Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье
Городокское приволье» — первая книга цикла «Ветер Радости». Это повествование в жанре личного эпоса, где факты биографии сочетаются с рассказами, основанными на достоверно домышленных событиях. Проснувшиеся воспоминания автора восстанавливают наиболее яркие события его жизни от первых младенческих впечатлений в Ленинграде до окончания средней школы в г. Городке Витебской области. Действие разворачивается как в прошлом, так и в настоящем, и времена нередко переплетаются.
Оглавление
- Книга 1
- Часть первая. Городокское приволье27
- Часть вторая. Цвет заходящего солнца
- Часть третья. Звезда рыбака
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть вторая. Цвет заходящего солнца
Глава 1. У Христа за пазухой
Картина из цикла «Путь», Александр Лепетухин
«Когда мне было пять лет, мама твердила, что самое важное в жизни — быть счастливым. Когда я пошёл в школу, мне задали сочинение на тему, кем я хочу стать, когда вырасту. Я написал — „счастливым“. Мне сказали: ты не понял задания, а я ответил: „Это вы не поняли жизнь“», — вспоминал Джон Леннон.
Меня всегда волновал вопрос — как быть счастливым? В детстве это состояние нескончаемой радости приходило само собой и омрачалось лишь смертью близких людей. Встречаясь со смертью, я никак не мог смириться с мыслью, что жизнь рано или поздно оборвётся в никуда…
Помню, как в романе Ивана Сергеевича Тургенева179 «Отцы и дети» меня обескуражили слова студента-нигилиста Евгения Базарова о смерти: «…из меня лопух расти будет; ну а дальше?». В чём смысл жизни, если всё заканчивается лопухом на кладбище? Это мне представлялось вопиюще несправедливым.
Позднее, изучая творчество Фёдора Михайловича Достоевского, в «Дневнике писателя» я прочитал: «Без веры в свою душу и её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо»180. Устами Ивана Карамазова великий писатель пророчествовал: «…уничтожьте в человечестве веру в своё бессмертие, в нём тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая жизненная сила, чтобы продолжить мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено…»181. Таким образом, там, где нет бессмертия души, там дозволено всё!
Иван Дмитриевич Громов, один из пациентов в повести «Палата №6» Антона Павловича Чехова, замечает: «У Достоевского или Вольтера кто-то говорит, что если бы не было Бога, то Его выдумали бы люди». В одном из своих поэтических произведений убеждённый материалист Вольтер182 пишет: «…случись, что Бога нет, его б пришлось создать»183.
А у Достоевского в романе «Братья Карамазовы» Иван назидает брата Алёшу: «Видишь, голубчик, был один старый грешник в восемнадцатом столетии, который изрёк, что если бы не было Бога, то следовало бы его выдумать…»184. Но более всего меня поразили строки из письма Фёдора Михайловича: «Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»185.
В то время я не понимал, как можно быть верным Христу, если докажут, что истина вне Его. Но именно тогда я интуитивно понял, что не смогу в полной мере радоваться жизни, пока не найду ответ на наболевший вопрос — есть ли жизнь после смерти? Ведь только бессмертие может дать человеку надежду, а надежда — неиссякаемую энергию для преодоления любых трудностей.
Но как обрести ту радость, о которой говорится: «…и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет от вас…»186? И как сказано у апостола Павла: «…не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его»187.
Религию и Бога невозможно постигнуть извне. Бог открывается изнутри — в таинствах Церкви. Поэтому, перефразируя слова священномученика Киприана Карфагенского, можно сказать, что кому Церковь не мать — тому Бог не Отец188. Исходя из этого, неверующий человек является духовным сиротой. А может ли быть счастливым сирота?..
Мы нередко сомневаемся именно в том, что представляется нам важным и сокровенным. Но пока не научимся доверять Богу и хранить верность Его заповедям, не преодолеем этих сомнений. В последней «Записной тетради» Ф. М. Достоевский говорит: «…не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через горнило сомнений моя осанна прошла…»189.
Блаженный Аврелий Августин написал, что мы верим тому, чего не видим; а наградой за веру является возможность увидеть то, во что мы верим. А основатель немецкой классической философии Иммануил Кант190 сказал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне»191.
Кто-то считает, что совесть есть способность человека критически оценивать себя. Однако Достоевский опровергает это: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного»192. Совесть человека является навигатором души, стремящейся к Богу. И когда мы сбиваемся с курса заповедей Божьих — совесть обличает нас.
Больная совесть — это и аварийная сигнализация страждущей души, и Божественное предупреждение. Она — костёр надежды для замерзающего в зимнем лесу путника. Она — спасательный круг Божественной любви. Она — маяк в штормовом океане.
Когда совесть спокойна, то на душе мир и свет, и, по слову Спасителя, отверзаются небеса: «…истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божьих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому»193. Тогда исчезает непреодолимая преграда между небом и землёй, и вечность Царствия Небесного отражается на земле. Это и есть Царствие Божие, которое, по слову преподобного Серафима Саровского, заключено в сердце человека.
Христос проповедует: «… есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе»194. По слову святителя Григория Двоеслова, «Царством Божиим… не всегда на священном языке называется Царство будущее, но иногда называется и настоящая Церковь»195.
Наш современник, святой Лука Крымский, говорит, что надо не только помышлять о будущем Небесном Царствии, но и что «Царствие Божие должно иметь начало в сердцах наших уже в этой жизни. Ибо в сердцах праведных оно открывается уже при жизни их»196.
Возможно, кто-то спросит: «А как же быть с христианским подвигом? И как поступать с человеческим крестом?». Думаю, что жить в радости и есть наибольший христианский подвиг.
Спаситель сказал: «Заповедь новую даю вам, да лю́бите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да лю́бите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»197. «Возлюбленные! Будем любить друг друга… потому что Бог есть любовь»198. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем»199.
Но поскольку многие люди пошли дорогами зла, то любовь в нашем мире стала уменьшаться. Поэтому жить в любви и есть насладчайший крест Христов, так что всякий, кто решится нести этот крест с благодарностью, уже при земной жизни заживёт как — у Христа за пазухой…
Глава 2. И подосиновики, как бусы
Осень обрушилась на Городок буйноцветьем листьев и густым медвяным запахом трав. Утренние туманы в лесах и полях перемешали все краски мира. И когда земля укрылась многокрасочным маскхалатом200, на разведку тихо вышли подземные жители — грибы. Сперва осторожно, бесшумной поступью они двинулись вдоль созревших полей, по просёлочным дорогам, перелескам и гривам201. А осмелев, разбежались во все стороны, углубившись в дремучие леса.
Когда появлялись первые белые грибы, дед Василий откладывал дела, и мы уходили в леса и поля. Ещё затемно, до восхода солнца, дедушка навешивал на себя рюкзаки с огромными кастрюлями, заводил старый одноместный мотоцикл «Минск» и сажал меня на бензобак, подперев эмалированной кастрюлей. Я обеими руками вцеплялся в руль, и мы выезжали из города.
Фарой, словно штопором, мотоцикл буравил плотный предутренний туман. Впереди бежало световое пятно, указывая путь, по которому мы выбирались из этого дымного сна… Приникнув к мотоциклу, летевшему в сторону восхода, я жадно вдыхал духмяный морок полевых трав и никак не мог надышаться.
При виде грибного войска, выстроившегося по обе стороны дороги, у меня разбегались глаза. «Дедушка, гляди! — кричал я. — Подосиновики — как бусы!..» Но Василий Ильич не обращал внимания на подосиновики — он ехал за боровиками…
Не в силах сдерживать восторг, под рёв мотора я начинал распевать любимые стихи202:
Сапоги мои — скрип да скрип
Под берёзою,
Сапоги мои — скрип да скрип
Под осиною,
И под каждой берёзой — гриб,
Подберёзовик,
И под каждой осиной — гриб,
Подосиновик!
В старый лес, казавшийся мне вековечным203, мы почти всегда приезжали первыми. Мне не терпелось собрать все самые красивые грибы на дороге, и, словно околдованный, я всё дальше и дальше углублялся в лесную глухома́нь204:
Знаешь, ведьмы в такой глуши
Плачут жалобно.
И чаруют они, кружа,
Детским пением,
Чтоб такой красотой в тиши
Всё дышало бы,
Будто видит твоя душа
сновидение.
И закружат твои глаза
Тучи плавные
Да брусничных глухих трясин
Лапы, лапушки…
Таковы на Руси леса
Достославные,
Таковы на лесной Руси
Сказки бабушки.
Но дед выводил меня из чащи на лесные окраины, в любимые им берёзовые гривы, где росли белые грибы. Менее чем за час наши корзины наполнялись отборными боровиками. И требовалось немало усилий, чтобы оторваться от этого завораживающего сбора:
Эх, не ведьмы меня свели
С ума-разума —
песней сладкою.
Закружило меня от села вдали —
Плодоносное время
Краткое…
Грибы заманивали меня… И вывести из грибной мании205 могла только рыбалка. Василий Ильич это хорошо понимал и уводил меня на лесную речку Овсянку, где я забывал обо всём на свете.
Утренняя река парила… Мы закидывали удочки, и уже через полчаса котелок был полон разной рыбы. На берегу дедушка разводил костёр, мы с аппетитом ели наваристую уху и пили душистый чай.
Здесь же, на берегу, дед Василий чистил, отмывал и отваривал грибы. Он сортировал их по кастрюлям, солил, прослаивал хреном и листом смородины и, посыпав перцем, ставил точку:
— Вот теперь всё в полной кондиции!
Солнце над нашей поляной поднималось всё выше и выше, быстро высушивая росяную траву. Я лежал на лужайке, смотрел на бегущие облака, и мне было так хорошо, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А дед вдохновенно запевал «Тальяночку»206:
Домой мы возвращались к полудню, относили свою добычу в кладовку, и на меня сразу наваливался сон. Я засыпал, а перед глазами вставали боровики и — подосиновики, как бусы…
Глава 3. «Война грибов с ягодами»208
Дождливым осенним вечером я сидел у грубки209, наблюдая за горящими берёзовыми поленьями, и читал вслух:
«Красным летом всего в лесу много — и грибов всяких и всяких ягод: земляники с черникой, и малины с ежевикой, и чёрной смородины. Ходят девки по лесу, ягоды собирают, песенки распевают, а гриб-боровик, под дубочком сидючи, и пыжится, дуется, из земли прёт, на ягоды гневается: „Вишь, что их уродилось! Бывало, и мы в чести, в почёте, а ныне никто на нас и не посмотрит! Постой же, — думает боровик, всем грибам голова, — нас, грибов, сила великая — пригнетём, задушим её, сладкую ягоду!“».
Тут меня окликнул дед Василий:
— Завтра мы с мамой Олей, тётей Дуней210 и Жанной211 едем по ягоды. Ты с нами?
— Не знаю… — поморщился я, так как не любил собирать ягоды.
— Ты что читаешь? — дед взял книгу из моих рук: — «Войну грибов с ягодами»?
— Да…
— А за грибами поедешь? — улыбнулся Василий Ильич.
— За какими?
— За белыми груздями!
— Конечно, поеду! — даже подскочил я.
— Тогда ложись спать пораньше.
— Можно, я дочитаю сказку?
— Только недолго: выезжаем ещё затемно.
И я вновь занырнул в книжку:
«Задумал-загадал боровик войну, под дубом сидючи, на все грибы глядючи, и стал он грибы созывать, стал помочь скликать:
— Идите вы, волнушки, выступайте на войну!
Отказалися волнушки:
— Мы все старые старушки, не повинны на войну.
— Идите вы, опёнки!
Отказалися опёнки:
— У нас ноги больно тонки, не пойдём на войну!
— Эй вы, сморчки! — крикнул гриб-боровик. — Снаряжайтесь на войну!
Отказались сморчки, говорят:
— Мы старички, уж куда нам на войну!
Рассердился гриб, прогневался боровик, и крикнул он громким голосом:
— Грузди, вы ребята дружны, идите со мной воевать, кичливую ягоду избивать!
Откликнулись грузди с подгруздками:
— Мы грузди, братья дружны, мы идём с тобой на войну, на лесную и полевую ягоду, мы её шапками закидаем, пятой затопчем!
Сказав это, грузди полезли дружно из земли, сухой лист над головами их вздымается, грозная рать подымается.
«Ну, быть беде», — думает зелёная травка».
Веки мои отяжелели, и я заснул, так и не дочитав сказку.
Ещё до рассвета, в три часа ночи, мы погрузились на подводу и отправились на заготовку грибов и ягод. Мы долго ехали полевыми дорогами. В лунном свете проплывали окрестные деревни: Большое Кашо́, Маскаленя́та, Долгопо́лье, Заре́чье и Се́лище. А за нашей спиной уже поднималось солнце…
Бабушку Олю и тётю Дуню с Жанной мы высадили неподалёку от клюквенного болота и через поля поехали в лес, где росли белые грузди.
Солнце уже встало. Пока мы продирались сквозь высокие травы, по пояс промокли в густой росе. Впереди показался вековечный лес, заваленный буреломом. Там, в дремучей чаще, повсюду темнели звериные норы. Птичий хор звучал всё звонче, всё слаженнее. Мы взобрались на заповедную гору, но грибная поляна как сквозь землю провалилась. И уже когда совсем потеряли надежду её найти, из-под сумрачных елей глянула на нас «груздёвая рать»…
Лесной пригорок был сплошь покрыт огромными грибами, размером с обеденную тарелку. Увидев «груздёвую силу», мы даже «ахнули и присели». Грибов было хоть косой коси212. Мы стали резать их и сносить в центр поляны. При этом грузди поскрипывали, не зря они звались скрипунами213.
На грибную резню ушло несколько часов. И лишь когда все грузди были собраны, мы стали бережно складывать их в картофельные мешки. А закончив, поняли, что теперь придётся волочить их до подводы. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают214. И воистину своя ноша не бывает тяжёлой215, к тому же радость от знатной добычи придавала нам сил. Когда все мешки погрузили на телегу, от тяжести мерин даже крякнул216.
В ожидании нашего прибытия мама Оля, тетя Дуня и Жанна успели перебрать всю собранную клюкву и обсушить её на солнце.
В Городок наш Орлик тянул за собой доверху нагруженный воз. Солнце уже стояло в зените217, и мы, как в известной сказке, потеряли свои тени218. Проезжая мимо Се́лища, дед Василий вспоминал, как здесь, в коммуне «Красное знамя»219, проходило его детство.
На поле, рядом с дорогой паслось большое стадо коров. Пастуху помогали дети, увидев их, дед воодушевился и нараспев прочитал:
Пастушонку Пете
Трудно жить на свете:
Тонкой хворостиной
Управлять скотиной.
Дома я с трудом добрался до своего дивана. Но прежде чем заснуть, всё же успел дочитать окончание сказки Даля:
«А на ту пору пришла с коробом в лес тётка Варвара-широкие карманы. Увидав великую груздёвую силу, ахнула, присела и ну грибы сподряд брать да в кузов класть. Набрала его полным-полнёшенько, насилу до дому донесла, а дома разобрала грибки по родам да по званию: волнушки — в кадушки, опёнки — в бочонки, сморчки — в бурачки, груздки — в кузовки, а наибольший гриб-боровик попал в вязку; его пронизали, высушили да и продали.
С той поры перестал гриб с ягодою воевать».
И уже засыпая, я видел, как обнимаются грибы с ягодами. Так и закончилась эта — война грибов с ягодами…
Глава 4. Первая зимняя удочка
Когда мне исполнилось пять лет, дед Василий подарил мне зимнюю удочку. Он сделал её своими руками: удилище — из можжевельника, а ручку — из бутылочных пробок. Можжевельник дед покрыл оранжевым лаком, а на пробковую ручку прикрепил маленькую катушку для лески.
Испытывать новую удочку мы отправились на ближайшее к Городку Белое озеро. До сих пор помню, как я впервые опустил мормышку221 на самое дно, и представлял, как там, в озёрной яме, вокруг моих мотылей собрались невиданные рыбы. А выловить их из-подо льда казалось мне настоящим чудом. В декабрьском льду дед просверлил несколько лунок, но никто у нас не клевал.
Из стоявшей на берегу деревни Белохвостово пришёл местный мальчик Витька Долгополов. Витька рассказал нам, что в Белом озере, ближе к деревне Милю́зино, живут гигантские ерши222 и показал яму, где они клюют. Впоследствии мы подружились, а став первоклассниками, даже сидели за одной партой.
Мы засверлились на новом месте, и, играя223 мормышками с мотылём, стали подманивать глубинных ершей. И тут у меня клюнуло! Я подсёк, и мне показалось, что удочка зацепилась за корч. Рыба и впрямь тянулась тяжело, как коряга, и с трудом прошла в лунку. Это был исполинский колючий ёрш, который весил почти полкилограмма. Никогда в жизни я больше не ловил таких огромных ершей! До вечерней зорьки мы с дедом поймали двадцать великанов, которые потянули на целых четыре кило. Эта рыбалка сделала меня заядлым зимним рыбаком.
Возвращались мы уже в сумерках и, как всегда, пели224:
Степь да степь кругом, путь далёк лежит,
В той степи глухой замерзал ямщик.
И, набравшись сил, чуя смертный час,
Он товарищу отдавал наказ:
«Ты, товарищ мой, не попомни зла,
Здесь, в степи глухой, схорони меня!..».
Дома Василий Ильич сварил уху и протянул мне на пробу дымящуюся деревянную ложку:
— Нет ухи вкусней ершовой!
Осторожно отхлебнув обжигающей рыбной похлёбки, я ответил:
— Ничего вкуснее в жизни не ел! Вот так ерши!
— Смотри, не торопись, а то язык проглотишь225…
С того дня я приходил на Белое озеро и зимой, и весной, и летом, и осенью. Приходил сюда в любую погоду, даже когда из-за сильных морозов отменяли занятия в школе.
Иногда мы рыбачили здесь вместе с Витькой Долгополовым. Но после восьмого класса дороги наши разошлись, и лишь через много лет я узнал, что Витька трагически погиб в расцвете лет. Когда я вспоминаю своего одноклассника, то думаю: как хорошо, что мы не ведаем своего будущего…
На Белом озере я собрал множество светлых воспоминаний, которые и поныне согревают меня в холодные времена. Только иногда мне немного жаль, что где-то на дорогах жизни затерялась моя — первая зимняя удочка…
Глава 5. «В лесу родилась ёлочка»226
Гриша Григорьев, 1958 г.
Самым главным праздником моего детства был Новый год. О Рождестве в то время я знал лишь по фильму «Ночь перед Рождеством». Рождество представлялось мне далёким и таинственным, а Новый год — близким и понятным, ведь этот сказочный праздник сам приходил на порог нашего дома.
Накануне долгожданного дня дед Василий брал в школе Орлика, и мы на санях уезжали в лес за ёлкой. С обеих сторон дороги стояли огромные сугробы. Весь снег был истоптан глубокими звериными следами, но сами звери затаились где-то в лесной чащобе227. Предновогодний лес уснул до весны, но мы будили его своей песней:
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла.
Зимой и летом стройная,
Зелёная была.
Ещё осенью, собирая грибы, дед присматривал самую разлапистую ель, высотой под потолок дома. Все ветви у лесной красавицы должны были быть абсолютно ровными и пушистыми.
Полозья саней скрипели по морозному снегу, школьная лошадка трусила228 не спеша, а мы подбадривали её:
Чу! Снег по лесу частому
Под полозом скрипит.
Лошадка мохноногая
Торопится, бежит.
Когда мы возвращались с ёлочкой, вместе с ней в дом входил Новый год. Пока ёлка оттаивала в зале229, я читал ей «Декабрь»230:
Ёлка плакала сначала
От домашнего тепла.
Утром плакать перестала,
Задышала, ожила.
Вместе с дедом Василием и мамой Олей мы бережно снимали с чердака картонные коробки с ёлочными украшениями, заботливо упакованными в вату. Мне казалось, что эти диковинные игрушки спускаются в наш дом прямо с новогоднего неба.
На макушку лесной царицы возлагали корону — серебряный витой шпиль, похожий на гигантский леденец. Обматывали ёлку гирляндами разноцветных огней, украшали бусами, флажками и прищепляли к веткам маленькие подсвечники.
А потом развешивали на ней игрушки: стеклянные, из папье-маше, картона и разноцветной фольги. На нашем сказочном дереве мирно уживались не похожие друг на друга игрушки из разных эпох. Были среди них и новые, и старинные; встречались даже трофейные рождественские, брошенные немцами при отступлении.
После этого мы с дедом Василием и мамой Олей укутывали ёлку серебряным и золотым «дождиком». А крестовину231 покрывали толстым слоем белой ваты, так что вырастал целый сугроб. И наконец водружали посреди ватного сугроба знатного деда-мороза.
Самый праздничный праздник врывался в дом с боем кремлёвских курантов. На ёлке переливались огни, и в их отблесках рождалась сказка. А тёмно-синяя ночь за окном подмигивала леденцовыми звёздами и звала на улицу.
Я выходил на крыльцо. Под луной искрился снег. Над огородом Славика Лахно примёрзло к небу созвездие Ковша. И было это словно вчера…
Помню, как-то я получил в подарок от мамы Дины долгожданную железную дорогу. И когда механический поезд зашумел и побежал по рельсам, от восхищения я запел — в лесу родилась ёлочка…
Глава 6. С Новым годом!
Человек может потерять работу, и в личной жизни всё может оказаться непросто… Но никто не может лишить нас Нового года — он неизбежен, он всегда с нами! И чтобы напомнить об этом людям, я поздравляю их с Новым годом каждый новый день.
— Это по какому же календарю Новый год? — улыбаются мне в ответ.
— По внутреннему, — отвечаю я.
— И что это за внутренний календарь?
— Календарь радостных воспоминаний…
Пока я учился в начальной школе, мои зимние каникулы начинались в Городке и продолжались в Ленинграде. Вечером первого января мы с Василием Ильичом садились в автобус и ехали на Городокский железнодорожный вокзал.
Под усыпляющий перестук колёс сладко было думать, что поезд несёт тебя в город на Неве, в нескончаемый хоровод новогодних ёлок.
Мама Дина заранее покупала билеты на самые интересные новогодние представления: в Союз писателей, во Дворец пионеров, в Юсуповский и Таврический дворцы. В роскошных исторических залах мы кружились и пели:
За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!232
Домой я приходил с несметными сокровищами — шоколадными конфетами, леденцами и диковинными в то время мандаринами.
А когда появлялось свободное время, мы ходили по музеям. Помню, как меня с первого взгляда пленил Малахитовый зал233 Эрмитажа. Я попал в волшебный лес уральских самоцветов, и казалось, вот-вот из зелёной стены выйдет сама Хозяйка Медной горы234 и протянет «каменный цветок»235. А потом мама показала мне картины импрессионистов236, и голова моя закружилась в водовороте переливающегося света.
В Русском музее я мог подолгу стоять перед полотнами Куинджи237. Его «Ночь над Днепром»238 притягивала меня лунным магнитом, а мерцающие во тьме краски пробуждали воспоминания о ночёвках с дедом Василием на берегах рек и озёр.
«Девятый вал»239 Айвазовского240 завораживал. Казалось, горы светящейся зелёной воды вот-вот обрушатся и затопят с головой. И чтобы уйти от морского шторма, я причаливал корабль своего воображения к «Витязю на распутье»241. Стоя на сказочном перекрёстке дорог, переносился в былины242: про Соловья-разбойника, Илью Муромца, трёх богатырей и стольный град Киев.
Когда мы с дедом возвращались в Городок, я, как знатный коробейник243, привозил горы подарков. Друзья с нетерпением ждали меня, чтобы по-столичному отпраздновать Старый Новый год. Мы раскрывали мои «короба» и пели:
Ой, полна, полна коробушка…244
Особо почитался у нас гигантский шоколадный жук с кремовой помадкой. Он был упакован в разноцветную фольгу и весил целых полкило. Толстый шоколадный панцирь приходилось распиливать лобзиком. Жук, словно живой, выворачивался из рук и пилился с трудом, уж больно твёрдым был его шоколад. В ожидании увесистого куска мы слизывали с пальцев сладкие вытекающие «внутренности». Именно тогда я понял, что сласти гораздо слаще, когда делишься радостью с друзьями.
Однажды, задремав после такого шоколадного пира, я оказался в королевстве Щелкунчика. Там стояла марципановая ёлка с живыми конфетами, а вокруг выстроились оловянные войска. В то время мы любили играть в солдатиков и стрелять из пружинных пушек мелкой охотничьей дробью. Завидев меня, солдаты взяли на караул, а я поздравил их — с Новым годом!..
Глава 7. Накануне чуда245
Чего только не бывает на свете под Старый Новый год! В эту ночь можно запросто повстречаться с чудом, да и самому всласть почудить.
Именно в такой вот предновогодний вечер, посмотрев по телику кино «Ночь перед Рождеством», я, Сашка Артюх и Машка отправились гулять. Мы с другом решили покататься на коньках на речном льду, а Машка, приехавшая из Ленинграда на зимние каникулы, увязалась вместе с нами.
Небо было звёздное и морозное, и только над месяцем, словно чья-то разинутая пасть, висела зловещая туча. Мы шли по натоптанной в снегу тропинке, до того узкой, что в темноте то и дело бухались в сугробы. Но нам это было только в радость.
Из трубы дома на том берегу Горожанки выползал дым, кольцами поднимаясь ввысь.
— Сань, как думаешь, долетит ли дым до звёзд? — спросил я друга.
— Ни за что не долетит, — встряла Машка.
— А может, и долетит, — почесал затылок Сашка. — Ведь долетел же чёрт из печной трубы до месяца в сегодняшнем кине.
От Сашкиных слов нам стало и жутко, и сладостно. Глаза сами собой стали всматриваться в выползающий из печной трубы дым. Из этого дыма я стал мысленно лепить ведьму верхом на помеле: голову, руки, ноги… И вдруг видение ожило и унеслось к звёздам!
— Ты видел? — крикнул я Сане.
— Конечно, видел! Чует моё сердце: быть нам сегодня без месяца.
Но Маня заспорила:
— Да это же была ведьма! А ведьмы месяцев не крадут. Это только черти месяцы воруют.
— Чёрт или ведьма, — какая разница, — рассудил Сашка. — Не всё ли равно, кто из них месяц стибрит…
За городом, видать, на болотине, раздался жуткий протяжный вой.
— Что это? — вздрогнула Машка.
— Не слышишь, что ли? Волк! Намедни в Волковой деревне волки собаку сожрали, прямо в будке.
— Мальчики, я хочу домой!
— Без чуда в такую ночь? Нет! Без чуда я домой не пойду, — заупрямился Саня.
— О каком ещё чуде ты надумал? — встревожилась Маня.
— Давайте похитим у Славика Лахно его снежную крепость!
— Да разве можно так?..
— В ночь под Старый Новый год всё можно: и ведьму в небо запустить, и крепость уволочь!
Вернувшись домой, мы взяли большую двуручную пилу, дедовские деревянные сани и прокрались на огород к соседям. Прямо перед нами возвышалась славикова ледяная крепость. Мы распилили её на части, перевезли и собрали в огороде деда Василия. Потом натоптали множество следов свиными копытами, которые мама Оля отложила для холодца, а свои — замели метлой.
— Во завтра-то будет!
— Завтра будет чудо!
И уже засыпая, я подумал: «Хорошо жить — накануне чуда…»
Глава 8. Лето зимой
В ту зиму Городок с головой занесло снегом. Улицы утонули в гигантских сугробах, а после расчистки превратились в глубокие туннели посреди снежных гор. Мы поднимали снег шу́хлями246 и сваливали на клумбу с розами деда Василия. А когда снежные кучи во дворе выросли до крыши сарая, снег стали вывозить на санях в огород.
Возможно, мы любим снег потому, что в нём осталось наше детство. Такие, как в детстве, снегопады теперь бывают разве что во сне:
Такого снегопада, такого снегопада
Давно не помнят здешние места.
А снег не знал и падал, а снег не знал и падал.
Земля была прекрасна, прекрасна и чиста247.
Конечно же, такая зима была нам в радость. В огородах мы строили ледяные крепости и брали их приступом, забрасывая друг дружку снежками. Залезали на крыши и прыгали в толстое снежное одеяло. Пушистого покрова было так много, что мы увязали в нём по самую шею, словно в зыбучем песке248, и порой не могли выбраться без помощи.
Всей гурьбой играли в хоккей, катались на коньках, лыжах и санках. В нависших над обрывами сугробах мы прорывали норы и лазали по ним, рискуя оказаться в снежном завале. Но это лишь раззадоривало нас.
Когда я шёл гулять, на меня надевали две пары штанов и плотно натягивали на валенки, чтобы снег не попал внутрь. Вскоре одежда обледеневала и превращалась в рыцарские доспехи.
После прогулки взрослые с трудом вынимали меня из этого ледяного панциря. Одубевшие куртку и штаны с примёрзшими валенками ставили в таз и прислоняли к русской печке249. Пока мои латы оттаивали и обмякали, я отправлялся греться на печку. Здесь, на лежанке250, была расстелена дедова енотовая шуба, и я зарывался лицом в мягкий мех.
Сверху мне было слышно, как бабушка Ирина Егоровна печёт душистый хлеб с тмином. Она лязгала посудой, хлопала печной заслонкой и, скрипя половицами, выходила за продуктами то в кладовку, то в подпол251. Музыка дома постепенно убаюкивала меня…
Вокруг висели пучки трав, связки кореньев и наволочки с сушёными грибами. Я был окутан пьянящими запахами, от которых кружилась голова. Лёжа в пушистой енотовой шубе, я засыпал, и наступало — лето зимой…
Глава 9. «Зима снежная была»252
Дед Василий с внуком Гришей, 1958 г.
На нашей горе у колодца мы проложили санный путь. На морозе залили его водой, а внизу расчистили площадку для торможения и разворота. Когда снежный спуск обледенел, мы решили провести секретные испытания новых саней Славика Лахно. Эти огромные дро́вни253, обитые железом, были такие тяжёлые, что пришлось впрячься в них всей весёлой гурьбой. Мы тащили их, словно бурлаки́ на Волге254, и пели:
Как на тоненький ледок
Выпал беленький снежок.
Эх! Зимушка-зима,
Зима снежная была.
Рассчитывая на всенародную уличную славу, мы называли себя космонавтами255. Нас было четверо: командир корабля — Славик и космонавты-испытатели: Сашка Артюх, я и Лёнька Хазанов. Для солидности командир Славик надел лётный шлем, мотоциклетные очки и отцовские краги256.
Не обращая внимания на облепившую нас мелюзгу, мы молча расселись по местам и крепко вцепились друг в друга. По нашей команде ватага детворы дружно оттолкнула нас, и сани вихрем понеслись с горы. За нами бушевал снежный смерч. С бешеной скоростью промчавшись по ледяному жёлобу, мы вспороли белую целину, и сани врезались в заснеженную помойку…
Как птенцы, выпорхнувшие из гнезда, мы разлетелись в разные стороны… Словно в замедленной съёмке, вокруг нас кувыркался «космический мусор». Мне даже показалось, что посреди летящего хлама я вижу краги и шлем Славика Лахно. «Нет, рождённый ползать летать не может!» — подумал я и, словно тетерев, занырнул в пушистый сугроб257.
Увидев это, на горе попадали от смеха ребята:
Ехал Славик, поспешал,
Со добра коня упал.
Эх! Зимушка-зима,
Зима снежная была.
Мы восстали из-под снега, словно снежные человеки258. А увидев остатки дровней, поняли — близок час неминуемой расплаты! Особенно для Славика. Мы помогли ему донести до дома заснеженные обломки некогда знатных саней. Мы уже были готовы разбежаться по домам, но, будучи верными друзьями, притормозили и спели на прощание:
Как поедешь, Вячеслав, —
Не зевай по сторонам.
Эх!.. Зимушка-зима,
Зима снежная была…
Славик стоял понурый и молчаливый. В руках он держал разбитые очки, порванный шлем и краги. А вокруг — зима снежная была…
Глава 10. «В этой деревне огни не погашены»259
Рано утром с автовокзала Городка260 мы с дедом Василием уезжали рыбачить в деревню Загу́зье на озере Берно́во. В дореволюционной России оно считалось одним из наиболее рыбных и даже было описано в книге Сабанеева261. Здесь поймали самого большого леща262 в истории Российской империи — весом 18 килограммов 200 граммов.
Пробравшись по заснеженным буеракам263, ещё в темноте мы вышли на середину плёса. Начинало светать, и я увидел на льду небольшой сугроб. «Наверное, там засыпана прикормленная рыбаками уловистая лунка. Надо её раскопать», — решил я. Напрасно Василий Ильич отговаривал меня:
— Зря только время потеряешь. Пойдём на наше заветное место — там всегда клюёт.
Но я не слушал деда, и тот в конце концов махнул на меня рукой.
Я упорно, сантиметр за сантиметром, разбивал ледяную глыбу пешнёй264, а когда цель была достигнута — вляпался… Кто-то сходил здесь по большой нужде и тщательно всё прикопал. С глупым видом стоял я посреди озера: «Это ж надо! В погоне за счастливой лункой найти единственную на озере „кучу“!».
Клёв начался с самого утра. К полудню мы с дедом Василием натаскали полные ящики отборнейшей плотвы и изрядно проголодались.
Рядом с нами на берегу стояла деревня Буеры́265. Мы зашли в ближайший дом, незнакомые хозяева встретили нас, как старых знакомых. Они накрыли стол и поджарили яичницу с салом. За едой мы говорили обо всём на свете, словно добрые друзья.
Когда в сумерках мы уходили с озера, в береговых домах уже зажигались окна. По дороге к автобусу мы запели266:
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звёздами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное — всё забывается,
Светлые звёзды горят!
Умиротворённые, ехали мы с дедом Василием в тёплом автобусе. После морозного озера далёкий Городок казался чудом земной цивилизации. Но мысли мои остались на озере, где по берегам горели огни ещё живых деревень.
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звёздами нежно украшена
Тихая зимняя ночь…
Погасли окна многих деревень, и даже фундаменты домов размыло временем. Дворы заросли лесом, и теперь там бродят дикие звери. Но когда в ночи я вижу одинокий огонёк — во мне вспыхивает надежда. И, как молитву, я повторяю — в этой деревне огни не погашены…
Глава 11. «И снег, и ветер»267
Когда я вышел из нашего дома в Городке, свежий ветер зашумел под ушами старой шапки. Я знал, где скрывается ветер: в непроходимой чаще на высокой лесной горе. Отсюда вылетали вихри, чтобы разметать снег в полях, вздыбить его столбами и с хохотом швырнуть в лицо зазевавшемуся путнику. Мне хотелось пройти на Святое озеро напрямик, минуя наезженный санный путь. Бешеный ветер проносился по заснеженным просторам, но я не боялся ветра, ведь он был моим другом.
В поле разгулялась лютая метель. Снег падал гуще и гуще и наконец повалил сплошной белой стеной. Казалось, небо закружилось, перевернулось и теперь было где-то под ногами. Моя одежда хорошо укрывала от всепроникающего снега. Мне даже стало жарко, я расстегнулся и запел:
И снег, и ветер,
И звёзд ночной полет…
Меня моё сердце
В тревожную даль зовёт.
С трудом продвигаясь по ледяным бороздам заметённой пашни, я шёл и шёл прямо вперёд. А когда обернулся, увидел свой петляющий след. В жизни часто бывает так: идёшь прямо к намеченной цели, но оглянешься и поймёшь, что следы плутают в прошлом…
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею,
Пока я дышать умею,
Я буду идти вперёд.
Всё вокруг кружилось и вьюжилось. Я сбился с пути. А в голове, под гулкий аккомпанемент сердца, стучало:
Пускай нам с тобой обоим
Беда грозит за бедою,
Но дружбу мою с тобою
Одна только смерть возьмёт.
Вьюга завеивала мой след. Но тут я заметил электрическую линию. Поющие под ветром провода не могли обмануть. Они басили: «Положись на нас! Путь наш прям!».
Под жгутами проводов протянулась цепочка заснеженных следов. Видно, какой-то охотник искал добычу, да устал плутать в поле меж сугробами и выбрался к столбам. Я старался ступать по его следам. А стена электролинии рассекала передо мной лес и поле: ей были нипочём холмы и овраги, озёра и болота — ведь провода несли людям свет…
Вскарабкавшись на взлобок268, я провалился в снег по пояс. А свалившись с верховины269, утонул в сугробе чуть не по самую шею. И не помогла бы мне хвалёная высоково́льтка270, не наткнись я на кресты — одинокий санный путь, перечеркнувший просеку полозьями дровней. Через поле, лес и метель пролегла эта утрамбованная санями сельская магистраль. Деревня, словно убоявшись потеряться в снегах, привязалась к райграду271 своей дорогой.
Санный путь знает всех зверей в лесу, а сам лес — его закадычный друг. Иногда свирепый буран хохочет, заметая деревеньку снегом, заваливая сугробами просёлок, ломая вешки272 в полях. Видя это, стонет под вихрями старый лес, да не может помочь своим друзьям: дороге и деревне. Если бы лес мог сойти с места и укрыть их в себе! Но мёрзлая земля цепко держит корни деревьев. И плачет старый лес от собственного бессилия…
Беспредельна власть ветра и снега в такую ночь, оттого и свирепствует буря, бросая людям свой вызов. Но к утру метель стихает, и рождается новая дорога. А на месте поломанных и занесённых вех встают новые. Иначе и быть не может, пока из деревни в город выезжают сани и идут люди…
Эта дорога и привела меня к заснеженному озерцу, которое притаилось у подножия горы. И теперь ноги сами поспешали вниз. Я прихожу сюда вновь и вновь, и сердце радостно бьётся оттого, что горит над Святым озером моя звезда.
В тот день совсем не клевало. Я пробил полсотни лунок, перепробовал разные снасти. И хотя за целый день поймал одного лишь окунька, был счастлив.
Когда после рыбалки я возвращался домой, Городок встречал меня россыпью тусклых огней. Словно голодный волк, на узких улочках завывал ветер. У самого дома меня окликнул сосед. Узнав о моём улове, он сочувственно покачал головой:
— Да разве же это рыбалка! Вот наши ездили далеко и поймали много…
Я хотел ему всё объяснить, но вспомнил, какие зелёные лапы у зимних елей, и ничего не ответил…
Отряхнувшись от снега, я вошёл в дом и поздоровался с дедом Василием.
— Погодка нынче славная! — улыбнулся дед.
— Ветер в поле леденющий! Не иначе, бесы разгулялись на белом приволье…
— Снежные духи не сбили тебя с пути?
— Конечно, нет! Ведь я пел твою песню:
Не думай, что всё пропели,
Что бури все отгремели.
Готовься к великой цели,
А слава тебя найдёт.
И я пошёл отогреваться у жаркой русской печки. Мороз и ветер не причинили мне никакого вреда, от них лишь сильнее раскраснелось лицо.
Засыпая, я видел, как иду в неведомую даль, а навстречу мне — и снег, и ветер…
Глава 12. Обещание завтра
Сколько рассветов и закатов встретил я на городокских озёрах! Мне кажется, я ушёл на них в детстве, да так и не вернулся. А собранные здесь солнечные воспоминания до сих пор освещают мою жизнь…
Солнце восходит по-разному: торжественно, весело, печально и даже зловеще. Сегодня оно встаёт отрешённо. И цвет у всплывающего светила бывает: червонный, малиновый, багровый и даже кровавый. Сейчас он жёлтый, почти лимонный.
Выйдя на лёд, я оглянулся на Городок: мороз придавил город к земле, и деревья белыми стали, того и гляди — воздух начнёт замерзать. Ну ничего, на восходе солнца всегда студёно, днём непременно потеплеет. А вечером сердце угреется цветом заходящего солнца!
На уго́ре273 погуливал огненный ветришко. Хотелось побыстрее скрыться от него внизу — в озёрной впадине. Да и озеро брало своё: манило, сулило радости и настраивало на бодрый лад.
Из лунки, будто из кастрюли с горячим бульоном, валил пар. Леска обмерзала и плохо слушалась. Хотя я ловил на уссухе274, мне с трудом удалось установить глубину. Над снегами застыло мутное солнце. Время отсчитывало час за часом. Клёва не было.
Изморозь поднялась с Бас-острова и, выстужая всё на своём пути, медленно ползла в мою сторону. Как бы не обморозиться. «Сейчас, пожалуй, за тридцать!» — пронеслось в мыслях. Но тут начался клёв, и я забыл обо всём на свете.
Леденящее облако прошло стороной, и вновь открылось сиреневое небо. На снегу остались замерзать несколько крупных окуней. Клёв прекратился. И на меня нахлынуло…
В жизни часто бывает так: когда налетит сильный ветер, гроза загремит в небе, ливень с градом хлестанёт землю, или воздух начнёт замерзать, нередко приходит то, о чём мечтаешь, словно кто-то испытывает тебя…
За полдень муть с солнца немного сошла и стало чуток теплее. Меня окружило белое безмолвие. Словно с высокой горы я увидел озеро и себя — чёрной точкой на нём. А вокруг простирались завьюженные леса, над которыми сочился неясный свет зимнего солнца.
Поплавок вздрогнул. Я вытащил махонького окунька и бросил его в лунку, назидая:
— Ступай-ка восвояси, грейся себе на здоровье, да в другой раз будь осмотрительней, понимай, куда прёшь. А то у нас тут, на поверхности, — это тебе не в вашей зимовальной яме275. Тут, брат, один мороз чего стоит, — и задумался…
Неровная нынче зима: то морозы, то оттепель, да и ветра дуют со всех сторон. Я знаю, что погода для рыбалки неподходящая, так зачем же вновь и вновь прихожу на озёра? Быть может, в поисках счастья?..
Так и прошёл этот короткий зимний день. И перед глазами стоял обмёрзлый в лунке поплавок, белый-белый снег да сиреневое небо.
Темнело, когда начался клёв. С каждым разом окуни попадались один крупнее другого. Давно уже я бросил свои варежки на снег и отогревал руки за пазухой, но пальцы совсем закоченели. И тут я подсёк здоровенного окуня, каких раньше никогда не ловил. Леска тренькала, как балалайкина струна, вот-вот могла лопнуть, и нельзя было наддать. А тяжесть, приближаясь к лунке, становилась всё весомей. Мне даже показалось, что окунь сквозь лёд тянет меня в студёную бездну, в её чёрную пасть.
Вспомнилось, как однажды я шёл по только что застывшему озеру. Налетел косой дождь. Снег на льду растаял. И чудилось, что идёшь прямо по водной глади. Каждый шаг тогда был преодолением самого себя.
Очнувшись, я увидел, что всё ещё вываживаю рыбину. Ежели не вытяну сейчас, то отморожу руки! — мелькнула мысль. Окунь, глотнув обжигающего воздуха, трепыхнулся — и был таков. С мормышкой вместе.
По дороге домой, на угоре, я увидел закат и подумал: восходит солнце по-разному, но заходит всегда одинаково — умиротворённо, кротко, обнадёживающе, суля усталым покой, а влюблённым беспокойство. А свет у закатного светила вечно один, пусть и с оттенками, ведь в нём сокрыто — обещание завтра…
Глава 13. Цвет заходящего солнца
На следующее утро мороз отступил. Рыба не клевала. Но я терпеливо сидел в удачливой заводи, ждучи счастья в надёжной лунке. На душе, как на небе, было светло и спокойно. За моей спиной беспечально шумел боро́к, а впереди лиловела приветливая гладь. И лица снега, камышей, сосняка, воздуха взирали на мир цепкими человечьими глазами, глядели на жизнь совсем по-людски: откровенно, жалостливо, потаённо, всевидяще…
Вспомнилось перволедье и гул пешен, и звонкая перекличка рыбаков, и предостерегающее потрескивание льда под ногами, и сверкающая серебром рыбья стая под самым прозрачным льдом…
Мысли рождались сами собой, словно приходили извне. Здесь, на озере, я особенно остро ощущаю жизнь, ведь озеро то спит, то просыпается. И зависит это от того, из-за какой горы подует ветер. Так и клёв будет, если с юга, а если с севера, то пронзит он тебя насквозь, и ты поймешь, что такое холода. Жизнь рождается в тепле и приходит с юга.
А ещё ты увидишь, что каким бы пасмурным ни был день — под вечер часто проглядывает солнце и небо голубеет к морозу. И тогда откроется главное — где-то в глубине плавает твоё счастье. А может, вовсе и не твоё? Может быть, оно просто наталкивается на твой крючок и дарит волшебные мгновения? Но стоит прикоснуться к нему, и счастье превратится просто в крупную рыбину.
День близился к концу, но никто больше не пришёл на Первое озеро. Ну что же, я здесь не одинок: со мной лес, наступающая ночь да мороз… И тут от резкого удара удочка чуть не вырвалась из моих рук. Но на этот раз леска была крепкая. А всё-таки счастье больше, когда его вываживаешь на тонкой леске, — мелькнула мысль.
Двухкилограммовый окунь с трудом пролез в лунку, обмёрзшую к вечеру. И я увидел в его губе свою мормышку, похищенную накануне. Так вот он, тот редкий случай… Впрочем, может быть, и не редкий. Ведь рыбы возвращаются на свои уссухи, как и мы в свои дома. Всё живое в мире, словно бумеранг, пущенный умелой рукой, неизменно стремится к своим истокам.
Смеркалось, но горизонт всё ещё не хотел гаснуть. Во́роны взлетели с соснового острова и закружили над озером, зловеще каркая. Я оглянулся…
По заснеженным просторам кто-то двигался. Он медленно приблизился, весь завьюженный, почему-то без шапки, пристально поглядел на меня и проплыл в сторону пылающего заката, в безлюдный снежный простор…
Мороз вновь крепчал. Громово́ трескался лёд на озере. Пушечными залпами рвался и оседал. Сне́ги стали синими, с огненным отливом. Над Воробьёвыми горами и Бас-островом во всё небо разливался закат — необыкновенно яркий и многокрасочный. Его не могла передать ни одна земная краска. Он был не красный, и не оранжевый, и никакой иной, людьми обозначенный.
И тогда, не жалея голоса, я закричал в оледенелое безмолвие:
— Это — цвет заходящего солнца…
Оглавление
- Книга 1
- Часть первая. Городокское приволье27
- Часть вторая. Цвет заходящего солнца
- Часть третья. Звезда рыбака
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
179
Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883) — русский прозаик, поэт, публицист, драматург, переводчик. Один из классиков русской литературы, внёсших наиболее значительный вклад в её развитие во второй половине XIX в. Член-корреспондент Императорской Академии наук по разряду русского языка и словесности, почётный доктор Оксфордского университета, почётный член Московского университета.
180
Достоевский Ф. М. Дневник писателя // Полн. собр соч.: в 30 т. (Далее — ПСС.) Т. 24. Л., 1983. C. 46.
182
Вольте́р (1694—1778) — французский философ-просветитель XVIII в., поэт, прозаик, сатирик, трагик, историк и публицист.
188
Высказывание, приписываемое сщмч. Киприану Карфагенскому († 258). В «Книге о единстве Церкви» он писал: «Тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь. Находящийся вне Церкви мог бы спастись только в том случае, если бы спасся кто-либо из находившихся вне ковчега Ноева» (Сщмч. Киприан Карфагенский. Творения. М.: Паломник, 1999. С. 236.).
190
Иммануи́л Кант (1724—1804) — немецкий философ, оказавший большое влияние на историю современной западной философии. Его главное сочинение — «Критика чистого разума» (1781) является фундаментальной работой в истории философии.
195
Григорий Великий Двоеслов, свт. Сорок бесед на Евангелие // Евангелие дня. Толкования на евангельские чтения церковного года. М.: Лепта Книга, 2011. С. 475—476.
202
Стихотворение Николая Рубцова «Сапоги мои скрип да скрип» (1964). Николай Михайлович Рубцов (1936—1971) — русский лирический поэт, создавший стихи, широко известные в России и переведённые на многие языки. На стихи Николая Рубцова было написано немало известных песен, которые исполняли знаменитые артисты. Наибольшую популярность получили такие композиции, как «Сапоги мои скрип да скрип», «Зимняя песня» («В этой деревне огни не погашены»), «Размытый путь», «Осенняя песня», «Улетели листья», «Букет». В Санкт-Петербурге в историческом районе Парнас рядом с улицей Фёдора Абрамова сегодня находится улица Николая Рубцова.
203
В то время я ещё не успел полюбить Дж. Р. Р. Толкина, не знал его книг и не ведал, что Вековечный Лес в трилогии «Властелин колец» был живым первобытным лесом, но угадывал его в лесах своего детства. Джон Ро́нальд Ру́эл То́лкин (1892—1973) — английский писатель и поэт, переводчик, лингвист, филолог. Один из самых читаемых в мире авторов. Профессор Оксфордского университета. Наиболее известен как создатель классических произведений «высокого фэнтези»: «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец» и «Сильмариллион».
204
Глухома́нь — глухой, дремучий лес; а также место, удалённое от центров общественной и культурной жизни.
205
Ма́ния (греч. μᾰνία — безумие, страсть, влечение) — по имени древнегреческой богини безумия Ма́нии. В разговорном языке означает сильное пристрастие к чему-либо; в медицине — психическое расстройство, основанное на преобладание одной какой-либо неотвязчиво преследующей идеи.
206
«Тальяночка» (1943). В годы Великой Отечественной войны два замечательных мастера песенного искусства — композитор Василий Соловьёв-Седой и поэт Алексей Фатьянов — создали немало прекрасных песен. Одной из них была «На солнечной поляночке», которую солдаты называли «Тальяночкой».
208
«Война грибов» — русская народная сказка, существует в литературной обработке В. И. Даля, К. Д. Ушинского, А. Н. Толстого и др. В данной главе используется вариант сказки В. И. Даля «Война грибов с ягодами».
210
Тётя Дуня — Соснер (Шалаева) Евдокия Александровна (1916—1985), младшая сестра моей бабушки Ольги Александровны, мама Олега Соснера.
212
Хоть косой коси (фразеологизм) — так говорится о большом количестве чего — либо (обычно грибов и овощей).
213
Другие названия белого груздя-скрипуна — груздь войлочный, скрипун, скрипуха, молочай, подскрёбыш молочный, подсухарь.
214
Глаза боятся, а руки делают (фразеологизм) — не надо слишком драматично воспринимать предстоящую работу, преувеличивать её трудность: как бы тяжело ни казалось, если постоянно что-то делать, результат обязательно приходит.
215
Своя ноша не тянет (пословица) — всё, что делается для своей выгоды, не кажется тяжелым и обременительным.
216
Крякнуть (фразеологизм) — издать от неожиданности или напряжения звук, отдалённо напоминающий кряканье утки.
217
Зенит — высшая точка на небе, над головой наблюдателя. Солнце в зените освещает предметы так, что они совсем не отбрасывают теней.
218
Имеется в виду сказка «Тень» (1847) великого писателя, командора Большого креста ордена Полярной звезды Ганса Христиана Андерсена, а также написанная на её основе пьеса-сказка Евгения Шварца «Тень» (1938—1940).
219
О коммуне «Красное знамя», возможно, будет рассказано в четвёртой книге «Проснувшихся воспоминаний» — «Ветер Радости: Через тернии к звёздам (Per aspera ad astra).
220
«Сказка о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве» (1925), написанная выдающимся русским поэтом Сергеем Есениным (1895—1925).
222
Обыкновенный ёрш — вид рыб из семейства окунёвых, типовой вид рода ершей. Это пресноводная рыба, обитающая в водоёмах Европы и северной Азии, вблизи дна в озёрах, запрудах. В большинстве водоёмов преобладает мелкий ёрш, максимальная длина которого — 18,5 см, масса 200 г. Есть указания, что в некоторых случаях он может достигать массы 500 г и длины 27 см при максимальном возрасте 15 лет. Самый крупный пойманный ёрш был длиной почти 50 см и весил около 750 г. Почти всю верхнюю часть спины занимает плавник с острыми ядовитыми шипами. В конце XVI — начале XVII в. была написана русская сатирическая «Повесть о Ерше́ Ершо́виче, сыне Щети́нникове» (известна также как «Сказка про Ерша Ершовича Щетинникова», «Ёрш Ершович»).
224
Песня «Степь да степь кругом» — фольклорная переработка стихотворения И. З. Сурикова «В степи» (1865). Музыка С. П. Садовского, хотя обычно в сборниках указывается: «музыка народная».
226
«В лесу родилась ёлочка» — одна из самых популярных русских детских рождественских песен, ставшая в СССР новогодней. Слова написаны Раисой Адамовной Кудашевой (стихотворение «Ёлка» напечатано в московском журнале «Малютка» в 1903 г. под инициалами «Р. К.»), музыка сочинена Леонидом Карловичем Бекманом (1905). Во время Первой мировой войны и после революции, в том числе из-за запрета празднования Нового года, песенка была забыта, но в 1941 г. Эсфирь Эмден составила поэтический новогодний сборник, который дал песенке вторую жизнь (здесь же было впервые указано авторство текста). По результатам проведённого в 2015 г. журналом «Русский репортёр» социологического исследования, текст песни занял 29-е место в топ-100 самых популярных в России стихотворных строк, включающем, в числе прочего, русскую и мировую классику.
230
Стихотворение С. Маршака из цикла «Круглый год» (1945), представляющего поэтический календарь природы, причём для каждого месяца автор находит тонкие, характерные приметы. Каждое четверостишие воспринимается как детская песенка.
232
Припев из «Песни советских школьников» (1935). Музыка Давида Салиман-Владимирова, слова Виктора Гусева.
233
Малахитовый зал — парадная гостиная в северо-западной части Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, входившая в состав личных покоев супруги Николая I — Александры Фёдоровны. Уникальный интерьер был создан в 1838—1839 гг. по проекту архитектора Александра Павловича Брюллова. В декоративное убранство зала включён редкий полудрагоценный камень — малахит. Малахитовая гостиная — единственный сохранившийся образец оформления малахитом целого жилого интерьера. Колонны, пилястры и камины выполнены в трудоёмкой технике, которая получила название «русская мозаика»: тонкие пластины камня наклеивали на основу, линии стыков заполняли малахитовым порошком, затем поверхность шлифовали. Особенно нарядный вид придает интерьеру сочетание ярко-зелёного малахита с обильной позолотой свода, дверей, капителей колонн и пилястр, а также с насыщенным малиновым тоном драпировок. «Войдя в этот храм богатства и вкуса, недоумеваешь, чему удивляться: роскоши материалов или роскоши мысли художника Брюллова» (Башуцкий А. Возобновление Зимнего дворца в СПб. СПб., 1839).
234
Хозяйка Медной горы (Малахитница, Каменная девка) — персонаж легенд уральских горняков, мифический образ хозяйки Уральских гор, Гумёшевского рудника («Медной горы»). Предстаёт в образе прекрасной зеленоглазой женщины с косой и лентами из тонкой позвякивающей меди, в платье из «шёлкового малахита», а порой — в виде ящерицы в короне. Получила известность благодаря сборнику уральских сказов «Малахитовая шкатулка» русского писателя и фольклориста Павла Петровича Бажова (1879—1950).
235
«Каменный цветок» (1936) — сказ П. П. Бажова, в котором Хозяйка Медной горы встречается с мастером Данилой и помогает ему раскрыть свой талант.
236
Импрессиони́зм (от фр. impression — впечатление) — одно из крупнейших течений в искусстве последней трети XIX — начала XX в., зародившееся во Франции и затем распространившееся по всему миру. Представители импрессионизма стремились разрабатывать методы и приёмы, которые позволяли наиболее естественно и живо запечатлеть мир в его подвижности и изменчивости, передать мимолётные впечатления. Особое внимание уделялось передаче освещения, влияющего на оттенки цвета, текучести воздуха, воды. Характерна «вибрация на полотнах импрессионистов, достигаемая за счёт подрагивающих переливающихся мазков» (Жюль Лафорг, 1896). В Эрмитаже собрана одна из богатейших в мире коллекция полотен художников-импрессионистов: Клода Моне, Огюста Ренуара, Альфреда Сислея, Камиля Писсарро, Поля Сезанна, Винсента Ван Гога и многих других выдающихся мастеров.
237
Архип Иванович Куи́нджи (1842—1910) — русский художник, происхождением из греков Северного Причерноморья, мастер пейзажной живописи. Большое внимание уделял изображению световоздушной среды различными способами (разделение цветных динамичных мазков, прерывистость и лёгкость в изображении неба, тонкое сочетание различных цветов).
238
Картина «Лунная ночь на Днепре» (1880) считается самым прославленным произведением Куинджи и рассматривается как крупнейшее творческое достижение художника. На полотне изображена широкая река — Днепр в летнюю лунную ночь. Зеленоватая лента реки, в которой отражается лунный свет, пересекает равнину, сливающуюся у горизонта с тёмным небом, покрытым рядами лёгких облаков. Художник Иван Крамской писал, что всякий раз, когда он видел куинджиевскую «Ночь на Днепре», он испытывал «наслаждение ночью, фантастическим светом и воздухом».
239
В Государственном Русском музее находится одна из наиболее известных картин И. К. Айвазовского «Девятый вал» (1850). Размер полотна — 221×332 см. Живописец изображает море после очень сильного ночного шторма и моряков, потерпевших кораблекрушение. Лучи солнца освещают громадные волны. Самая большая из них — девятый вал — готова обрушиться на людей, пытающихся спастись на обломках мачты. Несмотря на то что корабль разрушен и осталась только мачта, люди, цепляющиеся за неё, живы и продолжают бороться со стихией. Тёплые тона картины делают море не таким суровым и дают зрителю надежду, что люди будут спасены. «Девятый вал» — согласно поверью моряков, самая гибельная волна во время шторма.
240
Иван Константинович Айвазовский (1817—1900) — русский художник армянского происхождения, баталист, коллекционер, меценат. Живописец Главного Морского штаба, действительный тайный советник, академик и почётный член Императорской Академии художеств, почётный член Академий художеств в Амстердаме, Риме, Париже, Флоренции и Штутгарте. Айвазовский наиболее известен своими морскими пейзажами, которые составляют больше половины его работ. Художник считается одним из величайших маринистов всех времён.
241
Сюжет картины «Витязь на распутье» (1882) возник под впечатлением былины «Илья Муромец и разбойники». Её создатель — Виктор Михайлович Васнецов (1848—1926) — русский художник-живописец и архитектор, мастер исторической и фольклорной живописи и граффити. Васнецов является основоположником неорусского стиля, сочетавшего особенности исторического жанра и романтических тенденций, связанных с фольклором и символизмом.
242
Былина — древнерусская, позже русская народная эпическая песня о героических событиях или примечательных эпизодах национальной истории XI—XVI вв. В центре множества былин находятся образы киевского князя Владимира, богатырей Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алёши Поповича.
243
Коробейник — старинное название мелкого торговца из-за его короба (котомки из коры), в котором он разносил свой мелкий товар по деревням.
244
Отрывок из 1-й главы поэмы Николая Алексеевича Некрасова «Коробейники» (1861), ставший по существу народной песней под названием «Коробушка».
245
Главы «Накануне чуда», «Обещание завтра» и «Цвет заходящего солнца» были написаны в 1975—1976 гг., во время моего обучения в Военно-медицинской академии; переработаны в Юкках в 2020 г.
246
Шу́хля — псковское название большой совковой лопаты, которое было у нас в ходу, так как Псковская область граничит с Витебской.
247
Песня «Снег кружится» (1981). Музыка Сергея Березина (худ. руководитель ВИА «Пламя»), стихи Людмилы Козловой (жена и соавтор знаменитого поэта-песенника Михаила Танича).
248
Зыбучий песок — пески, перенасыщенные воздухом (газом или горячими парами) в пустыне, влагой восходящих источников и способные вследствие этого засасывать вглубь попадающие на них предметы. В связи с высокой плотностью зыбучего песка человек или животное не может полностью утонуть в нём. Зыбучий песок безопасен сам по себе, однако в связи с тем, что он существенно ограничивает возможность передвижения, увязший становится уязвимым для других опасностей: прилива, солнечного облучения, хищников, обезвоживания и проч. При попадании в зыбучий песок, так же, как и в болоте, нужно попытаться лечь на спину, широко раскинув руки. Выбираться необходимо медленно и плавно, не делая резких движений.
249
Русская печь — печь с лежанкой (полатями), используемая для приготовления пищи и обогрева помещений, широко распространённая в России и Белоруссии. Русская печь весьма массивна и долго сохраняет тепло.
250
Лежанка — спальное место на верху печи. Ничто не сравнится с теплом и уютом застеленной покрывалом и подушками лежанки. Здесь согревались и лечили простуду.
253
Дро́вни — крестьянские сани без кузова для перевозки дров, грузов. «Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь» (А. С. Пушкин).
254
«Бурлаки́ на Волге» — картина русского художника Ильи Репина, созданная в 1870—1873 гг. В советских школьных учебниках по русскому языку находилась репродукция этой картины, по которой все школьники писали сочинение о тяжком бурлацком труде. Бурлаки — наёмные рабочие в России (XVI—XIX вв.) шли по берегу и тянули при помощи бечевы речное судно против течения.
255
Космонавт — человек, проводящий испытания и эксплуатацию космической техники в СССР и РФ. Установлены две категории: космонавт-испытатель и космонавт-исследователь.
256
Кра́ги — особые мотоциклетные перчатки, доходящие до локтя, призванные защитить руки водителя от вылетающей из-под колёс грязи.
257
Всю зиму тетерева держатся на небольшой территории и в морозные дни ночуют под снегом. Эти птицы очень чувствительны к морозам, глубине и качеству снежного покрова, поэтому в малоснежные и морозные зимы им бывает очень трудно.
258
Снежный человек (йети) — легендарное человекообразное существо, якобы встречающееся в различных высокогорных или лесных районах Земли. Его существование утверждается многими энтузиастами, но на текущий момент не подтверждено.
260
Городокский автовокзал находится на месте, где в XIV—XVII вв. располагался оборонительный замок. Его окружал заполненный водой ров шириной 16 и глубиной 3,3 м. Стены замка возвышались на земляных валах, а через каждые 20—30 м стояли бастионы для стрельбы из пушек. Вероятно, замок был разрушен во время Северной войны в начале XVIII в. Частично сохранились оборонительные рвы и фрагменты бастионов. Подробно о современном Городке можно прочитать на портале «Планета Беларусь» — URL: https://planetabelarus.by.
261
Леонид Павлович Сабане́ев (1844—1898) — русский зоолог, натуралист, популяризатор и организатор охотничьего и рыболовного дела, из дворянского рода Сабанеевых. Автор нескольких книг, посвящённых рыбалке, которые принесли ему особую известность.
262
Лещ — пресноводная рыба, единственный представитель рода лещей из семейства карповых, отряда карпообразных. Живёт преимущественно в спокойных, больших и глубоких озёрах, также в реках и отчасти солоноватых водах; питается водорослями, а также насекомыми, их личинками. Лещ держится стаями, преимущественно в глубоких местах. Осторожен и довольно сообразителен.
263
Буера́ки — холмы, пригорки, овраги, провалы в земле, ямы и колдобины, перемежающиеся между собой, иногда на берегу озера.
267
Строка из «Песни о тревожной молодости» (1958). Музыка Александры Пахмутовой, слова Льва Ошанина.
268
Взло́бок — невысокое, крутоватое общее возвышение местности, без близкого спуска, чем и отличается от бугра, пригорка и холма. Взлобком называют также высшую точку негористой местности.
272
Ве́шка — шест, жердь или иной знак, служащий для предупреждения о различных опасностях или указывающий путь.
