Божественная комедия. Рай

Данте Алигьери

«Божественная комедия. Рай» – третья часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия, и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. Повидав вместе с Вергилием мучения грешников в Аду и Чистилище, Данте в сопровождении своей возлюбленной Беатриче оказывается в Раю. Здесь обитают блаженные, прожившие жизнь достойно, и среди них поэт узнает многих исторических персонажей. Две другие части этого гениального произведения – «Ад» и «Чистилище». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Это издание содержит уникальный редкий перевод легендарного произведения, который выполнил Н. Голованов.

Песнь шестая

На Меркурии. — Речь Юстиниана об орле империи. — Политическая система Данта^[66] — Обитатели Меркурия.

1. После того, когда полет орлиный,

Что вслед Энею так привык стремиться,

Перевернули руки Константина, —

2. Сто и сто лет и боле Зевса птица

В соседстве гор, где древле обитала,

На Европейской жизнь вела границе.^[67]

7. Так крыл ее священных покрывало,

Храня державу всех окрестных стран,

Ту власть из длани в длань передавало.

10. Я цезарь был, я был Юстиниан.^[68]

И мне любовь первичная велела,

Чтоб мной закон очищенный был дан.

13. Но прежде чем свершил я это дело,

Я в вере был слепым монофизитом;

Такая вера мне вполне довлела;

16. Но пастырем великим Агапитом

Наставлен был, его высокой речью

О таинстве, в учении том сокрытом.

19. Не видит так мышленье человечье, —

Как вижу я мои ошибки ясно, —

Ложь с истиной в любом противоречье!^[69]

22. Чуть стал я верить с церковью согласно,

Мне Божья милость стала велика,

На славный труд меня подвигнув властно.

25. Вручил я Велизарию войска,^[70] —

И знаком, что приятно Богу это,

С ним Божия являлася рука.

28. Но к первому вернемся мы предмету^[71]

Беседы; замечаньями однако

Я должен пояснить свои ответы,

31. Чтоб видел ты и смысл святого знака,

И прав ли, кто, себе его присвоя,

С ним борется, в противность правде всякой.^[72]

34. Теперь мы взглянем, доблестью какою

Он вознесен с минуты знаменитой,^[73]

Как пал Паллант за его славу в бое.

37. Ты знаешь, что на Альбе было свито

Гнездо орла по день, когда три брата

Тремя другими братьями побиты.^[74]

40. Ты знаешь то ж, — с сабинского захвата^[75]

До слез Лукреции его держава

Семью царей правлением поднята.

43. Ты знаешь, он предшествовал со славой

Войскам в сраженьях с Бренном или с Пирром,

Руковождая ход их величаво;

46. Потом ему достали власть над миром

Торкват, власатый Квинтий, Деций, Фабий, —

И славу, мне служившую кумиром,

49. Предел поставив гордости арабьей

В то время, как прошли сквозь Альпы Пуни

Чрез кормящие По ключи и хляби.

52. И Сципион возвысился им юный;

Помпей увенчан славою военной,

Горе, где ты родился, шля перуны.^[76]

55. Но небо восхотело дать вселенной

Мир, коего в нем образ; цели эти

Счел Цезарь Рима волею священной.

58. Его деянья стали славны в свете.

Их зрели Рейн, Изера, Сена, Сона

И Роны дол, цветущий в счастья цвете;

61. И что по переходе Рубикона

Так быстро эта птица совершила,

Перо или речь не передаст поденно.

64. В Испанию и в Дураццо устремила^[77]

Она войска, так поразив Фарсалу,

Что стало больно пламенному Нилу.

67. Антандр и Симоис, где ей начало,

Узрела вновь и прах детей Гекубы;

Потом на Птоломея вновь напала;

70. Там разразилась, словно гром, на Юбу^[78]

Она — и вновь ее пути свернуты

На запад ваш, Помпея слыша трубы,

73. Встал знаменосец следующий — Бруту^[79]

И Кассию скорбь суждена до ныне;

С Перузою Модена в скорбь замкнуты,

76. И Клеопатре искупить кручиной

Пришлося, от орла скрываясь в горе,

Миг, как укус был избран ей змеиный.

79. На Красное орел помчался море,

Всеобщий мир в краю упрочив всяком,

И Януса храм заперт был ей вскоре.

82. Но все, что свершено святым сим знаком,

Иль будет свершено на этом свете,

Ему покорном, — пустяком и мраком

85. Покажется, когда деянья эти

Глаз просветленный наш рассмотрит здраво.

В сравненье с тем, что сделал Цезарь третий;^[80]

88. И чрез меня вещающее право

Верховною его почтило честью,

За Божий гнев ему отмстить дав славу!

91. Дивись, к чему тебя стремлюсь привесть я:

Потом орел при Тите местью грянет

Над древнею греха людского местью.^[81]

94. Ломбардский зуб святую Церковь ранит —

И под ее крылами в блеске власти

Великий Карл на помощь ей предстанет!^[82]

97. Суди же тех, кого я в первой части

Беседы обвинял; недаром то мы

Считаем корнем наших всех несчастий!

100. Противоставил знаку мировому

Тот лилии — а этот — кто повинней? —

Так своему его присвоил дому!

103. Пусть гибеллины действуют отныне

Под новым знаком, чтобы прежний лживый

Уж отклика не встретил в гибеллине!

106. Знай, Карл, над ним смеющийся кичливо

Путем своих захватов и покупок:

Те когти льву сильней сорвали гриву!

109. Оплачет сын отеческий проступок!^[83]

Свое оружье Бог не переменить!

В Его руках меч с лилиями хрупок. —

112. Сиянье сей звезды всех тех оденет,

Чьи от добра не уклонялись ноги,

Но кто заслуги в мире со славой ценит.

115. Когда желанья, отдалясь с дороги,

Нас к славе и к заслугам отвлекают,

Лучи любви уже не столь в нас строги.

118. Заслуги те нас частью насыщают;

Вот почему не меней и не боле

Блаженства наши души ощущают.

121. Насытить Божья правда нас дотоле,

Сердца у нас любовию покоя,

Что к злу дороги нету нашей воле.

124. Различье звуков разрешится в строе

Приятном, и различие удела

Гармонией становится святою.^[84]

127. А вот блистает в этой искре белой^[85]

Ромео, чье не знало воздаянья

Великое и доблестное дело;

130. Но не гордится пусть его изгнаньем

Прованс, зане тот дурен нестерпимо,

Кто злоупотребит благодеяньем!

133. Когда на тронах королевских чтимы

Раймонда Беранже четыре дщери, —

Заслуга то Ромео пилигримма.

136. Когда ж Раймонд, злым языкам поверя,

Изгнал его, обидев злобой ярой,

Семь за пять получил он, — не потери!

139. И тот ушел, беспомощный и старый,

Но если б мир проведал, как ходил он,

Куска вслед за куском моля, как дара,

142. Его бы еще боле восхвалил он!^[86] —

Примечания

66

Политическая система Данта, о которой уже говорилось несколько раз прежде, покоится на трех основных положениях. В песни XVI, «Чистилища» мы видели первое из них, возведенное до широты, делающей эпоху: необходимость самостоятельной государственной власти для светского руководства и счастья подданных — политическая идея новейшего времени! Второе положение, свойственное специально средневековые, излагается в настоящей песни: орел, божественный институт всемирной империи, дарован Провидением в Энее Риму и с тех пор непрерывной нитью идет от основания Рима, чрез века царей, республики и кесарей вплоть до Карла Великого, а oт него переходит на германских императоров священной империи, единственных законных обладателей Шалин, властных целить ее раны (Чистил. VI, 76). Этот своеобразный взгляд Данта известен читателю еще из 11 песни «Ада», и из него же вытекает третье основное положение системы — отношение императорской власти к папству, изложенное в 38 — 112 ст. XXХІІ песни «Чистилища». Через сопоставление с указанными местами, настоящая песнь вполне объясняется, служа их развитием и дополнением. О значении священной римской империи см. Брайс, Священная Римская Империя: «Это древнейшее в мире политическое учреждение была та самая империя, которую под утесами Акциума в борьбе с силами Востока завоевал хитрый племянник Юлия и которая в продолжение многих веков, не смотря на все изменения в своем протяжении, власти и характере, сохраняла почти неизменными все права и притязания, смысл которых давно уже исчез. Ничто так непосредственно не связывало древнего мира с новым, ничто не представляло столько странных контрастов настоящего и прошедшего и ничто не давало в этих контрастах столь много из европейской истории. Со времени Константина и далеко вглубь средних веков, она вместе с папством являлась центром и главой Христианского мира и оказывала на умы людей такое влияние, какого никогда не имела ее материал пая сила…»

67

Эней держал путь по направлению от востока к западу в то время, когда он, первый основатель римского могущества, перенес пенатов Трои в Италию. Константин, перенеся столицу с запада на восток, повернул и орла империи в противоположном направлении, водворив «птицу Зевса» в Византию, в соседство горы Иды, места выхода Энея.

68

Юстиниан (527–565) уничтожил последний оплот язычества — академию Прокла в Аеинах п прославился изданием знаменитого кодекса, высокое значение которого Дант в ст. 11 и 12 возводит до того, что считает его как бы непосредственным откровением божественной любви в сфере права. Под влиянием своей супруги Феодоры он впал было в ересь монофизитов, но папа Агапит вновь обратил его к истине.

69

По закону исключения третьего.

70

Велизарий совершил одно из славных дел Юстинианова царствования-завоевания Востока, между тем как Юстиниан сам в мере мог предаваться другому своему великому делу — заботам о законодательстве.

71

Этот первый предмет — ответ Юстиниана на вопрос Данта, кто он; хотя Юстиниан уже ответил на него, но поэт не хочет пропустить случая распространился о высоком значении священной империи и ее символа — орла. Далее мы увидим этого орла еще в более превознесенном виде на Сатурне, в обители справедливых владык.

72

Гвельф.

73

Палланг, союзник Энея, первый в бою с Турном пожертвовал жизнью за славу будущего Рима.

74

Горации и Курнации.

75

Дальнейшие Божии судьбы, приготовлявшие, по мнению Данта, всемирное господство Рима. Упоминаемые исторические факты общеизвестны, «Власатый Квинтий» — Цинциннат. «Гордость арабья» — Кареагенская, по обычному приему Данта, заменять древние названия современными.

76

Гора Фьезоле, где прежде была расположена Флоренция, была местом сборища участников заговора Катилины, направленного к погибели римского владычества, но рассеянного Помпеем.

77

При Дураццо и при Фарсале Цезарь разбил Помпея. Антандр — приморский город в малой Азии, Симоис — река близ Трои.

78

Юба — нумидийский царь, укрывавший Помпея, Катона и Сципиона после битвы при Фарсале.

79

После Цезаря знаменосцем, державшим орла, явился Август, наказавший убить Цезаря, которого Дант видел в Аду (XXXIV, 66, Ада).

80

Третий Цезарь — Тиверий, при котором был распят Христос.

81

Своеобразная диалектика! Распятие Христа для возмещения пред божьим правосудием наших грехов было необходимым актом Божьего правосудия па земле, исполнение которого и было поручено Богом единственному судье, юрисдикция которого простиралась бы на грехи всего мира, взятые на себя Христом, т. е. римскому императору я его представителю Палату. Но эта «честь отмстить за Божий гнев» для Рима является преступлением для Иудеев, отмстить которым опять-таки призван римский император Тит. В следующей песни это объясняется подробнее.

82

Дав абрис римской истории, поэт переходит к Карлу Великому и его преемникам. О значении помазания Карла Великого см. опять у Брайса; «Строго говоря, начало Священной Римской Империи должно быть отнесено к 800-му году, когда папа Лев ІІІ короновал короля французов императором римлян; это не только центральное событие средних веков; это одно из тех немногих событий, о которых, вырывая их из общей связи, можно сказать, что, если бы они не произошли, история мира была бы иная. Убийцы Цезаря думали, что они спасают Рим от монархии, но монархия явилась неизбежно при следующем поколении. Обращение Константина в христианство изменило лицо мира, но окончательная победа христианства представляла лишь вопрос времени. Но если бы Римская империя не была восстановлена на Западе в лице Карла, она вовсе не была бы восстановлена, и не было бы последовавшего затем бесконечного ряда хороших и дурных последствий.

Для того чтобы уяснить себе мысли и мотивы лиц, участвовавших в этом событии, лучше всего привести рассказ современника: «И так как имя императора теперь исчезло у Греков, и их империей завладела женщина, то поэтому и самому папе Льву и всем святим отцам, присутствовавшим на том же совете, равно как и всем христианам казалось, что они должны избрать императором Карла, короля франков, чтобы, с помощью Бога и по молитве святителей и всего христианского народа, он имел и титул императора; и он принял это имя и посвящен в день Рождества господином папой Львом…»

Итак, франкский король вовсе не собственной властью захватывает корону, но принимает ее, как естественное следствие своей фактической власти. Папа дает ему корону не в силу какого-нибудь своего права, как главы церкви, он только орудие божественного Промысла, указавшего Карла. Римский народ тоже не производить избрания. Самый акт коронования принимается, как прямое следование велению божественного провидения.

Впоследствии, император, папа и народ, каждый порознь стал себе приписывать главную роль. В действительности это не было ни завоевание со стороны Карла, ни дарение со стороны папы. Шаг, сделанный папою, не имел прецедентов, а потому и не был законным, если не считать его за непосредственное действие Промысла, как он представлялся современникам…»

83

Теперь, доказав, что пред империей есть Богом установленный символ всемирного господства, Дант переходит к одинаковому осуждению обеих современных ему партий, как гвельфов, так и гибеллинов; причем последние, присвоив себе и своей партии этот верховный знак, ищут лишь своих выгод, а другие, заменив его лилиями французского короля, подрывают единственно законную в Италии власть германского императора. Пророчества бедствий относятся к Карлу Валуа.

84

Окончив ответ на первый вопрос Данта, кто они, Юстиниан отвечает на вопрос (V, 128), почему Меркурий, это скромное и неяркое светило, назначен ему и его собратьям местопребыванием. Ответ на это таков: все находящиеся здесь души слитком стремилось на земле к внешнему блеску и славе, что мешало совершенству их христианской добродетели; потому-то они и не поднялись в небе выше. Но это жилище им прилично, и они счастливы сознанием, что божественное правосудие предназначила им именно это место и никакое другое», а так как они, как и все праведные в раю вообще, довольны и счастливы своей ступенью, то это различие в отдельных тонах каждого из них производит один совместный аккорд небесной гармонии. Сравн. ІІІ, 49 и прим. к нему. Для примирения с исторической правдой требовалось, чтобы Юстиниан сознался сам в своем честолюбия потому что, не будь этого, он оказался бы чересчур превознесенным Дантом. Некоторые сопоставляют это место со стихом предыдущей песни «Вот кто любовь, нам жгущую, умножит!» и предполагают, что Дант, всего более обвиняющий себя в Чистилище (песнь XIII, 113, XI, 118) в гордости и высокомерии, предназначает себе звезду Меркурия вместо будущего жительства. Но гордость и честолюбие не одно и то же, а подобным же образом Данта приветствуют блаженные духи и на других планетах.

85

Именем Ромео назывались вообще пилигриммы, ходившие на поклонение в Рим. Ромео, о котором идет речь, возвращаясь из паломничества, был принят на службу в качестве управителя графом Раймондом Беранже или Белингиери, властителем Прованса. Верно служа своему господину, он умножил его доходы до того, что все четыре дочери Раймонда вышла замуж за королей. Но Раймонд поверил клевете на Ромео и потребовал с него отчета, при чем оказались блестящие результаты его управления; однако, это недоверие так подействовало на верного слугу, что он покинул своего господина и, ушел от него таким же бедняком, как был ранее.

86

Почему Ромео помещен здесь, трудно сказать, тем более что ею честолюбие ни откуда не видно. Можно лишь предлагать, что Дант приписывает честолюбию его усиленные заботы о финансовом возвышении своего господина и его уход от него, когда на него пало подозрение. Ноттер делает еще предположение, что на Меркурии, же поселены те, слава которых на Земле помрачена по их же собственной вине. Наконец, некоторые придают особое значение словам, что он помещен здесь, несмотря на то, что его дело осталось без награды на земле.