(Не)реальный

Джина Шэй, 2019

Влюбиться в мужчину по интернету? Какая наивность! Рвануть к нему "на отпуск" через полстраны? Глупость несусветная! Оказаться с ним в постели на первом же свидании? Как легкомысленно! Вот только когда у тебя только две недели с парнем, в которого ты уже год по уши влюблена – не до приличий. Аленке нечего терять. До тридцати совсем не много, и она не замужем. Из этих отношений ничего не выйдет – это точно. Такие, как Макс не влюбляются в серых мышей. Но на две недели… На две недели она позволит себе эту страстную сказку. С ним – с мужчиной, перед которым совершенно невозможно устоять… Содержит нецензурную брань. И немного связывания!

5. Не возвращай меня на землю

«Блин».

Бывают мужики, которые себе льстят и всячески преувеличивают свои размеры, и обязательно хвастаются, даже если нечем. Макс в основном эти углы в разговорах огибал, на провокации не велся, но как-то раз проболтался, что у него, мол, «крупный». Никакой конкретики, паразит, конечно же, не дал. Ну и сейчас Аленка поняла, что это был тот самый редкий случай, когда лести самому себе не было сказано не слова. Как там было в Камасутре?

«Мужчины различаются по своим признакам, как «заяц», «бык» и «конь».

Это «бык» или «конь»?

А ладно, разберемся. Раз уж встала на колени — то что, вставать, округляя глаза: «Прости, Макс, но я не уверена, что твой член в моем рту поместится». Кажется, это не главное, так ведь? Главное — это начать — скользнуть языком вдоль по всей длине твердой мужской плоти. Лизнуть головку, «обнять» её губами, осторожно «подбирая зубы», насадиться ртом на член. Раз, другой, третий. Кожица под языком была такая тонкая — просто тактильное наслаждение. Аленка не особенно понимала брезгливости перед минетами. Чего тут брезговать? И член хорош — такой не грех и «воином» назвать — про себя, Алена, только про себя, нахрен метафоры, ты ж помнишь? Ничего прекраснее слова «член» для именования мужского достоинства не придумали, и синонимы тут просто были не нужны.

На вкус он — чуть солоноватый, на вкус он — нежный, так бы скользила и скользила по этой чувствительной плоти губами, и никакого мороженого не надо. Макс хрипло дышит, и каждый приглушенный слабый стон Аленка засчитывает за личную победу. Нет, ну надо же, ведь захотел же! Хотя… Зря она сомневалась в Максе, обещал же пару раз «отодрать так, что встать не сможешь». Кажется, пришла пора получать… заслуженное наказание. И как бы Аленке сдержаться и не попросить завернуть ей два «наказания» по цене одного? Ну — сразу не попросить, дать Максу хотя бы чуточку выдохнуть. Потому что она-то его вполне могла и заездить, зря, что ли, Вадик презрительно именовал Аленку нимфоманкой? Так, нахрен Вадика, тут Макс!!! Охренительный, сногсшибательный Макс, который точно не на всякую женщину обращает внимание. Но обратил же, обратил! И никого не должно быть в мыслях Аленки кроме него. И уж точно — рядом с ним в голове Аленки не должен соседствовать ни один мудак. Там должен быть лишь только Макс, который сейчас тихо постанывал от того, как его ласкала Аленка, заставляя девушку лишний раз гордо улыбаться — в мыслях, конечно, потому что рот был занят членом.

Никогда в жизни Аленка не получала такого удовольствия от минета. Казалось бы, чем гордиться — стоишь на коленях, вроде как унижаешься, и все удовольствие доставалось мужчине, а вот хрен. Это было охренительное чувство — ощущать лишь, что одним лишь движением языка, одним лишь прикосновением губ ты заставляешь мужика — взрослого, здорового, опытного мужика — вздрагивать, слабеть, забываться, хватать воздух ртом, как выброшенная на песок рыба. Да он не мог сейчас ничего делать, лишь только касаться Аленкиного затылка подталкивая её к себе чуть сильнее, чем она сама делала. И эта его слабость безумно будоражила, заставляла собственное самолюбие удовлетворенно усмехаться. Она могла заставить этого потрясающего мужчину думать только о ней и ни о ком большем. Ничто не имело значения — только это. Она могла впиваться пальцами в эту подтянутую задницу, с которой самолично стянула и трусы, и джинсы. Ей-богу, эмоционально Аленка могла кончить и второй разик, чисто от того, насколько ей в кайф было ощущать отдачу. Не чью-нибудь — Макса Ольховского отдачу.

Нужно сказать, в какой-то момент Макс попытался Аленку притормозить, но она нетерпеливо дернула плечом, лишь ускоряя движения ртом. Он довел её до конца, и она доведет…

— Боже, Санни…

Теплое солоноватое вязкое семя ударило в небо, на краткий миг затмевая своим специфичным вкусом все прочие ощущения. Аленка глянула на Макса снизу вверх, чудом не улыбаясь. Ей понравилось заставлять его кончать. Как бы этим не увлечься. Язык Аленки скользнул по губам, облизывая их.

— Зараза. — Выдохнул Макс и, прихватив одной рукой джинсы, натянул их заново — хотя лучше бы снял, понятно же, что долго на нем не удержатся. После этого Макс прихватил Аленку за плечи и дернул вверх, поднимая в колен. Вжал в стену, снова — в соседнем номере, наверное, охреневали уже. Хотя им сегодня предстояло охренеть еще больше.

Жадные до невозможности губы впились в Аленкин рот. Это был настолько агрессивный поцелуй, что у Аленки в животе голод выкрутился в какой-то невозможно плотный и болезненный комок. Ей-богу, будто сожрать хотел заживо, и плевать, что во рту у Аленки все еще оставался его, Макса, привкус. И даже этот поцелуй заставлял хныкать в предвкушении. Ей смертельно хотелось, чтобы он ей засадил. Вот этот вот его член — который, к удивлению Аленки, уже воспрял и упирался ей в живот, заставляя внутри него растекаться все большему количеству раскаленного жара.

— Макс, ну трахни уже меня, — выстонала Аленка, вырываясь из жадного плена его рта. Терпеть сил не осталось.

— Ох, с удовольствием, — прорычал Макс, подхватывая Аленку под задницу и заставляя её вцепиться в его плечи, пользуясь случаем, еще и уткнуться в его шею носом, втянуть в себя его запах. Какой-то горьковатый парфюм, который Аленка теперь могла зафиксировать в памяти как запах Макса.

— Ох, — Макс Аленку на кровать практически швырнул. Швырнул, навис над ней с угрожающей улыбкой.

— Ну что, продолжим, сладкая моя?

Ой, Ольховский, напугай меня еще!

— Давай, котенок, ложись на бочок…

Аленка чуть не захихикала от этих ласковых интонаций, но потом только спохватилась, что это вообще было не смешно, а очень клево — то, что Макс с ней так нежен. Что, было бы лучше, если бы он обкладывал её матом, без особой причины называл шлюхой — потому что ему нравилось во время секса оскорблять партнершу, и вообще никак не церемонился? Не-е-ет, этот мужчина брал вкрадчивым штурмом обходительности, водопада ласковых слов и нежных комплиментов, обаятельной как у чеширского кота улыбкой, и своими бесстыжими лапами, которые уже и нашли, и расстегнули молнию сарафана на Аленкиной спине, и даже содрали с Аленки абсолютно всю одежду, которая на ней была. И все было бы нормально, если бы при этом Макс не оставался одетым. В какой-то момент Аленка заметила, что он будто нарочно уворачивается от её рук, тянущихся к пуговицам рубашки. Свинтус. То есть Аленка тут перед ним валялась голышом, а он её баловать видом собственного тела не собирался? Ух, как жаль, что она этого с полчаса назад не знала — ух откусила бы этому скрытнику кое-что…

Впрочем, совесть у Макса была. Потому что, даже не выдавая Аленке своих секретов (что у него там, пузико, что ли, намечалось?), он все равно беспокоится о её удовольствии, тиская Аленкино тело ровно столько времени, чтобы у Аленки перед глазами сложилась из цветных пятен целая палитра. Алёнка уже не знала, как ей умолять, чтобы Макс наконец перестал оттягивать, хотя все в его ласках было прекрасно. И то, как покрывал поцелуями чувствительную кожу груди, как втягивал в рот Аленкины соски — это было чуть болезненнее, чем поцелуи, и гораздо нежнее, чем укусы, и Аленка от этой непривычной ласки слегка сходила с ума. Все, что делал Макс — было охренительно. Вот только чего он, блин, ждал, трех оргазмов от одних только прелюдий? Даже сейчас, когда Аленка уже лежала рядом голышом, а в её ягодицу упирался твердый мужской член, Макс все еще медлил, все еще оттягивал, все еще плясал пальцами по Аленкиному лобку, по половым губам. Аленка от этого перегрева могла взорваться с минуты на минуту. С секунды на секунду.

— Рассветет скоро, — насмешливо заметила Аленка, — а мы еще даже не приступили.

— Женщина, не порти мне наш первый раз, — фыркнул Макс, — и не преувеличивай, еще даже закат не отгорел.

— Рассвет, закат, какая разница, давай уже, — Аленка вильнула бедрами, прижимаясь к члену плотнее, заставляя Макса чуть вздрогнуть.

— А скажи «пожалуйста», — мурлыкнул Макс Аленке на ухо, сжимая пальцами бусинку клитора. Аленке не хотелось говорить, Аленке хотело уже хныкать — она уже дышать не могла, в легких клубился раскаленный пар от её перевозбуждения.

— Пожалуйста, Макс… — через силу выстонала. Ладонь Макса же скользнула по её бедру, заставляя Аленку слегка приподнять правую ногу.

— Люблю послушных девочек, — шепнул Макс, осторожно касаясь головкой члена чувствительного входа в лоно.

— Ах, какой же облом, я-то непослушная, — хихикнула Аленка, и именно в этот момент Макс толкнулся членом внутрь неё… Аленка же захлебнулась воздухом от этого сладкого взрыва. Все… Слов не было. Остались одни стоны. Нечленораздельные глухие стоны и искры, которые очень хотели посыпаться из глаз и ушей.

Боже, Аленке казалось, что этого момента она ждала не один лишь сегодняшний день, и даже не пару месяцев превкушения встречи с Максом. Этого момента, этого удовольствия она, кажется, ждала всю свою жизнь. Потому что ни с кем… Никогда… Вот так — не было!

В чем было дело?

В члене ли? О нет, это вряд ли. Не член доводил Аленку сегодня, не член возбуждал её медленно, упорно, не торопясь… Макс вообще к этому траху двигался не спеша, как удав к своей жертве. Казалось, можно было убежать, но жертва почему-то оказывалась неподвижной, загипнотизированной. И неизбежно становилась жертвой.

Макс не спешил, двигаясь очень плавно, раскаляя Аленку на медленном огне. И каждый его толчок внутрь её девичьей щели был равен волне, сладостной волне практически невыносимого удовольствия, обрушивающей сейчас все существо Аленки навзничь.

— Макс…

— Ты охренительная, — выдохнул Макс ей на ухо, и эмоционально это было практически то же, что засадить этим потрясающим членом в самое нутро души. Эмоционально — Аленка снова почти кончала. Да ей сроду ничего подобного не говорили, обычно комплименты были как-то поскромнее, а их отпускающие — были гораздо менее фееричны и интересны Аленке, чем был Максим. Не говоря уже о том, что спустя некоторое время от начала отношений мужчина вдруг начинал ворчать. На набранные за зиму пару килограммов, на укороченные на десять сантиметров сеченых концов волосы, на слишком откровенный или слишком несексуальный наряд. Поэтому Аленка и давала этим отношениям две недели. Она не хотела разочаровываться в Максе, как разочаровывалась во всех других. Макс был охренительный, и его стоило запомнить именно таким. А не поскучневшим, уткнувшимся в WOT индивидом в растянутых трениках. И Аленка хотела запомнить и думать о Максе только так, как сейчас — как о спонсоре всего этого восторга, что раздирал её на части, в прямом смысле этого слова — переполнял!

— Макс…