Текила-любовь

Дарья Лаврова, 2008

Не стерва, не пай-девочка, не Золушка. Настя – яркая и жгучая, как глоток текилы. Ее пятница начиналась в среду, танец заменял ей слова. Пытаясь убежать от самой себя, она прожигала ночи в клубах и барах. Один парень хотел жениться на ней и увезти в Мексику, что не входило в планы Насти; другой предпочел ей гламурную блондинку; третий собирался усадить ее в золотую клетку, однако Настя смогла упорхнуть… Жизнь потеряла для девушки смысл. И тут появился он, веселый Димка, а вместе с ним – начало нового чувства. Тем более что со временем выяснилось: это не начало, а продолжение давным-давно зародившейся, светлой и самой настоящей любви…

4

— Ты так и не подошёл бы ко мне?

— Я наблюдал за тобой, было интересно…

— Что тебе интересно? Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела…

— Как у тебя дела? — Макс сделал неестественно заинтересованное лицо.

— Отлично! — прохрипела Настя, натянуто улыбаясь. — Лучше не бывает!

— Я рад за тебя, — впервые за этот вечер Макс улыбнулся ей.

Настя дотронулась до его руки, но он отдёрнул её.

— Насть, не надо, давай не будем!

— Ну почему? — спросила она, заглядывая ему в глаза. В глубине души она знала, что из этого разговора ничего хорошего не выйдет, но глупое бесплодное упрямство заставляло её довести дело до конца.

— Потому что ничего не получится. Два раза в одну реку, знаешь ли…

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Я вижу, что не могу быть с человеком… Откуда в тебе столько эгоизма? Откуда эта стервозность? И эти твои постоянные приколы, подколы… Это невыносимо! Ты притворяешься жертвой, униженной и оскорблённой…

— Может, хватит? Слушать противно! Ты начал в июне и всё продолжаешь! Тебе не надоело? — Её голос начал дрожать.

— Насть, есть столько хороших молодых людей. Появится человек, которого будет всё устраивать в тебе. А в любовных проблемах виноваты мы оба, так что пойдём, вернёмся ко всем — мы уже долго тут сидим.

— И что теперь будет? — спросила Настя, нерешительно подняв глаза на Макса.

— Я не против общаться с тобой, если ты хочешь, — ответил он, зачем-то пожав плечами, и сунул руки в карманы.

Настя не ответила, а он смотрел на неё ничего не выражающими глазами.

— Пойдём…

— Нет… — прошептала Настя. — Я не хочу…

— Пойдём, — твёрдо сказал он.

— Макс, обними меня…

— Нет, Насть…

— Ну, пожалуйста, только один раз… — Она вцепилась в его рубашку, пытаясь прижаться к нему.

— Настя, не надо! — раздраженно сказал Макс и оттолкнул её.

— Не отталкивай меня.

— Пойдём.

— Не пойду!

— Тогда я пойду один.

Максим ушёл, оставив Настю сидеть на парапете. Первые секунды она смотрела ему вслед. Потом поднялась и, догнав его, схватила за руку, но Макс молча выдернул её. Настя шла за ним, опустив голову и еле слышно всхлипывая, как сопливый ребёнок за рассерженной матерью.

— Знаешь, есть такой психологический приём… — вдруг заговорил Макс. — Если посмотреть человеку в затылок и мысленно сказать: «Остановись», — он остановится и вернётся. Главное, чтоб он не знал об этом.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Настя.

— Просто так сказал. Можешь попробовать, если хочешь…

Она выпрямилась, посмотрела Максу в затылок.

— Остановись, — тихо произнесла она.

— Я знаю, что ты на меня смотришь. Так не получится.

— Ты издеваешься надо мной?

— Нет. Зачем мне над тобой издеваться?

Дальше они шли молча. У дверей дискобара «Матрица» Максим остановился и закурил. Настя вернулась к Аньке, которая ждала её на том же месте и нервно жала на кнопки мобильника.

* * *

Ещё с вечера Настенька настраивала себя: что бы ни случилось, что бы Максим ни говорил — я буду спокойной, холодной и рассудительной. Никаких слёз и истерик. Тем не менее с каждой его фразой, с каждым грубым словом Насте всё больше хотелось ответить ему так же: нагрубить, нахамить, задеть его, дать ему сдачи.

Как она ни пыталась справиться с собой, все попытки шли коту под хвост. Чем сильнее хотелось быть «хорошей девочкой» — тем хуже ей это давалось. Насте нравилось язвить Максу, говорить гадости, но в то же время, глядя на него, такого загорелого, в лёгкой рубашке, ей жутко хотелось обнять его, прижаться к нему, как раньше, как год назад, когда все ещё было хорошо.

«Дура. Нереальная идиотка». — Настя прокручивала в памяти, что было полчаса назад. Она знала, что это «обними» ничего не изменит, но ей, как наркоманке, хотелось снова ощутить его тепло, пусть даже и в последний раз, пусть даже после будет ещё больнее.

«Конечно, Макс, ты издеваешься надо мной, — мысли в голове Насти опережали одна другую. — Ни одна нормальная девушка не падёт так низко, как я. Ненавижу себя, а тебя — ещё больше. Себя — за то, что, оказывается, всё ещё люблю, а тебя за то, что позволяешь мне унижаться перед тобой. Моя планка опустилась ниже канализационных труб, по которым скачут бурые крысы, — ниже просто невозможно. Я уничтожена и растоптана».

Настя готова была расплакаться, как в первый день в яслях, когда думала, что мама бросила её.

— Будешь курить? — осторожно спросила Анька.

— Нет, лучше текилы… — вздохнула Настя. — А ещё мыло, верёвку и табуретку… Так плохо, что хочется повеситься. Окажешь услугу? Поможешь подруге?

— Дура ты, Настя. — Анька затянулась сигаретой. — Что он тебе сказал?

— Мы друзья. Круто, да?

— Ещё бы! Друг — это звучит гордо. А друг-женщина, то есть подруга…

— Звучит, как пустое место… — продолжила Настя. — Потанцуем?

— Потанцуем.

Настя выпивала по пять порций текилы за ночь, а наутро пыталась составить целостную картину из туманных обрывков мыслей и воспоминаний.

Всё будет хорошо. Всё будет, как раньше, как два года назад: никаких серьёзных отношений и привязанностей. Только тусовки, клубы и свободная любовь.

Так решила для себя Настя Иванова, опрокидывая шестую стопку текилы.

* * *

Спустя сутки Настя, не спавшая всю ночь, и Машка, вернувшаяся утром из Сочи, ужинали в одной из летних забегаловок на юго-западе Москвы. Небо, словно паутиной, затянулось серыми облаками. Недалеко готовили шаурму — так пахло по утрам в их любимом арабском кафе «Симбад». Из окон ближних блоков доносились зажигательные этнические ритмы, разливаясь в осенней тишине по всему студенческому городку и растворяясь в воздухе над еловым лесом. Отовсюду слышалась непонятная иностранная речь и бегали арабы.

А Машка, как всегда эмоционально и красочно, расписывала Насте подробности двух недель жаркого отдыха.

— Захожу я, короче, в вагон, ищу своё место. Думала — расслаблюсь, не буду видеть все эти рожи целых две недели! Отдохну как нормальный человек. И что ты думаешь?

— Что?

— Полвагона — инженерный факультет! Мишаня доставал всю дорогу. Лежит он у меня на коленях, довольный такой и говорит: «А мне можно. У меня есть права быть первым мужиком». Ха-ха! Мужик, на год меня моложе. Я ему и отвечаю: «Мишенька, не хочу тебя, конечно, расстраивать. Ты можешь быть новым мужиком, но первым, боюсь, уже поздно.

— А он что? — спросила Настя, лениво шагая рядом.

— Он говорит, что и новым мужиком не против. А я говорю, что ему трудно со мной будет. Я ведь любого парня так могу довести, что он меня ногами пинать начнёт. Я же буду ходить не только налево, но и направо, и назад, и вперёд, и по диагонали, и кругами…

Машка Давыдова родилась двадцать лет назад в Курске. С самого рождения её жизнь проходила в тяжёлой и мучительной борьбе за независимость, которую она клочок за клочком вырывала из рук своих родителей. «Маша, не раскачивайся на стульчике — упадёшь!» — «Нет, буду!» — отвечала двухлетняя Маша, а через минуту собирала осколки молочных зубов. «Не ходи на речку, там грязно!» — «Нет, пойду». И она шла, а потом возвращалась лохматая, в липкой чёрной грязи. За что и получала подзатыльники.

Маленькая девочка, похожая на ангела, с белокурыми локонами и прозрачными аквамариновыми глазами моментально очаровывала взрослых, а потом легко вила из них верёвки.

Читать она, казалось, научилась раньше, чем ходить. Машку интересовало всё, что в принципе могло интересовать по определению. Начиная музыкой и заканчивая восточной медициной и гаданиями на кофейной гуще.

В универ она поступила без особых проблем и перебралась в Москву. Первый курс провела в состоянии жесточайшей депрессии. После долгих поисков самой себя наступило разочарование. Всё было не то. Не тот большой город, не тот институт, не тот факультет и специальность, не те люди, что постоянно рядом. Всё не так, как хотелось и представлялось. Жизнь казалась чёрной, а её восприятие было близко к идее «Догмы» — «Жизнь дерьмо, и каждый день откусываешь небольшой кусок». Тогда Машка решила, что тоже станет сукой и ей будет на всех насрать. Потом она, правда, призналась, что депрессия была лишь следствием расставания с парнем, которого она любила два года и который остался в родном городе. Невысокий, худой и кудрявый — почти копия Пушкина, только рыжий.

Конец ознакомительного фрагмента.