Верните мне меня

Дарья Рагулина

Мне бы забыть это всё, начать новую жизнь. Жизнь, свободную от обмана, боли, предательства и желания отомстить. Мне бы проснуться здоровой, научиться видеть что-то светлое в этом мире, научиться доверять окружающим. Мне бы глоток жизненных сил, мне бы веры в себя, мне бы всего один день в моей прежней жизни. Я просто хочу вернуть то, что вернуть невозможно. Я хочу вернуть себя. Вернуть самой себе, разве это так уж много?

Глава 4

Обретение — Потеря

Из Варшавы мы с Владом летим в Анапу, с пересадкой в Москве, во время перелета я чувствую необычайный подъем сил, какое-то возбуждение, мне не верится, что теперь я уже у себя, что рядом только русские люди, что я могу побывать дома, увидеть папу. Кстати, мысль о папе не вызывает трепета, он очень сильно отдалился за это время, я сообщила ему, что лечу в Россию, он не сопротивлялся, но и особого восторга в голосе я не услышала. Непривычно не понимать своего отца.

В Анапе мы с Владом берем машину в прокат, я чувствую, что низ моего живота тянет, но не хочу отступать. Мы садимся в автомобиль, Влад не знает местности, поэтому за рулем я. На улице довольно тепло, я открываю окна, кондиционера в машине нет, едем по залитой солнцем дороге, радио кричит современные мотивы, полоса дороги мчится навстречу.

— Алис, не гони так сильно, не опаздываем.

— Ладно, — миролюбиво соглашаюсь я, сбавляю скорость. — Как думаешь, сумка еще на месте?

— Надеюсь.

Он кладет свою горячую ладонь мне на руку, а я, плохо соображая, еду по практически пустой трассе в сторону нашей виллы. Интересно, как она сейчас? Ведь не стоит так же, как и мы её бросили? Кто-то же её стережет?

— Может, заедем на виллу?

Вопрос срывается сам, Влад пожимает плечами:

— Где вы в медовом месяце были? Поехали.

Я еду, сердце стучит, Алёна стучит ему в такт, едем по ровной дорожке к нашей вилле. Увидев знакомые очертания, забываю дышать, слишком много воспоминаний, и хороших, и плохих. Подъезжаем, ворота, конечно, закрыты. Сигналю, выходит парень в форме, в точно такой же форме, как и у тех ребят, что были раньше:

— Что хотели?

— Мы к Игнату Ивановичу.

Произношу неосознанно, сердце начинает стучать слишком быстро.

— Выехали они, никого нет.

— С кем выехали? — снова неосознанно, скорее рефлекторно.

— С Екатериной Николаевной, с кем же еще.

Не хочу понимать, что значат его слова, сдаю назад, разворачиваюсь и еду обратно. Влад молчит, я тоже молчу, хотя хочется орать. Какая Екатерина Николаевна? Куда они выехали? Как давно тут были? Доезжаю до своего свертка в лес, сворачиваю, еду по заросшей дороге. Будто и не прошло девяти месяцев, будто все было вчера. Мне казалось, что я не помню, где оставила сумку, но нога сама нажимает тормоз, тело само движется к упавшему дереву, вот камень, еще шаги, яма. Раздвигаю мох, сумка. Сумка влажная, тяну замок молнии, пакеты с деньгами.

— Черт побери, сколько денег, это все было в сейфе?

— Ага.

Мешки с деньгами запотели, но купюры чувствуют себя нормально, я раздвигаю их, вот оно! Документы!

— Смотри, все сохранилось! Владик! — трясу документами, будто они и есть сущность бытия, документы, где я не Вероника, а Виктория Каратаева. Складываю все обратно, поднимаю сумку. — Теперь можно в Москву.

— Лис, отдай сумку, тяжелая же.

Забирает сумку, кладет на заднее сиденье:

— Не устала? Давай я поведу?

— Нет, как хочешь, могу и я, едем в аэропорт?

Он кивает, но всё-таки садит меня в пассажирское кресло, я сажусь, оборачиваюсь на сумку, не понимаю, как мы эти все деньги собрались тащить через таможню, но это не важно, главное — у нас есть документы на Викторию, значит, скоро Игнат найдет меня.

— Алис, а Екатерина Николаевна, это кто? Сестра?

— У него нет сестры.

Больше вопросов Владик не задает, но мне хватило и этого, я начинаю спрашивать сама себя. Кто это? В глазах темнеет, не вижу и не понимаю, куда мы едем. Радио поет, поет что-то абстрактное, мозг вырывает отдельные фразы: «Ты уснула в кольце рек, а хотела в кольце рук… Забери меня куда-то в даль… Ты именно та, а не подделка из Китая… Моя музыка полна тобой…».

— Лис, мы приехали.

Киваю, открываю дверцу, встаю. Солнце печет, даже в платье жарко, в руках сжимаю документы на Викторию, а голова кружится.

— Алиса! У тебя кровь!

Лениво поворачиваю голову, где кровь? В глаза бросается пятно на сиденье, и правда кровь. Понимаю, что ногам мокро, опускаю глаза, под ногами тоже кровь. Вдруг перед глазами Владик, белый, мне даже странно, хочу что-то сказать, но язык не шевелится, и я чувствую, что все вокруг начинает кружиться.

Сознание пятнами, то темно, то, наоборот, ярко, крик сирен, какие-то люди, меня почему-то везут на каталке, вижу лишь яркие лампы, и Влад, чувствую его руку, горячую, мокрую. Хочу ему что-то сказать, но язык не шевелится, во рту все сухо. Неожиданно меня пронзают приступы боли, прямо в живот, передо мной стоит Саныч и метится своим кёрхером мне в живот, я хочу крикнуть ему, что в живот нельзя, но не успеваю, и он бьет струей воды под высоким давлением. Мне больно, нестерпимо больно, мне кажется, что меня выворачивают, что мои кишки тянут как струны расстроенной гитары, что в них тыкают иглами, что в меня льют расплавленный свинец.

Крик, крик младенца, я знаю этот крик, это моя девочка, моя Алёна, Алёна Игнатьевна, собираю все силы, открываю глаза, маленький человечек, я только вижу, воспаленными глазами вижу порожденное собою существо. Она еще вся в крови, но у нее уже есть папины темно-русые волосы и мягкий тембр голоса, у нее папины серые глаза, папин прямой нос и моя родинка на пояснице в форме звезды. Кроме нас с ней есть еще люди, но я их не вижу, мне важно помочь ей, моей девочке, которая только шагнула в мир, которая еще только знакомится с ним. Снова темно, я плыву в темноте, но мне так важно найти моего ребенка, что я не чувствую ничего, кроме этого желания.

— Я сам ей скажу.

— Если будет нужна помощь психолога, то мы на втором этаже.

Я тяжело вздыхаю, набираюсь сил, открываю глаза. Сначала вижу все размытое, белая стена, белый халат, в нем Влад. Нахожу его карие глаза:

— Где Алёна?

Больше меня ничего не интересует. Возможно, я спрашиваю об этом слишком строго, но он сразу устремляется в сторону, наклоняется куда-то и подходит ко мне уже с белоснежным чудом, я вижу только маленький сверток, но дышать уже не могу. Он кладет девочку прямо мне в руки, но придерживает, понимая, что сил в моих руках нет.

— Она чудом выжила, у тебя была большая кровопотеря, сделали кесарево, раньше срока сделали, а она выжила.

Он замолкает, а я утопаю в её маленьком личике, таком решительном и беззащитном.

— У тебя молоко пропало, ты уже два дня без сознания, да и какое там молоко… — я не понимаю, о чем он говорит, какие два дня? Разве это важно? — Алис, у тебя удалили трубы, там было какое-то воспаление, говорят, теперь детей можно только искусственных, и кесарево тебе сделали, правда, какой-то современный шов с какой-то обработкой, со временем даже шрам почти полностью уйдет. Но так вышло, нельзя было иначе, могла и ты, и Алёна погибнуть.

— Это же всё не важно, Владик!

Растерянно смотрит на меня, а я смотрю на нее, на свою дочь.

Несколько дней проводим как в раю — Влад всегда рядом с нами, сам кормит Алёну, сам переодевает, делает всё очень нежно и уверенно, будто не в первый раз увидел новорожденного ребенка. Хотя я понимаю, что у него нет выбора, ведь если слабину даст он, то я точно сойду с ума. Когда меня уводят на процедуры, он остается с ней, держит на руках, чтоб я знала, что она в безопасности. С его заботливым отношением и тщательным уходом врачей моё самочувствие быстро приходит в норму, физическое, конечно, морально я до сих пор уничтожена.

— Влад, я должна его найти, чтобы он сам сказал мне о том, что я не нужна ему.

— У нас есть еще две недели моего отпуска. Я же дал тебе слово, что помогу.

Киваю и сразу беру телефон. Еще бы папа был так же сговорчив. Он уже знает о рождении своей внучки, он поздравил меня по телефону, он прислал цветы, но он так и не спрашивал о её здоровье, только о моём. Это обидно для меня, почему ему плевать на родную внучку? Потому что она дочь Игната? Неужели в его сердце нет места для продолжения его рода? Для частички его родной дочери? Мысли об этом тоже вытягивают мои силы, поэтому я концентрируюсь на чем угодно, только не на этом. Папа берет трубку быстро, почти сразу:

— Да, Алиса.

Голос мягкий, нет — скорее учтивый, будто не хотел, но воспитание заставило быть вежливым.

— Пап, мне надо вернуться в Москву, ты можешь отправить что-то из воздушного транспорта?

— Конечно, могу, когда тебя выписывают? Врач говорила, что тебе лежать не меньше двух недель.

— Завтра выписывают.

Влад удивленно вскидывает брови, я ему в ответ лишь подмигиваю, как еще я могу сейчас внушить ему чувство авантюризма? Действительно, способов не очень много. Просто я помню, что у нас в багажнике машины лежит сумка с деньгами, а ведь эти деньги плюс моя подпись в документе, где я беру ответственность за свое здоровье на себя, могут освободить меня от пут врачей хоть сегодня.

— Хорошо, тогда я отправляю самолет за тобой, в Москве тебя встретит Витя, детская комната уже готова.

То, что папа позаботился о комнате для Алёны, слегка умилило меня, но не более. Зачем ей комната? Я не смогу быть отдельно от нее, она должна быть в одном помещении со мной, как он может этого не понимать?

— Нет, пап, я пока не поеду к тебе. Мы с Владом поживем какое-то время отдельно, у меня есть личные дела, которые надо решить.

— Личные дела?

— Да.

В трубке тишина, очень затяжная пауза, папа до сих пор думает, что у меня не может быть личных дел. Тяжело вздыхаю:

— Пап, я очень тебя люблю, но не дави на меня, пожалуйста, хотя бы сейчас.

— Как скажешь. Понадобится помощь — звони, о времени вылета я тебе вечером сообщу.

— Хорошо, до вечера.

— До вечера.

Остаток дня выслушиваю настойчивые увещевания врачей о том, почему мне лучше не покидать стен больницы, слышу много слов о внутреннем кровотечении, осложнении, своем сумасшествии. Потом долго делаю вид, что пытаюсь вникнуть во множество результатов анализов, которые они как аргументы выкладывают на стол, в итоге все-таки подписываю бумажку с отказом от лечения, но мне вручают папочку со всеми моими показателями, чтобы бы при первой же возможности я могла получить помощь от врача в Москве.

Узнав о том, что я добилась своего, Влад только покачал головой. Влад вообще стал напоминать мне мою вторую половину, самую настоящую, он понимает меня с полуслова, угадывает мои желания и что само главное — не переубеждает. Он верит в то, что я действительно чувствую необходимость того, что делаю. Верит мне и поддерживает во всем. Самым приятным для меня оказалось то, что он давно уже привел в порядок содержимое сумки, за которой мы приехали.

Он проверил банковские карты, переложил деньги в сухие пакеты, нашел чехол для пистолета, аккуратно сложил все это в новую более удобную сумку, прибрав в нее же и жесткий диск, который я неизвестно зачем до сих пор держу при себе. Как выяснилось уже в самолете, он даже успел найти и снять в Москве квартиру, причем сделал это с карты, которую оставил Игнат, и оформил новое жилье на имя Виктории Каратаевой.

Квартира небольшая, центр города, кухня, две спальни, раздельный санузел, просторная лоджия, свежий ремонт. Нам хорошо тут. Я с удовольствием погружаюсь в материнство, окружаю уютом мою малышку: заказываю муслиновые пелёнки, бутылочки из хорошего пластика, гипоаллергенные смеси, именные аксессуары… Влад следит, чтобы я пила таблетки, сам готовит еду, гуляет с нами, помогает мне купать Алёну.

Пока мы с Алёной спим, или кушаем, или переодеваемся — он за ноутбуком, делает покупки в интернете на моё имя.

Я и сама не замечаю, что прошел месяц, мне кажется, что только вчера моя Алёна еще была в животе, еще толкалась оттуда своими уверенными движениями, но вдруг Влад уходит за хлебом, а приходит с цветами:

— С первым месяцем, мои хорошие!

Я лишь издаю счастливый писк и обнимаю его крепко-крепко. Алёна тихонько спит, мне даже жалко, что она еще такая малышка и большая часть её дня пока проходит во сне, но меня безумно радует, что она легко пережила своё экстренное появление в этом мире и быстро набирает вес, при рождении она весила два килограмма шестьсот, а сейчас почти четыре. Я перекладываю её из качелей для новорожденных в кроватку в нашей комнате, прикрываю дверь и накрываю на стол.

Влад ставит цветы в банку из-под крупы — ваз у нас нет, варит кофе, ставит две ароматные кружки на стол и как-то обреченно опускает голову. Я стараюсь не замечать его вида, дорезаю овощи, ставлю блюдо на стол, зачем-то поправляю салфетки.

— Твой отпуск давно подошел к концу? — зачем делать вид, что все в порядке, если я знаю причину его скверного настроения.

— Я должен был лететь еще неделю назад, Лис, уговорил дать мне отсрочку, не могу тебя тут бросить.

— Влад, если твоя должность действительно значима для тебя, то ты должен лететь, ты и так сделал слишком много. Я никогда не смогу возместить того добра, которым ты одарил нас с Алёной, — протягиваю руку, чтобы чувствовать его пальцы, мне не надо многого, одно его присутствие делает мою жизнь почти полноценной.

— Я переживаю за вас, у меня такое чувство, что оставить тебя я имею право лишь тогда, когда мы найдём Игната, я знаю, ты сильная, но в твоей силе и твоя слабость.

— Влад, ты можешь взять столько денег, сколько тебе нужно, мы можем купить тебе маленькую фирму, давай откроем наш семейный бизнес?

Влад смеётся, и я вместе с ним, ойкаем одновременно и притихаем, чтобы не разбудить Алёну, Влад снова становится серьёзным.

— Я попросил отсрочку на две недели, мне всё равно нужно будет лететь, сдать квартиру, официально уволиться, а потом уже подумаем о бизнесе. Я не против оставаться в России столько, сколько нужно, с моей репутацией найти работу не сложно, меня больше беспокоит твоя судьба.

Я прикрываю глаза, чтобы не плакать. За что он мне? Достойна ли я такого ангела-хранителя? Настолько преданного, родного, бескорыстного. Остаток завтрака проходит в тишине. В моей голове вдруг снова вспыхивает имя — Игнат. Он до сих пор во мне как идеал моей любви, как смысл жизни, как основа существования, но… кто он? Я не видела его так долго, что уже начинаю забывать подробности его лица. Внутри меня всё рвётся, но я растягиваю улыбку шире и кладу еще порцию омлета в тарелку, чтобы за физическим действием спрятать необратимость моего помешательства. Да, именно помешательства. Не пора ли отпустить человека, который имеет все возможности найти меня, но не нашёл до сих пор?

— Я полечу завтра утром, но вернусь через пару дней, вы справитесь? — наконец решился на вопрос Влад.

— Конечно! Ты не думай, что я уязвима от всего в этом мире, у меня же есть папа, как минимум он никогда не позволит мне оказаться в опасности.

— Однажды позволил.

Влад запивает завтрак почти остывшим кофе, немного резковато ставит кружку на стол, напряжение в квартире никак не уходит, хотя и разливается в ней аромат свежих цветов вперемешку с атмосферой праздника. Алёна слабо кряхтит в кроватке, я иду к ней. Девочка улыбается во сне, улыбка у неё все-таки моя. Мы с ней чувствуем друг друга, потому что она часть меня, конечно, и Игната частью она является, но пока лишь физически, со мной же она связана чем-то более тесным и прочным. Поправляю рукавчик распашонки, провожу кончиками пальцев по именному одеяльцу, улыбаюсь. Зачем нужны были эти модные штучки? Одеяло «Алёна», пустышка «Алёна», одежда с тем же фирменным «Алёна». Отголоски той жизни, где я следила за трендами современности, шла в ногу со временен. А почему, собственно, я цепляюсь за возможность найти Игната? Да потому что я счастлива была только с ним! Я чувствовала себя необходимой и живой только рядом с этим человеком!

Возвращаюсь на кухню, Влад составляет посуду в раковину.

— Давай я помою, — принимаю из его рук последние пару приборов и включаю воду.

Наш мир замкнут на нас. В нём нет ни моих подруг, от которых я отвыкла в Варшаве, нет папы, который вдруг стал таким отстранённым, нет близких Владу людей, которых он оставил в Европе, уехав со мной. Раздаётся звонок в дверь, тихий, мы заклеили динамик лейкопластырем, чтоб он не будил Алёну.

— Наверно, доставка овощей, я открою.

Я улыбаюсь через плечо, Влад уходит в коридор. Всё в нашей жизни теперь через доставку на имя Виктории Каратаевой, я даже боюсь себе признаться, что это бесполезно.

Вода шумит, но через шум воды я слышу щелчок и шлепок. Да, именно так, будто кто-то открыл шампанское и уронил что-то тяжёлое на пол. Вытираю руки о шорты, поворачиваюсь в сторону коридора, планировка комнат такова, что мне видно только дверь в коридор, идти не спешу, думаю, Влад и сам разберется с недотёпами курьерами.

Конец ознакомительного фрагмента.