Желанный женский трофей. Мой первый опыт. Я искренне радовалась, что нас поделили по разным сторонам страны.Так я ещё никогда не ошибалась.Трэвис остаётся звездой, сменилось лишь место.Теперь он чертов мистер Популярность университетской футбольной команды. И мы снова должны столкнуться. Мы ходим по одним и тем же коридорам. Сидим в одной аудитории. Обедаем в одном помещении. Выполняем одинаковые работы. Отныне мы ближе, чем раньше. Кажется, я готова дышать напалмом, чтобы не мучиться, потому что он снова готов ворваться в мою жизнь и напомнить обо всех совершенных ошибках.

Глава 3. Одри

— Чтоб я сдохла… — ошарашено шепчу себе под нос, когда вижу Митча. Митча на другом конце длинной барной стойки с микрофоном в руках.

Коктейль едва не брызжет через нос, вовремя срабатывает реакция, и я распыляю его во все стороны. В это время парень плавно движется по барной стойке прямо ко мне со словами куплета:

— Ну же, детка, подойди, посмотри в мои глаза. Не нужно рассуждать, я — твой правильный ответ.

Я закрываю рот свободной ладонью, чтобы за это время не успела залететь какая-нибудь мелкая живность, и ошарашено пялюсь на Митча.

Он останавливается и присаживается на корточки рядом. Парень нависает надо мной. Его лицо напротив моего, жар тела окутывает моё, торжественная улыбка, с которой поёт, вынуждает фыркнуть от смеха и расхохотаться так, что слёзы бегут по щекам. Он вытягивает бокал из моих рук, ставит его на бар, спрыгивает на пол и протягивает ладонь. И я без раздумий принимаю приглашение.

Держа высоко наши руки, он проводит меня в самый центр, закружив под импровизированным мостиком, и очаровательно улыбается, продолжая петь. Его рука привлекает к себе, ползёт по талии, обнимает в области живота и прижимает к груди. Мы находим единый ритм и смеясь, делим микрофон, продолжая петь под свист толпы, которая тоже забылась и растворялась в музыкальных вибрациях.

Без сомнений, он достал мой номер.

Песня завершается под громкие овации публики. Митч отклоняется от меня лишь на секунду, возвращая микрофон ди-джею, который тут же перехватывает внимание толпы словами:

— А теперь музыка для взрослых мальчиков и девочек!

Ладонь, от которой исходит тепло, ложится на поясницу, касание не приносит неловкость или неприятные ощущения, наоборот, переживаю такие эмоции, будто вскарабкалась на пик Эвереста. Сердце стучит от радости, бабочки в животе, такие забытые, почти умершие, просыпаются. Всё благодаря ему.

Митч заставил меня улыбаться так широко, что скулы болят, всего лишь спев дурацкую песню, разве можно остаться равнодушной? Сомневаюсь.

Чем можно купить девушку? Одной улыбки мало, а вот когда дело касается слёз в три ручья от смеха — другой разговор.

Он перехватывает официантку и что-то говорит ей на ухо, уже через пару шагов мы останавливаемся около столика с шестью парнями. То есть, сегодня я буду в кругу семерых парней. СЕМЕРЫХ.

Боже, мама, я умерла.

Боже, папа, да храни твои нервы.

Боже, да здравствует грёбаный рай!

Очень хочется набрать номер Ви, предложить присоединиться, но кроме того, что она ещё не прилетела, лучшая подруга стала предателем. Бросила меня одну в свободное плавание, потеряв голову и напрочь лишившись интереса к другим парням. Свободная и занятая подруга — хуже дуэта не придумать.

Я окидываю взглядом присутствующих и немного меняю ранее сказанное: семерых симпатичных парней. Чертовски симпатичных. Кстати, парочка из них — сногсшибательно привлекательные близнецы с небесно-голубыми глазами. Гены, создавшие сочетание золотистых волос; глаз, цветом чистейшего неба; точёных черт лица с острыми скулами, покрытыми лёгкой щетиной; должны были уйти в отрыв на неизвестное количество времени, чтобы отпраздновать собственное творение.

Ох, Иисус, ты балуешь меня, как никогда ранее.

Шесть пар глаз обращается к нам, вот тогда-то испытываю неловкость. К ним присоединяются седьмые, под этим взглядом готова растечься лужицей, ощущая спокойствие, уют, защиту. И если в голубизне глаз близнецов кроется множество айсбергов, то в тёплых карие Митча лишь слабый, ласкающий кожу ветерок. Такой ветер бывает только на берегу океана в солнечные дни. Мой корабль мог пойти ко дну, если бы тело имело свойство краснеть.

Парень, занимающий ближайший к нам край дивана, растягивает губы в усмешке и шутливо бьёт Митча в предплечье.

— Ну, ты и засранец, — его синие как Марианская впадина глаза, останавливаются на мне: — У нас мужской вечер, но всегда можно сделать одно красивое исключение.

Я посылаю ему взаимную улыбку.

— Можешь называть меня бро, братишка, братан, чувак, чувачела, друг, друган, приятель, кореш и всё в этом духе.

— Фу, никогда не назову своего другана красивым исключением.

Я бросаю взгляд на Митча, который начинает расталкивать парней, освобождая место для нас и, посмеиваясь, комментирует:

— Ты и не так называл, когда укладывал твою пьяную задницу в кровать.

— О, да ладно, чувак! Всего один раз было!

Митч снова касается моей поясницы и подталкивает в центр. Я буду окружена мужскими телами на U-образном диване, и чтобы припудрить носик, должна проползать под столом. Но это явно не заботит, потому что проскальзываю к освобождённому месту, пока Митч позади припоминает грешки друга:

— Ты кричал, что тебя похищают и звал на помощь маму. Даже пятилетки так не ноют.

Парни разражаются гоготом, и я тоже смеюсь, замечая, что незнакомец закатывает глаза, тем самым, подтверждает сказанное.

— Я сегодня не пью, — он тут же накатывает шот и широко улыбается. — Много.

— Представь свою ненаглядную, — просят парни.

Я кошусь на Митча, который протягивает что-то вроде «э-э-э» и стучит указательным пальцем по подбородку. В конце концов, он говорит:

— Принцесса.

И в один голос с ним это делаю я:

— Он не знает моё имя.

Парни подшучивают над Митчем, и я тут же бросаюсь защищать его честь и достоинство:

— Он был настойчивым, а меня трудно сломить, — перевожу взгляд на Митча и искренне улыбаюсь ему: — Как видите, у него получилось. Одри, меня зовут Одри.

— Мне больше нравится принцесса, — жмёт плечом один из безымянных близнецов. Он подмигивает мне, но при всей игривости мимики, не улавливаю кокетливые волны: — Оден.

— Джон, — кивает его полная внешняя копия.

Я ёрзаю по кожаному диванчику и переглядываюсь между парнями.

— Думала, вам дадут что-то похожее, вы же, чёрт возьми, одинаковые.

Прищурившись, я решаюсь развлечься.

— А вы везде одинаковые?

Парни начинают хохотать.

— Мы никогда не задумывались об этом, принцесса, — сквозь заливистый смех, отвечает Джон. Он прижимает ладонь к животу и добавляет: — Чёрт, ты вольёшься. Согласен называть тебя приятелем.

Парень подставляет громоздкий кулак, и я салютую по нему своим.

— Ты неподражаема, — соглашается с ним Оден.

Я жму плечом и признаюсь.

— Общение с засранцами и не такому научит.

Официантка, которую Митч несколько минут назад остановил по пути к столику, ставит передо мной новую порцию коктейля. Я благодарю её кивком, а взгляд девушки задерживается на парне, имя которого ещё не узнала.

Зелёные глаза блестят так, как будто он уже нашкодил и только ждёт, как поймают и отлупят по заднице. Я таких знаю. Такие любят внимание, когда их превозносят до уровня божества; они снисходительно смотрят на других, обожают, когда их желают, даже если это будет потушенная об лоб сигарета, главное, что ещё недавно она была выкурена его пухлыми, покрасневшими, как то самое яблоко из райского сада, губами. С такими опасно связываться, они загубят тебя и всё живое вокруг. Они хотят, чтобы их любили, холили, лелеяли, но не готовы ответить взаимностью.

Но я признаю ошибку, как только парень открывает рот.

— Тогда я выбираю бро.

— Ты выглядишь, как я-разобью-тебе-сердце-но-ты-только-и-мечтаешь-об-этом.

Он обольстительно улыбается.

— Внешность обманчива, — он поднимает стакан с жидкостью, цветом виски, и проглатывает содержимое одним махом, так и не поморщившись: — Саймон.

Шок отражается на моём лице, и парень объясняется, указав на пустой стакан.

— Это сок.

Я, недоверчиво прищурившись, забираю его стакан и нюхаю.

Моя вторая ошибка. Он действительно выпил сок.

— Ладно, ты умеешь удивлять.

— Чед, — представляет парень, назвавший Митча засранцем, как только мы подошли. — Я выбираю чувак. Мне нравятся чуваки.

Я посылаю ему свою самую лучшую из улыбок.

— Звучит двояко, но мы же в современном толерантном обществе, принимающем все замашки.

— Я не гей, — он посмеивается. — Мне нравятся чуваки с грудью и киской.

— В Таиланде таких много, — поддразниваю я. — Мальчишник смотрел? Помнишь красотку, которая спустила Стю в задницу?

Парень кривится, а сидящие по обе стороны Оден и Саймон, пихнув Чеда, закатываются громким гоготом.

— Твою мать, я люблю тебя! — заявляет Саймон.

— Я твой бро, звучит мерзко.

— Чёрт, почему я к тебе не подкатил? — улыбается Джон, встретив средний палец и насмешку Митча:

— Потому что ты тормоз.

Следом он представляет двух парней, которые предпочитали помалкивать или смеяться до той поры, пока дело не доходит до них.

— Майкл и Нейт.

Клянусь, ещё никогда не встречала блондинов, точней, встречала, но не с таким светлым цветом волос, если, конечно, они не крашеные. Оттенок его глаз можно описать с трудом. Они серые, голубые, синие, но спустя мгновение прихожу к одному мнению: бирюзовые. Такие краски можно увидеть лишь на островах, берег которых омывает океан. Абсолютно невероятные. Практически невозможные. Совершенно невообразимые. Их обрамляют такие же белые ресницы. Такую неординарную внешность ещё поискать нужно. Ему прямой путь в моделинг, хоть и без идеально подтянутой формы. Парень не массивный, но и не болезненно худой.

— Остановлюсь на Одри, — обнажая вежливую полуулыбку, кивает Майкл.

— А мне понравилось принцесса, — говорит его сосед с именем Нейт.

Тёмно-карие глаза, в глубине которых тонет зрачок, тлеет что-то похожее на уголёк, который может устроить стихийное бедствие. Он запускает пятерню в длинные каштановые волосы и пробегается по ним, они тут же рассыпаются назад, едва касаясь плеч. Никогда не любила подобную длину у парней, но Нейт заставляет передумать.

На его руках играют мышцы, когда парень обхватывает бокал и делает глоток, смею предположить, пиво.

— У вас тут тусовка моделей? — оглядываюсь я, Джон, занимающий место по левую руку, безусловно, обольстительно подмигивает. — Где ваша страшная подружка?

— Хотелось бы сказать, что мой брат наша ЖУПА¹, но это во вред себе, — шутит Оден.

Я поднимаю бокал и делаю глоток, понимая, что в коктейле нет алкоголя, но, честно говоря, это ещё раз заставляет проникнуться к Митчу доверием и симпатией.

— Спасибо, что без горьких добавок, — тихо благодарю я.

Его взгляд встречается с моим, даря новое ощущение безопасности. Рядом с ним ощущаю себя как за каменной стеной. Несмотря на оживших бабочек, пульс остаётся в пределах нормы. С ним спокойно, он как браня. Знаю, слишком рано говорить такие громкие слова, но это именно то, что дарит его компания: уверенность.

Он жмёт плечом.

— Подумал, что ты вообще можешь не пить или не переносишь алкоголь.

— Как предусмотрительно, — по-доброму дразню его.

Я поворачиваюсь к Джону.

— И как часто он поёт незнакомым девушкам?

— Вообще-то ты первая, ради кого он страдает подобной хернёй, — посмеивается Джон и тут же запрокидывает голову назад, проглатывая новую порцию спиртного.

Рюмка из-под шота издаёт звон, когда он ставит её на стол, а я улыбаюсь и перевожу взгляд на Митча, который стукается кулаком с Оденом и звонко над чем-то смеётся.

Странно, что в кругу малознакомых парней чувствую себя как рыба в воде. Настолько своей в доску, будто мы знакомы не меньше сотни десятков лет. Если BabyCorn² действительно существует, то это многое объясняет. Мы определённо точно были чокнутой компанией там, возможно, делили одну соску.

Я полностью расслабляюсь и внедряюсь в общество, где успела стать чуваком, бро, приятелем, принцессой и остаться собой. На мгновение чувствую себя сутенёршей, когда ловлю женские взгляды. Они все заинтересованы в парнях, но я — их помеха зайти чуть дальше. Ох, это чертовски уморительно наблюдать. Парни на самом деле обращаются со мной как с принцессой, как с дорогим хрусталём, который достают лишь по праздникам и особым случаям. Они шутят, но их шутки не оскорбляют, не задевают, не дискредитируют. Я искренне веселюсь, делаю совместную фотку, где улыбаюсь камере, а они наигранно смотрят на меня, как на восьмое чудо света. Мы дурачимся и танцуем под Дрейка и схожий репертуар. Я упиваюсь сладкими коктейлями так, что кажется, словно каждый был с щепоткой алкоголя.

В конце концов, из бара мы вываливаемся ввосьмером, так и не подхватив каких-нибудь девчонок.

Я уже хочу попрощаться и направиться в сторону кампуса, как мою руку перехватывает Митч и останавливает.

— Ты не пойдёшь одна, Одри, — твёрдо произносит он, из-за чего «спасибо, я сама» будет жалким брюзжанием. К нему подключаются близнецы Джон и Оден, в унисон друг другу подтверждая:

— Согласен.

Они переглядываются и ударяются кулаками.

Саймон открывает заднюю дверь высокого и массивного джипа, кивая головой, тем самым, предлагая мне занять место:

— Ну же, бро, мы заслужили доверия. Если не довезём, то проводим пешком прямо до кровати. Все мы, а если довезём, то у тебя есть возможность избавиться от нас намного раньше.

Я издаю смешок.

— Я живу в кампусе, вас не пустят.

— Поверь, нас никто не остановит, — заверяет Нейт. — Мы и сказку на ночь прочитаем, ты какие предпочитаешь?

— С лысым из бразерс.

Парни заливаются хохотом. Сердце ёкает, потому что за короткое время знакомства, я действительно прониклась к ним доверием. Они были добры, приветливы и мягкие по отношению меня. Дьявол, да у меня даже наша общая фотография имеется! Лучшая, чёрт возьми, фотография!

— Ладно, но окна будут закрыты, — сокрушаюсь я, проскальзывая в салон машины. — Не хочу, чтобы кто-то видел меня в кругу семерых парней.

— Кто бы мог подумать, — проказничает Джон. — Тебя заботит чьё-то мнение.

Я наигранно закатываю глаза.

— Ну, знаешь, не все применяют мозги по назначению, а я не хочу, чтобы в первый день в мою сторону тыкали пальцами и говорили, что я участвовала в групповухе сразу с семью парнями на парковке кампуса. Давайте начнём хотя бы с четверых?

Я окидываю их быстрым взглядом.

— Вас же четверо в машине? Или вы приехали сюда всемером на коленях друг друга?

Чед кладёт ладонь на сердце.

— Обижаешь, я только по тайским девкам.

Глава

4

. Трэвис

— Проклятие, ты действуешь мне на нервы, — выдохнув, принимаю смятый клочок бумаги из рук Уилла и, прищурившись, целюсь в урну.

Придурок довольно ухмыляется, упав на спинку дивана и раскинув руки по обе стороны, потому что только что отыграл парочку баксов.

— Косорукость — это не приговор.

Я бросаю на него раздражённый взгляд.

— И что, по-твоему, приговор?

— Маленький член.

— Сразу видно, что ты нихрена не слышал про чудеса лигаментотомии, — говорит Рэй, развалившись в кресле-мешке в позе владельца нефтяной компании.

Я улыбаюсь.

— Но ты-то уточнил и узнал обо всех тонкостях.

В следующую секунду в меня устремляется пустая банка колы, но со свистом пролетает мимо. Ловко уворачиваюсь и смеюсь, а ещё через мгновение, клочок бумаги испаряется из рук. Его перехватывает Максвелл и, повернувшись спиной, делает успешный бросок. Шарик попадает в цель.

Он огибает диван и падает рядом, протянув ладонь и пошевелив пальцами.

— Трёхочковый, с тебя три бакса.

Трёхочковый — так мы называем бросок спиной, оставаясь за диваном. Баскетбольные правила тут не действуют, у нас свои. Во-первых, на деньги. Во-вторых, почувствовать превосходство. В-третьих, от нечего делать.

— Пошёл ты, тебя не было в игре.

— Опять ноешь, Кросс, — веселится Уилл. — Может, потому что тебе тоже нужна… как её там?

— Лигаментотомия, — подсказывает Рэй, поиграв бровями.

— Мы мылись в одном душе несколько лет, — учтиво напоминаю ему. — Снимай штаны, освежим память.

— Нет, так это не работает, — Рэй разводит руками. — Если и измерять, то только в боевой готовности.

Максвелл рядом брезгливо кривится и фыркает.

— Вы не будете измерять свои причиндалы в боевой и не боевой готовности в нашей гостиной. Уединитесь где-нибудь, можете даже сразиться на мечах.

Рэй протягивает руку и сжимает колено Коди, смотря на него с деланым сожалением.

— Понимаю, это задевает за больное, но мы только что пришли к выводу, что это не приговор. Главное качество, а не количество. Работоспособность, продолжительность, манёвренность. В конце концов, ты всегда можешь задействовать пальцы. А если ещё и первый, то ей просто не с кем сравнивать. Считай, уже у руля…

Я разражаюсь гоготом, как и Уилл, а в Рэя летит пульт до того, как он договорит. Гарантирую, Максвелл ещё миллион раз пожалеет о выдвинутом предложении.

Попасть в университеты одного штата — это ли не чудо? Мне и Рэю повезло больше, потому что вдвоём в Нью-Йоркском, Коди поступил в грёбаный Колумбийский и скоро об этом очень пожалеет, если перечислять минусы и плюсы, Уилл не нарадуется Бостонскому колледжу. Итого: Максвелл на факультете бизнеса; я начну осваивать телекоммуникации; Рэй предпочёл археологию (до сих пор сомневаюсь, что в тот момент он был трезв и адекватен); Уилл выбрал сценарное мастерство (и это тоже охренеть, как странно). Из нас так себе помощники друг другу. Но кое-что всё же объединяет: один дом. Дом, который во владениях отца Коди, и который он может использовать на протяжении работы в лидирующей строительной компании бессчётное количество времени. Никто из нас не ожидал подобного предложения со стороны Максвелла, мы или его девушка? Мы, но после того, как она отклонила предложение. Да и к чёрту, мы не гордые. Виктория часто отсутствует в городе и, таким образом, дом будет практически пуст, а её обучение в режиме нон-стоп перелёт—сьёмки—перелёт—учёба—перелёт и так до бесконечности, напоминает страшный сон. Девчонка втянулась и осваивает актёрскую жизнь, пятьдесят процентов её присутствия равны пятидесяти отсутствия. Отношения по половинке? Да это про них. Отношения на расстоянии? Тоже про них. Отношения «Хатико»? И это туда же.

Подобные мысли заставляют проследовать за Коди, когда он уходит рыться в холодильнике.

Я стягиваю с полки коробку сока и с минуту изучаю его лицо, пока он ставит кастрюлю на плиту и достаёт из ящика пачку спагетти.

— Как давно вы виделись? — спрашиваю я, опираясь поясницей на гранённую поверхность темно-серого, почти чёрного, кухонного гарнитура со всеми новейшими прибамбасами и заковырками. Прямо-таки мечта любого шеф-повара.

Коди не поднимает глаза, приступив к жарке бекона, но отвечает:

— На прошлой неделе.

— Ты видел свою девушку на прошлой неделе?

— Да.

— Ты же понимаешь, к чему это приведёт?

Он наконец-то отрывается от сковороды.

— К чему? — в голубых глазах светится предостережение, но я не буду собой, если не начну выстреливать в лоб.

— Вы не виделись неделю, это называют отношениями?

— У них плотный съёмочный график.

— И?

— И надо подождать ещё две, чтобы всё наладилось, — спокойно отвечает он, вновь взявшись за готовку. Что ж, ещё один плюс: из нас четверых Максвелл умеет управлять ножом и готовить что-то съедобное.

— Она не может выделить тебе пару минут?

Коди напрягается, я вижу это по играющим мышцам тела. Его брови встречаются на переносице, как будто он сам не верит собственным убеждениям.

— Она может выделить мне пару минут, — натянуто произносит приятель.

— Тогда в чём проблема?

Вспышка в его глазах не предвещает ничего солидного. На шее начинают играть жевалки, стоит только заикнуться про Викторию.

Упомянуть о ней то же самое, что подписать смертный приговор. Он оборачивается в сторожевого пса и показывает острые зубы. Ничто не способно вывести его так, как нездоровый интерес к ней. К ним. И так с того самого дня, как у них что-то там закрутилось, он чётко и по факту излагал и отстаивал всё, что касается их. Ничто не заставит его поменять мнение, разве что сама Виктория. Можно даже поаплодировать стоя подобной щенячьей верности.

— В том, что съёмки в Калифорнии, Кросс. Вот в чём проблема. Если ты собрался подкидывать идеи для ревности или будущей ссоры, то не утруждайся. Не получится. Я доверяю ей, она доверяет мне. Всё просто.

— Ты ворвался в студенческую жизнь с отношениями. Говённое решение.

Коди легко перестраивается, теперь на его лице появляется тень улыбки. Чертовски довольной улыбки, словно он уже обыграл меня в моей же игре.

— Конечно, ведь намного лучше кинуть девушку, которую любишь, в которой уверен. Обязательно нужно потратить время на мимолётных, чтобы погулять, а потом осознать ошибку или понять, что пир завершён, можно обратно. Попытаться вернуться, но… ох и ах, местечко под солнышком уже занято тем, кто понял это раньше. Она не будет ждать тебя, Трэв.

Я дёргаю бровью.

— И к чему это? Не припоминаю, чтобы кого-то потерял.

— Продолжай повторять это, может быть, однажды получится убедить себя. Меня ты до сих пор не убедил.

— Максвелл, иногда страшно находиться с тобой на одном квадрате, вдруг воткнёшь карандаш в сонную артерию. Я не всегда понимаю твои стилистические обороты.

Он бросает взгляд через плечо, полагаю, чтобы убедиться, что Уилл и Рэй сосредоточены на игровой приставке и создании дыр в диване, после вновь возвращает ко мне.

— Обожаю вот это, — он расправляет плечи и насмешливо произносит: — Твоё отрицание очевидного.

— Очевидного только для тебя.

— Вики говорила, что она с кем-то познакомилась. Сечёшь, чем пахнет?

— Психотерапевтом для тебя и твоей шизы?

— Или волосами, которые ты будешь рвать на заднице.

— На твоей?

— На своей. Знаешь, когда ты реально что-то поймёшь? Поймёшь, что что-то чувствуешь?

Коди не ждёт моего согласия. Он продолжает:

— Когда она приведёт кого-то на один из совместных ужинов. Когда будет смеяться над его шутками. Когда ты будешь видеть, как она смотрит на него с влюблённым блеском в глазах. Когда будешь наблюдать за их обжиманием, тисканьем. Когда будет краснеть, пока он что-то шепчет ей на ухо. Кто знает, куда это приведёт?

Я хлопаю его по плечу и смеюсь.

— Хорошая попытка, я почти расплакался. Можешь повторить всё Уиллу? Он запишет и сделает вставку в сценарий очередной мелодрамы.

Коди ничего не отвечает, возвращая внимание к готовке. Я прилагаю титанические усилия, чтобы не начать оспаривать всё ныне сказанное им. Больше всего на свете ненавижу принимать его правоту. Жить с чувством, что он способен влезть мне в голову и под кожу, каким-то волшебным образом вытягивая на поверхность то, что спрятал в самый дальний уголок.

Одри, будь я проклят, Брукс.

Между нами ничего нет. Но всё в порядке было до тех пор, пока мы не переступили запретную линию. Пересекли точку невозврата. До тех пор, пока не поддались искушению, потеряли бдительность. До тех пор, пока не дошли до помутнения рассудка.

Говорят, всегда помнишь своего первого, на то он и есть «первый». Я был у неё первый. Она была у меня первой. Это была глупая ни к чему не обязывающая и ничего не обещающая «дружеская помощь», кроме того, до тупости смешная помощь. Только после такого секса понимаешь, что для успеха требуется опытный партнёр, а не такой же профан. Странно, ведь получилось. Помощь, которая всё разрушила, да и друзьями мы никогда не были, всего лишь условности. Родители пытались нас сдружить и, наверно, в какой-то степени свести. Я никогда не питал к Одри глубокие чувства, хотя она всегда относилась ко мне доброжелательно. Её приветливость была ровно до фразы: «Это ничего не значит». С тех самых пор я копал себе могилу. С того дня исчезла дружелюбная Одри. Появилась новая. Та, в чьих глазах пляшет дьявольский блеск, собирая настоящий шабаш. Та, что день ото дня расцветала совершенно по-новому, раскрывалась с другой стороны. Та, греховная и дикая часть её натуры начала всё ярче и ярче выражаться в характере, одежде, внешних чертах лица и, со временем, привлекательных изгибах. Да, чёрт возьми, она поменялась. Буйный нрав и бунтарство вырвались наружу. Показали не милую девушку, а ту, кто положит на лопатки, прижмёт грудь каблуком и зловеще улыбнётся. Эта девушка возненавидела меня и влюбила в себя мир.

Но это не самое главное.

Самое главное, что я начал что-то чувствовать. Было уже поздно. Она ненавидела меня, и я не нашёл ничего лучше взаимности. Она всё-таки бесценна.

Временами действительно испытываю это прожигающее, всепоглощающее мрачное чувство. Ощущение, которое порождает неприязнь ко всему живому на планете по одной крошечной причине: Одри не принадлежит мне. Принадлежала ли? Сомневаюсь. Она никогда не была моей, я никогда не был её. Произошедшее ни стоит относить даже к жалкому опыту. А вот к провалу очень даже.

В задницу это.

Я борюсь с собой. Получается неплохо, я на пути к победе или как можно назвать то, что удаётся выжечь собственную память. Надеюсь, расстояние ещё одно верное решение. Надеюсь, отсутствие встреч за ужином и где бы они ни происходили, убьёт то, что пытаюсь стереть в пыль уже четыре года. Со временем гнётся даже самый прочный металл, нужно лишь поддать жару. Да, я немного приукрасил успешные попытки, но кто-нибудь когда-нибудь слышал о чудесных свойствах самообмана? Самовнушения? Это, вашу мать, реально работает. Представьте, что оставили включенным утюг, не закрыли дверь, оставили чайник на плите — как ВАУ — вы уже ни о чём другом подумать не можете. Ваша грёбаная задница пылает. Мой метод работает примерно также.

Она. Мне. Не. Нужна.

Почему так уверен? Потому что до сих пор как-то обхожусь без её присутствия в моей жизни. Потому что до сих пор она никогда не выбирала меня. Любое живое существо, но не я. Вернёмся к бесценной взаимности.

Я. Не. Выбираю. Её.

Стоит быть честным до конца и признать очевидное: портить её сладкую жизнь мне всё равно нравится, игнорируя внутренние разногласия. Я многое отдам, чтобы молнии Одри метала именно в меня. В этом состоит наша маленькая ненормальная игра. Мы любим ходить по острию ножа.

Глава

5

. Одри

Первая влюблённость.

Первый поцелуй.

Первый секс.

Всё под «первым» мне приходится отнести к одному человеку. Человеку, которого сейчас ненавижу всеми фибрами души. Даже тут он стал первым.

Трэвис — первый, кого я возненавидела.

Трэвис — первый, кто не стал для меня чем-то больше зарубки на кровати, как и я для него.

Что ж, я на славу постаралась, чтобы эта зарубка каждый раз оставляла занозу под его кожей, всего лишь став лучшей версией плюшки. Ему досталась тростинка, ломающаяся под слабым ветром, сейчас я — убойный титан.

Но в эту самую секунду тучи над головой сгущаются. Они серые, мрачные, опасные, потому что грёбаный Трэвис прямо передо мной.

Чёртов Дьявол во плоти выбрался из преисподней и жарится на солнышке, купается в лучах славы и внимания. Такую дешёвую любовь можно купить на Амазон, уверена, где-то в каталоге завалялось многомиллионное количество подобных предложений. Куча наштукатуренных, нашпигованных ботексом и опилками тел, сплошь и рядом, палец поднимать не надо, чтобы подозвать к себе. Полагаю, Трэвис не поднимал. Аукцион невиданной щедрости с красными табличками «скидка» кружат вокруг него.

Я отворачиваюсь к витринам прежде чем он заметит меня, хотя раньше никогда не пряталась. Да и прячусь ли сейчас? Вряд ли. Всего лишь попытка избежать его общество до того, как это станет невозможным. Родители, вероятно, забыли упомянуть, что мы поступили в один университет. С удовольствием узнаю причину, почему такой сюрприз без подарочной коробочки и бантика.

Какова вероятность, что вы окажитесь в одном университете страны? Ничтожно маленькая. Тогда какого черта мы всё же в одном?

Я до последнего держала собственный выбор под секретом даже от родителей. Один из двух предложенных вариантов. Я остановилась на Нью-Йорке: городе на другом конце страны. Какого грёбаного хрена выбор Трэвиса упал именно на него? Именно на мой? Почему не Бостон? Чикаго? Сан-Франциско? Да что угодно, вариантов выше крыши! Это подстроено или судьба веселится, показав наличие чувства юмора? Потому что если это шутка, то отнесу данный юмор к чёрному. Дерьмовому чёрному юмору.

Сожаление накрывает волной.

Как же чертовски сильно жалею о том, что отказалась от предложения Ви. Мы могли вместе поступить в театральное, но я выбрала телекоммуникации, в последний момент решив, что актёрство — это не то, с чем хочу связать будущее. Мне по душе быть ведущей. Надеюсь, когда-нибудь пригласят на церемонию вручения наград и именно я отдам своей лучшей подруге Оскар за лучшую женскую роль.

Я обвожу взглядом просторное помещение с кучей раскиданных круглых обеденных столов, за которыми оживлённый трёп, как птичье чириканье с наступлением весны. Эти люди беззаботны, расслаблены и увлечены, они не подозревают, что рядом тикает бомба, готовая в любую секунду рвануть, устроив фееричное, мать вашу, шоу.

Расстёгнутый ремешок на туфлях заставляет опуститься вниз, чтобы вернуть его в необходимое положенное. И стоит юркнуть вниз, как перед глазами возникает парочка ног. Мужских ног. Я не тороплюсь лицезреть их хозяев. Не спеша справляюсь с первоочередной задачей, ради которой присела на корточки, и только после мирюсь со скудным положением дел.

Пару секунд изучаю кроссовки, после медленно поднимаю глаза, скользя по чёрным джинсам с потёртостями на коленях подтянутых длинных ног, следом по белоснежной ткани футболки с небольшой вышитой надписью харакири в области сердца, поверх которой накинута серебристая ветровка и наконец-то встречаюсь с серыми глазами, оттеняющими одежду. Эти глаза всегда имеют разный оттенок и настроение: темно-серые, когда он зол; дымчатые относятся к задумчивости; светло-серые выражают нейтральность; горящие и блестящие, перелив которых сравним с серебром — нож, например, который он метает в мою сторону, как бумеранг. У меня непереносимость каждого оттенка. Серый вызывает тошноту. И вот, харакири готовлюсь сделать себе.

Трэвис смотрит на меня сверху вниз. Я пытаюсь понять, в каком он расположении духа, но ещё его глаза умеют выражать то самое «ничего не получится». Он закрыт. Добавьте к вышеупомянутому списку непроницаемый оттенок — графит. Такой цвет означает нечитаемость.

Его каштановые волосы заметно отросли и сейчас несколько непослушных прядей падают на лоб, едва ли, не залезая в глаза. Мне хочется рассмеяться, согнувшись пополам, когда представляю его с хвостиками, но подавляю желание и прогоняю забавные кадры из головы. Это никогда не произойдёт. Не с нами. Скорее Земля сойдёт с орбиты, чем случится прозрение, и мы наконец-то обменяемся цветными браслетиками дружбы, заплетём друг другу косички и будем рассекать улицы с переплетёнными в локтях руками.

Я первой прекращаю игру в гляделки.

— Как охренительно ты смотришься на коленях, — присвистывает слабоумный дружок Трэвиса, на которого бросаю подавись-своим-членом взгляд.

Высокий. Светловолосый. Зеленоглазый. Широкоплечий. Самодовольный. Надменный. Я тут же делаю выводы. Собственно, они сами напрашиваются. Козел из элиты с дорогими игрушками, обычно, такими же имбецильными девушками с пудингом вместо мозга.

Его глаза поднимаются вместе со мной, оценивающе скользя по телу и останавливаясь на некоторых местах. Стоит ли говорить, на каких именно?

Зелена наполняется похотью.

— И? — игнорирую безымянного дебила и обращаюсь к Трэвису, который принялся изучать меня. Его молчание способно свести с ума. Я предпочитаю язык Трэвиса. Не буквально. Но предпочитаю. Его молчаливость — худшая из реакций.

Я щелкаю пальцами прямо у носа парня.

— У тебя вопросы? Потому что у меня тоже найдётся парочка.

— Это твоя бывшая? — вмешивается тот же кретин, которого Трэвис награждает взглядом «заткнись» и следующее он выплёвывает так, будто противна одна мысль, что могу быть его бывшей. К слову, я не его бывшая. Одноразовый секс не делает нас бывшими. Ничто не делает.

— Нет.

— Я взяла пить, — раздаётся голос Лав.

Она останавливается рядом и переключается на парней, после чего вновь возвращает внимание ко мне. На её щеках возникает румянец, из-за чего рыжие волосы становятся ярче. В огромных зелёных глазах возникает ужас, как будто она готова с криками убежать в закат. Уже не секрет, что Лав максимально стеснительная и тихая. Парочка напротив нас заставляет её паниковать, а ведь с ней ещё даже не заговорили. К счастью, у неё есть я. Вот же везение.

— Спасибо, — я с улыбкой благодарю новую соседку и отворачиваюсь от Трэвиса и его обделённого интеллектом товарища. К чёрту его и его игру в молчанку.

Очевидно, университет может стать новым полем боя. На этот раз, только я и он. Но вот одно но: мы в разных корпусах (ведь так?). Как только закончится ремонт в основном здании кафедры, мы будем заходить в разные двери. По крайней мере, возлагаю надежды. Раз уж мы оба тут, нас хотя бы могут разделить здания. Терпение всегда вознаграждается. А я, видит Бог, была терпеливой очень долгое время. Да Брайан Берг меркнет на моём фоне.

— Что ты тут делаешь, Брукс? — наконец-то оживает Трэвис. От звука его голоса холодок пробегает по позвоночнику. И нет, это не возбуждение, это неприязнь, основанная на тщеславии придурка.

Я не поворачиваю голову, потому что отныне быть вежливой нет необходимости.

Где твоё воспитание? — мягко спросила бы мама.

Родная, ты же девушка, — мог упрекнуть папа.

Да мне насрать, — делаю заявление я.

— Это очевидно, — коротко отвечаю вслух.

Трэвис кладёт ладонь на поднос, который снова хочу потянуть по ленте с продвижением очереди на кассе, тем самым, вызывая раздражение во мне и недовольные возгласы студентов, кто стоит за его спиной. Он не торопится рассыпаться извинениями и сдвигаться с места, хренов эгоист.

— Чем руководствовалась? Мои выбором?

Невероятно, ему удалось это сделать: рассмешить меня!

Я начинаю хохотать по-настоящему и на этот раз поворачиваю голову. Ударяю его по руке, избавляясь от капкана, и сдвигаю поднос.

— Боже, Трэвис, если бы я руководствовалась твоим выбором, то сейчас могла быть на другом конце света.

Окинув парня скучающим взглядом, добавляю:

— Но ты тут, я тут, почему бы нам не сделать друг другу одолжение и прикинуться незнакомцами. Ок?

Лицо Трэвиса застилает ещё более мрачная гримаса, чем прежде. Он переплюнул самого себя. Этот оттенок его глаз до сих пор не имел описания, но я придумаю.

Ок.

Иисусе, даже не знаю, что он ненавидит ещё больше, чем короткое «ок». А всё, что ненавидит Трэвис — люблю я. Ничего не могу с собой поделать, огромное удовольствие выводить его из себя. Это как один из смыслов жизни.

— Ок, — резко гаркает он.

Я дёргаю бровью, предлагая катиться на хрен. Но разве он следует моим указаниям или принимает предложение?

Трэвис склоняет голову к плечу. Его холодные глаза продолжают изучать меня, как щупальца Дейви Джонса, утаскивающие в темноту и задающие последний вопрос: «Ты боишься смерти?». Трэвис способен парализовать тело, сердце и душу, как яд Василиска. Но не мою. Нельзя войти в одну реку дважды. Как-то меня уже ударило. Шибануло так, что отлегло.

— Кросс, ты из детского садика «Тормозок»? Избавь меня от себя.

Его губы изгибаются наподобие улыбки. Она фальшивая до самой последней капли.

— Кое-что никогда не меняется, — с издёвкой замечает он.

Трэвис делает шаг ближе, и вот он уже заслоняет массивной фигурой свет. Несмотря на то, что выпрямляюсь, высоко задираю подбородок и имею каблуки в три дюйма, Трэвис остаётся выше. Диапазон моего зрения — его губы. Не тешу хрупкое самолюбие придурка, изучая их изгиб, а встречаю тяжёлый, пропитанный антарктическим морозом, взгляд. Придурок не заденет меня, а если и заденет, то обязательно справлюсь.

— Ты нарушаешь личное пространство, Трэвис, что пытаешься доказать? — огрызаюсь, продолжая размышлять: — Превосходство над девушкой?

Он наклоняется к моему уху так, что губы касаются мочки, от чего кровь закипает. Его аромат смешивается с моими духами. Он несёт в себе уверенность, силу, мощь, непоколебимость, масштабность. Он чёртова Атакама, которую без раздумий пересеку, отряхнусь и пошагаю дальше, убивая жалкую мольбу остаться от внутреннего «я». В этом зыбком, жарком, сухом, Богом забытом месте погибаешь мучительно, а она наслаждается каждым коротким вздохом, каждой крошечной болью, каждой капелькой пота, каждой мечтой о глотке воды.

Глубокий, хриплый шёпот врезается в мой слух:

— Никак не можешь стать хорошей девочкой, а? Правильные парни предпочитают правильных девочек.

Я отклоняю корпус назад и бросаю секундный взгляд на его товарища, который то ли под впечатлением, то ли наслаждается зрелищем, после возвращаю его к парню напротив.

— Если ты правильный, то я с удовольствием буду неправильной. Даже больше. Я стану самой неправильной, самой худшей из всех, чтобы никогда не подвергнуть сомнению один неоспоримый факт: отсутствие твоего интереса ко мне.

В глазах Трэвиса отражается насмешливый блеск, словно я только что призналась ему в любви.

— Кто сказал, что я никогда не интересовался тобой? — отвешивает он, касаясь носом моих волос и втягивая их аромат так, что, клянусь, я больше ничем не пахну. Эта игра, которую он внезапно затеял, погубит его. Обещаю.

К счастью, Трэвис наконец-то решает уйти, даже на такой ноте. Меня интересует только дистанция между нами.

Фыркнув, двигаю поднос по ленте и расплачиваюсь за обед, аппетит к которому умер также быстро, как сверкнула молния. Зевс потерял корзинку со своим вооружением, и её нашла я, иначе как ещё можно описать те раскаты ярости, которые издаю шипя?

Вы настолько сильно меня ненавидите, небеса?

Я плюхаюсь за свободный стол так, что содержимое в тарелках подлетает в воздух, делает тройное сальто и приземляется с грациозностью лучших синхронистов, не издав бульканья.

— Ты как? — с опаской интересуется Лав, тыча вилкой в лист салата.

Даже меня выворачивает от той улыбки, которую показываю.

— Роскошный день для того, чтобы наложить на себя руки. Что предпочитаешь: бритва или верёвка?

— Кхм… это же шутка? Я ещё привыкаю к твоему чувству юмора.

— Разумеется, это шутка. Единственное, что я могу сделать из-за Трэва — не сползать с унитаза всю ночь.

Она еле-еле может улыбнуться, а я снова задумываюсь, как тяжело нам будет вместе. Пока Лав витает в облаках из наивности, застенчивости и парочки косичек, за которые подёргает милый парнишка, я брожу по грешной земле, собирая то, что можно счесть за оружие. Трэвис всегда заставляет меня выкупить всю соль в супермаркете и создать защитный круг от нечисти, которой сам же является.

Из мрачных мыслей выводит сообщение от Митча.

Темнота рассеивается.

Добро побеждает, как во всех диснеевских сказках.

Я улыбаюсь, когда открываю присланный снимок двух билетов в кино. Следом получаю: Один для тебя. Ты не можешь отказаться, потому что я уже их купил.

По-дурацки хихикаю и ловлю обескураженность на лице соседки, но игнорирую. Согласна в её голове остаться слегка поехавшей на фоне биполярного расстройства. Не удивлюсь, если вечером в комнате от неё останутся только пустые ящики и ветер.

Пальцы уже стучат по клавиатуре, набирая: Ещё не поздно вернуть их в кассу и бежать от меня без оглядки.

От Митча получаю подмигивающий эмоджи, и новое сообщение снова вызывает улыбку: Я бегу без оглядки, но за тобой.

Я с теплотой вспоминаю вечер в его компании и понимаю, что отказ равносилен преступлению. У меня нет причин ни идти равно так же, как и не возникает желание сказать «нет». Всё внутри голосит твёрдое и уверенное «да». Я не полоумная дура, чтобы упускать достойного парня. До тошноты насытилась клишированными придурками.

Митч пел, что он — мой правильный ответ. С этим не поспоришь. Он чертовски правильный ответ.

Примечания

1

Аббревиатура жирной уродливой подружки из фильма «Простушка»

2

BabyCorp — корпорация из мультфильма «Босс-молокосос», специализирующаяся на производстве детей.