Кира и наследники. Роман

Дарья Гущина-Валикова

Согласно сюжету, и в дешёвой серии непрестижного издательства могут выходить книги талантливые и оригинальные; только критики и читатели не способны распознать это сразу, но лишь после смерти их автора. А незаметная девушка, обречённая на замкнутое существование, может серьёзно изменить свою жизнь, если не побоится действовать вопреки мнению окружающих.

ГЛАВА 4. ЛИНИНА РАБОТА

Через несколько дней я предъявила Лине свои трофеи: сломанный диктофон, блокнот с питерскими записями и готовый кардиган.

Диктофон её расстроил не слишком — действительно, при таком множестве ошивающихся вокруг мужиков о нём будет кому позаботиться. А вот прочитав мои записи (которые, разумеется, целиком относились к первому дню), Лина тихо рассвирепела:

— И это всё?! А где она родилась? А что закончила? Неужели

трудно было выяснить такую ерунду!..

Она бы шумела и дальше, но удачно получившийся кардиган её сдерживал. Недвусмысленно дав понять, что ничем кроме рукоделия мне в жизни заниматься не следует, она снова его примерила и снова осталась довольна.

Что говорить, крыть мне было нечем, абсолютно нечем. Ибо моё, например, знание того, что у Киры К. имеются братья в Самаре и в Удмуртии, или что случались у неё крутые ночи, полные «Пеле», — объяснялось только лишь одним: она сама, по собственной инициативе это выложила.

Я ведь вообще так по-дурацки устроена, что мне безумно трудно спросить у даже вполне располагающего к общению человека о простейших вещах вроде: а сколько вам лет, а живы ли ваши родители, а есть ли дети, а в каком заведении учились… Всегда инстинктивно предпочитаю, чтоб такое выяснялось само собой — или сам сообщит, или другие потом расскажут. Куда проще уж попытаться узнать что-нибудь отвлечённо-нейтральное: а Москву вы предпочитаете или Питер, весну, там, или осень… Короче, отправляться для интервьюирования, тем более отнюдь не пространного, а чётко-ознакомительного, было с моей стороны авантюрой просто головокружительной. Удивительно, что я вообще хоть что-то оттуда привезла…

Лина, конечно, потом быстро сделала всё, что надо: позвонила по выданному Кирой московскому номеру, договорилась с её, по-видимому, друзьями, что редакционный курьер съездит к ним за фотографией, а ещё преспокойно у них узнала, что родом Кира из города Краснозёрска, где до сих пор и прописана, что живёт «то здесь, то там», а училась она когда-то в Литинституте, но бросила.

— Где это — Краснозёрск? — тупо спросила я.

— Господи, ну откуда я знаю! — простонала Лина с тихим негодованием. — Сколько ж возни с этой Колесниковой! Наконец-то я с ней закончила, у меня и без неё сейчас запарка!..

И всё-таки профессионализм есть профессионализм, — Лина подтвердила его, надо признать, блестяще, когда соорудила из обрывочных сведений нечто связное, стройное и гармоничное, опустив все выпады против «Дон Гуана», однако ж при этом сумев и оставить легчайший саркастический оттенок пренебрежительности к этим кормильцам-работодателям… Хотя, конечно, в данном случае оценить уровень лининой работы могла только одна я, знавшая, из какого сора это взялось. Ну, а вообще — обычное блиц-интервью, как и все прочие из этой серии, то есть вполне стандартные вопросы-ответы, предваряемые очень кратким предисловием с неполным перечнем опубликованных вещей, венчаемым сакраментальным «и др.»…

Правда, фотография была отобрана запоминающаяся — Кира смотрела в объектив без улыбки, отрешённо, совершенно вся в себе, и это выглядело с какой-то убедительной значительностью. Так что я, успевшая узнать её будто бы вполне пушистой и разговорчивой, я, которую она, как выразились бы в романе ХIХ века, «обласкала», — поняла вдруг, насколько всё это на самом деле было поверхностным, насколько вся её подноготная осталась совершенно мне неведомой…

Ну, и неужели ж никто теперь не клюнет, не поведётся хотя б на этот впечатляющий образ? Никто-никто, не обольщайся, мрачно сказала я себе; все ленивы, нелюбопытны и предвзяты изначально. А и какая, опять же, тебе забота; эта проза безумно радует и заводит, а иногда выводит из себя — тебя, и вероятно, ещё какое-то количество неизвестных тебе людей, вот и прекрасно! Остальное пусть заботит саму Киру или её издателей. А тебе — тебе впору заниматься своими собственными делами…

Впрочем, это несчастное интервью вышло не скоро, а где-то в декабре, ближе к Новому году. А ещё в начале ноября в продаже появился «Шоколад с кайенским перцем» — роман, который я до сих пор считаю одной из самых лучших Кириных вещей, ну, может быть, на пару с «Карточными домиками». Лучшей-то, кстати, ещё не значит «любимейшей» — последней для меня, например, является «Птица счастья» («непропечённая», по Кириному выражению, но это к слову…).

Я уже успела его не только купить и прочитать, но и перечитать, когда однажды утром у меня раздался звонок, и мужской голос нетерпеливо потребовал Вету. Затем он скороговоркой поведал, что давно должен передать тут кое-что от Киры Вадимовны, а посему, если я сегодня вдруг окажусь в центре, — то он с двух до четырёх намеревается быть в кофейне у метро «Кузнецкий мост». На нём такой длинный клетчатый шарф. Отбой.

Тоже мне, знак отличия!.. Что теперь, бродить между столиков, оглядывая каждого мужика? Или, может быть, это совсем маленькое заведение? Я не имела ни малейшего понятия, поскольку ни разу не посещала эти новооткрытые дорогостоящие заведения в центре города.

Залитое неоном помещение, которое я обнаружила, толкнув стеклянную дверь, — оказалось внушительным, но почти пустым. У витрины с кондитерскими изысками две рекламного вида официантки лениво переговаривались с подобного же вида секьюрити, а у окна сидела пара. Мужик, кроме заявленного шарфа обладавший маленькой лысинкой и длинными патлами, первый поднялся мне навстречу.

— Вы — Вета? Тогда — вот тут, — он достал дипломат, долго там рылся и, наконец, протянул бумажный пакет.

— Спасибо. Значит, от Киры?

— Да. Она просила — была проездом — а я был занят…

— Спасибо, — повторила я. И всё-таки, помимо собственной воли, осмелилась выдавить из себя неуместно-любопытный вопрос: — Проездом — куда?

— Вроде — в Краснозёрск к себе собиралась, — немного подумав, ответил тот. — А там — бог весть. Присоединитесь? — добавил он так же отрывисто и исключительно из вежливости.

И, услыхав столь же вежливый отказ, с явным облегчением вернулся к своей девице за столик, где у них помимо чашек и рюмок громоздились какие-то раскрытые папки.

Пакет я развернула на улице. Там был «Шоколад» с кириным автографом: «Вете в память о наших разговорах по-над-Мойкой и с надеждой продолжить их где-нибудь на Оленьих прудах». Чёрт побери, тыщу лет не ходила на Оленьи — но с тобой бы, Кира!.. Но разве я говорила ей, что живу в Сокольниках? Должно быть, всё-таки сказала вскользь, а она не забыла, вот и бросила взгляд на карту Москвы, когда книгу надписывала. А надписывала же, небось, целую стопку, на ходу сочиняя каждому адресату нечто приличествующее — так что, особо не обольщайся, Вета-веточка…

Но всё равно — разве ж могла я вообразить ещё пару месяцев назад, что получу новинку прямо из её рук? Как показывает практика, чудеса-таки случаются!..

Да, а всё же, однако, — что это за Краснозёрск такой? На обратном пути я заехала в районную библиотеку и попросила там в читальном зале энциклопедию «Города России». И со стыдом узнала, что, вопреки моему представлению, сие название — отнюдь не плод революционных переименований, что Краснозёрск — исконное имя довольно старинного городка, стоящего на одноимённом же озере, расположенного, в свою очередь, на стыке трёх северных областей; ну как это я ухитрилась даже ни разу о нём не услышать?

Итак: «Население — 63 тыс. чел. в 1992 г. (всего-то!..)… Впервые упоминается в летописях в начале 13 в. (ого! почти нам ровесник!)… В конце 14 в. вошёл в состав Великого княжества Московского…» Так, так: «В 19 в. теряет торгово-промышленное значение, сохраняя лишь административные функции уездного центра. В начале 20 в. в городе работают воскосвечные, мёдотопильные, гончарные предприятия. Население занимается также огородничеством, рыболовством и торговлей (2 ежегодные ярмарки). Открыты земская больница с аптекой и богадельня. Имеются реальное училище, женская гимназия, общественная библиотека и книжная лавка. (Прям цивилизация!) В современном Краснозёрске (внимание!): кирпичный завод, завод фарфоро-фаянсовой посуды, художественно-промышленный комбинат (производство традиционной лепной игрушки, декоративных керамических изделий), пищевые и деревообрабатывающие предприятия. Филиал Костромского педагогического института. Народный театр. Историко-художественный музей с картинной галереей (интересно, что там у них выставлено?)».

Что ж, совсем неплохо для такого маленького заштатного городишки!.. Далее: «Хорошо сохранилась рядовая застройка 18 — нач. 20 вв. Бывший Знаменский монастырь нач. 17 в.… Церковь Андрея Первозванного c луковичными главками, высоким крыльцом и открытой галереей… Четырёхстопный Благовещенский собор в стиле позднего барокко…» Эх, целый мир, о котором я до сей минуты даже понятия не имела, как, впрочем, и ещё о множестве других городков, не входящих в Золотое кольцо и потому, как говорят, обречённых на медленное умирание…

Да, всё-таки странно, что Кира оттуда родом; хотя вид у неё был совершенно столичный, из её текстов можно было понять, что она наверняка откуда-то из провинции — но если б меня попросили угадать, то, наверно, подумав, я назвала или какой-нибудь, допустим, относительно крупный и, как мне представлялось, интеллигентный Петрозаводск, или, скажем, старинный западный Выборг, а то и вовсе — город науки Новосибирск… (Не была нигде из вышеперечисленного; всё — лишь домыслы или интуиция, как получается, обманувшая.)

Но вот, поди ж ты — Краснозёрск! Может быть, когда-то и славный, но теперь наверняка очень бедный, запущенный — такие городки и раньше-то были в загоне, а сейчас там, пишут, хроническая безработица, невыплата зарплат и полное обветшание жилого фонда…

Дома я посмотрела на первый, ненадписанный экземпляр, в одночасье ставший лишним — кому б его подарить? Лина отпадает; можно, конечно, попытаться провести просветительскую работу с Алевтиной — не совсем же она, чёрт возьми, безнадёжна! — да только обилие, как на грех, в «Шоколаде» жаргонных выражений и даже привкус криминальной интриги (и как только «Дон Гуан» это проглотил; нет, Колесникова у них точно белая ворона!), пожалуй, способны её отпугнуть — с неё, несчастной, станется…

Но не Миловзорову же его вручать, в самом деле!.. Миловзорову — который, кажется, кроме «Спорт-экспресса» и глянцевых журналов для мужиков читает ещё разве что свои специальные тексты на английском. Хотя — почему б не попробовать ради эксперимента? Так сказать, Киру Колесникову — в массы новой трудовой офисной интеллигенции (которую тогда ещё не успели обозвать планктоном)…

А, кстати, куда этот Миловзоров запропал, давненько что-то не заглядывал?..

Куда он запропал, выяснилось довольно скоро.

Интервью с Кирой вышло в конце декабря; Лина, торопливо поздравляя меня по телефону с Наступающим, сообщила, что успела получить за нашу совместную работу трудовую копейку, точнее полушку, — как раз на бутылку, и по сему поводу стоит, конечно, увидеться, но только теперь уже после праздников, кои у неё расписаны целиком и полностью. Я и не сомневалась, что дни её ждут феерические, это не наши с Алевтиной бдения у телевизора с приглушённым звуком, дабы не проснулся за стенкой маленький домашний тиран…

В январе я сидела у Лины — на «Электрозаводской», в её небольшой квартирке, полностью заваленной, помимо книг, газет, журналов и дисков, детскими игрушками, владелец которых, как всегда, отсутствовал. Полуосыпавшаяся ёлка в углу так и не разбиралась, хотя Старый Новый год уже пару недель как миновал. Лениво-похотливая Алина возлежала на тахте и утомлённо перечисляла все мероприятия, как светские, так и обыкновенные, вроде попоек на работе и у знакомых, которые ей пришлось почтить своим присутствием. Мне оставалось внимать этому примерно так, как внимала раньше какая-нибудь бедная родственница рассказам родственницы богатой об утомительных балах у генерал-губернатора…

Раздавшийся звонок в дверь (подъезд был без домофона) её озадачил; «Странно, никого не жду», — недовольно пожала она плечами и побрела открывать.

— Извини, я без звонка, — послышался чей-то уж больно знакомый голос, звучащий с интимной пониженностью. — У меня батарея у мобильника села. Был тут рядом, решил тебя увидеть…

— У меня Вета, — объявила Лина после паузы, — мы собрались выпить по поводу…

— Вета?.. Вета, здравствуй, — робко и одновременно нагловато произнёс Миловзоров, заглядывая в комнату.

И, помявшись лишь мгновение, сходу начал плести что-то по поводу своего нежданного появления… Я почти не вникала. Было ясно как божий день, что объявился он тут не случайно, то есть — случайно, конечно, но отнюдь не впервые. А уж где и когда они там успели пересечься и задружиться — какая мне разница…

Лина смотрела на меня взглядом, говорящим: «Ну, ты сама, извини, виновата — ни себе, ни людям… Что ж удивляться, если кто-то взял да и воспользовался…»

— Мне пора, — попыталась я ретироваться.

— Ну, ещё чего! — возмутилась она совершенно искренне. — Зачем я обед готовила?

«Так не пропадёт теперь твой обед», — хотелось ответить мне, однако я всё же безвольно уселась с ними за стол, где были выставлены целых две бутылки «Московских каникул» — простецкого, но весьма любимого нами красного винца с привкусом шиповника, — та, что прикупила Лина на наш гонорарчик, и та (неужто совпадение?), что притащил с собой Миловзоров…

Пока последний, как ни в чём ни бывало, исполнял вдохновенную песнь о себе любимом, а Лина старательно делала вид, что всё в полном порядке, — я молча анализировала собственные эмоции. И к концу обеда пришла к выводу, что всё это колышет меня не особо. То есть, конечно, неприятное удивление имеет место быть, — но никак не более того. Да если б мне Лина сама обо всём честно сообщила заранее — то и говорить-то было б не о чем; можно подумать, кто-то тут кого-то способен забронировать!.. Воистину, меня теперь занимали совсем другие вещи.

Когда я засобиралась домой, Миловзоров даже сделал вид, будто нам, само собой, по пути в наши Сокольники — но тут уж я соврала, что мне ещё нужно ехать в центр, к заказчице. И покинула Линино гнездо с явным облегчением, с каким навсегда закрывают последнюю страницу учебника — скучного, но необходимого.