Возрождение из пепла

Данил Васильевич Казаков, 2017

Женщина с детьми спешно бежит от немцев, оставляя на печке больного сына. За войну у неё от голода умирают две младшие дочери, сын со старшей дочерью тяжело работают. Им приходится просить милостыню. Только через 4 года они возвращаются домой. Там их встречает инвалид-муж, который сообщает, что их сын лежит в госпитале.

Вечер

Деревня Горьковы, затерявшаяся в лесных чащобах, готовилась к эвакуации. Вернее, они больше делали вид, что готовились. Выкопанную картошку в подполье не высыпали, заготовленное сено ближе к дому не подвозили. Колхозное стадо коров уже перегнали далеко за Москву. А селяне всё находили причины задержаться в деревне. Им не верилось, они ни как не хотели поверить, что немцы дойдут до них. Москва совсем близко — куда ещё отступать? Газеты столько много твердили о непобедимости красной армии, должна же она наконец остановить врага. Уверенности жителям придавало продолжавшаяся прежняя жизнь в деревне. Только колхозных коров не слышно, но всё также молчаливо стоят молодые берёзки у правления колхоза и школы. У магазина, под охраной высокой осины, каким то чудом выросли два клёна с широкими листьями. Невиданные раньше в деревне растения взрослые приказывают малышам оберегать — пусть в их деревне растут такие забавные деревца. Также по вечерам кружится над ними стая ворон. Медленно опадают жёлтые и оранжевые листья, срываемые холодным ветром и дождём. У колодца, примостившегося у стаи елей, собираются бабы. Они дружно ободряют и уверяют друг друга, что ни куда они из родной деревни не поедут. В крайнем случае война пройдёт их стороной. Жители всматривались в небо, такое родное и знакомое, сейчас хоть и затянутое хмурыми облаками. Вслушивались в звуки, такие привычные и родные и шли копать картошку. Скотина вся спрятана в тёплые стойла. Только собаки иногда выбегают на улицу и лениво взлаивают. Ребятишки тоже осторожно носятся по улице, играют в «ляпки». Игра держится в основном на детей Мани Дерман, пока мать не загоняет их домой. Старая Матрёна тяжело слезает с печки, цепляясь за кровать, прислоняется к окну. Она долго всматривается в знакомое очертание деревни. Деревья с облетающей листвой, пожухлые заросли крапивы, что тянутся вдоль забора, потемневшие очертания домов. На огородах копошатся люди, стремясь быстрее выкопать картошку. Старуха чутко вслушивается в доносившиеся звуки, открыв рот и прильнув ухом к стеклу. С соседнего огорода доносятся крики соседей. Там работают трое почти взрослых, они быстро выкопают. А её Татьяна управляется одна. Её десятилетний внук Васька, не надёжный помощник. Сын с внуком ушли на фронт. Моросит мелкий дождик. За его пеленой скрывается озеро, соседние дома, улица и окрестные поля. Мелкие капли осеннего дождя плавились в мутной воде тихого озера, шелестели в увядшей картофельной ботве, разжижали и так слякотную почву поля. Капли скапливались и скатывали с поникших спин женщины, парня и девчушек. Тяжелели их старенькие пальтишки, замерзали ручки. Парень копал торопливо, откидывая картошку ближе к ведру. Женщина, сгорбившись, таскали набранные клубни картофеля, пряча их лёгкий сарайчик, за поленницей дров. Четырнадцатилетняя девочка старательно очищала картошку, пока парень не прикрикнул на неё.

— Ленка, бери только крупные картошки и не обтирай их, времени нет. Всёровно с собой много не заберём, тяжело нести, и немцы близко.

Их младшие сестрёнки-близнецы, трёх лет тоже подбирали картошку, высматривая клубни в серой грязи. Они старались помогать старшим. Помощи от них было чуть, но девчушкам было страшно оставаться одним в пустом доме. Там в каждом углу притаилось по чудовищу, а ветки берёзы так противно скребут по стеклу.

— Вальке с Танькой пора бы в избу бежать. Толку от них нет.

— Хоть не мешают и то хорошо — отозвался парнишка. Он торопливо собирал картошку, вырытую братом, и помогал матери таскать наполненные вёдра. Серёжке хотелось походить на Мишку, которого отец, уходя на войну, оставил вместо хозяина. Ноги увязали в грязи всё сильнее, руки отказывались удерживать картошку, наступившая темнота мешала отличить клубни от комка земли.

— Хватит на сегодня, хоть бы это сохранить — скомандовала наконец Мария.

На соседних огородах также заканчивали выкапывать картошку. Топились печи, дым смешивался с сырым горьковатым воздухом, лениво поднимался к небу.

На ужин мать поставила по кружке молока, по паре картошек и по толстому ломтю хлеба. Серёжка ещё луковицу достал, выпросил у матери по яичку.

— Ешьте, — разрешила она, — вам расти надо, неизвестно ещё, что впереди будет. Немцев вряд ли удержат, полсотни километров всего им осталось до нашей деревни.

Девочки притихли, придвинулись ближе и осторожно разбили яйца не о лоб друг дружке, а о край стола. Сережка подобрал крошки со стола не только перед собой, а захватил и половину сестёр. Висячая лампа освещала только стол. Деревянная кровать, широкая лавка и стены с рамками фотографий прятались в темноте. Угадывались полати, русская печка и окна, прикрытые короткими белыми шторами. Строго с иконы смотрела на них богородица. Мать отстояла икону перед сыном-комсомольцем. Говорила, что этой иконой матушка благословила её на брак, так неужели она её выкинет? Отец с Мишкой угрюмо усмехались, но сильно не спорили.

Громко тёрлась о стул серая пушистая кошка Мурка, выпрашивая свою долю еды. Мария отодвинула её ногой.

— Иди мышей да крыс лови. Грызунов развелось, откуда бы появились они. Я уж хлеб от них в кадушку прячу, да сверху гнёт кладу.

— Я наелась, — Елена первая выскочила из-за стола, прошла на кухню и тихонько плеснула Мурке немного молока из миски. Черепушкой для кошки служило небольшое углубление в полу. Туда наливали молока, оно не мешалось, не терялось, а когда мыли пол, мыли за одним и кошкину «посуду». Крысы такие большие, а кошку с начала войны не кормят, где же ей справиться с ними. Девочка наклонилась и погладила Мурку, потрепала её похудевший загривок. Уставшие, они быстро заснули. Серёжка придвинулся к самой стене, близнецы обнялись, их светлые головки белели в темноте. Мишка убрался на печь, а мать прикорнула на кровати. За окном по-прежнему шуршал дождик, когда усталое семейство затихло тревожным сном.