Честно и откровенно. Эпизод пятый

Дамир К. Майкенов

История о трех разных, но близких подругах. Сексозависимая Ольга счастлива с бизнесменом Дмитрием. Она приглашает красотку Алину присоединиться к ним в постели и держать это втайне от скромницы Яны, которая искренне влюблена в ее мужчину. Но затем угрожающая трещина возникает как в отношениях, так и в крепкой женской дружбе.Роман о последствиях триолизма; о достоинствах и недостатках «настоящих мужчин», а также о самом величайшем комплименте, который влюбленный может сделать своей избраннице.

102. «Во всем виновата только я!»

11 апреля 2022 года, понедельник, день

Валентин Степанович уже был на кладбище, когда туда пришла Алина. Она увидела его издалека, сидящего на скамейке, и поняла, что он уже нашел могилу ее матери.

— Простите, я немного опоздала, — сказала она, подходя. В руках она держала четное количество гвоздик. — Вы давно здесь?

— Не больше пяти минут, не волнуйся.

Мужчина явно соврал, но Алина не стала этого уточнять.

Он с тяжелым стоном привстал, опираясь на костыль, и девушка осторожно обняла его, чтобы не причинить ему лишний дискомфорт.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Будто меня переехал грузовик, но до свадьбы заживет.

— А вы оптимист! — улыбнулась Алина.

Валентин Степанович снова сел на скамейку, не выпуская костыль из рук. На лице его давно зажили синяки, но вот тело, видимо, все еще болело при малейшем движении.

Алина аккуратно положила гвоздики у надгробия, где уже пестрел большой букет роз, принесенный соседом.

— С днем рождения, мам! — обратилась Алина к фотографии на мраморе. Она погладила ее, смахнув налипшую пыль, затем села рядом с Валентином Степановичем.

Неожиданно для нее он достал из кармана пиджака флягу и два пластиковых стаканчика.

— А вы, я вижу, подготовились! — удивилась Алина.

— Ну, а как иначе? Без этого ведь никак.

Он разлил спиртное по стаканчикам, и они с девушкой молча выпили, после чего уставились на надгробие и фото приятной на вид женщины.

Через некоторое время Алина нарушила скорбное молчание.

— Неужели такое вообще справедливо, — грустно вздохнула она, — что вот вчера человек был, жил, любил, дружил, улыбался, а сегодня — бац! — и его уже нет? Даже не верится до сих пор, если честно.

— Бывает и хуже, — ответил на это сосед, роясь в своих воспоминаниях. — Вот только что был человек, а секунду спустя от него лишь разорванная и окровавленная одежда на волнах качается.

— Ну, мне сложно такое представить, я ведь девушка не военная. — Алина снова обратила внимание на свежий букет роз и решила сменить тему, пока отставной офицер не начал утопать в собственных мысленных кошмарах. — Это ваши цветы? Вы принесли?

— Да.

— Зачем тратились? Могли бы просто…

— Захотелось. Неловко было приходить с пустыми руками.

— Они ведь совершенно не могильные.

— В каком смысле? — Валентин Степанович разлил по второму разу.

— Обычно такие букеты дарят живым. Скажем, на какое-то празднество.

— Так ведь сегодня день ее рождения, а не смерти, верно?

— Хм, верно! — вынуждена была согласиться Алина, и они с соседом снова выпили.

Затем она присмотрелась к его букету более внимательно. Тот и вправду казался ей слишком пышным, пестрым, радостным, совершенно не похожим на те, что обычно прикладывают к холодному мрамору. Цветки роз широко распустились навстречу миру, каждый листочек стремился ввысь, мягкий ветерок нежно трепал тонкую красочную пленку, а розовые ленточки в золотую полоску под бутонами…

Стоп! — Мысли Алины будто парализовались.

— Подождите! — воскликнула она. — Эти ленточки в букете…

— А что с ними?

— Я видела их раньше… и много раз… — Алина не могла найти слов от волнения. — Они… они всегда были в… Но я не понимаю! — Затем ее осенило, и она уставилась на соседа: — Валентин Степаныч! А теперь ответьте мне честно и откровенно, это вы приносили все те букеты, которые я находила у двери нашей квартиры?

Он глубоко и безнадежно вздохнул.

— Да, это был я. И, честно говоря, думал, что вы уже давно об этом догадались, но стеснялись спрашивать.

— Я могла подумать на кого угодно, но только не на вас!

— Почему же?

— Ну, не знаю. Улики всегда указывали на других.

— Улики? — улыбнулся он. — Ты проводила расследование?

— Я имела в виду, что всегда думала на тех… в общем, это уже неважно. Но… но вы ведь сами обозвали его… вернее, выходит, обозвали себя «романтиком хреновым», когда помогали мне с дверью. Вы помните?

— Помню. В то утро я хотел признаться тебе, что это мой букет, и извиниться перед тобой за то, что невольно задержал, но так и не нашел в себе слов и уверенности. К тому же ты очень нервничала, торопилась на работу. Написала записку, прикрепила к дверной ручке. Я потом ее забрал и намотал на ус, что отныне буду приносить цветы в корзинках. Сначала подумал про вазы, но я бы разорился на них, поэтому посчитал, что корзинки…

— А ленточки? Это была ваша своеобразная «подпись»? Или реально подсказка?

— И то, и другое, и третье, если уж смотреть на все под таким углом, — ответил пожилой мужчина.

— Не совсем поняла вас, простите.

Он налил по третьей, протянул один стаканчик Алине и ответил:

— Ну, изначально в этих ленточках не было никакого смысла. Я нашел их целый моток на антресоли, когда въехал в квартиру. Подумал, зачем добру пропадать? Впервые их использовал, когда пришел к вам знакомиться. Подвязал торт и бутылку коньяка, если помнишь. В тот вечер ты еще попросила Антона сфотографировать нас на память…

Алина резко опустошила стаканчик, затем торопливо полезла в карман за смартфоном и вошла в «Галерею». После некоторых поисков (в процессе которых на экране промелькнули многочисленные букеты и пенис Дмитрия) девушка нашла нужное фото, увеличила его и внимательно всмотрелась.

— Ёма-на, — воскликнула она, — как я могла это забыть?

На фото мать и Алина сидели по разные стороны от Валентина Степановича, а перед ними на столе находились принесенные им презенты, которые и в самом деле были аккуратно украшены розовыми ленточками с золотыми полосками.

— Я давно могла догадаться, — усмехнулась Алина, — если бы почаще пересматривала фотки в смартфоне.

— Затем, — продолжил Валентин Степанович, — мне пришла мысль дополнять этими ленточками цветы. Чтобы и вправду это выглядело и «подписью», и подсказкой. И букеты я всегда старался выбирать такие, чтобы ленточки подходили к ним по цветовой гамме, но, если честно, я в таких делах плохо разбираюсь.

— Нет уж, у вас здорово получалось, — возразила Алина.

— Ну, дай бог! — вздохнул сосед, убрав флягу обратно в карман пиджака и обняв костыль. — Главное, чтобы нравилось, чтобы радовало, чтобы поднимало настроение. Я ради этого и старался. А за тот букет, который заблокировал дверную ручку, ты уж меня извини, доченька…

— Валентин Степанович! — Алина собралась с мыслями, затем продолжила более уверенно: — Скажу вам прямо, но отнюдь не хочу вас обидеть, поверьте! Мне, конечно, очень-очень лестно… но… но… Ладно, скажу как есть, как у меня мысль сформировалась, хорошо?

— Конечно.

— А вы не думали о том, что между нами лет тридцать разницы, если не больше?

— Прости, — не понял мужчина, — а причем тут это?

Алина поначалу усмехнулась столь нелепому вопросу, но затем ее ввергло в шок очередное неожиданное понимание, и она громко воскликнула:

— Подождите-ка! Стоп-стоп-стоп! — Она замахала руками, пытаясь справиться с нервным смехом. — Вы хотите сказать, что… что все те букеты предназначались… не мне?!

— Конечно, нет! — ответил Валентин Степанович, поняв суть недоразумения. — Ты ведь для меня слишком молода. «Тридцать лет разницы, если не больше», как ты только что выразилась. Букеты я дарил твоей маме. У меня так и не хватило смелости вручать их лично, но я думал, что мой посыл был понятен с самого начала из-за ленточек, и цветы доходили до адресата.

— Господи! Ёма-на! — Алина все еще не могла поверить в это.

— Она мне очень понравилась в первый же вечер знакомства. Хорошая хозяйка, привлекательная женщина с сильным характером. Я всегда мечтал о такой! Ты даже не представляешь, как я обрадовался, что наугад, но так удачно выбрал себе город для проживания и дом для покупки квартиры. Нет, я не имею в виду, что хотел бы завести с твоей мамой семью. Мне, знаешь ли, уже поздно клепать детей, но вот вместе встретить старость, а потом… — Вдруг загрустив, он уставился на фото надгробия.

— Обалдеть можно! — Алина все еще не верила в только что выясненный факт. — Они были адресованы не мне! А я-то, дура тупая, думала, что это балуется очередной мой поклонник.

— При всем уважении к тебе, доченька, ты не должна считать себя единственной красивой женщиной в мире. Другие тоже достойны внимания, любви и счастья, верно? И твоя мама была этого достойна, я считаю…

— Но она так и не успела стать счастливой. — И Алина выставила соседу претензию. — Почему вы не признались ей лично, как подобает настоящему мужчине? Вы ведь могли быть вместе. Она считала вас импозантным. Хотя бы перед смертью она могла бы стать счастливой, хоть ненадолго. А может, этой трагедии вовсе не случилось бы, если бы в тот момент вы оказались с ней рядом?! Если бы вы поступили, как настоящий мужчина, и своевременно набрались храбрости, чтобы…

— А что такое храбрость, по твоему? Что такое «настоящий мужчина»?

— Тот кто не боится сказать правду в лицо женщине.

— С этим у меня небольшие проблемы. Я всего лишь старый вояка. Обучен отдавать приказы, командовать судном, рассчитывать риски… убивать врагов, наконец. Но я не умею и никогда не умел выражать романтические чувства. Я как настоящий мужчина стоял на защите рубежей нашего государства, пока вы спали здесь в теплых кроватях. Помнишь тот ракетный крейсер проекта «Атлант» на картине, что висит в моей гостиной? Вот на нем я руководил пятьюстами членами экипажа. А что касается женщин… к сожалению, на этом поле битвы я не солдат и никакой не герой, и никогда им не был. Струсил я перед твоей мамой, если уж говорить откровенно. Ты уж прости меня, доченька, пожалуйста! И пусть мама твоя простит.

Алину обуяли эмоции. Она заплакала от сожалений, вдруг навалившихся на нее. Снова мысли пошли одна за другой:

Если бы в тот вечер, когда Коршунов устроил цирк на лестничной площадке, мама согласилась пойти в гости к соседу, то все могло бы обернуться по-другому, гораздо лучше для всех! Возможно, два одиноких сердца сблизились бы и нашли друг в друге утешение, нежность, понимание. Мать не перенервничала бы от слов пьяного шефа, и все в итоге было бы замечательно! И сейчас все вместе сидели бы за большим столом, обставленным вкусными блюдами, а мать с улыбкой суетилась бы вокруг, подавая… Хотя нет-нет-нет! Пусть мама сидела бы за столом, а я сама подавала бы горячее ей, ее мужчине, своему сыну… Если бы в тот вечер, когда Валентин Степанович впервые пришел в гости, чтобы познакомиться, принеся торт и коньяк, я была бы более внимательной! Если бы попросила Антона сфотографировать нас не просто из вежливости, а затем вспомнила бы об этом снимке, чтобы показать маме, то я бы догадалась, кто приносит цветы, и сейчас все могло бы быть по-другому, гораздо лучше для всех! Но нет, фото букетов, которые я по ошибке принимала на свой счет, были для меня важнее, сука тупая, ёманая шлюха, красотка недотраханная!

Алина вдруг вспомнила вопрос матери: «Ты хочешь свести с ним… меня?»

Может, стоило ответить ей «да»? Может, стоило настоять на том, чтобы несмотря на поздний час пойти к соседу в гости? Конечно, стоило, ёма-на! Нужно было сказать: «Ты приглядись, мам! Он же хороший мужик — одинокий, опрятный, серьезный, добрый! Переодевайся, расчесывайся и пошли, хватит изображать из себя маленькую девочку!..»

— Я стучался к ней в новогодний вечер. — Сосед вырвал девушку из мыслей. — Хотел поздравить, но она не открыла мне. И на звонки мои ни разу не ответила.

— Наверное, ей было стыдно перед вами из-за меня. — Алина подняла взгляд на мужчину.

Валентин Степанович, нежно глядя на надгробную фотографию, держал эмоции в узде, но по глазам было видно, как рыдала его душа. И от жалости к одинокому человеку, который тоже не успел обрести в жизни счастье, Алина обняла его — искренне и ласково, как родного отца, которого почти никогда не знала, но осторожно, чтобы не причинить ему помимо душевной еще и физическую боль.

— Все хорошо, — тихо сказал мужчина, и его голос будто дрогнул. Он нежно похлопал Алину по плечу. — Все хорошо, доченька!

— Простите меня! — Она заплакала навзрыд. — Это я во всем виновата! Это все из-за меня! Я причиняю людям только боль, и ничего больше! Во всем виновата только я!..