Салон недобрых услуг

Валерий Гусев, 2008

Бесполезно запирать юных сыщиков дома – они все равно найдут способ ввязаться в приключения. Ведь неугомонные сыновья полковника Оболенского Димка и Алешка твердо решили помочь папе в расследовании двух дел о… невезении. У покупателей невезучего автосалона «Альянс» ловкие воры угоняют новенькие иномарки. Бизнесмену Аркаше, другу полковника Оболенского, тоже не везет – ему угрожают и требуют денег. К счастью, Лешка с его аналитическим умом давно понял, как связаны два этих дела. Более того, он даже вычислил, кто за ними стоит…

Глава IV

Как бы красавица

— Дим, — сказал мне Алешка, — нас в гости пригласили. На завтра.

— Кто?

— Тетя Мариша.

«Пригласили». Сказал бы уж — напросился.

— Тебе это надо?

— Очень надо. Я, Дим, еще ни одну королеву красоты живьем не видел, только по телевизору. — И Алешка посмотрел на меня такими ясными правдивыми глазами, что я сразу понял — врет! Не про телевизор, конечно.

Дело совсем не в том, что ему на Маришу хочется посмотреть. Совсем в другом дело. А вот в чем? Спрашивать его бесполезно, а самому догадаться — слабо. Да и не очень хочется, честно говоря. Меня больше беспокоило грозное обещание директора школы проверить наше вранье про папин зуб и мамино ухо. Об этом я и сказал Алешке.

— Ерунда, — отмахнулся он от проблемы. — Разберемся. И с зубами, и с ухами.

— Ушами, — поправила его вошедшая в комнату мама. — А что у тебя с ушами?

— Это не у меня, — сказал Алешка. — Это у тебя, мам.

— Не замечала, — удивилась мама.

— Ну, мам, ты ж их не видишь. А со стороны виднее.

— И что тебе виднее? — Мама насторожилась.

— У тебя одно ухо краснее другого. Оно не болит?

— Что ты врешь, Алексей? — Мама подошла к зеркалу. Внимательно стала разглядывать свои маленькие ушки. Легонько подергала их за мочки.

— Давай помогу, — предложил Алешка.

— Обойдусь! — сказала мама сердито. — Выдумываешь всякую ерунду. — И она еще раз внимательно всмотрелась в свои уши. С некоторым беспокойством. — Мойте уши… то есть руки, будем ужинать.

— Ушами? — удивился Алешка. — Я не умею.

— Брысь! — сказала мама. И пошла на кухню, накрывать ужин.

Тут как раз пришел с работы папа. И спросил:

— Как дела?

— Порядок! — весело отозвался Алешка. — Только у мамы что-то с ухами.

— Что такое? — забеспокоился папа.

— У нее одно ухо покраснело.

— Ну-ка, — папа стал разглядывать мамины уши. — Точно: правое краснее левого.

— Наоборот! — заспорил Алешка. — Левое краснее. И больше правого. Не болит? Давай «Скорую» вызовем, мам?

— Хватит! — сказала мама. — Я сейчас забинтую свои ухи… уши! И лягу спать. А вы ужинайте сами. Без моих ушей!

Мама не успела «забинтовать ухи» — зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Добрый вечер, Семен Михайлович, рада вас слышать. Здоровье? Мое? Спасибо, хорошо. Ухо? Да, конечно. Да, спасибо. — Мама позеленела. — Спасибо, обязательно. — И брякнула трубку: — Посоветовал непременно закапать в ухо. А что закапать, он, оказывается, забыл. Странная история… — И мама опять посмотрелась в зеркало. С каким-то недоверием к самой себе.

А назавтра уже Алешка застрял перед зеркалом, прихорашивался.

— Что случилось? — спросила мама.

— Мы в гости идем, — деловито сообщил Алешка, не сводя глаз со своего отражения.

— Это когда? — мама тоже взглянула в зеркало, улыбнулась. — Покушать успеете?

— Не знаю, сегодня идем. Средним вечером.

— Каким? — изумилась мама. — Каким вечером?

— Средним.

— Такой бывает? Это что-то новенькое.

Алешка возмутился:

— Интересные вы люди! Раннее утро у вас бывает? Поздний вечер бывает? Значит, и средний вечер тоже бывает!

Мама не стала спорить, а Лешка, пыхтя от возмущения, продолжил свое прихорашивание. Чтобы произвести впечатление на Королеву красоты какого-то района. Маминой щеткой для волос он пытался уложить свой непослушный хохолок. Но ничего у него не получалось: хохолок упрямо и задорно торчал на макушке.

— Сливочным маслом намажь, — посоветовал я.

— Что я, бутерброд, что ли? Может, мне еще и кусок сыра на макушку положить?

— Лучше колбасы, — сказала мама. — Аппетитней. А еще лучше заодно и руки помыть. — Мама с интересом наблюдала, как Алешка роется в шкафу в поисках своей любимой рубашки.

— Я, может, — пропыхтел он из глубины шкафа, — еще и шею вымою.

— Медведь в лесу сдох, — вздохнула мама, — не иначе.

— Какой медведь? — Алешка высунулся из шкафа. — С грязной шеей?

— Так говорят всякий раз, — объяснила мама, — когда какой-нибудь человек совершает необычный для него поступок. Например, помоет руки перед обедом. И оба уха перед сном.

— Это не про нас. — Алешка снова скрылся в шкафу и пробубнил оттуда: — Мы руки моем когда надо. А не всякий раз.

— Не поняла, — вздохнула мама. И без труда нашла на верхней полке любимую Алешкину рубашку.

В нашей семье эту рубашку только Алешка любит. Он сам ее выбрал, на рынке. В палатке, где продавали всякие уцененные вещи.

— Какой ужас, — сказала при этом мама. — У тебя вкус дикаря. Или артиста эстрады.

— Ничего, — успокоил ее папа, когда увидел Алешку в обнове, — зато не потеряется. «Вы не видели тут мальчика в яркой рубашке?» «Видели! От него и бежим».

Когда Алешка (со скандалом) явился в этой рубашке в школу, наш директор Семен Михалыч сперва от него шарахнулся, а потом строго сказал:

— Еще одно такое хулиганство, Оболенский, и я тебя переведу в другую школу. Или отдам в зоопарк, к павлинам и попугаям. Впрочем, мне их жалко — они все тогда поумирают…

— От зависти? — безмятежно спросил его Алешка.

— От ужаса.

В общем, Алешка принарядился по своему вкусу, и мы отправились с визитом к Марише и Маргоше.

На этот раз мы проникли в крепость по кличке «Парус» без особого труда. Охранник был предупрежден, молча пропустил нас, только недоверчиво покосился на Алешку (на его рубашку) и опустил за нами шлагбаум.

Дверь квартиры нам отворила сама Мариша. Она была почему-то босиком и в шортах красного цвета. И в красной прическе.

— Хай, — приветливо сказала она. — Проходите как бы в гостиную, я распоряжусь за чай и за кофе. И как бы приведу себя в порядок. — И она ушла, шлепая по паркету голыми пятками.

В гостиную из холла дверей не было, был просто такой проем в виде арки, завешенный шторкой из кусочков цветного бамбука. Когда эта шторка висела спокойно, она изображала из себя рыжего тигра в зеленых джунглях. А с другой стороны — обезьянку с бананом на пальме. «Кондильеры», словом.

В самой гостиной мебель была обычная, не вогнутая и не выгнутая, только очень блестящая. Почти всю комнату занимал «блескучий» угловой диван, по которому были разбросаны всякие цветные подушечки, разноцветные мобильники и игрушечные зверушки со следами острых зубов.

Алешка присел на диван и спросил меня:

— Тоже разуться, что ли? До босиком.

Тут вошла Мариша, она слышала его слова и сказала с гордостью:

— В нашем доме гости как бы не разувают обувь.

— В нашем доме тоже, — сказал Алешка. — Но вы-то босиком.

— Так надо. Все артистки как бы ходят дома босиком. Так положено. — И Мариша брякнула на столик цветной журнал. — Вот, посмотри. Гламурненько, культурненько.

На развороте было несколько фотографий, сделанных в загородном доме одного певца и одной певички. Дом тоже был весь «блескучий», а хозяева — босиком. И на всех фотоснимках на переднем плане сверкали их голые ступни с кривыми пальцами. И с крашеными ногтями.

Мариша тоже от них не отставала. Распорядившись «за чай», она привела себя в такой порядок, что мы от этого порядка немного онемели. Мариша переменила шорты на другой цвет и успела по новой раскраситься. Куда там до нее Алешкиной рубашке!

— Разноцветная индейка, — с восторгом шепнул мне Алешка, когда Мариша отошла к дальнему окну раздернуть шторы.

Да, лучше не скажешь…

На руках и ногах у нее были разноцветные — встречались черные — ногти. На голом животе — татушка в виде алой розочки с зелеными листочками и черными колючками. А рядом с пупком висел замочек с ключиком. Голубые ресницы так сильно были накрашены, что все время опускались от своей тяжести и чуть слышно щелкали, как у куклы с глазками. Губы у Мариши были разрисованы под цвет колючек, а щеки — под цвет розочки.

Нас Мариша тоже оценила. По мне она, правда, скользнула скучным взглядом, а на Алешке этот взгляд у нее оживился.

— Клевый прикид, — похвалила она его рубашку. И тут же вскочила. — Гламура не хватает. Нужен как бы штрих. — Мариша прошлепала босыми пятками за дверь, вернулась с галстуком-бабочкой — таким из себя ярко-красным в черный горошек. — Носи! Я тебе дарю! Это Аркашина. Он в ней на презентации ходил.

— А теперь не ходит? — как бы испугался (или расстроился) Алешка.

— Ходит! Еще как! И я с ним. Только сейчас на бабочки мода другая. Теперь черная с красным горошком. — И Мариша прицепила Алешке бабочку, отступила на шаг, полюбовалась. — Отпад! Все девчонки наши!

Вид у Алешки с этой бабочкой был глупейший. Но это его не беспокоило. Он явно вел какую-то свою игру, и, похоже, эта игра у него получалась. Когда у Мариши заиграл один из мобильников, разбросанных по дивану, Алешка коротко взглянул на меня, и в этом взгляде я четко, ясно прочел: «Дим, я так и знал!»

Что он знал? Отпад? Девчонки наши? Красный горошек на черном поле? Не знаю… Мне просто захотелось домой. От всего этого гламурненького и фигурненького.

Конец ознакомительного фрагмента.