Игра «Другая Жизнь»

Даниил Михайлович Торопов

Книга, которую вы держите в руках, даст вам возможность познать неизведанный мир и пережить сложные жизненные перипетии. Вместе с главным героем вы научитесь отличать правду от лжи и оставаться человеком в любых жизненных ситуациях. Книга содержит нецензурную брань.

Глава третья: Красная либо синяя, а какую выберишь ты?

Тьма. Кружится голова. Я по ходу в больнице. В палату заходит пациент в пижаме, а за ним и другие. Первый из них говорит:

— Эй, Жека, как ты, ты вчера немало маху дал, опять припадок был, да?

Они смотрели на меня и ждали ответа. Должно быть, имя забыли. Я сказал:

— Какой припадок, о чем это ты? Просто сосулька упала, я здесь вот и все.

— Ты стоял посреди палаты и тебе опять казалось, что ты продавец в магазине, а когда доктор взял тебя, чтобы ты никого не покалечил и держал тебя, что бы нормализовать твоё состояние, Иван ударил его какой-то здоровой херовиной от унитаза, крышкой, кажется. Тебе поставили укол, наверное, успокоительное. Санитары ушли, а ты дальше чудил. То Володе невидимый телефон продавал, то смотрел вниз в течение часу. А потом складывал невидимые вещи в невидимые коробки. Санитары это заметили и опять поставили укол, от которого ты упал.

— Позовите медсестру, пускай меня выпустят. Я здоровый человек, мне пора домой. Всего-то, наверное, небольшое сотрясение. А у вас хороший юмор, долго готовились, мазафакеры?

В палату входят медбратья и идут ко мне.

— Так, Евгений, как себя чувствуете, нам на укольчик пора.

— Какой укол, какой Евгенияй? Даниил я. Все нормально, отпустите меня домой, мне в загс пора, а то меня отлупят. И поверьте — это будет очень больно.

— Вот после укола с доктором поговоришь, она возможно тебя и отпустит.

Меня выводят, держат за плечо два санитара здоровых, как два огромных шкафа, затем садят на кушетку.

— Жди очереди, за тем пойдешь.

Ко мне поворачивается местный и спрашивает.

— О чем задумался, Женечка?

— Иди в жопу, Даниил меня зовут, шизик хренов. И это не призыв проникнутся ко мне! Иди вон в кошачью, свою башку засунь, чтоб рта не было видно за слова такие. И знай — юмор у вас у местных хреновый, вот нисколько не смешно, особенно после сотряса.

— Прости, я хотел помягче с тобой.

— Ладно, это ты меня прости за нетерпимость, просто пойми: я злой как ни знаю кто, бесит все блин, пострадал из-за дебилов! А у тебя телефон позвонить есть?

— Телефон есть.

— О, отлично, дай позвонить, мне срочно надо, моя, наверное, меня обыскалась уже, переживает, что я ее будто бы бросил. Нужно успоить ее, мою Гаечку.

— Хорошо, дам, если медсестра разрешит.

— Ты что псих? А разрешения поссать ты у мамки своей тоже спрашиваешь? Дай телефон.

— Я такой же, как и ты, а день звонков завтра.

— Ты так говоришь, будто у вас телефоны отобрали. После укола сходим. А ладно, я там уже свой возму. А мы в какой больнице, кстати?

— В чебуречечной.

— Что? В какой чебуречечной? Совсем умом двинулся?

— Чебурек будешь? Чебурек? Галина такие вкусные чебуреки готовит, а один особенно вкусненный, ведь он только для меня, ааа, понял да, какой чебуречек я им.

— все хватит чебуречная ты душа, у тебя походу сотряс хороший, угостишь какни-будь галинкиным чебуреком, когда выйдем, а сейчас выбираться надо.

— Ах ты ж скотина, это мой чебуречек.

— О боже, этот псих бьет меня по торсу и ревет, проговаривая имя своей возлюбленной Галины. Его удары, как пулемет по супермену, и я чувствую себя им.

— Очередь не задерживайте, на укольчик следующий.

Зайдя в комнату, я увидел того мужика, который хватанул меня за рубашку, под шапкой врача едва виднелся бинт.

— Ну вот, мы снова встретились. Я вот все думаю, как мне отыграться за все то, что со мной произошло.

— Да всё просто. Спускайте штаны и оголяйте попу.

— А ты не заметил, что это прозвучало двухсмысленно, доктор.

— Я укол поставлю. А за вчерашнее не волнуйтесь, Иван ударил не больно, сотрясения нет. Ну официально нет, если ты понимаешь, о чем я.

— Судя по всему, мы квиты. Всё равно меня твоя натура бесит и восхищает в то же время.

— Придержите ватку. О чем это Вы?

— Ну о том, что за жену вступился, хоть был изначально не прав, молодец, правда по-скотски всё сделал, не разобравшись. Да и она по факту неправа. Но речь не о том. А вот то, что впрягся, уважаю. А то, что женщина твоя истерит и врет, это, конечно, мужик, твой большой косяк. Но я тебя не виню. Все, мне пора выбираться отсюда, а то мне опять от сосульки достанется, если ты понимаешь, о чем я.

— Один чуднее другого.

Когда я вышел из кабинета, то ко мне подошел санитар, аккуратно придерживая мое плечо, начал куда-то вести. Пока мы шли, многие оглядывались на меня, махали мне рукой, говорили, чтобы я не беспокоился о каком-то своем друге Иване, что с ним все хорошо, что он в палате и очень меня ждет.

Зайдя к главврачу, я увидел то, что повергло меня в мурашковый шок. Главрач — это моя Гаечка.

— Гаечка, я думал, что ты горем убитая вырываешь клоки волос у моих бывшых в поисках меня. А ты вот как с работы воспитателем в детском саду за сутки перевелась на пост главврача аж? А ты и в правду не врала мне, говоря, что ты плохая девочка?

— Евгений. Я вам не Гайка и не Гаечка из ваших снов. Я ваш лечащий доктор — Дарья Валерьевна.

— Гаечка моя, давай без этих ваших местных шуток, выпиши меня домой, там и поговорим. А то башка сейчас расскалывается… хуже, чем с похмелья, Дарья Валерьевна.

— Евгений, успокойтесь. Нигде, кроме как здесь, мы не поговорим. А голова у вас болит от иллюзий ваших.

— Всё достало уже, и харе меня звать Евгением, бесит меня теперь это имя, Даниил я, и не включай театралку, что… Короче, я настолько устал, что даже шутку додумывать не буду. Всё, Гайка, давай домой. И завязывай с подменой имен.

— Евгений, если вы решили поменять имя, то вам в паспортный стол, а пока не поменяли, я буду звать вас Евгений. Я вас прекрасно понимаю: вы спите и видите прекрасную жизнь Даниила, я понимаю, что вам хочется быть им. Я понимаю, что некоторые местные похожи на людей из вашего продолжительного сна. Но, Евгений, поймите — это всего лишь сон, а эти ваши припадки, это ваши выдуманные страхи и ложные ощущения того, что Даниил захватит ваше тело, вашу жизнь, а вы будите жить его жизнь во сне., лишь необоснованные домыслы.

— Звучит как-то правдоподобно. Если это пранк, то он удался. Но вот есть одно, но я же на работу попаду и все — миф разрушен. Так что, Гайка, выписывай меня, дома поговорим. И где мой телефон? Мне на работу позвонить надо, я ж офис не успел закрыть, мало ли там что, а вдруг крали всё? Надо узнать.

— Так, Евгений, то есть Даниил, подскажите, что давали на завтрак в больнице вчера?

— Не знаю, сколько я здесь проторчал, но я тут точно еще ни завтракал.

— Так, а теперь опишите вкратце ваш вчерашний день.

— Хорошо, поиграем в доктора и пациента, надеюсь ты как следует меня потом вылечишь. Итак — мы проснулись, ты меня заарканила, договорились идти в загс. После работы ко мне подошли два маргинала и с доблестной миссией в глазах хотели наказать зло, то есть меня. Дальше эти доблестные ублюдки, видимо, насмотревшись телевизор, подумали, что пистолеты пугают людей, выстрелили вверх прям 7 из 10 ти, была бы десятка, если б утку подбили. Они сбыли эту сосульку словно Миротворец стрелял, желая меня убить, и эта сосулька мне пала прямо туда, чем я думаю. П.С не на то, о чем ты подумала.

— Даниил? Это ты?

— Нет б… ть, Евгений. Гайка, харэ пранковать, мне на работу позвонить надо.

— Даниил, послушайте меня, пожалуйста, очень внимательно. Это не пранк. Вы личность, которая жила в голове у Евгения, и вам, видимо, как-то удалось завладеть его телом. Скажите, вы можете связаться с Евгением?

— Давай так, доктор Гаечка, я позвоню на работу и проверю, работаю я там или нет, знают меня там или нет и тогда поговорим, ок?

— Да, вот держите, Даниил, мой телефон, и то, что я вам дала свой телефон, это будет наш с вами секрет. Договорились?

— Ок, Гайка. Знаешь, а ты и впрям хорошая актриса и не только во время наших игр перевоплощаться умеешь. Но и здесь, в пранке, играешь прям до конца. Аплодирую стоя. Браво!

Взяв у Гайки телефон, я нашел номер телефона нашего офиса. Странно, адрес указан немного другой. Позвонив туда, я выяснил, что меня никто не узнал. Да и я ни специалиста, ни начальника офиса не узнал ни по голосу, ни по манере речи, и выяснилось, что я там никогда и не работал и там сейчас абсолютно другие люди работают. Также выяснилось, что это единственный такой магазин не то что в городе, а во всей округе. И вот тут-то все, что мне говорила до этого доктор, я начал понимать.

— Доктор, возвращайте меня срочно обратно в сон Евгения. У меня там акции куплены, за ними надо следить. У меня ты, то есть Гайка волнуется, что случилось со мной, мне нужно ее успокоить, свадьба скоро, ночной марафон. Она ж ему кляп вставит и изнасилует его. Этот же ублюдок может вместо меня мою Гаечку! Так, доктор, возвращайте меня срочно любыми методами — хоть в кому отправляйте, мне плевать, я должен туда вернуться, пока Евгений ни черта еще не напортачил.

— Успокойтесь, Даниил. Вы теперь у меня на особом контроле. Я выпишу вам таблетки и попробую вернуть вам вашу привычную жизнь. А теперь скажите:

— Вы в курсе того, где вы находитесь?

— В институте пранкеров?

— Давайте серьезней отнесемся к ситуации, Даниил. Вы сейчас проживаете жизнь Евгения и вам нужно понимать, как ее сохранить, а по возможности и улучшить. Вы ведь со мной согласны?

— Хорошо, я помогу этому захватчику чужих жизней, не обещаю, но как минимум постораюсь не ухудшить его жизнь. Кстати, что это за фрукт такой Евгений и с чем его едят?

— Должна признать — вы первый пациент, который развил во мне такой сильный интерес к работе за все годы моего присутвия здесь. Итак, приступик к делу. У Евгения официально признана припадочная шизофрения и деменция, он нигде и никогда не работал, у него есть жена Тамара, которая заботится о нем. Так же есть четыре ребенка, дети не его, а от прошлых браков Тамары. И да, пока Евгений в больнице, она, кажется, ведет аморальный образ жизни. Существуют они на пенсии и на пособия от государсва, так же иногда помогают соседи.

— А Тамарка-та хоть красивая?

— У всех свое понимание красоты.

— Спасибо, бл….ть, она еще значит и уродина. То есть, это тело было в страшной бабе. Ой, фу фу фу, дайте таблетку от тошноты, срочно. И запихайте меня обратно в голову этого не совсем удачного человека. А можно мне тело другого человека, а? Может, у вас тут технология переселения душ есть, а?

— Даниил, держите себя в руках, чем смогу, тем помогу. Идите в палату, санитары вас проводят. И помните, это психиатрическая больница, общайтесь с пациентами аккуратно. Даниил, вы ведь на самом деле Евгений, вы просто началали притворяться им и поверили, что вы Даниил, забыв с деменцией, кто вы на самом деле. Андрей, отведи его на таблетки.

Санитар взял меня за плечо и повел в очередь.

— Так, ребята, пьем таблетки, идем в туалет и умываемся. Полтора часа никого не выпустим, слышите, тут скоро полы мыть будут, так что скорее.

Какой-то тип впереди меня повернулся ко мне и спросил:

— Ну как ты отошел после кровяки вчерашней?

— Да словно ничего и не было, послушай, а тут обязательно пить таблетки, а то я тут, судя по всему, давно, и мне они так и не помогли, да и я жду новых таблеток, а эти старые мне не нужны.

— Возможно, меня от них часто пучит, а от вечерних вообще шатать начинает и смотришь такой на пол, а ноги и пол все едины, так и живем, как юродивые в этой психушке.

Один из больных поворачивается к нам и говрит

— Ээто не психушка, а санаторий.

— Ага, санаторий, где тебя привязывают почти каждый день к кровати и колют успокоительное, а по ночам мы все ссым в одну баночку всей палатой в 16 человек, а кормят так, что блевать в первые дни тянет. Ну что, Евгений, будешь таблетки пить?

Услышав нас, санитарка прокричала:

— Так, таблетки все пьем, я каждого проверю, понял, Евгений? Вот на таблетки, пей при мне и рот показывай.

— А от чего они?

— Эти вопросы доктору задавай, а не мне, пей, давай не держи очередь.

— Да, пожалуй, выпью, всегда было интересно, как от них плющит.

— Ты так говоришь, словно в первый раз пьешь.

Выпив таблетку, я зашел в туалет (найти его было просто, так как там в двери прозрачное стекло).

А в туалете 2 унитаза и никаких перегородок, просто раковина и 2 унитаза и окно с решеткой. Внутри был мужчина, причем весьма обычный для этих мест — стоя справляя нужду, он, монотонно шатаясь, чуть громко издавал звук «А». Решив выждать полного одиночества в столь необходимом для этого месте, я заметил, что люди сюда приходят один за другим, чтобы просто даже постоять. А этот тип так и не уходил, шатаясь у унитаза, завывая букву «А». Я начал замечать, что мое тело шатается, словно на лодке под гнетом волн; цвета начали становиться острее, и я перестал раздражаться, глядя на постоянный поток людей в это требующее уединения место. Заняв свое место на белом толчке, я заметил, как этот завывающий тип начал поворачиваться ко мне, причем переставая завывать. Странно, раньше бы меня это смутило, но сейчас мне было все равно! Кажется, что эти таблетки убивают все человеческое. Этот тип, глядя прямо на меня, повернул ко мне свой наболдажник и начал наигрывать на нем, как на скрипке.

— Херасе, я красавец!

— Экхм, э — а — э.

Показав жестами, что, мол, отвернись, он понял, что от него требуется. С огорченным лицом он отвернулся и продолжил заниматься своим непотребством, глядя в стену. Сделав свои дела, я заметил, что на унитазе нет крышки сливного бочка. Судя по всему, Иван ударил врача именно этой частью унитаза. Выйдя в коридор и осматрев закрытые палаты через стекла, я увидел, что в некоторых были люди, привязанные к кровати. Кто из них был Иван, что защищал меня, непонятно. Кто-то из них бунтовал яро, пытаясь освободиться от связки, санитары таких успокаивали либо словами, либо уколом. Интересно, а чего они ждали от такого поведения, то есть они поорут, покажут, как им это не нравится и санитары такие: «Ну вот, Степан Степаныч, мы заметили, что вам не по комфорту эта привязка, давайте-ка мы вас освободим». В тоже время думаю: у санитаров взгляд другой — они связали буйного человека, чтобы он не начудил чего плохого. Ведь следить нужно и за другими, то есть его связали, показав, что успокойся ты, сейчас буйный и, возможно, опысный, ты ведь псих, ты все, что угодно можешь сделать, показывая агресию свою. Мы тебя связали, чтобы ты просто успокоился, а ты еще стал буйнее, наводя панику на окружающих, ведь некоторые местные от яростных криков связанных дикарей просто забивались в угол, разговаривая сами с собой, дрожали от страха… и таких было в комнате по два, как миниммум, те кто связан и те кто в углу. Меня остановил санитар и сказал:

— Так, Жека, иди в свою палату и пошустрей, сейчас полы мыть будут, дела свои сделал?

— Да, я как раз иду в палату. А подскажите, где она?

— Иди в палату, потом с тобой поговорим.

— А что с Иваном?

— Иди говорю!

Идя по коридору дальше, этот же санитар меня окрикнул:

— Стой, куда ты, я ж сказал, ах да, забыл, вот твоя палата, пройдем. Вон там твоя кровать, все ложись и 2 часа никуда не выходи даже в туалет, ты туда же сходил?

— Да сходил.

— Все ложись и жди, можешь книжку почитать. Только к Ивану не лезь, а то разбудешь его, он кричать будет. Малевич ваш опять обоссытся, а вы жаловаться будете, что у вас тут воняет. Все, спи давай.

— А почему его зовут Малевич?

— Жека. блин, не отвлекай меня, всё ложись спи. Малевич, сука, еще раз на стене систему спасения нарисуешь, будешь весь день в связке лежать. Жека, потом поговорим.

Упав на кровать, я начал осматриваться: из приметного было только три человека в связке, двое из них спали, должно быть, один из них тот самый Иван, что с его точки виденья он меня спас, а так же седой старик, с виду вроде нормальный, только очень крустное у него лицо, и глаза будто смотрят в никуда. Я решил поговорить с ним, дабы отвлечь его от того, что его тяготило.

— А кто такой Малевич-то?

Старик все также с опущенной головой смотрел в пустоту и пошевелил лишь рукой, указав на соседнюю с ним кровать.

— А почему его зовут Малевич?

Старик медленно посмотрел на меня и сказал.

— Завязывай с этой ерундой.

— Просто расскажи, мне очень интересно.

Старик быстро встал, рыча как собака, подешёл ко мне и схатил меня за пижаму у горла, поднимая меня к себе. Глядяя в мои глаза, он с озлобленостью прокричал:

— Хватит меня донимать, оставь меня в покое!

В это же время кто-то из санитаров прокричал;

— Так, кто это Альберта Евгеньевича донимает, сейчас укол потставлю!

На секунду я заметил улыбку на его лице. Бросив меня, он отвернулся и принял ту позу, в которой он был до нашего с ним разговора: тот же взгляд и тоже лицо. Ко мне с довольным лицом подсел местный в пижаме и сказал:

— Ну, Малевич наш все выбраться отсюда хочет, ты ж постоянно все забываешь, вот я тебе это уже в пятый раз говорю. Он, как бы это покультурней выразится…. Ну вот сам скажи, чем тут пахнет?

— Дерьмом, мочей и кислотой какой-то.

— Вот как раз-таки, своим дерьмом этот художник рисует свои картины, которые, как он считает, его высвободят отсюда.

— В смысле?

— Ооо, узнаю Жеку, уже пятый такой разговор, и ничего не меняется. С твоей памятью хоть где-то есть стабильность, кроме нашей жрачки и постоянства местных картих из гав…, ну ты понял? Ну, например — он вчера нарисовал дом в надежде, что сможет там от санитаров прятаться, да не просто дом, а жена, мол, у него там есть, и она ему готовит пироги, да еще и с макоронной начинкой. Да, вот знаешь: его почему-то домой жена не впустила, он долго стучал в двери. Ну нарисованные, как ты понял! И расплакался, крича: «Впусти, жена, впусти, симпапулька дорогая! Это я, Сережа, а не Дядя Витя с пилой!» Жуть аж берет, правда?

— Ага, а что еще интересного было, расскажи.

— Ну вот, значит, он как-то пентаграмму нарисовал, пока все на обеде были.

— Все также из говна, видимо, больше нечем рисовать. Краски ведь нам тут не дают, а карандаши опасны — в глаз воткнем.

— Да, да, все было так на самом деле. Так вот, иду я с обеда в палату, а он в центре своей пентограммы на коленях стоит и говорит, будто видит кого-то: «Отдаю душу за пирог с макарошками», ну с начинкой, как ты понял, уж очень он их любил, и знаешь, что?

— Что?

— Вечером ему такой пирог и дали, правда, всем с рыбой, а вот ему с макарошками. Как так, не знаю, я вот после этого тоже у него поучиться хочу, только не свою душу отдать, а вот с другой палаты, например. Он вот вор, живет ворует, как чувствует опасность, что его ищут или засада там может быть, так он сразу сюда: припадки, мол, начались да панические атаки с галлюцинациями. Все все понимают, кто и что он, но отказать не могут, так как регламент работы. Для них он больной и нельзя ему отказать в помощи без обследования, так и держат пару раз в году здесь. Ну или Славку, наслаждающегося пассивной апатией, поверь, ему что ад, что оргия с мулатками близняшками — все одно. Да, Славка!

— А?

В это время один из спящих, что был привязан, заговорил.

— Евгений, ты тут?

— Да.

— Слава богу, я спас тебя от этого психопата, он чуть не задушил тебя до смерти. С тобой все в порядке?

— Да, все хорошо, только бы выбраться отсюда.

— Тогда ты помог мне понять, что моя жизнь не имеет смысла, и я живу без цели, ты сказал, что, осознав это, я смогу изменить свою жизнь. Я помогу тебе, доказав, что я могу не только плясать под чужую дудку, но и добиваться своего! Я помогу тебе сбежать.

— Хмммм…. Даже не знаю! Нет, спасибо, не надо. Если надо будет, я и сам сбегу. Я Даниил вообще-то, а не Жека и не Евгений.

— Так это ты из-за кого, Евгений, сюда попал? А ну выпускай моего друга обратно, а не то покалечу! И дай ему жить спокойно без тебя!

— Я бы с радостью отдал бы вам всем вашего Жеку и вернулся бы к свое любимой, прекрасной и очаровательной жизни, если бы знал, как это сделать.

Кто-то из палаты начал спрашивать меня:

— А как ты попал сюда? А ты наблюдаешь за тем, как Жека лысого гоняет?

— Так, клуб веселых и находчивых, всем тихо. Меня зовут Даниил, я жил в голове у Жеки, а попал я сюда после того, как на меня там, в его голове, упала сосулька с крыши! Всем всё ясно?!

— Да! Так ты следил за его лысым, даД

— О господи, нет, не смотрел, я его не видел и даже не знал о его существовании. Фух. Бесите вы меня.

— То есть ты не знал, что у Жеки есть лысый друг, которого он гоняет?

— Так, шутник, иди сюда и пойдем в туалет, я тебе кнопку от унитажа в жопу засуну и нажму два раза, чтобы мозги промылись.

— О! Давай пойдем.

Стоило мне встать с кровати, как этот щенок упал на кровать и молил, что не надо, и что он, мол, пошутил, говоря, что он так больше не будет. В это время Иван проговорил:

— Ты точно не Жека, а я его верну. Друга моего. Каждый четверг и воскресенье особо послушных водят в душевую в другое здание, вот там-то мы и найдем тебе сосульку и вернем Жеку. Скажи, ты точно хочешь обратно к себе?

— Да, хочу, но не таким образом, давай думать адекватно.

— Я доставлю тебя туда, Даниил, я помогу тебе. Сегодня понедельник, поэтому веди себя тихо и мирно, слушайся во всем санитаров, Даниил, и я отправлю тебя обратно.

— Иван, ты явно из сказки пришел сюда, в принципе, все правильно, что ты здесь, у нас же сказочная фортуна только в книжке проявляется. Моя фортуна — исключение, ха ха. Хотя сейчас она ко мне явно жопкой сморщенной повернулась.

В палату входит пухлый парнишка в пижаме лет 26, подходит ко мне и говорит:

— Как и договаривались, вот держи.

Он, оглядываясь кругом, берет меня за руку и, разворачивая мою руку, вкладывает мне в нее красную и синюю таблетки. И полушепотом говорит:

— Вечером с тебя вкусняшки и сигаретка на 8 вечера, надеюсь ты выберешь правильную таблетку.

— Эммм, ок.

Он с большой улыбкой ушёл, подмигнув мне и помахав дружелюбно рукой. Я спросил у самого разговорчивого, что сидел возле меня.

— Ты уже наверняка знаешь, что я хочу спросить, не молчи.

— Так вот, слушай. Он дает тебе красную таблетку, с помошью которой ты, ну то есть Жека, смотрит за какими-то гайками,

— Вот сука.

— После этого он всегда в туалет бегал, не спрашивай зачем. Мы, конечно, с ребятами понимали его фетиш. Гайки дарили, а он дурак их выбрасывал. Там они, наверное, были особенными, ну там со стразами, видать. А синяя — ты просто хорошо спишь, ты ее обычно пьешь и после все забываешь. А за это ты даешь ему полднические вкусняшки, те, что тебе приносит твоя местная жена с дочкой, и вечером ты даешь ему сигаретку.

— Сколько я здесь?

— Ты почти всегда здесь. В детстве ты был в другом здании, а сейчас почти всегда тут. Я здесь раз в год лежу и каждый раз наблюдаю за тобой.

— Слушай, а где мне взять сигареты для него. У меня ведь пусто в карманах, а подожди, наверное, в тумбочке.

— Да нет там ничего, не ищи. Твоя местная жена с дочкой приносят сигареты санитарам, чтобы ты, ну и у других также, чтобы была возможность покурить в туалете 3 раза в день строго по расписанию. Все необычайно завидуют курильщикам. Главное запомни: попроси у санитара, когда будет полчаса для курения, в семь тридцать, три сигареты: одну мне, ты же меня угостишь правда? Ты всегда меня угощаешь, одну для Пухлика, чтобы было все честно, и одну для себя. Санитару скажи, что трижды покуришь и никому их давать не будешь. Ну что, договорились?

— Да, договорились! Хоть один адекватный тип тут есть, помимо врачей.

— Да, да, как всегда, с тебя сигаретки и ништячки за информацию.

— Расскажи мне: перед тем, как я выпью красную таблетку и очутюсь в моём мире, как ты попал сюда? Ты с виду адекватный, да и говориш нормально и не чудишь.

— Оу, это надолго. Может, пока я рассказываю, подумаешь над тем, чтобы выпить синю? Так сказать, поспать и остаться в этом мире, реальном, а не во сне. Впрочем, у нас еще больше часа до полдника, может, еще передумаешь. Я как-то заболел очень сильно, эммм… ссать хотел постоянно. Понимаешь, чувство такое, что вот-вот польется. Захожу в туалет, а ведь льется, выхожу — и опять начинается! Я обратно, и опять все льется; немного, но льется. Я с работы ушел, воду не пил 3 дня, а оно ничего не меняется. Заметил, что сидя дома, интервалы минут пятнадцать-двадцать между этими ощущениями. А стоит выйти, так начинается непрерывно. И пяти минут не мог продержаться без этой агонии, в паху что вот-вот клапан не выдержит и все, обоссусь, и позор мне на всю жизнь. У меня друг как-то в школе обоссался от того, что его не выпустили в туалет, так его до сих пор вспоминают, как Петя пися. Страшно это, а мне жену надо, детей в будущем. И значит, лечился я у одного врача, и он говорил, что по всем анализам я здоров и что вот-вот он вылечит меня вот этими пластырями, которые в аптеке не продают.

А вот у него их куча, мол, специально для таких случаев, как у меня. В общем, он мне их продавал регулярно в течение полугода, пока я не загуглил, что это за пластыри. На них все было на китайском, ну вообщем, я все равно выяснил через гугл переводчик, что это успокаивающие пластыри и потом, что они стоят копейки — раз в восемь дешевле, чем он мне продавал. Естественно, я к нему срочно записываюсь на прием, покупаю халат, как у врачей, иду в больницу к столу, куда сдают кал и мочу. Беру потихоньку с мочечкой все это, пока никто не видит, и пулей лечу в туалет. А у нас с ним договоренность, что я ему звоню, что я готов войти. А он, когда готов меня прийнять в порядке очереди, звонит мне, чтобы я вошел, не страдая в очереди, а спокойно выжидал очередь в туалете. Ведь из-за моей болезни приходилось раньше прекращать сеанс, на середине, а по такой схеме даже успевали без этих: «А можно мне в туалет?» А памперсы летом, поверь, это уж очень неприемлемо. Мне ведь еще дети нужны! А там-то еще та баня наступает, ну ты понял. Сижу в туалете и раскрываю крышки с мочей так, чтобы со стороны казалось, что они вроде как закрыты, но при этом бы открылись от любого движения. Плюсь добавил своего, ну а что добру то пропадать! Я дождался его разрешения войти. И как только я вошел в его кабинет, все, что я принес, отправил прямо ему лицо! Он пытался закрыться от того, что в него летело, с откртым ртом что-то говорил, и я видел, как ему в его мерзкий рот попала эта моча. Надеюсь — там было и мое. Стоя в гордой позе, я ему сказал:

— Надеюсь, ты понял, за что тебе это, скотина. А теперь берись за мою болезнь нормально, иначе тебя будет в следующий раз ждать сюрприз в подворотне.

Он был испуган и, вытерев мою медкнижку. понял, что на ней ничего не пишется. Тогда он взял чистый лист, что-то там написал и положил лист в файл, сказав, что с этим мне нужно в такой-то кабинет. Показав ему кулак, я побежал в туалет по естественным причинам, там же я попытался прочесть, что он написал. Понял только имена и в серединенаписанное слово «неврологически». Я сходил в нужный кабинет. Меня напривили в другой кабинет к психиатру для проверки и сказали, что меня лечить будет тот доктор только после проверки меня на вменяемость. Затем мне предложили отправиться в психбольницу, сказав, что если у меня найдут шизофрению, то можно получать пенсию. Я подумал, что какая мне работа с такой-то болезнью, а вот с пенсией уж как-то жить можно, и я согласился. Отправившись туда, я рассказал всё, как есть врачам, и честно ответил на вопросы. Мне два из двух докторов поставили диагноз «шизофрения в ремисии». Понимая, что психиатрия для здоровых людей то еще наеб… во. и понимая, что у меня шизофрения в ремисии, а это значит — могу бл… ть выздороветь оттого, чего нет на самом деле в любой момент и не получать пенсию. Ну, как видишь, я здесь притворяюсь шизиком с галлюцинациями, говоря врачам, что вижу, как за мной постоянно наблюдает розовый гусь и показываю им на него. Если что, я его не вижу. Кстати, от болезни постоянного мочеиспускания меня вылечили, по крайней мере, я так уже не бегаю в туалет, а хожу раз пять в день все благодаря верным таблеткам. У меня оказался гиперактивный мочевой пузырь. И пенсию я получаю регулрно, а проверяют меня раз в год, что я до сих пор болен и не опасен ни для кого. Поэтому я всеми силами подверждаю свой диагноз «анатидаефобия» (фух, еле выговорил) для того, чтобы просто наслаждаться жизнью и получать больше денег. Ведь, работая продавцом диванов, я ездил домой на такси, так как в селе живу и автобусы под вечер не ездят и на руки я получал за работы с учетом оплаты дороги меньше, чем сидя дома и ничего не делая — пенсия. Выбор очевиден — розовый гусь постоянно смотрит, как я писаю.

— Да, интересная история, ну всё, мне пора!

Я достаю таблетку, а этот псевдошизик хватает меня за руку и говорит:

— Подожди, как вернешься к нам, расскажи мне всю правду, а что, если и вправду мы живем в твоей голове. Я слышал, что космос фотографировали и он был похож на нервную систему мозга человека, а наше рождение клетки похоже на рождение звезды. Ну, глотай!

— Ты явно что-то перепутал, но, если я вернусь, а ты меня о чем-то спросишь, то расскажу. Бывайте, пацанва, чау, банбина.

Как только я проглотил таблетку, меня тутже начало клонить в сон. Я прилег, открыл глаза и увидел другую палату, в которой я подключен к аппарату, в меня воткнуты трубки, а возле меня сидит Гайка и что-то говорит, глядя на меня. Она увидела, что я отрыл глаза, резко встала. Я вижу, что ее рот шевелится, но не могу понять того, что она говорит. Она обнимает меня, глаза ее горят. Я вижу слезы счастья, но не могу обнять ее в ответ — мое тело не слушается меня. Она кричит, зовет кого-то. Я понял, что это и есть моя жизнь. Моргув, я увидел снова палату психбольницы. Не выдержав, я начал кричать:

— Нет, это так не должно закончиться, я вернусь, вернусь, Гайка! Нееееееееет!!!

— Кто вернулся-то?

— Он опять вернулся.

— У него приступ.

— Я тоже хочу увидеть эту гайку и хочу узнать, из чего она сделана! Вдруг она люминесцентная.

— Неееееееет! Я не останусь здесь! Дайте мне таблетки! Дайте мне таблетки! Ааааааааааа!

В палату вбегают санитары с бинтами и шприцом, пытаются меня связать. Я закрываю глаза, словно пытаясь вернуться в прошлый сон, вспоминаю, что там было, и тянусь туда. Я вижу Гаечку: она держит руки, словно молится. Врач стоит возле Гаечки, ставит мне укол. Картинка пропадает. От ощущения того, что в меня входит игла, закрываю глаза. Чувствую, что это то — вот там мне делают укол — это то, что надо, надо сделать рывок и там очнусь навсегда. Тянусь к ощущению укола, думаю.

— Да, да это здесь!

Открываю глаза и вижу, как санитары вытаскивыют иглу из моей руки и связывают меня, сдерживая все мое тело. Я понял, что я проиграл, и мне нужно больше таких таблеток.

Расслабившись, я принял свою судьбу: меня кормили с ложки. Бедный Пухляш приходил, с грустью поглядывал на меня и пытался говорить, Малевич что-то рисовал. От вони я сблевнул, так и продолжив вспоминать ее черты лица. Я потерял чувство времени, ко мне подошел санитар и начал развязывать, что-то говоря мне. Он проводил меня на завтрак, дав мне другую пижаму. Ивана также освободили от кровати, и он молча следовал везде за мной, даже в туалет. Он зачем-то попросил санитаров отправить меня и его в банный день в другое здание, на что санитар сказал, что посмотрит на наше поведение. Но мне было наплевать, я хотел вернуться туда: к ней, к моей Гаечке, и к моей привычной жизни. Я там словно в коме, и это успокаивало меня, что этот шизик ей ничего не сделает. Единственное, что меня беспокоило, удасться ли мне достать у Пухляша достаточное колличество таблеток для того, чтобы отправиться обратно и раз и навсегда остаться там. И есть ли у других такие же таблетки и можно ли мне у врача взять такие же. Поговорив с Пухляшем, мы договорились, что в знак извинения полднических вкусностей я ему дам больше, чем ранее. Он также сотряс с меня пять сигарет поверх за невыполнение обязательств, о чем мы, якобы, ранее уже договаривались. Также договорились, что синие таблетки мне не нужны. Удалось узнать, что я уже пытался добиться, чтобы мне выписывали такие же таблетки. Но главврач как ни странно после того, как я ей все рассказал, отказалась мне выдавать эти таблетки, сказав, что для человека с деменцией они противопаказаны. И мне не удалось ее вразумить. И также я уже проверял всех больных лежачих на этом этаже. Было весьма забавно наблюдать, как вовремя сончаса Иван уговорил человека-апатию продать душу дьволу ради нашего освобождения, на что тот сказал просто:

— Ок.

Позже он договорился с Малевичем, что тот призовет дьвола для обмена души на его услугу освобождения Евгения. Взамен Иван предложил взять Малевича с собой. Он отведет его туда, где будет его дом с женой и пирогами с макаронной начинкой и что тот дом никто не сотрет. На что он и согласился. Я сказал:

— Иван, успокойся, отмена операции высвобождения. Мне нужно остаться здесь и сделать кое какие дела.

— Ни за что, я больше не буду плясать ни под какую дудку.

Я сказал:

— Мы найдем тебе сосульку, это значит, что найдем.

— Бл… ть, Иван, мне это н енадо, это не сработает, я справлюсь как-нибудь сам. Я знаю, как мне вернуться и тем самым есть возможность вернуть к вам Жеку.

— Я не буду плясать под чужую дудку, я найду тебе сосульку и верну друга.

— Я найду тебе сосульку, я найду тебе сосульку. Тьфу блин. А что, если я откажусь от того, чтобы сосулька падала мне на голову с большой высоты снова.

— Я заточку с собой возму и пырну тебя, ты ослабнешь и тогда Евгений высвободится.

— Да какую заточку, сказачный ты Иван, где ты ее возмешь, блин?

— Заточку сделаю из простыни.

— Да не делается заточка из простыни, она просто сгорит у тебя, Иван Дурак.

— Ха-ха, очень смешно, ты проверяешь меня, да? Я-то знаю: я умный, а ты вот врешь сейчас, да? Ты научил меня, что слушать только себя надо. Я сказал — я умный, значит, я умный. Никто не дурак.

— Дебил, бл… ть, ты значит. То есть то, что сейчас мы с тобой разговариваем, это ты только себя слушаешь?

— Что? Ээээ.

— Ты меня слушаешь, потом что-то говоришь, ты еще не полностью усвоил урок, Иван, иногда нужно слушать людей, иначе ты останешся полностью один и будешь выглядеть глупо, ведь по твоей логике, диалоги тебе не нужны, юный ты диктатор.

— Ты прав, Даниил, я понял, что ты имел ввиду. Я не буду слушать тебя, ты слушай меня. Если я тебе говорю, что нужно это делать, делай.

— Не буду я тебя слушать, Иван, не превращайся в тирана, будь добрым, каким ты….

— Помолчи и послушай. Если не будешь слушать, я разобью стекло и порежу тебя, и тогда, наверное, Евгений вернется. Скажи мне спасибо, что я помогаю тебе отправиться обратно.

— Спасибо, что помогаешь мне отправиться обратно.

Ко мне подошел медбрат.

— Там к тебе пришли, как всегда иди открывай окно, пообщайся.

— Какое окно?

— В палате у себя, дебил, харэ им прикидываться.

— Да уж и Вам доброго дня.

Я пошёл к окну, и даже тут Иван следовал за мной. Как только я открыл окно, то увидел женщину. Она была пьяна и с каким-то армянином в спортивках. Затем она начала говорить:

— Женечка, прости меня, ты, наверное, сам все понимаешь, прошло три года. Врачи не знают, когда тебя выпустят. Говорят, у тебя снова начались припадки. Прости, Женечка, что не дождалась тебя.

— Э. Я прощаю тебя, дорогая. Все хорошо. Я тебя прекрасно понимаю. Все, мне пора пить таблетки, врачи уже зовут.

— Постой, Женечка, это Олег, он заботится о нашей семье. Скажи, Олежа, что-нибудь:

— Жека, рад знакомству.

Я подумал: как же он меня уже бесит, сука эта армянская.

Он продолжил:

— Я позабочусь о девочках и Павлуше, как только ты выйдешь, я уеду к себе в Ереван, а девочки с Пашкой останутся с тобой.

Я подумал, что пора этот театр заканчивать, мне лишь валюта местная нужна, чтобы получить красные таблетки. Пожалуй, подыграю им, будто я душевно больной.

— Все хорошо, Золотко, я не скоро выйду, не беспокойтесь, у меня все хорошо, токо приносите мне сигаретки с вкусняшками. Всё, пока-пока, продолжайте жить без меня.

Я даже окно не успел закрыть, как услышал, что он говорит моей жене:

— Я же говорил, что он больной, вот видишь.

— Олежа, зря я тебе позволила прийти сюда, а вдруг он переживать будет и ему еще хуже станет, что мы ему скажем, когда он выйдет, куда он пойдет?

Закрыв окно и повернувшись к местным так называемым душевнобольным, я отметил про себя полнейшую тишину вокруг и сочувствующий взгляд каждого из них, за исключением мистера аппатии. Я сказал:

— Чего смотрите, им нужно продолжать жить без меня, а я выберусь, и они мне не нужны. Евгению будет лучше без этой бабочки! Всё!

Многие с грустью охнули и начали заниматься своими делами.

Выполнив все обещания перед Пухляшем и получив заветную таблетку, я отменил в туалете очередное самоудовлетворение какого-то сумастбродного парня. Я дождался ночи. И тут началось.

Малевич встал посредине комнаты, присел и спустил штаны. Я не выдержал:

— Малевич, раскудрид твою мать, стой — стой!

С кровати соскакивает Иван и подбегает ко мне, схватив меня за шею и закрыв мой рот. Далее я слышу:

— Даниил, успокойся и дай мне помочь тебе.

Малевич делает свое дело и начинает что-то рисовать на полу. В комнате подялась ужасная вонь, люди начали просыпаться и ворчать, а Иван сказал:

— А ну успокоились все, а не то порежу.

И все успокоились. Я пытался кричать, увидев, что у Малевича с руками, затем я не сдержался и меня вырвало. Иван сказал:

— Ну наконец-то.

Он начал пихать мне в рот белую таблетку. Я сопротивлялся, он заткнул мне нос и в тот момент, когда я открыл рот для втягивания воздуха, бросил ее мне прямо в глотку. Я начал пристально смотреть за Малевичем, жадно втягивая воздух, чтобы меня вырвало, но попытки были тчетны. Иван заткнул мой рот полотенцем и продолжал держать одной рукой мою шею, сдавливая ее. Как только я начинал шевелиться, то задыхался и думал только о том, чтобы не умереть. Он начал приговаривать, не останавливаясь:

— Это все для тебя, дружище, это все для тебя, я отблагодарю тебя, так и знай.

Санитар, видимо, спал. Иначе никак не обьяснить, почему он не реагирует на наши звуки. Мистер апатия по приказу Ивана беспрекословно уселся на колени в рисунок из дермища. Меня клонило в сон все сильнее и сильнее, я начал засыпать под слова Малевичу с призыво к дьяволу.

— Прими душу агнеца нашего, что в кругу твоем, и исполни то, что.…

Утром я проснулся от крика санитара:

— Малевич сука! Опять! Когда уже нахрен тебя выпишут отсюдова?! Вставайте, мужики. Фу бл… ть, как вы здесь спите? Выходите с палаты, все вон в коридор!

Все потихоньку начали вставать с кроватей, показывая свое недовольство тяжелыми вздохами. А кто-то, будто бы не спавший всю ночь, выбежал пулей в коридор. Шли дни, мыться в другое здание конкретно нас троих так и не звали. Один день не отличался от другого, все так же Иван следовал везде за мной, и я собирал красные таблетки через Пухляша. Жена, как оказалась еще, оставляла для меня ништячков, за что ей огромное спасибо. И вот в один из дней санитар начал оглашать список тех, кто будет мыться не в местных тазиках, а пойдет под полноценный душ. В списках оказался Иван, Малевич, и также там был я. Я понял, что стекло нигде не билось и мне бояться нечего, мы не сбежим. Через несколько минут после оглашения списка Иван вдруг ушёл из палаты и как ни странно после его ухода где-то разбилось окно. Мне пришлось пулей идти из палаты, и я увидел, что все собираются у туалета. Нужно заметить, как и куда Иван прячет стекло. Санитары разгневано вбежали в туалет с криками:

— Кто это сделал? Кто окно разбил, сволоты? Так, все целы?

Иван показал пальцем на Апатиста, на что тот просто кивнул. Я сказал:

— Проверьте всех, вдруг кто-нибудь стекло с собой взял. Санитар ответил:

— Да, пожалуй. Все в угол вставайте и выходим после того. как вас осмотрят. Стекла в руку брали? Все, кроме одного сказали:

— Нет.

Единоличник проговорил:

— Да.

На что санитары незамедлительно прореагировали, начиная его шманать. Ничего не найдя, сказали:

— Брал ты стекло, куда положил-то?

— На землю как-то положил, в мусорку бросал, в кармане носил, веревки им резал.

— В мусорке стекол нет, в какую мусорку ты положил стекла?

— В Буланаше на Театральной улице, там ребята в бутылки петарды бросали, а я прибирал.

— Аааа, все, иди в палату.

Осмотрев всех на наличие стекол, санитары отправили нас по палатам, стекол ни у кого не нашли. Меня это успокоило, но я был на стороже. Иван почему-то не преследовал меня как раньше, а пропал куда-то. Всех начали строить в коридоре, выдавать сигареты, проводить строгий инструктаж, как себя вести на улице. Но всем было не до инструктажа: одна половина клянчила сигареты у другой, а другая нехотя делилась, отбиваясь от других, мол, я с ним курю. После отправили всех одеваться в местные наряды советской эпохи, все надевали шляпы, туфли, курточки. Всех снова начали строить. Иван встал со мной в пару. Я понимал: таблеток еще мало, лучше ни рисковать, возможно, Пухляша скоро выпишут. С нами собрались два санитара, к своей руке они привязали по одному душевно больному с помощью бинта, видимо, чтобы не убежали. Мы начали идти строем вдоль обочины, Иван шел очень странно, двигался только нагами, а все остальное тело было сковано и неподвижно напряжено. Я должен попасть к Гайке, мне нельзя умирать здесь и сбегать отсюда, нужно подстраховаться. И я начал:

— У Ивана стекло заберите.

— Нет у него никаких стекол, успокойся, а то в следующий раз не возмем с собой, будешь в тазике мыться.

Проходя дальше, я все больше и больше волновался, что вот-вот Иван начнет реализовывать свой нереализуемый план, ведь сосулек на крышах не было. И тут он сказал:

— Беги за мной, Малевич знает, что делать.

— Никуда я не побегу.

Иван лезет в трусы и достает стекло, аккуратно показывая его мне. На стекле было немного крови, видимо, он порезался.

— Лезь по той лестнице на крышу, а то зарежу. Малевеч, помни — Екатеринбург, Куйбышева 97. Начали!

Иван начал медленно приближать ко мне стекло, я побежалк дому и начал лезть по лестнице на крышу Иван следовал за мной. Санитары кричали:

— Стой! Ну сука, упадешь, твою ж бл… ть дивизию! Иван, Жека, слезайте назад.

Я также слышал крики одобрения от душевно больных.

— Свободааааа, они смогли, смотри: дьявол помогает им.

Обернувшись назад, я увидел, что санитаров не отпускают душевно больные, что с ними в связке на улице больше никого нет, Иван ткнул мне в задницу стекло, пришлось лезть дальше. Забравшись на крышу, он сказал:

— Послушай, Даниил. Евгений мне помог поверить в себя, он объяснил мне, что я не тупый, а ты мне сказал, что можно никого не слушать.

— Да, да я знаю. И что дальше Иван?

— Я сказал Даниилу: послушай!!!

— Эээммм….

— Что бы вернулся Евгений сюда, а ты вернулся обратно, нужно чтобы голове твоей было больно от падения. Поэтому прыгай вниз рыбкой.

Иван начинает идти на меня, япячусь назад — дальше уже некуда. Делаю прыжок вправо между его рукой и ногой. Он успевает схватить меня, поднимает одной рукой и швыряет. Я не упал. Он начинает спихивать меня, порезал мне руку и выпнул меня с крыши со словами:

— Скоро я тебя увижу, брат.

— Дебил, су….