Кто в чемодане живет?

Дарья Донцова, 2017

Николетта – матушка Ивана Подушкина – попросила сына приютить Генри фон Дюпре. Тот приехал в Россию, чтобы найти русскую невесту. И вот гость с огромным чемоданом поселился в офисе детективного агентства, где начинают происходить загадочные события: то раздаются таинственные звуки, то появляются предметы женского туалета, то неопознанный прибор нападает на собаку Демьянку… В это же время к Ивану Павловичу обращается Галина Михайловна Лапина. У нее похитили внучку и просят за нее странный выкуп в размере 160 тысяч рублей. Девочка явно инсценировала свое похищение – это первая мысль, которая приходит на ум. Погрузившись в расследование, Подушкин недоумевает: чего только в жизни не встретишь – даже династию профессиональных киллеров…

Глава 8

Я вышел в прихожую и опешил. На Генри красовалась белая косоворотка с вышитыми повсюду красными петухами. Брюками служили темно-синие шаровары с оранжевым кушаком. На голове гостя сидел картуз, слева в него был воткнут искусственный цветок мака. Сбоку на длинном шнуре висела балалайка. Сын Анны натягивал черные сапоги.

— Уезжаете? — только и смог сказать я.

— Ухожу, — уточнил «малыш».

— С кофром? — продолжил я, разглядывая чемодан, который стоял у вешалки. — Можете смело оставить его в комнате, никто его не возьмет.

— Там шубы мамы, — сообщил Дюпре, — она просила их ей доставить. Срочно.

Я кивнул. Меховые манто — это именно то, без чего в раскаленной Москве в августе точно не обойтись.

— Когда вы отходите ко сну? — уточнил гость, поправляя съехавший картуз. — Не хочется разбудить вас и прислугу.

— До полуночи в доме никто не укладывается, — объяснил я и снял с крючка связку. — Возьмите ключи и приходите когда удобно.

— Прекрасно, — обрадовался «балалаечник», — крайне любезно с вашей стороны.

Гость схватил чемодан за торчащую вверх ручку…

— Подождите, — остановил я его. — Генри, вы часто посещаете Москву?

— Впервые прибыл, — улыбнулся он, — мама не ездила и мне не разрешала. В СССР опасно, на улицах стреляют, повсюду бандиты и голодные жители, которые хлеб из рук прохожих вырывают, много воровства, грабежей. Не испытывал особого желания посетить родину предков, но мамуля вбила себе в голову, что мне нужно посмотреть на страну ее детства и познакомиться с дворянским кругом.

— Вы прекрасно говорите на русском языке, — похвалил я Дюпре, — ни малейшего акцента.

Генри усмехнулся.

— С Анной не поспоришь, она наняла для меня няню из обедневшего рода Неустроевых. А та заставила меня с матерью только с помощью ее родной речи общаться. Я и кухню вашу знаю. Щи, борщ, ячневая каша с ливером, квас с изюмом, блины с икрой, сбитень, кисели.

— Генри, почему вы так оделись? — задал я наиболее интересный вопрос.

— Ошибка в выборе образа? — смутился гость. — Это исконно русский наряд. Специально приобрел его в магазине, где торгуют советскими швейными изделиями. Я уважаю родину мамы, однако я лишь наполовину советский и не ощущаю глубокую эмоциональную связь со страной предков. Но мне не хочется оскорблять взгляды прохожих, как говорят в Стране Советов, капиталистическими джинсами, поэтому…

Я кашлянул.

— СССР давно нет.

— Как? — изумился гость.

— В девяносто первом году Союз развалился, — уточнил я, — теперь мы живем в России.

Генри помолчал, потом протянул:

— Газет я не читаю, телевизор не люблю, интернетом не пользуюсь, а в книгах, которые есть в домашней библиотеке, речь только об СССР идет. Извините, если я совершил бестактность.

— Что вы, — улыбнулся я, — просто я решил на всякий случай вас предупредить. Генри, вы так оделись…

— Вам не нравится мой костюм, — опечалился Дюпре. — Скажите откровенно: что вам не по душе? Коренное население страны, в которую я приехал гостем, нужно уважать. Когда мы с мамой посещаем Шотландию, я всегда надеваю килт. В Париже хожу в красном берете и шарфе. В Америке — в джинсах, кожаном жилете с бахромой, сапогах до бедер из того же материала. Мама моя желание проявлять дружеские чувства к разным народам поддерживает.

— И что она сказала по поводу косоворотки, картуза с цветком и прочего? — поинтересовался я.

— Ничего, — ответил Генри, — это для нее сюрприз. Во всех странах прохожие на улицах меня приветствуют, делают фотографии.

— В Москве душно, — заметил я, — советую использовать легкие льняные брюки, футболку и сандалии. В сапогах вы далеко не прошагаете.

— Сандалии? — повторил Генри. — Это не моя обувь. И в СССР, ох, простите, в России их не носят. У вас лапти. Но я их не смог достать, поэтому пришлось натянуть эту обувь. Я строго соблюл соответствующий внешний вид. Дома внимательно изучил по картинам художников прошлых лет, как выглядел народ. Не хочу подчеркивать свою аристократичность. Мечтаю окунуться в массы. Получить бесценный опыт общения с простолюдинами, честными, прекрасными, наивными российскими крестьянами. Сожалею, что лапти не нашел. Отсутствие обуви из лыка — боль моего сердца. Представляю, как мамочка обрадуется, увидев меня одетым как мужчины ее детства.

— Ну да, Анна забьется в восторге, — пробормотал я. — Господин Дюпре…

— Простите, мне пора, — заторопился ряженый.

— Лучше переоденьтесь, — попытался я остановить Генри, — современные москвичи мало чем отличаются от жителей Нью-Йорка или Парижа.

— Понимаю, — кивнул Генри, — исторический костюм уже не в фаворе. Но для выражения респекта гражданам он необходим. Я пошел! Подскажите, где ближайшая стоянка извозчиков?

— Такси можно поймать на улице или вызвать по телефону, — объяснил я, — давайте организую вам наемный экипаж.

— Хочется самому окунуться в гущу жизни родины предков, — возразил недоросль и покатил чемодан к выходу.

— Генри, — окликнул я его, — простите мое беспардонное любопытство, чем вы занимаетесь?

Он оглянулся.

— Составляю каталог картин нашего замка, параллельно пишу книгу о музее искусств Дюпре, он открыт в нашем имении, по выходным вожу группы экскурсантов. Работы по горло. Я искусствовед. А вы? Надеюсь, мой вопрос вас не оскорбил.

— По образованию я редактор, — начал я, — окончил некогда Литературный институт, а сейчас…

— О-о-о-о! — восхитился сын Анны. — Приятно встретить человека, с которым сразу ощущаешь общность взглядов. Восхищен вашей библиотекой, она не такая большая, как в замке, но подобрана с тонким вкусом, во многих томах закладки. Глубоко впечатлен вашей эрудированностью. И…

Из кабинета вышла Демьянка.

Генри запнулся на полуслове.

Я увидел, что изо рта псинки по-прежнему свисает красный с черными кружевами лифчик, и быстро произнес:

— Понятия не имею, где собака сие нашла, в доме нет женщин. Возможно, отрыла на помойке и тайком в дом притащила.

Демьянка приблизилась к гостю, села у его ног и завиляла хвостом.

— Вы ей понравились, — улыбнулся я.

Псинка встала и, тихо повизгивая, начала скрести лапой чемодан. Бюстгальтер она выплюнула.

— Удаляюсь, пошел искать остановку конки!^[3] — воскликнул Генри и скрылся на лестничной клетке.

Я вернулся в кабинет и обнаружил там Василия и Бориса в процессе увлекательной, но непонятной мне беседы.

— Следует отбить, — велел мой секретарь.

— Никогда, — отрезал Бурмакин, — нарушится структура листа, на выходе будет тряпка.

— Нет, — заспорил Борис, — если пренебречь молотком, получится жестко.

— Можно потяпать серединку, — согласился Вася, — но по бокам конкретно не трогать.

— Без муки жарить.

— Невозможно. Сухо будет.

— Масла побольше.

— Несъедобно.

— Хотите покажу, как правильно делать?

— Давайте, — согласился Борис и встал из кресла.

Василий поднялся следом.

— Вы куда? — не понял я. — О чем шла речь?

— Василий Федорович знатный кулинар, — восхитился Борис, — поделился со мной парой потрясающих рецептов, простых в исполнении, но, полагаю, очень вкусных. Террин из курицы с фисташками. Полкило куриной грудки, сто граммов ветчины, горсть очищенных фисташек, сливки двадцатипроцентные семь столовых ложек, бекон — двести граммов, соль, перец по вкусу, одна столовая ложка сливочного масла. Сырое куриное мясо делим пополам. Одну часть пропускаем через блендер, вторую мелко-мелко нарезаем. Ветчину тоже режем крошечными кусочками. Все мясо, плюс фисташки, сливки, специи смешиваем. Сковородку…

— О нет! — перебил Василий. — Фу! Разъемную форму, прямоугольную, можно воспользоваться той, что для кекса, застилаем фольгой так, чтобы снаружи осталось побольше железной бумаги.

— Железная бумага, — повторил я, — впервые слышу такое словосочетание.

— Потом выстилаем ее беконом, — не обращая внимания на мое замечание, продолжал горе-следователь, — и опять надо сделать так, чтобы часть полосок сальца свисала за форму. На бекончик кладем фарш, прикрываем его сверху оставшимися полосками, фольгой. Если последней не хватает, можно еще оторвать от рулона, и в духовку. Я готовлю террин один час при температуре сто семьдесят. Но все зависит от духовки.

— Не особо люблю фисташки, — заметил Борис.

— Так не кладите их, — воскликнул Бурмакин, — это дело вкуса.

— Завтра же попробую, — азартно заявил Борис.

— Могу помочь, — предложил Василий, — а насчет отбивания капустного шницеля, о котором мы беседовали ранее…

Я кашлянул.

— Господа! Я люблю вкусно поесть, но сейчас у нас не гастрономическая проблема. Если в избе обнаружено тело Ларисы Михайловны Бумагиной, то где Нина?

Примечания

3

Конка — предшественница трамвая. Вагон по рельсам тянула пара лошадей, которой управлял кучер. В Москве и Питере существовала до начала XX века.