С любовью, Лара Джин

Дженни Хан, 2017

Лара Джин счастлива, потому что в ее жизни наконец все идет по плану: не за горами выпускной, а осенью они с Питером, ее парнем, вместе поедут учиться в колледж ее мечты, расположенный совсем недалеко от дома. Ей даже не придется скучать по близким, ведь каждые выходные она сможет проводить с семьей и печь шоколадное печенье для сестренки Китти. Все складывается как нельзя удачнее, остается только получить подтверждение из колледжа… Но неожиданные новости разрушают идеальный план, и теперь Лара Джин должна придумать новый способ остаться рядом с Питером и своей семьей.

Глава 5

ЧЕТВЕРГ — ДЕНЬ ПЕРСОНАЖЕЙ, и я ждала его всю неделю. Мы с Питером часами обсуждаем, кем будем. Я предлагаю Александра Гамильтона и Элизабет Скайлер^[11], но отказываюсь от этой мысли, когда понимаю, как дорого стоит аренда костюмов колониальной эпохи. Парные костюмы, кажется, становятся моей любимой частью отношений, после поцелуев, поездок на машине и самого Питера.

Он хотел нарядиться Человеком-пауком, а я бы надела рыжий парик и была Мэри-Джейн Уотсон. Вообще-то, он предложил это потому, что костюм у него уже был. Раз он спортсмен, почему бы не дать людям то, чего они хотят, и не продемонстрировать его шикарную фигуру? (Это его слова, а не мои.) В конце концов мы решили одеться Тайлером Дерденом и Марлой Сингер из «Бойцовского клуба». Эту идею подала моя лучшая подруга Крис. Мы с ней и Китти смотрели фильм у меня дома, и Крис сказала: «Вы с Кавински должны одеться этими психами» и что это всех шокирует. По крайней мере, если я так оденусь. Сначала я отказалась, потому что Марла не азиатка, а я всегда одеваюсь в костюмы азиатов, но потом мама Питера нашла на распродаже красный кожаный пиджак, и все сложилось само собой. Мисс Ротшильд одалживает мне вещи из своего гардероба для костюма, потому что в девяностых она была молодой.

Сегодня утром мисс Ротшильд приходит до работы, чтобы помочь мне собраться. Я сижу в кухне за столом в ее черном узком платье, жакете из искусственного мохера и в парике, который Китти увлеченно ерошит, чтобы придать ему растрепанный вид, словно я только что встала с кровати. Я отталкиваю ее руки с муссом для волос, а она говорит: «Но образ этого требует!».

— Тебе повезло, что я ничего не выбрасываю, — говорит мисс Ротшильд, прихлебывая кофе из термоса. Из пакета она достает пару туфель на очень высокой платформе. — В двадцать лет я была королевой Хэллоуина. Могла собрать любой костюм. Теперь твоя очередь носить мою корону, Лара Джин.

— Вы все равно можете быть королевой, — говорю я.

— Нет, костюмы и маскарады — это для молодых. Если я сейчас оденусь сексуальным Шерлоком Холмсом, то буду выглядеть жалко. — Она взъерошивает мой парик. — Все в порядке. Мое время прошло. Китти, как думаешь, не добавить ли серых теней?

— Давайте не будем перегибать палку, — говорю я. — Я все-таки в школу иду.

— Костюм для того и надевают, чтобы перегнуть палку, — легкомысленно заявляет мисс Ротшильд. — Сделай много фотографий. Пришли мне, чтобы я могла похвастаться на работе. Все будут в восторге… Господи, работа! Сколько времени?

Мисс Ротшильд всегда опаздывает. Папу это сводит с ума, потому что он всегда все делает на десять минут раньше. И все равно!

Когда за мной приезжает Питер, я открываю дверь со стороны пассажирского сиденья и вскрикиваю: он стал блондином!

— Господи! — не могу не кричать я, трогая его волосы. — Ты их высветлил!

Он самодовольно ухмыляется.

— Это краска-спрей, мама ее для меня нашла. Пригодится, когда мы будем Ромео и Джульеттой на Хэллоуин. — Он оценивающе рассматривает меня и мой костюм. — Мне нравятся эти туфли. Очень сексуально.

Я чувствую, что краснею.

— Молчи!

Отъезжая от дома, он косится на меня снова и говорит:

— Это правда.

Я толкаю его в плечо.

— Я хочу одного — чтобы меня и мой костюм узнали.

— Не волнуйся, я прослежу, — успокаивает он меня.

Когда мы входим в коридор школы, Питер включает песню «Where Is My Mind?» группы Pixies, и нам аплодируют. Никто не спрашивает, из какой манги мой персонаж.

После уроков мы с Питером валяемся на диване. Он все еще в костюме, а я переоделась в обычную одежду.

— У тебя всегда такие милые носки, — говорит он, приподнимая мою правую ногу. Сейчас они серые, в белый горошек и с желтыми мишками.

Я гордо сообщаю:

— Моя двоюродная бабушка присылает их из Кореи. В Корее делают все самое милое.

— Можешь попросить ее прислать и для меня? Не с мишками, а, например, с тиграми. Тигры — это круто.

— Для таких милых носочков у тебя слишком большие ноги. Ты их порвешь большим пальцем. Но я уверена, что можно найти тебе подходящие носки… например, в зоопарке.

Питер садится и принимается меня щекотать. Я ахаю, но пытаюсь продолжать:

— Уверена, что панды… или гориллы… как-то греют ноги… зимой. Может, у них есть и технология дезодорантов для лап! — Меня одолевает смех. — Хватит, хватит!

— Тогда перестань говорить гадости про мои ноги!

Я засовываю руку ему под футболку и яростно принимаюсь щекотать. Но тем самым подставляюсь новым атакам.

— Ладно, ладно, перемирие! — кричу я.

Питер останавливается, и я притворяюсь, что тоже остановилась, но украдкой щекочу его подмышку, и он издает высокий визг, совершенно ему несвойственный.

— Ты же сказала — перемирие! — возмущенно говорит он. Мы оба киваем и укладываемся обратно, переводя дыхание. — Ты правда считаешь, что мои ноги плохо пахнут?

Нет, не считаю. Мне нравится, как он пахнет после матча — потом, травой, собой. Но дразнить его весело, тогда у него на лице на долю секунды появляется неуверенное выражение.

— После игры бывает… — говорю я. Питер нападает снова, и мы сражаемся и смеемся, когда входит Китти с подносом, на котором бутерброд с сыром и стакан апельсинового сока.

— Занимайтесь этим в комнате, а не на людях, — говорит она, усаживаясь на пол.

Я отодвигаюсь и сердито смотрю на нее.

— Мы ничего такого не делаем, Кэтрин.

— Твоя сестра говорит, что у меня воняют ноги, — говорит Питер, тыкая ногой в ее сторону. — Она врет, правда?

Китти отбивает его ногу локтем.

— Я не буду нюхать твои ноги. — Ее передергивает. — Вы извращенцы.

Я с воплем кидаю в нее подушкой. Она ахает.

— Тебе повезло, что ты не опрокинула мой сок! Папа тебя убьет, если ты опять испачкаешь ковер. Помнишь, как разлила лак для ногтей?

Питер ерошит мне волосы.

— Неуклюжая Лара Джин.

Я отталкиваю его руку.

— Вовсе нет. Это ты вчера у Гейба споткнулся о собственные ноги на пути к пицце.

Китти хихикает, и Питер кидает в нее подушкой.

— Хватит объединяться против меня! — восклицает он.

— Ты останешься на ужин? — спрашивает Китти, когда перестает хихикать.

— Не могу. Мама готовит стейк из курицы.

— Повезло! — Китти шире раскрывает глаза. — Лара Джин, что у нас на ужин?

— Я вот прямо сейчас размораживаю куриную грудку, — говорю я. Она морщится. — Если тебе не нравится, научись готовить сама. Я не смогу готовить тебе ужин, когда уеду в колледж.

— Да ладно. Ты наверняка каждый вечер будешь приезжать. — Она поворачивается к Питеру. — Можно я приду к тебе ужинать?

— Конечно, — отвечает он. — Вы обе можете.

Китти начинает радоваться, но я ее обрываю.

— Если мы пойдем, папе придется ужинать одному. Сегодня у мисс Ротшильд велотренажеры.

Китти кусает свой бутерброд.

— Тогда сделаю еще один бутерброд. Не хочу есть старую размороженную курицу.

Я резко сажусь на диване.

— Китти, я приготовлю что-нибудь другое, если завтра утром ты заплетешь мне волосы. Я хочу особую прическу для Нью-Йорка.

Я никогда не была в Нью-Йорке. Когда мы в последний раз ездили в отпуск всей семьей, я хотела в Нью-Йорк, но большинство голосов было за Мексику. Китти хотела есть рыбные тако и плавать в океане, а Марго — осматривать руины майя и совершенствовать свой испанский. В итоге я была даже рада результату. До этой поездки мы с Китти ни разу не выезжали из страны и никогда не видели такой синей воды.

— Заплету, но только если у меня останется время после моей прически, — заявляет Китти. На большее не стоило и надеяться. Она так хорошо делает прически…

— Кто будет заплетать мне волосы в колледже? — задумчиво спрашиваю я.

— Я могу, — уверенно отвечает Питер.

— Ты не умеешь, — фыркаю я.

— Ребенок меня научит. Научишь, ребенок?

— Не бесплатно, — говорит Китти.

Они торгуются и наконец решают, что Питер отведет Китти и ее подружек в кино в субботу. Вот так и получается, что я сижу, скрестив ноги, на полу, а Питер и Китти — на диване, у меня за спиной; Китти показывает, как плести французскую косичку, а Питер снимает процесс на телефон.

— Теперь ты попробуй, — говорит она.

Прядки все время ускользают от него, и Питер раздражается.

— У тебя много волос, Лара Джин.

— Если французская косичка не получается, я научу тебя чему-нибудь попроще, — говорит Китти, не скрывая снисхождения в голосе. Питер тоже его слышит.

— Нет, я справлюсь. Дай попробовать. Я освою французскую косичку, как освоил французские поцелуи. — Он мне подмигивает.

Мы с Китти хором на него кричим.

— Не говори об этом перед моей сестрой! — восклицаю я, толкая его в грудь.

— Я пошутил!

— И ты не так хорошо целуешься по-французски. — Хотя на самом деле хорошо.

Питер смотрит на меня с выражением «кого ты пытаешься обмануть?», и я пожимаю плечами, потому что «кого я пытаюсь обмануть?».

Позже я провожаю Питера к машине. Он останавливается перед пассажирской дверью и спрашивает:

— Эй, скольких парней ты целовала?

— Всего трех. Тебя, Джона Амброуза Макларена, — я произношу это имя быстро, словно отклеиваю пластырь, но Питер все равно успевает нахмуриться, — и кузена Элли Фельдман.

— Того косоглазого?

— Да. Его зовут Росс. По-моему, он симпатичный. У нас была вечеринка с ночевкой у Элли; я поцеловала его на спор. Но мне хотелось.

Питер задумчиво меня рассматривает.

— Значит, меня, Джона и кузена Элли?

— Ага.

— Ты одного забыла, Кави.

— Кого?

— Сандерсона!

Я отмахиваюсь от него.

— Нет, это не считается.

— Росс, кузен Элли Фельдман, которого ты поцеловала на спор, считается, но не Джош, с которым ты мне технически изменила? — Питер грозит мне пальцем. — Ну нет, так не пойдет.

Я его толкаю.

— Мы с тобой тогда не встречались, сам знаешь!

— Это детали, но ладно. — Он косится на меня. — У тебя получается больше человек, чем у меня. Я целовался только с Джен, Джамилой и с тобой.

— А та девочка, с которой ты познакомился, когда ездил на пляж Миртл-Бич с двоюродными родственниками? Анджелина?

На его лице мелькает странное выражение.

— Ах да. Откуда ты про нее знаешь?

— Ты всем этим хвастался!

Это было лето перед седьмым классом. Я помню, что Женевьева с ума сходила, потому что какая-то другая девочка поцеловала Питера раньше, чем она. Мы пытались найти Анджелину в Интернете, но слишком мало про нее знали. Только ее имя.

— Значит, ты целовался с четырьмя девочками. И ты не только целовался, Питер.

— Ну ладно!

Но я уже не могу остановиться.

— Ты единственный, с кем я целовалась по-настоящему. И ты был первым. Первый поцелуй, первый парень, все с тобой первое! Тебе досталось все первое, а мне от тебя — ничего.

Он смущенно говорит:

— Вообще-то это не совсем правда.

Я сощуриваюсь.

— О чем ты?

— Не было никакой девочки на пляже. Я все это придумал.

— Анджелины с большой грудью не было?

— Я не говорил, что у нее большая грудь!

— Говорил. Тревору.

— Ладно, ладно, господи. Но суть не в этом.

— А в чем, Питер?

Он прочищает горло.

— В тот день в подвале Макларенов… У меня это тоже был первый поцелуй. С тобой.

Я резко перестаю смеяться.

— Со мной?

— Да.

Я смотрю на него в упор.

— Почему ты мне не рассказывал?

— Не знаю. Забыл, наверное. И мне стыдно, что я придумал девчонку. Никому не рассказывай!

Меня переполняет теплый восторг. Выходит, первый поцелуй Питера Кавински был со мной. Как чудесно!

Я обвиваю руками его шею и запрокидываю голову в ожидании поцелуя на ночь. Он трется щекой о мою, и я рада, что у него гладкие щеки, пока что ему едва нужно бриться. Я закрываю глаза, вдыхаю его запах, жду поцелуя. А он просто невинно чмокает меня в лоб.

— Спокойной ночи, Кави.

У меня распахиваются глаза.

— И это все?

Он самодовольно отвечает:

— Ты же сказала, что я не так уж хорошо целуюсь.

— Я пошутила!

Он подмигивает мне и садится в машину. Я провожаю его взглядом. Мы уже целый год вместе, но это все еще в новинку. Любить мальчика, который любит тебя в ответ. Это чудесно.

Я не сразу возвращаюсь в дом. На случай если он вернется. Уперев руки в боки, я жду целых двадцать секунд, а потом отворачиваюсь к крыльцу. И тут его машина подъезжает задним ходом и останавливается прямо перед домом. Питер высовывается в окно.

— Ну ладно, — окликает он меня, — давай попрактикуемся.

Я бегу к машине, притягиваю его за рубашку и наклоняю голову навстречу, а потом отталкиваю его и убегаю со смехом. Мои волосы развеваются на ветру.

— Кави! — кричит он вслед.

— На этом все на сегодня! — ехидно отвечаю я. — Увидимся завтра в автобусе!

Вечером, когда мы с Китти чистим зубы в ванной, я спрашиваю:

— По шкале от одного до десяти — как сильно ты будешь по мне скучать, когда я уеду в колледж? Только честно.

— Еще слишком рано об этом говорить, — отвечает она, споласкивая щетку.

— Просто ответь.

— На четыре.

— На четыре! Ты сказала, что по Марго скучаешь на шесть с половиной!

Китти качает головой.

— Лара Джин, почему ты запоминаешь каждую мелочь? Это нездорово.

— Ты могла хотя бы притвориться, что будешь скучать! — восклицаю я. — Ради приличия.

— Марго уехала на другой конец света. Ты будешь в пятнадцати минутах езды, так что я не успею заскучать.

— Все равно!

Она прижимает ладони к сердцу.

— Ну хорошо, я буду скучать по тебе так, что каждую ночь буду плакать!

— Так-то лучше, — улыбаюсь я.

— Я буду скучать так сильно, что перережу запястья! — хохочет она.

— Кэтрин, не говори так!

— Тогда перестань напрашиваться на комплименты, — говорит она и отправляется в постель.

А я остаюсь паковать все, что нужно для поездки в Нью-Йорк. Если меня примут в университет Вирджинии, я, наверное, просто оставлю один набор косметики, кремов и расчесок дома, чтобы не возить их с собой каждый раз. Марго пришлось продумывать все, что она брала с собой в Сент-Эндрюс, потому что Шотландия далеко, и она не могла часто приезжать домой. А я могу взять вещи на осень и зиму, все летнее оставить дома, а потом менять.

Примечания

11

Александр Гамильтон (1755–1804) — американский политик, один из отцов-основателей США; Элизабет Скайлер — его жена. Они также являются главными героями популярного мюзикла «Гамильтон».