Стилист

Александра Маринина, 1996

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Туго натянутая струна

«У нее есть дело, и она его делает. Как умеет», — такими словами заканчивается роман Александры Марининой «Стилист». «Она» — это, разумеется, главная героиня криминальной саги писательницы — Анастасия Каменская, своего рода «alter ego» автора. Критики, пишущие о «феномене Марининой», львиную долю своих размышлений посвящают именно Каменской. Да и сама А. Маринина не прочь порассуждать в многочисленных интервью о своей героине. Стало общим местом упоминание о фантастической лени Насти, о ее не менее фантастическом умении превращаться из невзрачной тихони в умопомрачительную красавицу, о ее гастрономических пристрастиях (кажется, кофе и сигареты), о ее холодноватой отстраненности от всего (в том числе и от искренне любящего ее мужа), что не касается ее профессиональных интересов, ее дела.

Пожалуй, имеет смысл отвлечься от чисто внешних, лежащих на поверхности, деталей и присмотреться к делу Насти Каменской, к тому, что, собственно, оно для нее значит. Думается, что, заглянув в «лабораторию» старшего оперуполномоченного Каменской (разумеется, лишь в первом приближении, не охватывая всего свода романов), мы отчасти приблизимся к пониманию феномена Каменской, а заодно и феномена Марининой.

Наверное, самое трудное в детективном романе — создать убедительный человеческий облик сыщика. Можно припомнить немало романов (особенно далеких теперь советских времен), в которых авторы старательно «утепляли» образ своего «Мегрэ», нагрузив его в придачу к чисто служебным обязанностям еще и женой-занудой (варианты: жена и дочь, теща, старики-родители…) Расследуя очередное преступление, он время от времени вспоминает жену и даже звонит ей, чтобы получить дежурную взбучку и вновь приняться за опасный и трудный розыск. Надо ли говорить, что подобные ухищрения выглядят ужасающе ходульно и ничуть не «очеловечивают» сурового сыскаря, вернее, ту романную функцию, которую он олицетворяет. Его условность только подчеркивается этими псевдодостоверными деталями.

Каменская тоже погружена в быт, причем автор не скупится на подробности (муж, кухня, косметика, здоровье, одежда, родители, общественный транспорт и т. п.). Детективная интрига любого романа о Каменской буквально тонет в них. Но вот Анастасия берется за дело, и в сюжете мгновенно натягивается какая-то чрезвычайно чуткая и звонкая струна. И вдруг оказывается, что все это довольно монотонное, будничное существование, все эти приметы быта чуть ли не обязательное условие для дела Анастасии Каменской, для ее внезапных и пронзительных озарений. Впору припомнить тысячекратно цитированные строчки Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…» Ведь Каменская не делит жизнь на личную и служебную, не проводит границы между преступником и обычным человеком, между миром обывательских будней и миром криминала. Жизнь для нее — единый нечленимый поток, и максимальная погруженность в нее питает аналитические способности Каменской. Потому-то так органичен и достоверен быт, на фоне которого разворачивается детектив Марининой: он равноправный участник захватывающего, как правило, сюжета. Из бытовых деталей, из каких-то чуть ли не физиологических ощущений начинает стремительно вырастать яркая и неожиданная версия. И тогда забывается все, забывается горечь, что в свое время выбрала эту работу, отдала предпочтение «зловонным трупам, плачущим пострадавшим и сомнительным радостям разоблачения преступников». Стоит обратить внимание на слово «сомнительным». По Каменской (эта мысль не раз звучала и из уст А. Марининой), преступление может совершить кто угодно. Та или иная ситуация, стечение обстоятельств, в конце концов, нелепая случайность, и человек совершает преступление. Но становится ли он при этом преступником? Что в нем остается от человека? Ведь не так уж и часто среди преступников встречаются отъявленные «отморозки». Вот это интересно Каменской. Это интересно Марининой. Пройти по следам человека и уловить тот миг, тот мотив, ту ситуацию, которая заставила его преступить закон. Ведь человек этот такой же, как ты и я… Потому-то так органичен и неизбежен в своей неэкзотичности быт Анастасии Каменской. Автору нет нужды дополнительно «утеплять» ее образ. Да и не только ее. Вот замечательное по своей тонкости и точности наблюдение: «Николай Селуянов был влюблен, впервые за несколько лет чувствовал себя счастливым, а потому, как и многие влюбленные, хотел, чтобы всем было хорошо и все окружающие были тоже по возможности счастливы». Это уже удача не Каменской, а Александры Марининой, это и есть те самые житейские подробности, которые делают литературный персонаж живым человеком.

«За столом могу сидеть сутками: писать, анализировать, составлять таблицы, графики. Для меня в этом ни с чем не сравнимое наслаждение» — это признание А. Марининой, прозвучавшее в одном из ее интервью. «Она обожала свою работу, готова была не спать неделями и не уходить в отпуск, если надо…» — а это уже об Анастасии Каменской. Разумеется, не надо отождествлять автора с его героем. Гораздо важнее, что писательница убедила нас, что ее героиня относится к делу не как к докучливой рутине, а как к творчеству. А творчество требует всей жизни, со всеми ее неурядицами, проблемами, плохой погодой, удачами, обретениями и потерями. Всей жизни, без остатка…

Владимир ЧЕРНИКОВ