Догадайся сам

Джеймс Хэдли Чейз, 1950

Рене Реймонд, известный всему миру под псевдонимом Джеймс Хэдли Чейз, прославился в жанре «крутого» детектива. Он вышел из семьи отставного британского офицера, и отец прочил Рене карьеру ученого. Но в 18 лет будущий писатель оставил учебу и навсегда покинул родительский дом. Постоянно менял работу и испробовал немало профессий, прежде чем стал агентом-распространителем книг, основательно изучив книжный бизнес изнутри. Впоследствии он с иронией вспоминал: «…Пришлось постучать не менее чем в сто тысяч дверей, и за каждой из них мог встретить любого из персонажей своих будущих романов… И столько пришлось мокнуть под дождем, что сейчас никто не в силах заставить меня выйти из дома в сырую погоду…» За полвека писательской деятельности Чейз создал порядка девяноста романов, которые пользовались неизменным успехом у читателей разных стран, и около пятидесяти из них были экранизированы. В настоящем издании публикуется роман о частном детективе Вике Маллое, созданный Чейзом в 1950 г. Текст печатается в новом переводе.

Глава восьмая

— Завещание написал? — спросил Керман, наблюдая за тем, как я заряжаю кольт, вынимая патроны 38-го калибра из лежащей на столе коробки. — Надеюсь, ты оставил мне все свои сбережения? Деньги мне сейчас очень пригодятся. Моя рыженькая, кажется, думает, что мне их девать некуда.

— Прекрати, Джек, — резко сказала Паула. Она старалась не подавать вида, но в ее глазах читалось беспокойство. — Веди себя прилично.

— Да заткнитесь вы оба, — рассердился я. — Вы меня просто бесите. Давай все обсудим, Джек. За домом, скорее всего, следят, поэтому держись так, чтобы тебя не заметили. Я дам тебе знать, куда мы направляемся, перед самым выходом. Жди пять минут, а затем следуй за нами. Убедись, что не засветился. Мы не можем позволить себе ни малейшей ошибки. Что бы ни случилось, не высовывайся, пока не началась заварушка. Только тогда выходи и стреляй.

Керман с трудом сглотнул:

— Что ты только что сказал?

— Я сказал: выходи и стреляй.

— Вот-вот, именно это. Слушай, а может, мне тоже написать завещание?

— И ради всего святого, постарайся стрелять метко, — продолжал я.

Взглянув на часы, я встал и сунул 38-й в наплечную кобуру под пиджаком.

— Уходим отсюда. Паула, если мы не объявимся до полуночи, свяжись с Мифлином и расскажи ему все.

— Черт возьми, я надеюсь, что все обойдется, — сказал Керман с обеспокоенным видом.

— Будь осторожен, Вик, — сказала, прощаясь, Паула.

Я похлопал ее по плечу:

— Никак не пойму тебя. Ты волнуешься из-за такой ерунды, как похищение, но без всякой жалости отправила меня к наркоманам. Не ребячься, Паула. Подумай о деньгах, которые мы собираемся заработать.

— Ладно, не делай глупостей. — И она попыталась улыбнуться. — И ради бога, не старайся казаться смельчаком перед этой богатой блондинкой.

— Ты меня нервируешь, — сказал я. — Ну все, Джек, пошли отсюда.

Мы направились к лифту.

— Как ты думаешь, мы еще успеем пропустить по стаканчику? — с надеждой спросил Керман, когда лифт опустился на первый этаж.

— Нет, но в машине найдется целая пинта. Только, пожалуйста, Джек, не совершай ошибок. Это очень опасная история.

Керман передернул плечами:

— Для меня она уже началась.

Он спрятался в «бьюике», сев на корточки между сиденьями. Я набросил на него плед.

— Буду наслаждаться каждой минутой, — сказал он, высунув голову из складок пледа. — И как долго, по-твоему, мне сидеть скорчившись?

— Часа три-четыре, не больше.

— Если температура будет под тридцать градусов, то я на своей шкуре почувствую, что такое калькуттская черная яма^[3].

— Ничего, к вечеру станет прохладнее, — ответил я, не выказывая никакой жалости, и завел машину. — У тебя есть целая бутылка виски, чтобы скоротать время, только не кури.

— Еще и не курить?

— Слушай, перестань валять дурака. Если ты чем-нибудь выдашь себя, тебе перережут глотку.

Керман заткнулся.

Я снова ехал по частной дороге, ведущей в «Оушен-энд», только на этот раз гораздо увереннее. Медленно свернул на подъездную аллею и остановился у балюстрады.

При неярком свете вечернего солнца дом выглядел очень привлекательно, как, впрочем, и любой дом стоимостью в миллион долларов. Перед главным входом стоял большой черный «кадиллак». Неподалеку два садовника-китайца обрезали куст роз, придавая ему форму зонтика. Они работали с таким усердием, словно розы были их главным источником дохода на ближайшие девять месяцев; впрочем, возможно, так оно и было. Большой бассейн блестел на солнце, но никто в нем не плавал. По другую сторону бархатной лужайки, в нижнем саду, куда спускались террасы, стояли шесть розовых фламинго: они смотрели на меня, длинноногие и капризные, такие же нереальные, как голубое небо на итальянской открытке. В этот день в «Оушен-энде» было все, кроме счастья.

Я посмотрел на дом. Окна были закрыты ярко-зелеными ставнями; кремово-зеленый полосатый тент хлопал от ветра над входной дверью.

— Ну, пока, — тихо сказал я Керману. — Я пошел.

— Желаю приятно провести время. — В его голосе слышалась досада. — Ты там не стесняйся. И клади побольше льда в напитки.

Я прошел по террасе и нажал на кнопку звонка. В застекленную раму двери мне был виден большой холл и тусклый прохладный коридор, ведущий в дальнюю часть дома.

Высокий худой старик вышел мне навстречу и открыл дверь. Он приветливо посмотрел на меня. Было такое чувство, будто дворецкий оценивает мой костюм и охотно купил бы мне что-нибудь получше, чтобы я не позорил дом. Но возможно, я ошибался и старик не обратил на мою одежду никакого внимания.

— Миссис Дедрик ждет меня.

— Как вас зовут, сэр?

— Маллой.

Старик не сдвинулся с места.

— Будьте добры, вашу визитку.

— Ага, а еще у меня есть особая примета — родимое пятно. Не нужно его показать?

Он снисходительно посмеялся, как престарелый дядюшка, играющий с маленькой племянницей.

— Столько представителей прессы пытались встретиться с миссис Дедрик, что мы вынуждены соблюдать меры предосторожности, сэр.

Я рисковал так простоять на входе до скончания века, поэтому вытащил бумажник и показал ему свою визитку — не ту, на которой было название фирмы.

Он отступил в сторону.

— Пожалуйста, подождите в гостиной, сэр.

Я вошел в комнату, где убили Соуки. Мексиканский ковер был отчищен. Не было ни трупа, ни нетронутого виски с содовой, ни окурка сигареты, и даже столешница была починена.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы принесли мне двойную порцию скотча с большим количеством льда.

— Конечно, сэр.

Дворецкий пересек комнату и подошел к буфету, на котором стояли бутылка «Хейг и Хейг», стаканы, ведерко со льдом и газировка «Уайт-Рок».

Я прислушался к его движениям, но, к своему удивлению, не услышал скрипа костей, хотя он выглядел настолько старым, что этого вполне можно было ожидать. Старик проворно взялся за приготовление напитка. Когда он протянул мне стакан, я почувствовал в его руке силу, способную опрокинуть телегу вместе с лошадью.

— Если хотите, вы можете пока почитать журналы, я принесу их вам.

Я опустился в мягкое кресло, которое приняло меня неохотно, словно делало одолжение, вытянул ноги и осторожно поставил стакан на подлокотник.

— Как вы думаете, ждать придется долго? — спросил я.

— У меня нет опыта в таких делах, сэр, но вполне вероятно, что преступники свяжутся с нами только с наступлением темноты.

Он стоял передо мной вытянувшись, совсем как фламинго, которых я видел в нижнем саду; настоящее воплощение долгой беспорочной службы. Вероятно, ему было за семьдесят, но голубые глаза по-прежнему оставались живыми и ясными. Свою медлительность он компенсировал опытом и деловитостью: прямо персонаж голливудской семейной саги, даже чересчур идеальный, чтобы в него поверили зрители.

— Да, пожалуй, вы правы. Придется подождать добрых три часа, а может, и больше. — Я вытащил пачку сигарет, и прежде чем я успел поднести сигарету ко рту, дворецкий уже держал наготове спичку. — Как я могу к вам обращаться?

Старик вскинул брови:

— Уодлок, сэр.

— Вы служите у миссис Дедрик или у мистера Маршленда?

— У мистера Маршленда, сэр. У миссис Дедрик я служу временно, я очень рад быть ей полезным.

— Вы давно работаете в этой семье?

Он добродушно улыбнулся:

— Пятьдесят лет, сэр. Я двадцать лет работал у мистера Маршленда-старшего и вот уже тридцать лет у мистера Маршленда-младшего.

По-видимому, своим вопросом я сумел его расположить к себе и потому спросил:

— Вы видели мистера Дедрика, когда он был в Нью-Йорке?

Доброжелательное выражение на лице старика мгновенно сменилось настороженным.

— Да, сэр. Он гостил несколько дней у мистера Маршленда.

— А я его не видел. Только разговаривал с ним по телефону и много слышал о нем. Наверное, здесь нет его фотографии. Как он выглядит?

Мне показалось, что в голубых глазах старика мелькнуло неодобрение, но я не был уверен.

— Он хорошо сложен, у него спортивная фигура, смуглый, высокий, красивое лицо. Вряд ли я могу что-то к этому прибавить, сэр.

— Какое он произвел на вас впечатление?

Согнутая спина старика как-то застыла.

— Вы сказали, что хотели бы почитать журналы, сэр? Возможно, ожидание покажется вам немного утомительным.

Что ж, вот и ответ на мой вопрос: очевидно, по какой-то причине Дедрик нравился старику не больше, чем мне удар в челюсть.

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Это даже приятно с непривычки — сидеть, ничего не делая.

— Очень хорошо, сэр, — сказал он дежурным тоном. — Я дам вам знать, когда появятся какие-нибудь новости.

Он удалился на своих тонких ногах с достоинством архиепископа, оказавшего мне милость, и оставил меня одного в комнате, вызывавшей дурные воспоминания. Вот здесь, в метре от моей левой ноги, лежал на ковре в луже крови Соуки. У камина стоял телефонный аппарат, по которому Дедрик разговаривал со мной, часто и неровно дыша. Я повернул голову и посмотрел на стеклянную дверь, ведущую на террасу. Вероятно, именно через нее похитители вошли сюда, угрожая Дедрику оружием.

В дверном проеме стоял невысокого роста мужчина, одетый в элегантный белый тропический костюм и панамскую шляпу. Он наблюдал за мной. Я не слышал, как он приехал, и не ожидал его увидеть, занятый своими мыслями. От неожиданности я чуть не подскочил на месте.

— Я не хотел вас напугать, — сказал он спокойно и довольно рассеянно. — Я не знал, что вы здесь.

С этими словами он вошел в комнату и положил на стол свою шляпу. Я догадался, что это Франклин Маршленд. Серена явно пошла не в него. У него был маленький, похожий на клюв нос, тяжелый подбородок, задумчивый, рассеянный взгляд и полные, женственные губы. Его морщинистое лицо было загорелым, а густые блестящие седые волосы, обрамляющие лысину, придавали ему сходство с чисто выбритым и дружелюбным Санта-Клаусом.

Я хотел было подняться со стула, но он махнул мне рукой, чтобы я оставался на месте.

— Не поднимайтесь. Я составлю вам компанию и выпью виски. — Маршленд сверился с золотыми часами на узком браслете, которые носил на внутренней стороне запястья. — Четверть седьмого. Я считаю, что до шести пить спиртное нельзя, а вы?

Я ответил, что это хорошее правило, но правила следует время от времени нарушать, если хочешь чувствовать себя свободным.

Маршленд не обратил никакого внимания на мои слова. По равнодушному выражению на его лице я понял, что он редко прислушивается к чужому мнению.

— Значит, вы передадите им выкуп, — продолжал он, констатируя факт, а не задавая вопрос.

— Да, — ответил я.

Он налил себе довольно много и сел в кресло напротив. Маршленд уставился на меня, как смотрят на какое-нибудь интересное животное в зоопарке.

— Она сказала мне, что поедет с вами.

— Да.

— Мне бы очень хотелось, чтобы она этого не делала, но мои слова на нее не действуют.

Маршленд пригубил виски и посмотрел на свой белый ботинок из оленьей кожи. Я отметил, что у него был чрезвычайно маленький размер ноги.

— Как ни жаль, но я никогда не имел на нее влияния. Конечно, старики — зануды, но иногда и они способны помочь молодым, если бы только молодые им это позволяли.

Я догадался, что он говорит вовсе не со мной, а сам с собой, и не ответил.

Он тоже замолчал и сделался задумчивым. На некоторое время воцарилась тишина. Я взял еще одну сигарету, стараясь сохранить на лице умное выражение на случай, если Маршленд сочтет нужным заговорить со мной, и даже не поддался искушению переменить положение.

Я заметил, что китайцы в саду заканчивали свою работу. Они уже некоторое время разглядывали получившийся у них розовый куст в форме зонта, не прикасаясь к нему и придирчиво изучая каждый листочек. Работа была сделана, и они отправились отдыхать.

— У вас есть пистолет? — неожиданно спросил Маршленд.

— Да, но я надеюсь, что мне не придется им воспользоваться.

— И я надеюсь на это. Вы ведь проследите, чтобы она рисковала как можно меньше, не так ли?

— Разумеется.

Он выпил половину стакана, но это не помогло ему расслабиться.

— У этих парней большие запросы. Пятьсот тысяч — это же огромная сумма.

Он как будто ждал от меня ответа, и я сказал:

— Вот поэтому они и похитили его. Риск тоже огромен.

— Наверное, так и есть. Как вы думаете, они сдержат свои обещания?

— Не знаю. Я уже объяснил миссис Дедрик: если ее муж их не видел…

— Да, она мне сказала. Пожалуй, вы правы, я читал о некоторых знаменитых похищениях людей за последние годы. Получается, чем выше сумма выкупа, тем меньше шансов, что жертва выживет.

Маршленд уже не казался задумчивым или рассеянным, а пристально смотрел на меня с каким-то странным выражением глаз.

— Это зависит от похитителей.

— У меня такое чувство, что мы его больше не увидим. — Старик медленно встал и хмуро оглядел комнату, как будто что-то потерял. — Конечно, я не говорил ей этого, но не удивлюсь, если они его уже убили. — Он приподнял брови. — А вы как думаете?

— Возможно.

— Или даже больше чем возможно?

— Боюсь, что так.

Он кивнул. Довольное, удовлетворенное выражение его глаз потрясло меня до глубины души.

Он вышел из комнаты, приободренный и элегантный, напевая себе под нос какую-то мелодию.

Примечания

3

Название тюремной камеры в калькуттском форте Уильям, где в ночь на 20 июня 1756 г. задохнулись английские военнопленные (из 146 узников выжили только 23 человека).