Флориан Бэйтс и похищенные шедевры

Джеймс Понти, 2016

Кто придумал Теорию мелочей и с ее помощью распутывает самые головоломные загадки? За кем гоняется мафиози из международного преступного синдиката? Кто замечает то, что упускают другие, и с одного взгляда способен вывести любого на чистую воду? Познакомьтесь с Флорианом Бэйтсом – единственным семиклассником на службе у ФБР! Из Национальной галереи украдены бесценные картины. Но как? Похоже, только Флориан с верной подругой Маргарет способны раскрыть хитроумное преступление! Но, пока Юный Шерлок охотится за похитителем, на него самого открывают охоту…

Глава шестая. Место преступления

Втечение следующих двух недель мы с Маргарет держались подальше от Национальной галереи, чтобы ненароком не наткнуться на копииста. Мы решили ничего не говорить ни охране (поскольку у нас не было доказательств), ни родителям (поскольку наверняка получили бы нагоняй за беготню по всему городу за незнакомцем). Наше приключение осталось между нами, и мы сосредоточились на стремительно приближающемся начале учебного года.

За все то время, что моя семья переезжала с места на место, я прекрасно развил навыки выживания новичка. Обычно я использовал ТЕМЕ, чтобы подбирать себе друзей, избегая недотеп и задир. Но Маргарет дала мне кое-что новое: инсайдерские сведения. Она рассказала о разных группировках, своих любимых учителях и о том, к какой еде в кафетерии лучше не притрагиваться (почти ко всей).

Мы даже сходили на разведку. Ее футбольная команда играла на поле позади школы, и в один прекрасный день я решил тоже попрактиковаться. Затем Маргарет представила меня кое-кому из одноклассников, своих товарищей по команде, а потом мы немного прогулялись по территории. Главный корпус был огромным: три этажа красного кирпича со здоровыми колоннами перед центральным входом. Зрелище устрашало. А когда я заглянул в окно и увидел бесконечный коридор со шкафчиками, то призадумался, не буду ли чувствовать себя там потерянным.

В ту же ночь рингтон на трубке отца разбудил меня в два семнадцать. Я бы постарался заснуть снова, но, услышав папин голос, понял, что произошло нечто экстраординарное. Я волновался насчет дедушки, который серьезно болел, и испугался, что ему стало хуже.

Сонный, я выбрался в коридор как раз в момент, когда папа сбегал по ступенькам, застегивая рубашку на ходу.

— Кому-то плохо? — спросил я. — С дедушкой Тедом что-то?

— Дедушка в порядке, — ответил отец. — Я не хотел тебя разбудить.

— А куда ты?

— Из Национальной галереи похищены три картины, нужна моя помощь. Иди спать.

Отец прошел половину пути до двери, прежде чем мой полубодрствующий мозг установил связь.

— Подожди! — окликнул я.

— Не могу, дружище, дело важное. Поговорим утром.

— Украли картины импрессионистов?

Дверь захлопнулась, и я понял, что отец меня не услышал. Но через миг она медленно открылась вновь. Я увидел папу на пороге: он глядел на меня, освещенный со спины уличным фонарем:

— Почему ты спросил? С чего взял, что это импрессионисты?

Я глубоко вдохнул и выдохнул:

— Кажется, я кое-что знаю.

— У меня нет времени на игры, Флориан. «Кое-что» — это что?

Неловкое молчание.

— «Кое-что» — это, возможно, «кто это сделал».

В ответ я получил непонимающий взгляд.

— Мы с Маргарет заметили странного парня, который болтался в музее… и вроде как проследили за ним.

— Вы — что сделали?! — воскликнул папа.

— Да, это было глупо, — признал я. — Но он казался подозрительным. И торчал в отделе импрессионизма.

Отец слишком спешил, чтобы проанализировать ситуацию как следует, поэтому доверился чутью:

— Быстро одевайся. Я скажу маме, что ты едешь со мной, и умолчу о том, что вы следили за каким-то подозрительным человеком. Разберемся с этим позже.

— Хорошая мысль, — одобрил я. — Хотя на самом деле нам вообще не требуется рассказывать ей об этом, ведь так?

Днем мы доехали бы от дома до музея минут за тридцать пять, но по пустым улицам домчались за двадцать. Этого времени мне как раз хватило, чтобы рассказать папе все, что я знал о человеке в кедах «Европа».

Отец затормозил, повернув на авеню Конституции, и впереди показалось здание музея.

— Там сейчас начнется полная неразбериха, — заметил он.

Подъехав ближе, мы увидели офицеров охраны, которые устанавливали деревянные заграждения поперек тротуаров, и съемочные группы новостных служб, выгружавшие камеры и прочее оснащение из грузовичков. Все расцвечивали красные и синие огни полицейских машин, заполонивших улицу.

К подземному паркингу было не подобраться, поэтому мы оставили автомобиль напротив Смитсоновского музея естественной истории и отправились дальше пешком.

На пропускном пункте отец сунул охране удостоверение, и мы зашагали по массивным ступенькам вверх, ко входу.

— Ищут улики, — заметил он, кивком головы указывая на копов, которые светили фонариками в кусты перед зданием.

Происходящее казалось абсурдом.

Мы зашли в центральную ротонду, и первым делом я увидел там пару детективов, опрашивающих уборщиков. Те нервничали так, словно гигантские колонны вокруг них были решетками камеры предварительного заключения.

— По-твоему, они свидетели или подозреваемые? — спросил я.

Отец лишь пожал плечами:

— Хороший вопрос.

По дороге я оглянулся через плечо, пытаясь оценить ситуацию. Обычно дневной свет создавал в коридоре яркую солнечную атмосферу. Но сейчас здесь царил жутковатый сумрак, а некоторые углы были совершенно темными.

Мы остановились, чтобы заглянуть в зал с табличкой «Импрессионизм/Галерея 85», где Маргарет и я видели копииста перед «Женщиной с зонтиком». Однако вход перегораживала ярко-желтая полицейская лента. Внутри оперативная бригада исследовала большой участок стены, где прежде висела картина.

— Ого, — сказал папа, увидев пустое место. — Ничего себе!

— Что пропало? — спросил я.

— «Ребенок с игрушками», — ответил он. — Ренуар.

— Невероятно, — выдохнул я.

В соседней галерее было еще оживленнее.

— Две другие картины похитили оттуда, — сказал отец. — «Урок танцев» Дега и «Девушка в белом» Ван Гога.

— Ренуар, Дега и Ван Гог, — я покачал головой. — Этот парень на ерунду не разменивается.

— Да уж, — сказал отец.

На лифте мы спустились под землю, на минус третий этаж, где располагался офис службы безопасности. Мрамор и песчаник придавали музею сходство с древнеримским храмом, но интерьер помещения безопасников словно скопировали из научно-фантастического кино. Мебель была из черной кожи и серебристого металла, а стены чуть ли не сплошь покрывали мониторы, позволявшие наблюдать за всем зданием.

Один мужчина, в стильной черной футболке и черных же джинсах, говорил с английским акцентом по мобильному телефону в углу офиса, другой яростно печатал что-то на центральной компьютерной консоли. Британец старался, чтобы его голос звучал спокойно, но мерил комнату шагами и выглядел каким угодно, но только не спокойным.

— Нет, сэр, у меня все под контролем, — совершенно неубедительно заявил он собеседнику. — Мы с этим разберемся.

Человек за компьютером поднял глаза и увидел моего отца:

— Рад, что ты пришел, Джим.

Он был грузным, с крупным луноподобным лицом. Бледность и круги под глазами создавали впечатление, что этот тип либо толком не спит, либо прячется от солнца. Пиджак на нем перекрутился, галстук съехал набок, и весь он казался помятой развалиной.

— Хочу, чтобы ты просмотрел данные с… — Он оборвал себя на полуслове, заметив меня: — А это кто?

— Эрл, это мой сын Флориан, — сказал папа. — История длинная… В общем…

Продолжить ему не дали: дверь распахнулась, и в помещение ворвались еще двое. Я узнал Сирену Миллер, начальницу службы охраны музея и папиного старинного друга: она приезжала к нам в гости, когда мы только перебрались в Вашингтон. Сейчас ее сопровождал высокий афроамериканец в темно-синем костюме с галстуком в тон — в отличие от Эрла, свежий и подтянутый и, в отличие от Британца, не старавшийся выглядеть спокойным. Он был совершенно спокоен и собран.

— Джим, это специальный агент Маркус Риверс из команды ФБР по расследованию преступлений, связанных с искусством, — представила своего спутника мисс Миллер.

— Рад познакомиться, — отец пожал ему руку.

— А это Джим Бэйтс, — продолжила Сирена. — Он консультирует нас, так что я попросила его о помощи, и… — Как и Эрл, увидев меня, она запнулась: — И он зачем-то привел с собой сына.

Риверс взглянул на меня — скорее с любопытством, чем недовольно, — и повернулся к моему отцу:

— Я бы сказал, наша ситуация — не совсем из серии «Приведем детишек, покажем им нашу работу». Я не прав?

— Прошу прощения, — ответил отец, — но Флориан, похоже, видел нечто… интересное. И, мне кажется, вы должны об этом услышать.

— Интересное? В каком роде?

— Расскажи им, — попросил меня отец. — Настолько точно и конкретно, насколько сможешь.

На меня уставились все. Даже Британец, который уже закончил телефонный разговор. Я робел перед этой компанией, тем более что в ней находился спецагент ФБР. Но, сделав глубокий вдох, приступил к повествованию:

— Примерно четыре недели назад моя подруга Маргарет и я увидели в зале с автопортретом Ван Гога светловолосого туриста. Он спал на диванчике — примерно четверть часа, пока не подошла его жена с младенцем.

Слушатели казались сбитыми с толку, однако меня это не остановило:

— Затем, две недели спустя, мы заметили художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком». Он был темноволосым. Одет как типичный студент, изучающий живопись. Совершеннейший хипстер. Учится в Университете Джорджа Вашингтона и живет в общежитии Филиппа Амстердама. Я делаю на этом акцент, потому что в это общежитие не принимают женатых и студентов с детьми. Такие должны жить где-то в других корпусах — я проверил в интернете.

Тут Британец нетерпеливо перебил меня:

— К чему это все? Исчезли предметы искусства на общую сумму в шестьдесят пять миллионов долларов. А мы слушаем детский лепет о каких-то пустяках. У меня только что был крайне неприятный разговор с начальством в Англии, и я заверял, что мы действуем оперативно.

Игнорируя его, я сосредоточился на агенте.

— Спящий отец семейства и художник в галерее — один и тот же человек, — сказал я. — Полностью изменивший внешность.

— Мы что, продолжим слушать это? Серьезно? — спросил Брит. — Каждая упущенная секунда — шанс убраться еще дальше для похитителей!

— Почему ты думаешь, что это один человек? — спросил агент.

— Оба носили кеды «Европа» — это такая марка беговой обуви, которую можно найти только в Восточной Европе. Оба — левши. И на щеках у них совершенно одинаковые шрамы. Я не думаю, что это один человек, — я в этом уверен.

Риверс, очевидно, пока не знал, как к этому отнестись.

— А, и вот еще что, — сказал я. — Два зала, в которых мы его видели и где он провел немало времени, — те самые, из которых только что украли картины.

И тогда агент улыбнулся:

— Что ж. Это действительно похоже на нечто интересное.