Дятел

Демид Дубов, 2023

1988 год. Пережившие ядерную войну люди сталкиваются с неизвестными и пугающими событиями в новом преобразившемся в худшую сторону мире. Старое мировоззрение уже не справляется с объяснением причин и последствий, а вот старые привычки расцветают новыми красками. В мире, где царит неизведанное и опасное, где счетчик Гейгера визжит от радиации, место человечности и организованности занимает животное начало. Но есть и те, кто сопротивляются этому… Рассказ «Дятел» является одним из главных произведений в грядущей антологии «Агония, 88», и описывает последние дни бункера «Килло-11», подвергшегося нападению не только извне, но и изнутри.

7 ноября, 1988 год.

Восточное побережье США.

Бункер «Кило-11».

Зона высочайшей радиоактивности.

Координаты неизвестны.

Огромный пластиковый ящик проглотил помятую банкноту. И внутри мгновенно началось бурление. Послышался металлический треск, и, как будто бы между делом, коробка выдала в окошечко пластиковый стаканчик. Спустя несколько секунд безудержного дребезжания железных кишок, автомат выдал тугую бурую струю, чуть не сбив тару с креплений.

Джейк смотрел на все это с невероятным отвращением. Его отец после войны стал мелким держателем чайных плантаций на юге страны и всегда твердил ему, что каждый грамм выпитого кофе уменьшает семейный бюджет дважды. В этом была логика, конечно, как без нее, но еще в этом был повод сформировать подобное отношение к этому напитку. Джейк Хорнет был из того немногочисленного порядка людей, которые могут обедать хоть в загаженном сортире, но абсолютно не терпят запаха свежезаваренного кофе около своего носа. И во время всей этой процессии, которая в его мозгах превращалась в неимоверно отвратительный акт механической дефекации пестрого от рекламы и цен робота, он держал мину такого отвращения, что было и не описать. Скрестив руки на груди, он отвернулся. Хотел придавить выползшего из-под автомата таракана, но одумался и поставил ногу рядом с ним. Насекомое, на мгновение остановившись и поняв, что от смерти его отделял лишь сантиметр, быстро уползло обратно под автомат.

— Ты ведь должна была поддержать меня, я ничего не путаю?

— Ни в коем случае. Не путаешь. — пластиковый стаканчик, налитый до краев, достала аккуратная и невероятно красивая женская рука. — Ничего-то ты мой дорогой, Джейкоб Хорнет, не путаешь.

— Но ты только что заказала себе кофе, Сэм?

— Глупый вопрос. Разве ты не видишь? — с едкой ухмылкой, она отпила немного бурой вонючей жижи.

Вероятно, только из-за Сэм Хорнет терпел это пищевое насилие сейчас, находясь на одном квадратном метре с кофейным аппаратом. Министерство Обороны в свои бункера закупало их вагонами, ведь армейцы любили кофе. И Джейк надеялся найти себе компанию, бойкотировавшую всю эту традиционную трапезу из кофе и «волшебного ничего» именно в ней — в Саманте Крюгер, стоявшей рядом… и предательски пившей кофе. Она была для него единственным и самым хорошим другом здесь, а потому он ее постоянно прощал. Прощал и то, что такая красота, как у нее, не досталась ему, а медленно, сперва неохотно, а затем явно раскусив почву под собой, пошла по не самым бедным рукам бункера. Однако, глупо было бы считать ее выгодное распутство простым подарком мещанам из нижних отсеков — нет, она была не такой. В первую очередь, внушал себе Джейкоб, чтобы хотя бы как-то сгладить тоску по ней, ее невероятные ягодицы, ее аккуратная талия, которую не могла спрятать даже мешковатая рубашка, ее хорошенькая и упругая грудь, втиснутая в явно маленький по размеру черный лифчик, и ее бесконечно хитрое острое лицо, со слегка вздернутым носиком и глубоким умным взглядом, были нужны ей для того, чтобы банально держаться здесь на плаву. После войны, после взрывов и ядерной бомбежки, мало какой мозг устоит от того, чтобы не посчитать, что государства и закона больше нет. Мало какой индивидуум в этом бункере станет считаться со мнением другого индивидуума, как раньше. А потому Сэм заручалась поддержкой среднего звена, и никогда не ложилась под большое начальство, чтобы не стать их ручной сучкой, залезающей под стол по первому же зову. Шлюха, но шлюха с моральными принципами.

— Кофе, мой дорогой Джей, это единственное, что мне осталось попробовать, чтобы полностью разочароваться в энергии собственного организма. Эти месяцы подземной жизни абсолютно убили во мне всякую инициативность, так что…

— Звучит, как отчаяние. — усмехнулся он, со слегка злобной улыбкой. — Прежде, я не слышал от тебя такого.

— Будем честны, ты почти не слушал меня прежде. — осторожно коснувшись его подбородка, она подняла тот вверх. — Как и сейчас. Мои глаза выше. — улыбнулась ему так, что Хорнет мгновенно растаял и хотел сползти по ее теплым и длинными пальчикам как растаявшее мороженое. — Вероятно, наступает тот период, когда стресс первых недель улетучивается, и организм плавно привыкает к мысли, что этот чертов бункер станет нашей же могилой. Увы и ах, стоит снова перестраиваться, да? Эти чертовы коммунисты сбили нам все наши планы, так что теперь придется выдумывать их заново.

— Коммунистов? — не понял Джейк.

— Да, и коммунистов тоже. — Сэм опустила руку, снова хлебнув кофе. — В конце концов, должен же мистер Гримсон бороться с кем-то. Если он не будет с кем-то бороться, то мигом лишится своего поста, своего коньяка и своих секретарш. Его поднимут сперва на смех, а затем на вилы, если у него не будет нового врага. Даю тебе слово, он найдет чем нам всем здесь заниматься. Но все это будет настолько томительно, что вскоре приравняется к смерти. Мы здесь как индейка в фольге. Постепенно коптимся, а в конце, так ничего и не добившись, умрем от загрязненной системы очистки воздуха, от проникающей радиации и от отсутствия еды. Так что, милый мой Джейкоб, запасайся заранее. — оттянув пальчик, добавила: — Я знаю, где можно достать припасов.

— У тебя закончилось белье? — снова уставившись ей на грудь, спросил Хорнет.

— С чего ты взял? — мгновенно насторожилась она, опустив голову. — Сильно видно?

— А сама-то ты как думаешь? — ответил он ей ловкой ухмылкой. — Ты ведь все-таки физик, образование имеешь. И не можешь сообразить, что черное просвечивает под белым?

— Понадеялась, что рубашка скроет. — опечаленно выдохнув, она выкинула стаканчик в урну. — Ко мне сегодня… — глянула на золоченые часики на запястье. — Должен прийти мистер Кроули. Решила, что не успею переодеться, потому вот так.

— Кроули, это…

— Начальник продовольственного склада на территории военных. — скороговоркой ответила Саманта. — Это уровень… Семь, насколько помню. Или шестой. Что-то он говорил, я все прослушала. Он готов поделиться армейскими запасами. Я могу и за тебя постараться!

Она настолько громко усмехнулась, что Джейк, испытав какое-то странное чувство стыда за нее, огляделся по сторонам. Но коридор пустовал. Время было позднее и по еще сохранившемуся пока распорядку, была ночь. Те, кто не нес дежурство около еще исправных приборов, спали или занимались чем-то в своих квартирах на четвертом уровне. Остальные — были по своим местам и выходили в коридор либо чтобы покурить, либо, чтобы выпить этого пресловутого кофе. А стыд Джейк ощутил лишь потому, что, как сам себе твердил, ее образ абсолютно не сочетался с ее манерой себя вести. Для Хорнета она была тем, кого он обязательно вспоминает перед тем, как уснуть. Ореол ее почти непогрешимой идеальности и чистоты вогнался ему в подкорку. Он каждый раз представлял, как запускает руку ей в волосы, ощущая их мягкость и шелковистость, и каждый раз понимал, что за него, наверное, в тот же самый момент времени, кто-то их наматывал на кулак.

— И чем армейцы лучше меня? — обиженно спросил он, все же подняв глаза.

— Хм. — задумалась Сэм. — А здесь вероятно все просто, Джеки. В этом плане все лучше тебя.

— Вот, вообще здорово…

— Нет, ты не понял. Не обижайся. Я тебя бесконечно люблю, но ты ведь мой друг. И мой главный друг. Я ведь их не люблю, я их использую. А секс — это самый доступный способ манипуляции, особенно в таких условиях, как наши. Ты ведь не хочешь, чтобы я использовала к тебе те же самые приемы, которые использую для тех, кого использую… Вот-ведь, трижды повторилась, черт возьми… — собирая слова, она выдохнула и поглядела на собственные туфли. — Скажи мне, тебе было бы обидно, если бы встал в этот ряд мужчин, м? Я очень не хочу тебя терять, правда. Ты единственный здесь, кому я могу довериться практически полностью, и мне было бы больно, если бы вдруг мы стали… В общем, если бы по итогу не сошлись характерами и были бы вынуждены забыть о существовании друг друга. И при том! Мы бы постоянно виделись, что еще больнее. Мы ведь с тобой работаем практически вместе. Да, ты работаешь на внутренней связи, да, я работаю на радары, но мы ведь почти одна контора!

Она вдруг всхлипнула, и замолчала. Нащупала под рубашкой косточку чашки, и оттянула ее от себя с таким выражением лица, что еще немного, и казалось, она воскликнет, что он ей осточертел до дьявола. Но нет, лишь поправила, ожидаемо выбрав сытость от армейских припасов и нескучный вечер в компании этого… этого кепочника-солдафона. В глубине души Хорнет понимал, что она не сама стала такой, на это ее двинуло окружение. И он помнил, как она сопротивлялась всему этому течению, как последней из высших женщин бункера спустилась до уровня ночной прислуги. Прошло всего ничего, не было даже полугода, но бункер уже сходил с ума, уже умирал. И без всяких придуманных коммунистов Гримсона…

— Я знаю, Джейк. — глубоко вдохнула она, взяв его за плечо. — Ты думаешь, что я шлюха. И тебе обидно, что с тобой не спит даже такая. Но поверь, от этого всем нам лучше… Не нужно тебе такой жизни.

— А какая жизнь теперь нужна? — грустно усмехнулся Хорнет. — Все вокруг стремительно чернеет.

— Значит, оставайся светлым пятном во всем этом. — мелко кивнув, она сблизилась и осторожно поцеловала его в щечку. Сказать, что Джейк в этот момент хотел наплевать на все принципы и просто сорвать с нее рубашку, а затем лифчик — не сказать ничего. — Ты молодчина, Джеки.

Развернувшись, она зацокала каблучками, удаляясь вглубь коридора. Хоть она и упомянула, что даже по работе они были близки, все же ее кабинет находился на более высоком ярусе, чем у Хорнета. И видеть, как она, вот такая-вот, возносится по лестнице вверх, отбивая ритм каблучками и вероятно уже считая секунды, чтобы не пропустить встречу с очередным поставщиком полезного, было тяжелее всего. Джейк обильно плюнул под ножки кофейного автомата и побрел в другую сторону. Его ждал одинокий вечер с воображением.

Однако, до своей постели он так и не добрел. Только он провернул ключ в замке парадной двери, как его окликнул один из его сотрудников. Молоденький мальчик, выглядевший так, словно только закончил среднюю школу, подбежал к нему и с отдышкой произнес:

— Сэр, вам надо взглянуть на это…

Через десять минут Джейк стоял перед кучей аппаратуры, в окружении целого ряда однотипных столов с различными консолями и экранами. На каждом из них он пытался зрительно поймать какие-то аномалии. Во всем этом оборудовании он разбирался лучше других, но пока еще не понимал, зачем подчиненный его позвал. А тот встал посреди еще троих молодых парней, одетых в белые халаты с бейджами, и сделал выражение такое, будто бы сейчас сходит по большому и прямо в штаны.

— Что? — не выдержал Джейк, вопросительно помотав головой.

— Сэр, мы поймали… Поймали странный сигнал. — произнес другой сотрудник, заикаясь и запинаясь, время от времени виновато уводя глаза. — Мы бы не позвали вас… Если бы…

— Если бы не было необходимости. — слово взял чернокожий, что стоял с краю. — Сигнал приходит на наши устройства, но не фиксируется ничем, кроме звукозаписи. Посмотрите.

Он положил на стол перед Хорнетом портативный проигрыватель. Такой, какой обычно вешают на кожаном ремне, а затем надевают наушники и отправляются на пробежку по набережной где-нибудь в Майами. Внутрь уже была вставлена кассета, подписанная простой звездочкой, и Джейк подметил, что кассету эту он раньше не видел. У него была прекрасная память. Да и к тому же, маркерные чернила выглядели слишком свежими. Недоверительно окинув взглядом своих сотрудников, у одного из которых предательски заурчал живот, надел на голову наушники и нажал на плей.

В мозгах застрекотало. Мгновенный и страшный звук, который не обрывается и не заканчивается никогда. Четкий однотипный пунктир, который как ускоренные часты отсчитывает какие-то только ему известные временные интервалы. Не моргая, Джейк вслушивался в этот сигнал, и понял, что он ему знаком, но вот только он не знал откуда. И это было еще страшнее. Создавалось ощущение, что это тиканье, это долбление прямо в мозг он слышал только в кошмарах, там, где языки огня постоянно пожирают что-то, где есть крики, шум и невероятный человеческий гвалт, предвещающий только погибель. Хорнет назвал бы это отзвуками ада, если бы не знал, как звучат атомные взрывы… И он неровно сглотнул, снял наушники. Но этот пунктир, колкий и четкий, словно и не хотел покидать его голову. Закончился на долю секунды позже, чем щелкнула кассета.

— Что это такое? — спросил он, еще раз сглотнув и собрав мысли. — Диапазон частот?

— Неизвестно, сэр.

— Как это может быть неизвестно?! — резко сорвался Хорнет, но выставил руки вперед, понимая, что делает ошибку. Сбавил голос. — Что показывает осциллограф? Что показывают другие датчики? Как звук может быть пойман только на звуковую дорожку?

— Мы не знаем, сэр.

— Вы хотите сказать, что получаете свой паек за просто так? Звук — это так же волна, это колебания, как они могут быть ничем не зафиксированы?

— Посмотрите на это, мистер Хорнет. — негр переключил одну из крутилок на аппаратном столе, и из динамиков под фальшь-потолком понесся все тот же дьявольский пунктирный звук.

Джейк обернулся вокруг себя и обомлел, раскрыв рот. Ни один из осциллографов даже не дрогнул. Звук словно и не существовал, не был сейчас в динамиках и не звучал в ушах. Все приборы, вся высокоточная микроэлектроника, способная улавливать даже малейшие атмосферные колебания, молчала. Показывала полный эфирный штиль. Колонки продолжали выть, и не выдержав, Хорнет сам выключил частоту.

— К…как это возможно? — спросил он сам себя. — Поломка?

— Приглашали техников, сэр. Все, как один говорят, что аппаратура исправна. Вот эфир нашего собственного передатчика. — негр снова переключил волну и на этот раз звук был более знакомым, а все шкалы весело плясали в такт. — Мы не знаем, что это такое.

— Это могут быть русские? — обернулся на него Хорнет. — Это могут быть Иваны?

— Маловероятно, сэр. — усмехнулся один из сотрудников. — Если Иван придумал звук без частоты, я лучше сразу им сдамся, чем продолжу его слушать. У нас была теория, что это может звучать создаваемая радиацией неизвестная ультрадлинноволновая частота, которая не может быть зафиксирована нашей аппаратурой. По нам ведь били кобальтовыми бомбами, сэр.

— Тогда приборы показывали бы максимум. — мотнул головой тот.

— Поэтому это и осталось т… теорией.

— Я заберу эту кассету. — Джейк мгновенно сгреб со стола приемник вместе с наушниками и запихал его себе в карман. — Есть что-то еще, помимо этой жути?

— Да, сэр. — чернокожий неуверенно кивнул, шумно выдохнув. — Мы потеряли связь с «Кило-10» и «Кило-22». Первый пропал бесследно, второй успел отправить короткий сигнал о помощи, который затем оборвался. Мы пытались найти частоту, на которой мог бы быть запасной сигнал бедствия, но нашли только это.

Кивком головы, он указал на плеер в кармане Джейка. И тот снова испугался, но не подал вида. Только предательски холодная капля пота скатилась по его горлу, обласкав шатнувшийся по вертикали кадык. В голове мгновенно забурлили мысли, и от бывшей усталости не осталось и следа. Нужно было решать эту головоломку. В секторе «К» они остались одни. «Кило-11» был последним бункером, который во всей этой дьявольской чехарде еще умудрялся выживать и бороться за себя. Вокруг него, как по указке, исчезли сразу шесть похожих военных бункеров, и нужно было что-то предпринять. Хорнет отдавал себе отчет, что все было не просто так. И что следующий удар придется в их бетонную крышу. Только вот чей это будет удар он абсолютно не представлял. И боялся того, что в резко изменившемся и умирающем мире знания физики из прошлого его больше не спасут. Это было похоже на кошмар, и самое пугающее в нем — что Джейк Хорнет точно не спал…

Он влетел в приемную Гилберта Гримсона, начальника бункера и боевого полковника, через несколько минут, пробежав на одном дыхании с пяток лестничных пролетов. Лифт не работал уже давно и Джейк страшно запыхался. Утирая пот со лба, он закрыл за собой дверь, и глянул на опешившую секретаршу, которая до этого пыталась накрасить свои губы невероятно красной шлюшечьей помадкой.

— Мне нужен Гримсон. — хрипя, выдал он, дернув на себя хозяйскую дверь.

— Мистер Хорнет, вам туда нельзя! — попыталась остановить его та, но было поздно.

Без стука отворив дверь, Джейк опешил вновь и даже на секунду забыл о том, что он вообще-то невероятно устал, запыхался и хотел спать. Пузатый, но на удивление не слишком-то толстый конечностями Гилберт Гримсон сидел в своем кресле, крутил в руках толстую кубинскую сигару. А рядом с ним, одна в наклонку с задранной юбкой, а другая в полный рост, пытались танцевать отвратительной пошлости танцы его грудастые секретарши, которых он не без геморроя в своей заднице высидел по приемным одной крупной шишки в военном ведомстве. И явно поняв, что его застукали с поличным, этот краснорожий пузан мгновенно рявкнул что-то непроизносимое и подавился. Девушки остановились и виновато начали застегивать пуговички и одергивать юбки.

— Мистер Гримсон…

— Хорнет! — крикнул наконец полковник, прокашлявшись. — Дрянной техасский выродок! Твой идиот-папаша не учил тебя, что в двери можно стучаться?! Какого сраного черта ты, мерзкий слизень, делаешь здесь в такую ночь? Иди в задницу отсюда, ублюдок!

— Мистер Гримсон, дело не знает отлагательства. — Джейк попытался ответить ему спокойно.

И это вдруг сработало. В этом развратном полковнике снова проснулась армейская душа. Он жестом двух пальцев приказал девушкам покинуть свои покои. С разочарованной миной поглядел на сигару в руках и сунул ее в зубы, подкурив. Девушек он провожал со взглядом высшей степени тоски. Джейк подошел и положил проигрыватель на вытянутый стол, но, поняв, что пузан не дотянется, пододвинул плеер поближе.

— Сэр, мое ведомство поймало странный сигнал. — сходу начал он, дождавшись, пока Гримсон наденет наушники. — Мы с сотрудниками не понимаем, откуда он взялся. У него нет частоты, наша аппаратура молчит, а звук есть! Это пугающе.

— Пугает здесь только ваша рубашка, Джейк. Возьмешь в хозотделе бензин, спички и сожжешь ее.

— Сэр, это очень серьезно. — помотал головой тот. — Мы потеряли контакт с еще двумя, последними на этот раз, бункерами в секторе «Кило». Больше никого не осталось, только мы.

— Это звучит так, как будто вертолет летит. — двумя пальцами, с зажатой меж ними сигарой, полковник показал на играющий плеер. — Чего здесь страшного? Ты наводишь панику, Хорнет.

— Нет, сэр. Неужели вы не понимаете? Мы остались одни. Одни из двенадцати бункеров! Чего мы еще ждем здесь? Что скоро и наш маячок оборвется?

— Это и нужно врагу! — ударил по столу Гримсон. — Это и нужно этим чертовым русским! Чтобы их коммунизм победил, и чтобы мы здесь паниковали как барные бляди! Отставить панику, Хорнет! Мы ждем эвакуации.

— Сэр! Да очнитесь вы! Этот сигнал… Это ведь не просто так. Это все не просто так. Да вы посмотрите вокруг! Бункер голодает, эвакуация должна была быть месяц назад, а ее все еще нет. Нас никто уже не вытащит, и наши запасы скоро закончатся. Солдаты уже дерутся за провиант, пока вы здесь курите свои сигары! Сэр, нас ждет смерть, как остальные «Кило», если мы немедленно не выберемся отсюда. Чего мы ждем? — плескал руками Джейк. — Белый Дом не отвечает две недели, Лэнгли — три. Бункер в Андах так и вообще не вышел с нами на связь. Больше некому нас эвакуировать, мы под руинами! Подумайте о людях, сэр.

— Я буду сидеть в этих руинах до приказа их покинуть! — полковник сорвал с головы наушники, поднявшись, и оперевшись кулаками о стол. — До приказа, понятно тебе, выродок?! И я умру с честью в этой духоте и в этом голоде, потому что буду знать, что и русские так же корчатся от голода и духоты, дохнут от радиации в своем поганом московском метро! Мы остановили их, мы им ответили, и мы должны иметь стальное терпение, не известное коммунистам, чтобы выдержать все, что на нас свалится, ясно?! А ты — ты грязный паникер, Хорнет. Ты простая жижа из презерватива, если не способен держать себя в руках и ноешь как баба из-за какой-то трещотки в эфире! Убирайся отсюда, членосос!

— Сэр!

— Убирайся, я сказал!!! — заорал на него Гримсон. — И забудь путь в этот кабинет, ты понял?! Ты отстранен от работы! И все твои черномазые уроды — тоже.

— Вы не имеете право меня отстранять. — сжав зубы, проговорил тот. — Я поставлен на свой пост приказом Министерства Обороны, а не вашим.

— Если сигнала Белого Дома нет, если молчит Пентагон и Лэнгли, значит этот бункер теперь мой…

В налитых кровью глазах и в абсолютно безумном, почти пенном оскале, Джейк увидел угрозу более реальную и устрашающую, нежели звук без частоты. И теперь, как никогда, ощутил, что полковник был прав. Этот самодур теперь правитель, хозяин всех их душ, и грубить ему было равносильно смерти. Хорнет заметил, как полковник расстегивает кобуру на приспущенных штанах и медленно гладит рукоятку своего Кольта. Рисковать Джейк не стал.

— Да, сэр. — тяжело выдохнув, он опустил взгляд.

— Вот и славно, Хорнет. — через зубы произнес тот. — Убирайся. И лучше застрелись. Этот бункер теперь мой. И вы все — мои. Запомни это! И расскажи всем, кто еще в этом сомневается. Мы победили коммунистов, и теперь я буду побеждать паникеров и трусов!

— Да, сэр. — согласился мужчина.

— Благослови нашего Бога, что я не отправил тебя наружу. Там бы ты поджарился, и приполз ко мне на коленях. И все, что я бы тогда сделал — так это пустил пулю тебе в башку. Вон!

Сказать, что этим своим неуместным походом к полковнику Гримсону, Джейк был разочарован, как не сказать об этом ничего. Его состояние было хуже подавленного пюре, поскольку, как он сам себе твердил, пюре хотя бы частично полезно, и никто не пытается на него наорать просто за то, что он делает свою работу и радеет за все многолюдное предприятие. И Хорнет очень не хотел сравнивать, но решил для себя, что сравнение с пюре является менее правдивым, чем сравнение с использованным контрацептивом… Да, самомнение у него упало, и упало критически. Его использовали все время по строгому назначению, но, когда назначение ушло, когда большой толстопузый хозяин решил, что его основная работа закончена, он просто отстранил свой главный агрегат и продолжил жить своей обыденной жизнью, даже этого не заметив. Джейк брел с опущенными руками, собирая каждую неровность в стыках напольной плитки. И даже наплевать было на неизвестную угрозу. Куда-там! Какой-то злокачественный звук, непонятно даже чем производимый, теперь пугал его намного меньше, чем жратва отстраненного, которая заключалась в паре синтетических рейгановских кексов и воде. Обычный человек, коим он теперь стал, выбрал бы смерть от неизвестности и неожиданности, чем от простого голода и изнеможения, духоты и жары, бункерного безумия и страшнейшей мигрени, которая начала мучать кофеиновых солдатиков с нижних ярусов.

Хорнет шел, казалось, совершенно не обращая внимания на часы и свой маршрут. В голове вертелось только то, как он даже, не подписав никакой бумаги, будет собирать немногочисленные манатки в своем кабинете радиорубки и покинет ее навсегда. Один разговор, и всего один этот чертов звук, дернувший его на этот разговор, загубили всю карьеру, лишили еды и остатков мыслей по поводу их общего будущего. Толстопуз Гримсон превратит их бункер в тоталитарный ад. Еще немного, твердил себе Джейк, и он переплюнет коммунистов. Построит всех по струнке, наденет на голову свою фуражку и вместо привычного салюта к козырьку исполнит римский. И только визуализация этого спасла настроение Хорнета. Он грустно усмехнулся, поднял глаза от пола. И понял, что стоял прямо перед дверью кабинета-квартиры Крюгер.

–…Я же шел в другую сторону. — смутился он, проговорив вслух. — И не поднимался вроде бы… Соберись, Джей…

Потерев глаза, он отвернулся от двери и уже намеревался сделать шаг, как вдруг его посетила интересная мысль. Хорнет ведь мог, воспользовавшись ее положением и неприкасаемостью от полковника — а тот Саманту очень не любил, но не откладывал в долгий ящик желания просто поиметь ее в буквальном смысле — остаться при деле, и еще немного посмотреть за этим звуком, понаблюдать за положение вещей с ранга несколько высшего, чем был у него сейчас. И, недолго думая, он раскрыл двери.

— Да что б тебя! Стучаться только меня что ли учили?!

Джейк моментально обомлел, но сообразил сразу же захлопнуть за собой дверь. Лицо Сэм было перевернуто. Ее голова, стремясь волосами коснуться пола, свешивалась со стола, на которой ее, абсолютно голую, держал за раздвинутые ноги один из крепких солдатских командиров в кепке с прямым как сам горизонт куполом. Это и был тот самый мистер Кроули, которой должен был навестить Сэм, и который, очевидно, успел только войти, а вот выходить желания не имел. Солдафон поднял ошарашенные глаза на сжавшегося Джейка, но от немилости его спасла Крюгер. Руками закрыв свою умопомрачительную грудь и шумно выдохнув, сказала:

— Зайди в мою спальню, Джейк. Мы сейчас уже закончим.

Сглотнув очень неприятный ком в горле, и переборов занывшее от этой картины сердце, он опустил взгляд. Спиной ощущая стену и вжимаясь в нее, словно просторный и громадный кабинет с кучей столов и стульев вдруг стал в пятьдесят раз меньше, прошмыгнул к железной бункерной двери, которая отгораживала рабочее помещение от жилого. Закрыв за собой тяжеленую створку, которую для Сэм специально выварили откуда-то из армейского хранилища боеприпасов, разворованных еще на этапе строительства бункера, Джейк сел на ее кровать. Настолько цивильно, на сколько только мог. Коленки вместе, ручки на коленки, а взгляд прямой и уставлен точно на бронированную дверь.

И Хорнет очень не хотел замечать то время, за которое эта парочка должна была бы уже закончить. Но у него никак не получалось. Наглые секунды лезли в его сознание вместе с невероятно будоражащими воображение женскими всхлипами и вздохами. А в перерывах между ними были звонкие шлепки, и довольные, и от того необычайно мерзкие подывавния Кроули. Этот вояка, как думал Хорнет, вероятно скопил достаточно энергии для одной лишь Сэм. Эта фуражечная скотина сейчас там резвится с ней как в последний раз, а Хорнет — человек, как сам считал, достойный доверия — сидит в спальне сложив ручки и все это слышит. Что могло быть еще хуже для него? Для человека безответно влюбленного в самую красивую девушку всего «Кило-11»? И красивую не по форме даже, не по размерам ягодиц или груди, не по лицу! Более смазливые и распутные мордашки, с которыми только и делать, что развлекаться, были прибраны при Гримсоне и его заместителях. Сэм была красива, потому что за всем этим, за тем, чем занималась в свободное от работы время, был какой-то фантомный статус. Крюгер, как ни крути, умела себя держать и не расплываться в простую похоть, относилась к этому философски и этим еще сильнее застревала в сердце Хорнета. И разбивала.

Конец ознакомительного фрагмента.