Alatis. Наследие. Книга 2

Грейс Амбер Ланкастер, 2019

Существует ли что-то после смерти? Есть ли смысл в прожитой жизни, если не исполнено то, ради чего ты живёшь? Возможно ли вернуться и закончить начатое? Есть кое-кто, кто может ответить на эти вопросы. Его зовут Аллан, он наполовину алатис, наполовину человек и это история его борьбы.

Оглавление

  • Часть 1
Из серии: Alatis

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Alatis. Наследие. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Часть 1

1

Первое время я как будто находился без сознания, если можно, так сказать. Не знаю, много ли времени прошло или мало. Могло пройти всего одно мгновение, а могла и целая вечность, но, когда я пришел в себя, вокруг была лишь пустота и темнота. Я не ощущал свое тело, не чувствовал, как шевелю руками, как дышу, как опускаю и поднимаю веки. Мне казалось, что мое сознание существует отдельно от моего тела. И в тот момент оно находилось в абсолютной пустоте.

Спустя несколько сот попыток понять, где я и что со мной, пошевелить руками или встать (если я лежал), я пришел к выводу, что всё же мне наступил конец. Я мертв.

«Действительно. — размышлял я — Другого варианта и быть не может! Я мертв. Но, неужели это и есть смерть: пустота, темнота и… мириады мыслей, которые так и въедаются в мое сознание, словно когти орла в пойманного им кролика? Неужели меня ждет вечность мучительных размышлений, угрызений совести и пустоты? Ведь после смерти время не имеет значения, его просто нет. И почему у меня перед глазами не пробежала вся моя жизнь? Ведь все только про это и говорили. Я надеялся, что смерть будет концом всего: тревоги, мучения, угрызений совести.»

Я начал размышлять над логичностью моих умозаключений. Первое, что меня волновало — это судьба моей семьи. Я понял, что Максвелл обманул меня и не собирался отпускать ни Рею, ни Даррелла. С другой стороны, никак нельзя было узнать, живы ли они, что с ними сделал Максвелл. Удалось ли им бежать, и как они это сделали, если да? Могло ли произойти так, что Максвелл смиловался над ними? Свою смерть принять мне было намного легче, чем осознание своего бессилия, всей безвыходности моего положения. Я мог лишь молиться об их спасении.

Почему так всё произошло? Кто в этом виноват? Когда всё пошло не так? Что будет дальше? Это и есть конец?

Какие только вопросы не донимали мое сознание. Но со временем я стал понимать причину случившихся событий, переосмысливать свои поступки и искать виновных. Я никак не мог принять предательства моего сына и, что было самым тяжелым, моей Реи. Но мне даже было некого винить. Я сам, своими поступками, заставил их так поступить. Я понял, что в один момент своей жизни я просто «пошел не туда», я запутался, ошибся, и с тех пор все ниточки моей жизни спутались в один огромный клубок. Как это часто случается, у меня было много шансов всё исправить, но я закрывал глаза на неопровержимые факты, уходил от решений, бездействовал там, где была нужна моя решительность, и, даже зная, что будет дальше, продолжал смотреть и ждать «лучшего момента». Вернее, более удачного.

Я пытался верить в лучшее. Однозначно: я запутался. Но когда это произошло, как и почему — я не мог знать. Я был уверен, что слишком долго ждал, медлил, вместо того, чтобы делать то, что было нужно. Возможно, я боялся что-то поменять.

Те, ради кого я так старался — отвернулись от меня. Я делил свою жизнь на две части, два разных мира, изо всех сил старался их защитить. Хотел быть заботливым мужем и внимательным отцом, сильным главой братства и отзывчивым другом. Но, когда все спрашивают у тебя совета, лишь твое мнение является авторитетным, у тебя не остаётся шанса самому просить о помощи. И глядя далеко вперед, строя будущее, я не мог увидеть того, что было передо мной, совсем близко, перед глазами, сейчас и теперь. Я совершал ошибки, когда у меня не было шанса на ошибку.

Я никого не винил, и не о чем не жалел, но мне было безумно жаль, что я не смог осуществить свой план. Не смог подарить им новое будущее.

«Ведь я хотел этого не для себя, не ради славы! — сетовал я — Я хотел, чтобы у моих детей, у моих братьев и их детей, была свобода и будущее, не заточенное в стенах монастыря и в условиях войны. Я хотел уничтожить Абсорбс Глобал Индастри чтобы наши дети сами могли выбирать свое будущее и строить новый мир, а не пожинать плоды былых сражений. Если эта война так и будет длиться дальше, то что же останется следующим поколениям? Как они смогут выжить в том мире?

Я напряженно размышлял над своими сожалениями, как вдруг крошечная точка света вдалеке привлекла мое внимание.

Она быстро увеличивалась, словно я был в тоннеле и на меня мчался поезд. За считаные мгновения свет расползся вокруг меня и поглотил мрак. Я оказался в безграничном светлом пространстве: всё было светлым — не белоснежным, а источавшим свет. Не было ни стен, ни пола, ни потолка, ничего.

Я увидел, что мое тело вновь обрело материальную форму. На мне была белая рубашка и брюки, столь легкие, словно их не было вовсе. Ткань приятно ласкала и холодила кожу. На груди не было ран от пуль. Через несколько минут, а возможно и больше, я заметил, что не дышу. Довольно странным было это чувство: не то, чтобы мне было не комфортно, или наоборот, я просто не обращал внимания на отсутствие дыхания, но чувство было таким, словно я забыл, как это делать.

— Приветствую тебя. — сказал приятный мелодичный голос позади меня.

Я обернулся, и увидел огромнейшие золотые ворота, уходившие далеко ввысь, что даже не было видно их конца. Створки ворот были закрыты, но не на замок. У ворот стоял мужчина в длинной накидке, словно сотканной из лучей солнца. Она была подпоясана черным кожаным поясом. Справа за поясом виднелась рукоять кинжала. На ногах у него были кожаные лапти, выглядывавшие из-под подола рясы, похожие на домашние тапочки. У мужчины было красивое смуглое лицо, гладко выбритое, совершенно без морщин, хотя его темные волосы уже приукрасило серебро седины. У него были ясные сверкающие синие глаза и белоснежная широкая улыбка. Он был похож на коренного итальянца. Я заметил, что пальцами левой руки он всё время прищелкивает, словно он нервничает, но вместо щелчка, появляется искра огня.

— Здравствуйте. — ответил я, шагая к нему — Мы знакомы?

— Заочно мы знаем друг друга. — ответил он, лучезарно улыбнувшись.

Заглядывая ему за спину, я рассмотрел ворота — они словно вели в никуда и крепились ни на чем.

— Какой смысл в воротах, если они ничего не закрывают? — спросил я.

— Не всё доступно взору, Аллан. — ответил он — Я здесь не для того, чтобы проводить тебя в эти врата — твое время еще не наступило. Но нам предстоит длинный разговор.

— Вы — святой Петр? — обалдело спросил я.

Он вздохнул.

— Нет. Я Уриил. Известный среди людей как один из архангелов.

— Оу. Извините.

Спустя пару секунд до меня дошло, кто он — покровитель алатисов. Согласно легенде, один из тех одиннадцати Древних, пожертвовавших собой ради спасения своего мира. Я удрученно улыбнулся, хотя, это скорее была гримаса, нежели улыбка. Я сразу же принялся извиняться перед ним за свою невнимательность, но он остановил меня, вскинув ладонь к верху. Я замолчал.

— Времени у нас, как это не парадоксально, мало.

— Я готов. — ответил я.

— Я знаю. Именно потому я тут.

Жестом руки он предложил мне пройтись. Пожав плечами, я последовал за ним. Ворота растворились в белоснежном свете. Мы следовали в никуда (как ни странно). Уриил говорил, и когда он упоминал что-то из моей жизни, человека или событие — оно появлялось вокруг нас. Словно вокруг нас были огромные прозрачные экраны, воспроизводившие, как по сценарию, всю мою жизнь. События то замирали, то ускорялись, видения исчезали, вновь вокруг была пустота, и потом — по велению архангела — вновь появлялись воспоминания. Как слайды в презентации: появлялось все, о чем я думал или говорил. Когда я попытался дотронуться до них, то моя рука просто прошла сквозь них, словно сквозь дым.

— Часть своих ошибок ты осознал сам, — сказал он — и мне не нужно тратить твое время, объясняя тебе их.

— А что, это что-то типа воспитательной беседы?

Архангел отрицательно помотал головой. Очевидно, эмоции были ему чужды. Аллан, вспомни тот миг, когда ты принял решение стать алатисом и следовать своему предназначению. — ответил он, и щелкнул пальцами. Справа от меня всплыли воспоминания того дня, когда я понял, что я хочу остаться алатисом.

— А теперь вспомни, когда ты впервые увидел Рею. — произнес архангел, и слева от меня появилась картина утра в Чикаго, когда я впервые встретил Рею в кофейне.

— На твоем лице сияет та же улыбка, что и много лет назад.

— Что значат эти слова?

— Скорее я должен спросить, что значит твоя улыбка. Но, мне твой ответ уже известен. А тебе?

— Моя улыбка означает то, что встреча с Рей была одним из лучших моментов моей жизни.

— А твое вступление в братство?

— Тоже. Как и известие о том, что у меня есть сын, как и тот день, когда я стал главой братства, как и рождение дочери. Таких моментов было не много за мою недолгую, но насыщенную жизнь, но они были действительно счастливыми.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, почему тебе никак не удавалось разделить жизнь алатиса и Рею?

— Нет. Я даже не думал об этом.

— А знаешь почему?

— Почему?

— Это две части одной жизни.

— Прости?

— Рея должна была остаться в братстве вместе с тобой. Она часть твоей судьбы, как и то, что тебе суждено уничтожить Абсорбс Глобал Индастри. И, ты был прав — у тебя было много шансов исправить все, и вернуть Рею в братство вместе со своими детьми, стать настоящей семьей.

— Но я запутался и не понял этих подсказок судьбы. Я считал их испытанием, а не советом.

— Потому ты сейчас здесь.

— Но мне было не у кого спросить совета, у меня не было права на ошибку, не было времени остановиться и поразмыслить! Я сам принимал все решения и сам брал на себя ответственность за судьбы окружающих.

— Ты прав. И никто не винит тебя за твою ошибку. Но решение кроется в твоих же словах — необходимо остановится и подумать, спросить совета и разделить свое бремя между теми, кто поймет тебя.

— Что же теперь делать? Я не смогу уничтожить Абсорбс, ведь я сам теперь мертв. Это, признаюсь, досадно, ведь мне так хотелось сделать что-то правильное.

— Не совсем.

— Как?

— Ты верно и преданно служил своему предназначению, был верен своим принципам и следовал своему сердцу. Ты ошибся единожды, но эта ошибка повлекла цепочку неприятных событий. Но Древние дают тебе второй шанс, Аллан. Твоя борьба еще не окончена.

— Мне? Второй шанс? — взбудоражился я.

— Да. У тебя есть выбор: я могу тебя вернуть в прошлое, в тот день, когда ты впервые встретил Рею, но теперь ты ее не встретишь. Не будет вас, не будет Даррелла, Максвелла просто не будет существовать.

— А второй вариант? — мгновенно отрезал я.

— Ты продолжишь свое дело — я верну тебя к жизни. Но ты не будешь помнить ни Рею, ни сына, ни дочь. Для тебя их никогда не существовало. Хоть в действительности они будут жить, но для тебя они не будут значить ровным счётом ничего.

— Я согласен забыть их.

— Подумай, хорошо. Для тебя будет существовать только твой замысел, только твое братство.

— Хорошо. — ответил я, надеясь, что я всё же смогу вспомнить о том, что мне нужно спасти Рею и Даррелла.

— Воистину, сильнее веры в волю свыше может быть только вера в любовь. — ответил он — Я принимаю твой ответ. — умиротворенно кивнул Уриил — Да будет так.

Я почувствовал, что вот-вот должно произойти что-то грандиозное. Но прежде, чем вернуться обратно, я должен был задать архангелу еще один вопрос.

— Могу я, перед тем, как вернуться, увидеть… — спросил я, но запнулся, подумав, что, скорее всего, не имею права об этом просить.

— Конечно можно. — спокойно ответил архангел и на его лице мелькнула хитрая улыбка. Он исчез, а через несколько секунд передо мной появился мой отец.

— Здравствуй, сын. — сказал он и улыбнулся.

Я оторопел. Это действительно был он. Словно настоящий, словно живой!

Он был одет так же, как и в день нашей последней встречи перед его смертью, много лет назад. Его глаза смотрели на меня с нежностью. В них было некое философское спокойствие и отцовская радость. Он распростер объятия и шагнул мне на встречу, и я обнял его. Он был настоящий. Его тело хранило тепло. Но я не мог услышать ни как он дышит, ни как бьется его сердце.

— Печально тебя здесь видеть, сын. — произнес он, выпуская меня из объятий.

Я грустно улыбнулся.

— Что ты мне скажешь?

— Отец! — восторженно произнес я — Как я скучал! Мне так тебя не хватало.

— Я знаю, Аллан. Но у тебя был другой советчик, такой же понимающий и мудрый, так же сильно любящий тебя.

— Ты говоришь про Рею?

— Именно о ней.

Я призадумался.

— Отец, скажи, а ты жалел о чем-то перед тем как… уйти?

— Я жалел лишь о том, что у меня не хватило смелости. Я настолько боялся, что они навредят тебе (ты понимаешь о ком я сейчас говорю) что пропустил всю твою жизнь. Но я не мог еще потерять и тебя, после потери Беатрис. А сейчас я вижу, что ты всё же пошел по предназначенной тебе дороге, и всё равно столкнулся с Абсорбс Глобал Индастри. Я напрасно потратил столько лет жизни, защищая тебя от правды. Нужно было всё сразу тебе рассказать. И тебе не пришлось бы познавать это самому.

— Я действительно сожалею, что мы так мало общались с тобой, почти не говорили о маме. Но ты всё сделал правильно! А теперь скажи мне, ты и вправду сделал для Абсорбс Индастри смертельное оружие? И все, что говорил Дженкинсон — это правда?

— Я не могу знать, что говорил тебе Дженкинсон. Но отчасти твои слова — правда. Это долгая история и у нас нет времени ее обсуждать. Однако, одно ты должен знать — я всегда действовал во благо науки и людей. Иногда интерес к науке был сильнее, но мой здравый смысл брал верх.

— Я хочу еще спросить: ты гордишься мной? Или, может, я стал твоим разочарованием. Я оправдал твои надежды? — спросил я, чувствуя себя ребенком — мальчишкой с разбитыми коленками и синяком под глазом.

Он улыбнулся совсем доброй, мягкой улыбкой, полной тепла и любви. Такой же улыбки я удостаивался в крайне редких случаях, когда отличался находчивостью или смышлёностью.

— Аллан, сын… Я люблю тебя всем сердцем, и я горжусь тобой потому, что ты мой сын. Ты совершил отважный поступок — не каждый сможет такое сделать. Но каждый родитель мечтает о том, чтобы его ребенок был счастлив. Аллан, если ты выбрал свой путь, если ты счастлив, если ты следуешь своему сердцу, то я с уверенностью могу сказать, что ты оправдал мои надежды.

— Спасибо, отец.

— Мне пора. И тебе тоже.

— Погоди! Еще один вопрос, пожалуйста!

— Спрашивай. — ответил он — Но я не могу сказать тебе того, чего ты не должен знать.

— У меня вправду есть брат? Он жив?

— Да, у тебя есть брат. Но однажды ты узнаешь правду сам. Не сейчас. Так намного интересней. А теперь, — сказал отец, — мне пора.

Я еще раз обнял его на прощание, и он в тот же момент исчез.

— Не каждому предоставляется такой шанс. — как бы подбадривая меня, сказал архангел Уриил.

— Я это прекрасно понимаю. — ответил я — И очень благодарен за такой шанс.

— Мы теряем твое время. — заметил он — Ты готов продолжить?

Я расправил плечи, готовясь к чему-то неизвестному.

— Готов. — ответил я — Но, куда я отправлюсь?

— Там, где заканчивается что-то старое, начинается нечто новое. Итак, прощай, Аллан, ибо всё начинается сейчас.

Не успел я попрощаться с ним, как всё вокруг исчезло. Я вновь очутился вне пространства и времени, вне физического тела. Все мои мысли исчезли, и на мгновение я засомневался, что всё это имеет смысл. А потом я словно канул в глубокий сон.

2

Меня окутал мрак. Вновь я ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Я уже было подумал, что это мне показалось, приснилось, может быть. Но вдруг из темноты вынырнул отдаленный женский голос.

— Одна прошла насквозь через предсердие… — произнес таинственный голос и оборвался

— Вторая… — вновь произнес он — …в грудной клетке.

— Левое предплечье… падения….

И внезапно я стал чувствовать. Меня охватил холод, озноб, я чувствовал твердый и холодный металл под собой, неприятные липкие прикосновения кого-то, протяжную режущую боль и всё это перемешивалось, соединялось в одно целое. Оно внезапно появлялось и так же внезапно исчезало, смешиваясь с женским голосом, превращаясь в невыносимо гадкие ощущения.

И вот, вдруг, резко, яркий свет ударил мне в глаза, холодный воздух прорезал легкие и, издавая ужасающий хрип, я стал жадно вдыхать воздух, широко открывая рот, хвататься за ниточку жизни. Путаясь средь ощущений, чувств, запахов, звуков, я не мог понять где нахожусь. Я еще не мог понять, жив или мертв. Сильная боль пронзила мою грудь.

Пытаясь понять свое местонахождение, я начал смотреть по сторонам. Через несколько секунд, когда глаза привыкли к яркому свету, я увидел над собой громадную лампу, которую обычно ставят в операционных, а рядом со мной стояла девушка. Она была в медицинской форме, поверх формы был надет клеенчатый передник, на ее лице была маска, но я разглядел тонкие черные брови и ее большие голубые глаза. Они мне показались знакомыми, но я не мог вспомнить, у кого я видел такие. Девушка замерла, наклонившись надо мной, держа в руках скальпель.

Когда я попытался сесть на столе, отодвинув рукой лампу, девушка рухнула на пол, потеряв сознание. Я успел подхватить и ее, и скальпель до того, как они упади на пол. К сожалению, я подбил столик с инструментами, и для них у меня не хватило рук. Они звонко упали на пол. Я огляделся по сторонам, пытаясь найти место, куда можно положить девушку. Секционный стол вряд ли мог быть хорошим вариантом. Приметив рядом с дверью стул, я пристроил ее туда. Времени рассматривать обстановку и интерьер у меня не было и нужно было спешить покинуть морг. Но, для начала, нужно было решить одну проблему — на мне вовсе не было одежды, и в таком виде я никуда пойти не мог. К тому же на груди у меня было две раны, сильно кровоточившие. Девица еще, к счастью, не успела вскрыть мою грудную клетку.

Пошарив в шкафчиках для одежды в крошечной подсобке, я нашел майку, джинсы и неплохую кожаную куртку. Вся одежда пришлась мне впору, однако кроссовки, стоявшие там же, оказались малы. Ранняя весна не баловала хорошей погодой и пойти босиком я никак не мог, так что мне пришлось искать другой вариант. В самом конце, между шкафчиком и стеной я нашел резиновые сапоги. Выбора не было, и пришлось надевать то, что было. Затем, кое-как перебинтовав раны найденными в аптечке бинтами и пластырями, я вышел из морга. Ранее, я заметил на столике с инструментами, в железном блюде пулю, которую девушка достала из моего тела. Прихватил ее с собой, положив ее в карман джинсов, так как мне показалось, что она сослужит мне хорошим талисманом. Дождавшись, когда все санитары разойдутся из коридора, я успешно выбрался из больницы через запасной выход.

Мое дыхание мгновенно превращалось в облачка пара. На улице стояли сумерки. Должно быть, только закончился рабочий день, и толпы людей лениво тянулись по своим делам. Каждый из них был озадачен собственной жизнью, и я мог быть уверен, что никто не обратит на меня внимание. Смешавшись с серой толпой, я вытащил немного денег и проездной у пешеходов.

На общественном транспорте добрался на окраину города, и оттуда добрался до трассы. Тем временем боль усиливалась и идти с каждым шагом становилось тяжелее. Превратиться в алатиса и улететь я не смог — у меня просто не хватило сил для превращения. Каждый удар сердца сопровождался острой мучительной болью, пронзавшей всё тело, и даже дышать становилось тяжело.

Искрами на ветру проносились машины по трассе. Тихо завывал ветер, и найденная одежда совершенно не грела меня. Свет городских огней уже исчез за моей спиной и дорогу освещали лишь фары проезжавших мимо машин. Чудом мне удалось остановить одну из проезжавших мимо машин.

— Куда тебе? — спросил доброжелательный старичок в ковбойской шляпе, выглядывая через окно машины.

Я сказал ему название городка, возле которого находился монастырь. К моей радости и удивлению, его дорога проходила через этот городок. Поведав, что сам он едет из Род-Айленда погостить к детям в Вирджинию, он предложил подвезти меня. Я сразу же согласился. В салон машины он не рискнул меня пускать, но предложил сесть в багажник его пикапа, устроиться на брезенте. Другого выбора у меня не было: я растратил все свои силы, боль усиливалась и раны сильно кровоточили, становилось очень холодно, а дорога была еще очень длинной.

Как только я запрыгнул в багажник, водитель резво помчался в путь. Расстегнув куртку, я увидел, что моя майка стала бурой от крови. Все, что я мог — промокнуть ее куском ткани, найденной в багажнике пикапа. Я лег и укрылся громадными кусками брезента.

На черном небе неподвижно горели звезды, позади нас ярко горел месяц. Небо сливалось с землей, и лишь временами вдалеке горели желтые огни одиноких домов, заправок и мотелей. Мелькали красные огни встречных машин, ослепляли фары обгонявших нас автомобилей. Монотонно бурчал двигатель машины. Она изредка покачивалась в такт, холодный ветер посвистывал в ушах. Боль неистовствовала, разражаясь от каждого вздоха, словно молния, по всему телу.

У меня было время обдумать случившееся со мной, и самое главное — почему один из моих братьев предал нас, и кто он был. Я раз за разом вспоминал все события: нападение на монастырь, предателя, который пытался украсть мои бумаги, погоню, вспоминал место, где я нашел этого мальчику, а затем Максвелла и мрак. И внезапно я очнулся в морге, девушка, склонившаяся надо мной, вынула из моей груди пулю, которая убила меня. Не хватало связующей логики в моих воспоминаниях, словно это был сон, словно пазл, из которого достали несколько частей. Лишь основываясь на догадках, я мог предположить, что я попал в ловушку Максвелла и был убит, а затем каким-то чудом воскрешён. Однако, я был уверен, что меня вернули для того, чтобы совершить мой замысел, не отдаваясь лишь мести, тем самым подарив будущее миру, и в то же время отомстив и Максвеллу, и предателю нашего братства и всего вида.

Постепенно монотонное урчание двигателя, водоворот моих собственных мыслей и боль окончательно забрали мои силы, и я канул в глубокий сон. Последнее, о чем я успел подумать, прежде чем сомкнуть глаза было:

«Нет, я не умру во-второй раз. Не для этого мне дали второй шанс!»

* * *

Я проснулся от легкого толчка. Машина остановилась и мотор заглушили. Открыв веки, в неясных очертаниях городка я узнал знакомые здания почты, церкви и городской библиотеки. Еще было раннее утро и туман медленно расползался по дороге, солнце лениво раздумывало вставать ли, улицы пустовали, не слышно было ни звука.

Я вылез из багажника пикапа. Приветливый старичок в ковбойской шляпе махнул мне рукой на прощанье из окна машины и уехал прочь. Я оглянулся, нет ли кого на улицах, привел себя в чувства похлопыванием по щекам, и направился в сторону монастыря, ежась от колючей прохлады. Рана перестала кровоточить, но я потерял уже достаточно много крови, а боль лишь усиливалась.

Добраться бы до братства поскорее, не окочурившись посреди заброшенной дороги! Только держись, дружище! Еще немного. — единственное, о чем мог думать я.

Время тянулось так тяжело, словно мне приходилось прикладывать собственные усилия для того чтобы одна секунда сменила другую. За городом воздух был значительно холоднее, бушевал ветер, по краям дороги лежали груды снега; в полумраке хмурого утра неприветливо постукивали голые ветви деревьев; местами настораживающе шуршали прошлогодние листья в лесу за моей спиной, словно невидимый спутник следовал за мной по пятам. Собрав последние силы, я быстро шагал по дороге к братству. Но боль, равно как и холод, терзали мое тело и разум. Моментами я забывал, куда иду, небо и земля вращались в разные стороны, и само дыхание отнимало у меня силы.

И вот, наконец, я добрался! Увидев ворота монастыря, я почувствовал неземное счастье, и на моих губах появилась улыбка. Из последних сил дотащив к ним свои ноги, я почувствовал, как теряю ориентацию, и сознание покидает меня. Вцепившись дрожавшими руками в прутья, я медленно сполз по ним на землю и погрузился в темноту.

3

Чьи-то тихие шаги и тонкий голос эхом ворвались в мой разум, и привели меня в себя, словно колокольчик будильника. Несколько минут я просто лежал, отходя от всего случившегося со мною за два дня, наслаждаясь теплом и мягкостью постели.

«Стоп! — подумал я — Где я? Мой путь прервался у ворот, а значит, я всё еще лежу посреди дороги на холодной земле и все приятные ощущения тепла — мои галлюцинации.»

Когда я открыл глаза, то с удивлением узнал в окружающих меня вещах свой кабинет. Скудная мебель, кровать в рабочем кабинете, непримечательные немногочисленные вещицы и груда бумаг на рабочем столе помогли мне не усомнится в моей правоте — я в братстве, у себя в комнате, в своей кровати. Увидев, как захлопывается входная дверь, я сделал вывод, что за мной кто-то наблюдал и как только я пришел в себя — поспешил уйти.

Я осмотрел себя: на мне была теплая рубашка и брюки, мои раны были перевязаны, меня укрывал теплый плед, которого прежде не было на моей кровати, а в ногах лежала теплая черная накидка. На тумбочке рядом с кроватью стоял стакан и графин с водой, а рядом пуля с запекшейся кровью, прихваченная из морга. Я сел, подложив под спину подушку. Внезапно почувствовав сильную жажду, я залпом осушил весь графин воды. Мое тело, как сухая земля, с жадностью впитало ее. И я почувствовал, как вода течет в нем, пробуждая мышцы и кости, и с удивлением заметил, что мои раны больше не болят. Сняв повязку, я увидел, что они почти полностью зажили, а на их месте остались лишь два небольших круглых шрама, похожих на след ожога от сигары.

«Хм, сколько же я пролежал без сознания! — произнёс я вслух — Должно быть, месяц…»

Дверь скрипнула и в комнату вошел Иероним. Его лицо выражало абсолютную серьезность и сосредоточенность, но увидев меня, в его глазах заблестела радость.

— Наконец! Ты очнулся! Как ты чувствуешь себя? — произнес он.

— Неплохо. А долго я пролежал без сознания?

— Пять дней, не меньше. Поначалу тебя мучила лихорадка, но через пару дней ты справился с ней и твои раны быстро пошли на поправку.

— Всё равно не пойму, как они успели так быстро зажить. — пробормотал я.

— Ты же алатис. Но, должен признаться, мы боялись, что ты не выживешь… Раны в груди, были очень глубокие, все ребра сломаны, повреждено легкое. В добавок гипотензия и тахикардия долгое время не позволяли прооперировать тебя. Ты бредил и был очень слаб, к тому же потерял много крови. — осторожно заметил Иероним — Вся жизнь братства буквально приостановилась в ожидании новостей о твоем здоровье.

— Как я сюда попал?

— Тебя нашел брат Рон, стоявший на страже. Он не сразу признал в человеке, бредущему к воротам, главу братства. Но когда ты свалился у них, он позвал на помощь. Твое появление, по меньшей мере, вызвало смятение. Но брат Анри сразу же понял, что тебе нужна помощь и помог донести тебя в лазарет и оказал первую помощь.

— Что же вас так смутило в моем появлении?

— Никто более и не надеялся тебя увидеть.

— Как это понимать? Почему? — ошеломленно спросил я.

Но Иероним не успел ответить. Из-за его накидки выглянула маленькая девочка со светлыми, почти золотистыми волосами, большими голубыми глазами и ярким румянцем на щеках. Ей было не более пяти лет, но девчушка была высокой и худенькой. Она была в голубом платьице, а подмышкой держала синего плюшевого поросенка с красной ленточкой на шее.

«Что за отвратительна игрушка, и какие родители дарят ребенку такую нелепицу? — подумал я, едва не скривившись — Но, если присмотреться, этот абсурд вызывает умиление.»

Живо улыбнувшись мне, девочка резво подбежала к кровати и взобралась на нее. Схватив за шею, она обняла меня, да так крепко, что мне стало трудно дышать. Я и не мог подумать, что ребенок может быть так силен. Удивленно поглядев на Иеронима, я взглядом попросил у него совета что мне делать, и последовав его намеку, тоже обнял девочку.

— Я так рада, папочка, что ты выздоровел! — защебетала она, отпустив мою шею — А почему нету мамы? Где она?

Девчушка со всей искренностью заглядывала своими огромными глазками в мои, ожидая моего ответа. Я хотел бы ей ответить, но не понимал даже о чем она говорит.

— Детка, я не знаю, где твоя мама. — ответил я.

— Почему ты раньше нас не приводил к себе? А мы тут еще долго будем, папа? — спросила она звонким голоском. — Я здесь нашла много друзей!

Я был абсолютно растерян. В частности, потому, что эта незнакомая мне девочка называла меня своим «папой». Я вновь удивленно уставился на Иеронима.

— Одри — сказал он, обращаясь к девочке — Твой папа еще не совсем поправился. Давай мы к нему придём позже?

— Давайте. — согласилась она и быстро спрыгнула с кровати. — Выздоравливай, папочка! — сказала она, помахав мне ладошкой.

— Что здесь происходит? — спросил я у Иеронима, когда девочки подошла к двери. Он подошёл ко мне ближе и тихим голосом ответил:

— Аллан, это твоя дочь. Или ты забыл, как она выглядит?

— У меня нету дочери! — возразил я.

— Должно быть ты действительно еще не совсем пришел в себя. — ответил он — Не стоит тебе сегодня подниматься с кровати. Отдыхай.

— Но у меня нет ни жены, ни дочери! Я не знаю никакой Одри! — продолжал возмущаться я.

— Отдыхай. — строго повторил он и вышел с девочкой из комнаты.

Последующие несколько часов я размышлял над происшедшим и не мог думать ни о чем другом. Вопреки моим усилиям, я не смог понять смысл этого спектакля. Ни один из придуманных мною вариантов не мог и близко быть похожим на правду. И я решил оставить все как недоразумение. Я перебрался за стол и стал разбирать бумаги, которые были разбросаны на столе еще со времени нападения на братство Абсорбс Индастри. На столе лежали письма, которые, насколько я помнил, прятал в карман накидки. Просмотрев впопыхах все бумаги, я убедился, что все на месте. Оставалось лишь тайком улизнуть из монастыря, чтобы получить оставшиеся несколько писем на городской почте. Но с осуществлением этой задачи мне пришлось повременить: как только я открыл двери своей комнаты — к ним подбежал один из послушников, дежуривших мою дверь, и спросил, чего бы я хотел. Тайный ход тоже был недоступен — он был закрыт со стороны тоннелей. Оставалось лишь сидеть и досадовать на волю случая.

* * *

Вечером, несмотря на отговоры Авем с Иеронимом, в их сопровождении, я все же посетил ужин. Всю дорогу я расспрашивал их о делах в братстве. Они добродушно отвечали на мои вопросы, хотя сразу было понятно по их лицам, что их самих мучит интерес, однако что-то мешает им задавать свои вопросы.

Приняв поздравления и похвалы от братьев, в том числе удостоившись внимания Анри, я понял, что переоценил свои силы. Передав на вечер свои обязательства Авем, я поспешил утолить свой зверски разыгравшийся голод. Запахи еды буквально кружили мне голову. Еще никогда запах свежего жареного поросенка так не манил меня, рубиновое вино в бокалах еще никогда не блестело так чарующе, и золотистая корочка на запечённых птицах еще ни разу так не возбуждала мой апатит.

Удовлетворив свой голод с пугающей скоростью, я испуганно провел глазами по залу, опасаясь встретить осуждающие взгляды. К счастью взгляды каждого были устремлены в свою тарелку. Но мое внимание привлек новичок, сидевший по центру стола справа от нас. Его лицо было тяжело рассмотреть под глубоким капюшоном накидки, но наше братство было не так велико, чтобы я забыл одного из своих братьев. Новичок привлекал не только мое внимание. Анри, сидевший напротив него, тоже постоянно поглядывал на него. Поначалу таинственный новичок игнорировал его взгляды. Несколько раз их взгляды пересеклись, и тогда в сторону Анри от новичка отправилось несколько негромко сказанных фраз, что я не смог расслышать. Ничего удивительного, что горделивый Анри вспылил от дерзости новичка. В тот же момент Авем, тоже пристально следившая за ними, встала и направилась к ним. Все братья устремили на нее взгляды, но дав им знак рукой продолжать трапезу, все мгновенно потупились. Присев рядом с новеньким, они обменялись несколькими фразами, и она как ни в чем ни бывало, вернулась на место. На мой вопросительный взгляд она ответила невозмутимой улыбкой.

Я вновь переключил свое внимание на Анри и нового брата. В тот миг он взглянул на меня, и его взгляд пересекся с моим взглядом. Каково было мое удивление и негодование, когда в лице юноши, сидевшего за братским столом, я узнал предателя, пытавшегося, в ночь нападения, украсть мои бумаги, и послужившего причиной моей смерти. Его лицо на долгие годы впечаталось в мою память. Задыхаясь от возмущения и удивления, я обратился к Авем за объяснениями.

— Кто этот юноша? — спросил я — Что он делает в братстве? Как ты допустила чужака к нам!

— Ты разве его не узнаешь? — удивилась она.

— Узнаю. Это предатель, изменивший в верности алатисам. В ночь нападения он украл мои бумаги и привел меня в ловушку Максвелла.

— Я знаю это. Но все вовсе не так. — спокойно ответила она

— А как же? Он — предатель, и заслуживает смерти как алатис, перешедший на сторону Абсорбс Глобал Индастри. — вспылил я.

Но мои доводы были сказаны так громко, что все братья обернулись в нашу сторону.

— Потом поговорим. — сказала Авем, и в то же время, выражая уважение главе братства, поклонилась. Я ответил поклоном ей, и принялся с нетерпением ждать окончания ужина. Когда трапеза была окончена, я дождался, когда все покинут зал и остался с Авем и мальчишкой, которого Авем предусмотрительно попросила задержаться после трапезы. Он нервничал и не сводил с меня взгляда, словно желая сказать что-то важное.

— Я не стану с ним говорить. — твердо решил я, подходя к мальчишке.

Авем, стоявшая рядом, будто бы защищала его, держа ладонь на его плече, шепнула мальчишке на ухо несколько слов, и он вышел из зала, закрыв двери. Она провела его взглядом, после чего грозно взглянула на меня.

— Что ты делаешь? — вскричал я, как только двери закрылись

— Это ты что делаешь? Это же твой сын!

— Никого, кроме предателя в нем я не вижу!

— Да, он совершил ошибку, но понял свою вину. Он сделал это потому, что считал тебя предателем. Даррелл искренне сожалеет о произошедшем, неужели ты не можешь проявить немного жалости.

— К нему? С чего вдруг!

— Он твой сын!

— Ты тоже с ними заодно? У меня нет ни сына, ни дочери. У меня нет семьи, всю свою жизнь я посвятил братству!

— Я не понимаю тебя… — ответила Авем

Я засмеялся ей в ответ.

— Не знаю, что вы задумали, но у вас эти шутки не пройдут. Завтра чтобы его уже здесь не было.

— Что с тобой! — возмутилась она — Прежде ты готов был все отдать за них, а теперь — и знать не знаешь.

— Я не хочу более продолжать этот разговор, сестра Авем. Мое решение окончательное. — твердо ответил я.

— Но лишь поговори с ним. Он хочет сказать тебе… — продолжала Авем.

— Сестра Авем, мой приказ чем-то вам не ясен? — прервал я ее.

— Как скажете, ваша милость. — ответила она.

Распахнув двери, она подошла к юноше. Я вышел из зала за ней. Сообщив ему мое решение, она позвала его за собой, спускаясь по лестнице вниз. Мальчишка огорчился, но не спешил уходить следом за ней. Он неподвижно смотрел на меня.

— Пойдем! — позвала его Авем, остановившись у выхода.

Тогда мальчишка подошел ко мне и обнял, крепко прижавшись ко мне.

— В любом случае я рад, что ты жив, папа. — сказал он и поспешил догнать Авем в дворе.

Некоторое время я неподвижно смотрел ему вслед, буквально окаменев от удивления. И вновь чувство растерянности и недоумения охватило меня, теперь уже с большей силой. И чем больше я пытался разобраться в происходящем, тем сильнее становилась моя злость. Я чувствовал, что не властен над ситуацией, словно важная часть событий проходит мимо меня, и в моих воспоминаниях становилось все больше пустых дыр. Происходило нечто неестественное: дети, отцом которых меня называли, появиться на свет без моего участия в таком случае не могли, но они вовсе не были мне знакомы. Я судорожно пытал себя воспоминаниями, отыскивая ответ кто же эти дети. Меня буквально разъедала тупая злость и досада за то, что я бессилен что-либо изменить, понять и что я не понимаю уловки. Но никаких догадок даже мне не приходило в голову, и вспомнить этих детей я тоже не мог.

Всю ночь меня промучила бессонница. Потратив несколько часов на безрезультатные попытки заснуть, уставившись в черный потолок, я забросил это дело и сел за стол — разобраться с бумагами и планом низвержения Абсорбс Глобал Индастри. Оставалось несколько завершающих штрихов моего замысла. Вовсе не стоило недооценивать их! Именно они и составляли весь стержень плана, уясняли все тонкости, и самым ответственным заданием было просчитать все шаги буквально по секундам, распределив их по ролям, расставив все в оптимальной последовательности — как в пьесе, но с более глобальными масштабами — потому в конце не занавес опускался, а взрывалось здание ABS-Инвэстмэнтс тауэр.

Отодвинувшись на стуле от стола, я окинул все взглядом. Передо мной лежали горы бумаг, схем, планов, записей и графиков. Из них я не вылезал целыми днями и ночами, встречая вместе с ними рассветы. Но самым важным на моем столе был план моего замысла, занимавший все мое время на протяжении полугода, ставший целью моей жизни и, в свете новых обстоятельств с оружием Абсорбс, возможно, станет моей лебединой песней.

Лишь после этого я понял, какую работу я проделал. План, целью которого было уничтожение Абсорбс Глобал Индастри во имя будущего, был готов. Оставалось лишь установить дату и время, и сообщить ее главам других братств. Для этого нужно было забрать последние письма у почтальона Стива из города.

Но было еще одно обстоятельство, которое я по случайности оставил напоследок — сообщить своим братьям и сестрам об этом замысле. Поняв свою ошибку, я со всей силы шлепнул себя ладонью по голове.

«Черт! Как я мог забыть об этом! — я мысленно выругался — Это же самое главное! Теперь все может полететь ко всем чертям!»

Последние полгода я был настолько увлечен и поглощен расчетами плана, что забыл про тех, кто будет его осуществлять вместе со мной. Что-то срочно нужно было менять и принимать решение.

До самого рассвета я раздумывал над тем, что стоит делать. Конечно, можно было подождать лучших времен, подготовить их к изменениям, высветлить всю сложность нависшей ситуации, подготовить их к исполнению плана и прочее, а затем уже приступить к самому осуществлению его. Но я сомневался, что через месяц кто-либо, и даже я сам, вспомнил бы о нем. Пока у меня была поддержка большинства глав других братств, пока я горел идеей и — что не менее важно — никто не знал о моем возвращении из мертвых, я должен был действовать. А теперь в мою карточную партию вмешивался ещё один игрок — Максвелл со своим новым оружием, способным не просто ранить, а убить алатиса.

Таким образом, я пришел к выводу, что главный вопрос зависит от моего умения воодушевлять и убеждать. Смогу ли я доказать разумность и достижимость своей затеи? Смогу ли убедить их пойти за мной?

Безусловно. Я понимал риск провала и его последствия, но ради своего братства, ради всего своего вида, ради сохранения баланса миров, я должен был рискнуть! Права оплошать или отступить у меня не было. Потому-то я был уверен в своем успехе. И я принялся усердно писать свою речь перед братством, как в молодые годы, когда я и понятия не имел о существовании алатисов.

Я набрасывал на бумаге слова, перечеркивал их, затем заново писал их, думал, устремив взгляд в окно, произносил их вслух и тогда хватал бумагу и рвал ее, комкал и бросал листы на пол, вновь брался писать, и все было не то. Когда наступило утро, я всё ещё сидел за столом, и моя речь всё ещё была не готова. Медленно меня охватывало отчаяние и усталость. Я закрыл глаза ладонью, мысленно моля Небеса о помощи. И вдруг в двери тихо постучали. Я взглянул на часы — они показывали восьмой час. В такое время мог прийти кто угодно.

— Входите. — сказал я.

Двери осторожно приоткрылись, и в мою комнату заглянул юноша, встреченный вчера на ужине.

— Ты, надеюсь, зашел попрощаться и извиниться за доставленные хлопоты? — иронично спросил я.

Он вошел в комнату, закрыв двери, и подошел к столу. Я внимательно следил за каждым его движением, пребывая в странном напряжении, ожидая от него коварных действий.

— Нет. У меня к тебе предложение. — ответил он.

— У тебя? Ко мне?

— Да. Выслушай меня. И если мои слова не убедят тебя в том, что я говорю правду, я уберусь отсюда прочь. Но лишь с одним условием.

— Ты мне будешь ставить условия? — уточнил я.

— Вернее, это просьба.

— Какая?

— Об этом позже. Сперва выслушай мой рассказ. Уверен, ты найдешь там то, что тебя может интересовать. Тем более, что ты многого не можешь вспомнить.

— Тебя зовут Даррелл, кажется?

— Да. — немного удивленно ответил он.

— Так вот, Даррелл, я не совсем понимаю ваше представление — про отца — но оно не сможет ввести меня в заблуждение. Никого, кроме предателя я в тебе не вижу. И тебе придется сильно постараться, чтобы я забыл об этом факте.

— Хорошо — ответил он.

Юноша присел на стул напротив моего стола. Его лицо было серьезным, золотые глаза полны размышлений, видно было, что он переживает, но вполне совладает с собой. Он немного помедлил, размышляя с чего начать. В нем бушевали чувства, но он мужественно усмирял их.

— Кто ты такой? И как попал сюда? — спросил я, подталкивая его.

— Меня зовут Даррелл А. Селиван. Я твой сын…но ты этого не помнишь. — ответил мальчишка немного смущенно — Несколько лет назад я узнал и про себя, что я такой же, как ты, и про то, кто ты. Проследив за тобой однажды, когда мама думала, что я в школе, я узнал о том, кто ты и где живешь. Несколько лет я так за тобой наблюдал. В общем, когда я связался с Абсорбс Индастри, я начал вынюхивать для них информацию, потому что никто не знал, кто я, и тебе, судя по всему, я был не нужен…

— Подожди, как ты с ними связался? — перебил я его.

— Ты разве не помнишь разговора с Максвеллом?

Я напряг память, но она не выдавала мне ровным счетом ничего. Я отрицательно кивнул ему.

— Короче, маме нужна была помощь, и они ее предложили. Я не знал, у кого спросить, стоит ли с ними связываться. А тебя не было рядом. Вот так я и подумал, что они хорошие, а ты — наш враг. Но пойми, я был тогда ребенком.

— Ты и сейчас ребенок. И тебя не насторожило, что ты не человек, а они — люди? Что они занимаются, мягко говоря, странными делами? — удивился я.

— Я не задумывался об этом.

— И что было дальше?

— Максвелл поддерживал меня во всем, и я продолжал убеждаться в том, что они творят благое дело, а вы — хотите навредить людям. Максвелл не скупился на добрые слова и предоставлял кучу доказательств его слов. Он посвящал меня в свой план объединения когда-то разделенных миров, которые вы удерживаете раздельно друг от друга. Я доставал для них информацию. А когда они узнали от меня, что у тебя есть какой-то план, они организовали операцию, которую вызвался возглавить я.

— Зачем?

— Ради мести тебе. Я хотел тебе сделать неприятно, обидеть тебя, как ты обижал маму.

— Маму? Твою?

— Ну да, а чью же еще? — фыркнул мальчишка — Давно уже я заметил, что каждый раз, когда ты уходил, она плакала. Ей было тяжело каждый раз расставаться с тобой, но она молчала об этом ради тебя и меня. А ты все никак не замечал этого.

— Погоди! При чем тут я?

— Ты же мой отец! — воскликнул Даррелл

— Прекрати это. — серьезно ответил я — Иначе наш разговор не продолжиться.

— Хорошо. — недовольно протянул он — Значит, после нападения я убежал от тебя, и направился в здание Абсорбс Глобал Индастри чтобы переждать твой гнев. Все вышло из-под контроля: я не знал, что они вправду будут убивать, я не думал, что столкнусь с тобой и потеряю все бумаги. Да и все было не так, как я думал! Я сообщил Максвеллу, что не достал бумаги и выхожу из игры, но он сказал, что это можно уладить — для этого нужно пойти ко мне домой. Я боялся его разочаровать.

Так мы и сделали. Перед самой дверью он сказал мне, что ты уже на месте. Я спросил его, зачем тогда мы идем ко мне домой, и он ответил «чтобы закончить начатое». Я видел, как он расправляется с теми, кто ему перечит, потому покорно делал все, что он скажет. Когда он приставил пушку к моей голове, я понял, что это ловушка, в которую попался я, ты и мама.

— А, каким образом тогда я оказался у тебя дома?

— Ты знал, где я живу. Хотя странно, как ты вообще помнил наш адрес, если появлялся раз в год. — укорительно фыркнул он.

Эти слова объясняли один пробел в моей памяти — путь от братства к месту встречи с Максвеллом. Но создал новый вопрос. Все же я не стал перебивать юношу и дал ему продолжить рассказ.

— Далее начался кошмар. Я до сих пор не верю, что мы сюда попали. Мне было так стыдно и страшно… — он запнулся, собираясь вновь меня назвать своим отцом, слова уже почти слетели с его губ, но он вовремя остановился — Аллан, я так переживал, что из-за меня убили тебя…

Я ошарашено смотрел на него. Он закрыл глаза и отвернулся, чтобы скрыть от меня свои слезы.

— Ладно тебе, так переживать… — только и смог произнести я.

— Мы подумали, что ты умер. — ответил он — Хотя я до сих пор не могу понять, как ты спасся. Но когда ты падал вниз, с самой крыши, мама бросилась к тебе, пытаясь схватить или чем-то помочь. Это вызвало смятение охранников: они не знали, стрелять, держать или не трогать ее. Максвелл велел им отвести ее от борта крыши, чтобы «вдоволь насладиться нашим горем», прежде чем убить. Но охранники мешкали, и в этот момент я превратился в это существо и поднялся с крыши. Улетая, я пообещал маме вернуться за ней, но она велела мне спасать себя и сестру. Дальше я бросился лететь прочь от них, чтобы они не подстрелили меня из пушек. Когда я улетел достаточно далеко от них, скрылся из виду, я спрятался в лесу. Было очень холодно, темно и страшно. Я плакал и не знал, что делать. Вокруг в лесу все хрустело. Я бросился бежать, а когда вспомнил, что могу летать — взлетел. Тогда я направился обратно в город. Но вернуться домой я не мог, прошло слишком мало времени, и они могли еще быть там.

Я направился за сестрой в школу, пока Максвелл и его головорезы не нашли ее. Она спала, и мне пришлось пробраться к ней в комнату. Убедив Одри, что все хорошо и так велела сделать мама, я тайком забрал ее из школы.

— Твоя сестра — милая светловолосая девочка?

— Да. Ты помнишь ее?

— Нет, но я видел ее. Вы с ней похожи.

— Это значит, что у тебя амнезия? Ты никого не помнишь?

— Нет. Я помню всю свою жизнь, и не знаю вас с сестрой. — ответил я.

— Мы похожи на тебя… — печально сказал он — Ой, прости! Я забыл. — воскликнул Даррелл, вспомнив о моем предупреждении.

— Ничего. — отмахнулся я, устав повторять одно и то же — Зачем же вы пришли сюда, в братство, еще и после нападения?

— Нам было некуда идти, а дорогу сюда я знал лучше всего. Я не хотел напугать Одри, поэтому пришлось ей сказать, что мы идем к тебе погостить.

— А как вас пустили сюда? Или ты пробрался сквозь ограду?

— Следующим утром у ворот нас встретил настоятель. Но это я узнал потом — что он настоятель. Я рассказал ему о случившемся и просил помощи. Он не особо поверил, и повел меня к Авем, украдкой проводив нас по территории. И я снова повторил свой рассказ. Она ответила, что узнала меня, и поверила моим словам, потому что знала все. «Поверить в случившееся тяжело, но выдумать — еще тяжелее». — сказала Авем тогда. Она велела обо всем молчать до тех пор, пока она не выяснит, что с тобой произошло. А если кто-то спросит, откуда мы с Одри — не говорить, мол, это ее приказ. Потом нас накормили, напоили, дали переодеться в теплые вещи, Авем отвела сестру к другим детям, а меня послала на почту в город. Позднее она сделала документы, в которых говорилось, что нас прислали на обучение, как брата и сестру.

— Куда послала? — не понял я.

— В город в отделение почты.

Я нахмурился, умственно сооружая логические связи между услышанными отрывками.

— Авем сказала, — пояснил Даррелл — что ты ждал посылку, очень важную посылку. Но в силу новых обстоятельств ты не мог ее забрать, и оно утратило свою важность. И все же она настояла на том, чтобы я ее забрал. Авем рассказала, где находиться почтовое отделение и кем мне нужно представиться, чтобы получить посылку. В городе я легко нашел почту. Приветливый старичок отдал мне конверт, как только я представился ему. Вдобавок, он поведал мне какой мой отец приветливый и добрый. Он так расхваливал тебя, добавляя каждый раз, что я очень похож на тебя. Я собирался уходить, надеясь, что он закончил, но он пожаловался мне, что давно уже тебя не видел. Но и это было не все. Потом он мне поведал историю, как ты помог ему отремонтировать прилавок и входные двери, и только потом мои мучения кончились. Ему нравилось, что ты приходил к нему и говорил с ним, а не требовал письма и уходил недовольным, как все остальные. После вечности на почте, я почти побежал обратно в монастырь и отдал посылку Авем. Иероним отвел меня в твой кабинет и закрыл здесь.

— Так это ты здесь хозяйничал? — возмутился я

Но, впрочем, его слова многое ставили на свои места, и из моих вещей ничего не пропало, так что глубже вдумавшись в ситуацию, выяснилось, что злиться мне не на что.

— Да. Нужно же мне было чем-то заняться. — невозмутимо ответил он.

— И что же? Нашел, что искал?

— Даже больше, чем искал. Знаешь, после разговора с этим почтальоном, я подумал, что кто-то из нас ошибся в тебе. Но когда я прочитал письма от глав других братств (а я не знал, что есть другие), увидел, как о тебе все волнуются, нашел обручальное кольцо в твоем столе и горы бумаг, мое мнение о тебе перевернулось. Мне стало стыдно, ведь я совсем тебя не знал и считал тебя бездушным и эгоистичным, а ты оказался совсем другим.

— И что было дальше?

— Я расплакался со стыда. — стыдливо ответил Даррелл, отводя янтарные глаза в сторону.

— Да нет же, в братстве?

— А! Тебя нашли следующим утром. Тогда уже скрывать случившееся было невозможно. Я думал, что ты умер за меня. Я видел, как ты упал в снежный сугроб на краю тротуара. Я видел пулю, пронзившую твое тело. Я думал, ты отдал свою жизнь из-за моей глупости. А когда тебя нашли живым, хоть и тяжело раненым, я немного успокоился. Но чувство вины усилилось. И я попросил Авем помочь мне поговорить с тобой, попросить у тебя прошения. Она же твоя правая рука, не так ли?

— Верно. Но верно еще и то, что я умер. Не знаю, каким образом это случилось, но я очнулся в морге, а затем с трудом добрался сюда. И вернулся к жизни, чтобы завершить задуманное. Но, прости, никакой семьи я не помню.

Мальчишка не поверил моим словам, и мне пришлось показать ему шрамы на груди, чтобы заверить его, что я говорю правду. А подробный рассказ о морге и моей дороге сюда убедил его.

— Думаю, у меня есть информация, которая будет тебе полезна.

— Почему я должен поверить тебе? Откуда мне знать, что ты не продолжаешь вынюхивать информацию для Максвелла?

— Поверь мне на слово. Другого варианта у тебя нет, если, конечно, ты хочешь осуществить свой замысел. — ответил он, указывая на схему конструкции ABS-Инвэстмэнтс тауэр.

— Говори. Я слушаю тебя.

— Но при условии, что ты выполнишь мою просьбу, я все тебе расскажу.

— Говори свою просьбу. — решительно ответил я

— Моя мама — Рея — у них. Ты должен помочь мне ее вызволить. То, что ты ее не помнишь, не значит, что она должна погибнуть из-за нас с тобой.

— Ни тебя, ни сестру, ни твою мать я не помню. Возможно, о вас я мог не знать, но отношения к делам твоей матери я не имею. У меня нет семьи, потому что она мне не нужна — такое случается. Так намного спокойнее, ведь некого терять и нечем рисковать, никто не предаст. Так лучше для меня. Я должен выполнять свое предназначение, в которое не входят дети и жена.

— Ты не понимаешь! — воскликнул Даррелл — Она единственная, кто пострадал безо всякой вины. Мама лишь пыталась защитить всех нас. А теперь она в руках Абсорбс Глобал Индастри! Ну, вспомни же, как ты приходил к нам, как подарил мне игрушку — единственную игрушку, — как тебя встречала Одри. В твоем столе лежит обручальное кольцо — для кого оно по-твоему? Если верить твоим словам, то у тебя нету ни семьи, ни любимого человека — абсолютно никого. Разве такое возможно?

— Твоя мама у них в плену, в смысле как пленник? У Абсорбс Глобал Индастри? — уточнил я, глупо глядя на мальчишку, что в данный момент выглядел на порядок умнее меня.

— Да! И твой план, насколько я понял, включает захват здания ABS-Инвэстмэнтс тауэр.

— Я попробую освободить ее, но обещать ничего не могу.

— Аллан, она у них уже более недели, и я всё ещё надеюсь, что она жива! Прошу тебя! Я не знаю, что с ней. — произнес Даррелл, пронзая своим взглядом мое сердце. Я сам не заметил того, как мальчишка пробудил во мне сочувствие, и презрение к предателю сменилось осторожной симпатией.

— Какую информацию ты можешь мне дать? — спросил я.

— Это значит «да»?

— Это значит, что ты должен помочь мне максимально улучшить план, чтобы я смог спасти твою мать. — ответил я.

— Во-первых, планы здания ABS-Инвэстмэнтс тауэр. Они не верны. Здание держится на одном центральном стержне и поддерживается четырьмя опорами. На твоем плане их больше. Если ты хочешь уничтожить здание — достаточно разрушить центральный стержень, подобравшись к нему через шахту лифтов. А лифты можно отключить с компьютера начальника безопасности, или, если включить тревогу, они остановятся автоматически. В подвалах есть несколько отверстий, которые проведут взрыв по всему зданию, если в них заложить заряд.

Он взял план из завалов бумаг на столе и стал чертить ручкой на нем новые опоры, зарисовывая прежние, не существующие колоны. Закончив, он вручил мне чертеж. Разница была весомой.

— Вы потерпели бы фиаско, потому, что искали бы опоры, которых в реальности нет. — ответил юноша, довольно откидываясь на спинку стула

— Согласен. Но как я могу верить тебе? Откуда я могу знать, что ты не обманываешь? Ведь это, — я указал на план здания — последний план реконструкции ABS-Инвэстмэнтс тауэр.

— Я уже сказал, что у них моя мама. Вероятнее всего она в этом здании. Там есть несколько тайных комнат, «безопасных», как их называл Максвелл, о которых не знает ни один архитектор, работавший над этой башней. И если оно будет разрушено, необходимо, чтобы мамы уже не было в нем. А если ты будешь возиться все время с опорами, у тебя просто не останется времени искать ее. — грозно ответил Даррелл, наклоняясь над столом ко мне.

— Убедил меня. Что дальше? — ответил я.

— Во-вторых, одно важнейшее событие для Максвелла.

— Какое? — воскликнул я, преисполненный интереса.

— Собрание глав Абсорбс Глобал Индастри в ABS-Инвэстмэнтс тауэр. Я случайно услышал о нем от секретаря Максвелла.

— По какому поводу оно состоится?

— Я поражаюсь тебе! — хмыкнул Даррелл — И как при такой недогадливости ты всё ещё остаешься жив. Максвелл создал новое оружие, его испытание было удачным — в ту ночь нападения на монастырь. К тому же ему удалось убить главу братства (это он так думает) — Максвеллу просто необходимо сообщить об этом всем остальным.

— Он заранее знал о своем успехе? — я всем своим лицом выразил сомнение.

— Ну, он не из скромняг. Или, можно сказать, что он верит в свой успех и уверенно движется к нему. — съехидничал Даррелл.

— Не выгоднее ли ему будет умолчать о новом оружии и потом получить с него двойную выгоду с тех же глав Абсорбс Индастри?

— Максвелл хочет выдвинуть себя на место Директора Абсорбс Глобал Индастри. Не Абсорбс Америка, а всего Абсорбс. Он возьмет согласие со всех глав, что безоговорочно станет Директором, создав новую структуру Абсорбс Глобал Индастри, если уничтожит всех алатисов. Главы, скорее всего, дадут свое согласие, думая, что он просто олух, а Максвелл примется за исполнение своего слова и потребует потом исполнения уговора. С ним мало кто станет потом спорить. Возможно, он даже не расскажет об оружии, пока не достигнет цели, но то, что он не станет нападать на алатисов до заседания глав Абсорбс Глобал Индастри — это точно.

Я совершенно не понял, о чем он говорит, но сделал умный вид, дабы не упасть лицом в грязь перед мальчишкой, который в свои пятнадцать знает об Абсорбс Глобал Индастри больше меня.

— Ты же не знаешь, о чем я говорю? — укоризненно спросил мальчишка, вглядываясь в мои глаза.

— Знаю. — ответил я.

Даррелл демонстративно приподнял брови, вздохнул и рассказал, что изобретение оружия — это самое важное в истории Абсорбс, после вытеснения алатисов от людей при помощи религии. И это достижение поможет Максвеллу заполучить жаленный плод — это немыслимая власть и богатства. Собрание глав Абсорбс запланировано в Нью-Йорке, и Максвелл все свои планы строил под это заседание, где он и предстанет во всей своей красе.

— И когда оно состоится? — нетерпеливо спросил я.

— Через два дня.

— Всего два дня… Я не успею подготовить всех. — задумчиво произнес я.

— Успеешь! — отмахнулся Даррелл — У тебя уже все готово. И ты не можешь упустить этот шанс! Представь себе: Максвелл, ликующий, на своем воображаемом пьедестале, глаголющий о победе над главой братства и купающийся в лучах славы от создания нового оружия, что пророчит смерть всем вам. Главы Абсорбс Глобал Индастри начинают потихоньку его ненавидеть, а он глаголет о том, как разрушит границу между Нижним городом и Верхним миром. Конечно, как только перебьёт весь ваш вид. Средь глав будут сидеть самые могущественные люди обоих миров, довольно потирать свои ручонки, в предвкушении богатства и непомерной власти. И тут — бум! — вы взрываете их здание, и всем им конец! Победа за вами! Как тебе это?

— В целом твоя картина впечатляет, хотя она и далека от моего плана. И, кстати, ты тоже алатис, так что не стесняйся причислять и себя к тем, кого Максвелл стремится уничтожить.

— Я же сейчас тебе говорю не об этом!

— Но такой съезд предполагает усиленную охрану. А это уже проблема. — ответил я, почесывая голову.

— Так возьми больше людей. — простодушно ответил Даррелл.

— В этом и заключается проблема. Я еще не подготовил их к заданию… А точнее, они вообще еще не знают о моем плане.

— Дам-м. — протянул он, закатывая глаза — Проблема. Придется тебе постараться, потренировать их, убедить, рассказать им что к чему. Они же все умеют биться?

— Конечно все! За кого ты нас держишь? Но дело в другом…

— В чем же? — возмутился он — Ты хочешь упустить такую возможность? Поквитаться со всеми главами Абсорбс Индастри и закончить все раз и навсегда. — он сделал вдох, набирая побольше воздуха — И еще один бонус — в этот день синоптики обещают грозу. Но в воздухе уже чувствуется напряжение, а значит — они ошибаются, и будет сильнейшая буря.

— Даррелл, это не игры, в которые ты привык играть, здесь все на самом деле и, если тебя убили, ты не сможешь начать заново. Новое оружие сводит наши шансы к нолю. И каждый, кто пойдет со мной на это задание — должен понимать это. У многих есть семьи, родные, дети… Не каждый сможет принять решение сразу, а сам план требует одобрения совета Старейшин. Я понимаю, твое рвение обусловлено желанием помочь матери, но я не уверен, что смогу доказать своим братьям и сестрам что у нас все получиться. Пойми, я не могу заставить своих братьев идти в бой по моему приказу, вопреки их желанию. Это бездушно.

— Аллан! — прервал меня Даррелл — Даже не разговаривая со мной, лишь твоими поступками, ты смог меня убедить в том, что ты хороший… человек, или как вас называют. На протяжении пятнадцати лет моя мама верила тебе, ждала тебя каждый день, и ты приходил. Эти люди верят тебе и в тебя. Ты это знаешь сам, не так ли? А теперь главный вопрос, ответ на который определит все — ты сам веришь в свой план? Ты веришь в ваш успех?

— Да. — не раздумывая ответил я.

— Ты готов его осуществить?

— Даже больше, чем готов.

— Значит, ты сможешь убедить своих братьев пойти за тобой и уничтожить этих уродов! — воскликнул Даррелл. Мальчишка умел произносить речи.

— Полегче с выражениями. — заметил я — Ты все-таки еще ребенок, а дети не должны ругаться.

— Я не ребенок уже давно. И, кстати, в игры я тоже не играю. — гордо ответил Даррелл — Так ты готов?

— Готов. В полдень я соберу всех в большом зале библиотеки и сообщу им о своем решении. Я сделаю все, что будет в моих силах. А ты поможешь мне в этом. Остальное будет зависеть от них.

— Договорились. — спокойно ответил он.

В двери постучали, и я встал, чтобы открыть их, но они открылись сами, и в комнату вошла Авем. Она была взволнованна, а по ее глазам было понятно, что миновавшая ночь у нее была долгой и бессонной. Она собиралась говорить о Даррелле, и, скорее всего, собралась обвинить меня в том, что он сбежал. Но увидев его живого и полного сил, сидящего на стуле за столом, она мгновенно успокоилась. Даррелл поздоровался с ней и поспешил уйти. Даже вернее будет сказать он выскользнул поскорее в двери, как уж через щель.

— В полдень. — напомнил я ему на прощание, закрывая за ним дверь.

— Да. Там и увидимся. — ответил он, выходя.

— Что будет в полдень? — настороженно спросила Авем

— Об этом я хочу с тобой поговорить. — ответил я, обнимая ее за плечо — Мне необходимо, чтобы ты собрала всех в полдень в большом зале библиотеки. Проследи, чтобы были все. Пусть отложат свои дела и обязательно явятся — это мой приказ.

— Что ты собрался делать? — спросила она.

— Это не связано с Дарреллом, не волнуйся. — ответил я, улыбаясь — Остальное узнаешь потом.

— Слушаюсь. — ответила она и направилась к дверям.

4

Глядя не силуэт Авем, растворяющийся в полумраке коридора, мне стало жаль ее. Не то, чтобы это была жалость, которую испытываешь, когда маленький ребенок сбивает коленки до крови, либо, когда видишь бездомного щенка. Скорее это душевная боль, когда ты понимаешь, что не в твоих силах изменить события и уменьшить чьи-то страдания.

Я помнил Авем совсем иной. Я старался максимально облегчить ее задания, но все же ей не так легко было разрываться между долгом и своей семьей. А теперь она все свои усилия бросала в помощь этому мальчишке и его сестре.

Когда я только пришел сюда, в братство, она мечтала о любви, семье и счастье. Авем была преисполненной жизни и радости, живой, веселой и отзывчивой девушкой с ярким огнем в глазах. Я наблюдал, как росли ее дети, как она предано выполняла свой долг и, не уставая, заботилась об окружающих. Она искренне помогала мне справляться с трудностями и поддерживала, как близкий друг. И на моих глазах она превратилась в уставшую, истощенную женщину, спрятавшую глубоко внутри ту прежнюю Авем в надежде, что настанут лучшие времена.

Но теперь настало время мне позаботиться о ней. Я почувствовал, что в моих силах изменить ее судьбу и дать ей отдохнуть. Думая о ней, я думал и о всех своих братьях и сестрах, представляя, как измениться их жизнь, когда они перестанут жить под гнетом круглосуточной опасности и мыслью об нескончаемой войне.

— Авем, — окликнул я ее, прежде чем она закрыла за собой двери. Она заглянула в кабинет, стоя в дверях. — Прости за вчерашнее. Я погорячился.

Она ласково улыбнулась, и кивнула.

— Ничего страшного. — ответила она. Этим тоном она говорила со своими детьми.

— Давай я тебе помогу? — предложил я.

— В чем? — удивилась она.

— Во всем. Даже собрать всех в большом зале.

Она улыбнулась, и на ее лице заблестел огонек радости.

— А ты не хочешь сначала побриться или умыться? — ответила она, посмеиваясь.

Я посмотрел на себя в зеркало: мои волосы были растрепаны и давно не знали стрижки, глаза — красные от бессонницы, подбородок покрыт густой щетиной. Я пригладил волосы рукой. Убрал длинную челку с глаз. В тот же момент мой внешний вид немного улучшился.

— Нет. — ответил я — Так тоже пойдет.

— Тогда идем.

Я закрыл двери кабинета, мы вместе спустились в холл, и вышли во двор. У самого края каменной дороги я увидел подснежник, белеющий средь черной земли. Наклонившись, я сорвал его и вдохнул его аромат. Он пахнул весной, свежестью и вдохновением, настолько отличавшимся от холодного стального запаха зимы. На мгновение внутри меня появилось чувство спокойствия и мысль о том, что все будет хорошо.

— Что там? — спросила Авем.

— Подснежник. — ответил я, показывая ей хрупкий белоснежный цветок.

— Давно я их не видела здесь. — улыбнувшись, ответила она.

Мы двинулись дальше, направляясь к кухне. Возле библиотеки играли дети под присмотром сестры Агнесс. Их было невозможно не заметить или не услышать даже за версту. Они дружно и шумно носились роем по двору, пачкая свои теплые пальтишки, падая, увязая маленькими ботиночками в грязь, но придавая значение лишь своим желаниям и чувствам. Один ребенок в пушистой белой шапке и сером пальтишке с меховым воротничком побежал в нашу сторону. В радостной улыбке и ярком румянце на лице этого ребенка я узнал девчушку, называвшую днем раньше меня своим отцом. Она подбежала к нам и первым делом поздоровалась со мной и Авем. Я опустился возле нее на колени, и она вновь заключила меня в свои объятия.

— Папочка! — защебетала она, заглядывая мне в глаза — Я так соскучилась! Ты уже выздоровел? Ты пришел в себя?

Ее лучистый взгляд не мог оставить меня равнодушным к ее переживаниям.

— Да, дорогая, мне уже лучше. — ответил я и протянул ей подснежник — Это для тебя.

Она взяла его в свои ручки в теплых варежках, понюхала цветок, и, радостно посмотрев на меня, бережно всунула его в кармашек пальтишка.

— Спасибо. — сказала она, кокетливо улыбаясь мне.

— Ты знаешь, как называется этот цветок? — спросил я.

— Нет. — простодушно ответила она — Скажи мне.

— Он называется подснежник. — объяснил я — Потому, что он прорастает из-под снега ранней весной, когда другие цветы еще не могут вырасти.

Девочка все время внимательно смотрела, не сводя с меня глаз. Когда я замолчал, она опустила глазки вниз и заглянула во второй кармашек своего пальтишка, оттянув его. Она засунула туда свою ручку и достала из него нечто, пушистое с одной стороны, и острое — с другой, и протянула его мне.

— Это тебе, папа. — сказала она.

Я засомневался, стоит ли мне брать ее подарок. Он был адресован ее отцу, а я не считал себя им. И абсолютно не помнил ее, хотя, признаться, у меня уже возникла нежная симпатия к ней. Но эти чувства ни коим образом не роднили нас и не могли заставить меня поверить в рассказы окружающих. Но девочка раскрыла ладошку, и в ней я увидел небольшой деревянный дротик, точно такой, которыми стреляли когда-то аборигены. На одном конце он был обработан лезвием и заострен, а на другом конце находились перышки для меткости выстрела.

— Что это? — удивленно спросил я у нее.

— Вчера сестра Люсия учила нас делать это из веточек, если вдруг нам понадобиться. Я не совсем поняла зачем. Но она сказала, что у меня хорошо получилось.

Я забрал его и крепко сжал в ладони. Первая мысль была сломать его и выбросить, но не на глазах у ребенка, так старательно работавшего над его созданием.

— Спасибо, малышка. — ответил я, стараясь улыбнуться как можно ласковее — Но тебе лучше вернуться к остальным.

— Хорошо! — ответила она и, поцеловав меня в щеку на прощание, ускакала к остальным детям. На полпути она остановилась — словно внезапно вросла в землю — и обернулась, живо замахав ручонкой на прощание. Я помахал ей в ответ и словил себя на странном ощущении в груди. Я улыбался искренне и весело.

В голове всплыло воспоминание. Оно было сперва как рассвет, нечеткое и далекое, но быстро стало набирать силу и четкость, и вспышкой заполонило мой разум.

Мы с Иеронимом шагали вокруг озера, обсуждая очередную дилемму. Голова начинала раскалываться от боли, которая червем прогрызала мой мозг.

— Папочка! — раздался звонкий детский голос, тонкий, словно лучи утреннего солнца, исполненный радости и жизни. Наш разговор прервался, что принесло мне несказанную радость, граничащую со счастьем.

— Лучик мой, я немного занят сейчас. — спокойно ответил Иероним стремительно несущейся к нам Анжели.

— Ну, папочка, ты обещал мне легенду! — надув губки, Анжели скорчила обиженную рожицу. Девочка остановилась напротив отца. Скрестив руки на груди, она всем своим видом дала понять, что не оставит его в покое, пока не получит желаемое. Я не стал скрывать смеха.

— Ты не против? — спросил у меня Иероним, — Она не сдастся, пока не получит желаемое.

— Нет. — отмахнулся я — Да и мне интересно будет послушать.

— Ладно, Лучик. О чем ты хочешь легенду? — обратился Иероним к дочери.

— О сотворении алатисов! — торжественно воскликнула девочка. На ее лице сияла гордость. «Я добилась своего!» — говорила ее улыбка. Анжели уселась на плечи к отцу, и Иероним начал рассказ.

— Сейчас мы бережем людей, но прежде, так давно, что уж не сказать наверняка, сколько тысяч лет прошло с тех пор, мы были хранителями Древних. Иными словами — стражами. Наделенные мудростью и даром провиденья, мы были еще и хранителями закона. Алатисы были судьями. В те времена был создан и наш кодекс чести.

Все началось еще задолго, до сотворения Древними одаренных. Древние создали сами себя из пыли, тел погасших звезд, горевших на первобытном небосводе, и эфира, возникшего на заре времен. Они обладали разумом и силой.

В те далекие времена была создана вся Вселенная.

Первые люди родились не от отца и матери, они отделились от деревьев, камней, животных, птиц и бескрайнего океана. Древние наблюдали за людьми, постигая смысл их существования, но люди тогда существовали бесцельно, словно они были лишены души и разума. Словно они были пусты внутри. И действительно — их сердца были пусты. У них был разум, было тело, даже сердце было в груди, но оно не билось.

Тогда Древние вложили в сердца первых людей крупицу собственного огня, горевшего в них самих. Тот Огонь был горяч, как ядро звезды, из которой Древние создали себя, и делал их сердца крепкими, как сталь, закаленная горячим пламенем. И сердца в груди людей забились. И люди, получив Искру, преобразились: их жизнь приобрела смысл, они научились чувствовать, думать, в конце концов — любить. Они научились создавать общины, возделывать земли, возводить города, приручать животных. И, конечно, поклонялись Древним, даровавшим им огонь в их сердцах.

Но Древние не смогли заменить своим Огнем камень, дерево или воду, давшие начало жизни людей, из которых они произошли. Наверно поэтому некоторые из них были очень холодны — как камень, или глупы — как дерево, были кровожадны, как волк или медведь, или прекрасно возделывали землю, поскольку чувствовали родство со всеми растениями, которые выращивали.

Люди объединялись в семьи, рождали детей, передавая им крупицы Огня. Их мир стал похож на этот — у одних было больше всяких благ, чем у других. Одни были счастливее, жизнерадостнее. Кто-то был трудолюбивее, усерднее или умнее, другие — менее. Тогда в головах вторых начали появляться коварные мысли, и они начали воровать, обманывать и даже убивать от зависти.

Голос Иеронима звучал монотонно и убаюкивал. Анжели замерла от удивления. Ее зеленые глазки увеличились до размеров небольшого райского яблока. Она зажала рот руками, чтобы не запищать от восторга. Иероним умолк, и Анжели чуть не закричала от внезапности.

— И как же получилось все исправить? — произнесла она.

— Древние тоже задались этим вопросом: как все исправить? — ответил Иероним, накаляя интригу. Он сделал весьма серьезное выражение на своем лице, но глаза выдавали его восторг. — Как думаешь, Лучик, что было дальше?

— Думаю… — девочка лукаво посмотрела на меня, блеснув глазками, затем перевела взгляд на отца. — Думаю, они создали алатисов, чтобы те контролировали порядок.

Ее гордости не было предела. Иероним улыбнулся и медленно кивнул.

— Да, так и было, но немного позднее. А сперва, Древние нашли людей, которые не были подвержены первобытным инстинктам и первородным порокам. Они действовали по уму и совести, вслушиваясь в те слова, что шептал им Огонь. Их сердце говорило им, как действовать правильно, хоть это и не всегда было выгодно. Древние долго и внимательно наблюдали за этими людьми, и в конце концов поняли, в чем дело. В сердцах тех людей уже горели не крупицы Огня, а, можно сказать, целые костры.

— Тогда Древние и решили сделать этих людей алатисами? — не выдержала Анжели. Иероним нахмурился, и крошка потупилась. — Прости, папа.

— Нельзя взять обезьяну и дав ей палку, назвать ее стражем порядка. Представляешь, что тогда будет твориться? — добавил я, улыбаясь Анжели чтобы подбодрить ее. Теперь Иероним строго взглянул на меня. Я сделал вид, что мне тоже стыдно, от того, что я перебил его рассказ.

— Так вот, Древние выбрали из этих людей самых сообразительных, ловких и способных. Их отличало, среди прочего, широкое виденье и сострадание. Древние нарекли их судьями, возложив на их плечи долг блюсти и защищать порядок. Их ум стал еще острее, глаза — внимательнее, руки — ловчее, а тело — крепче. Чтобы уберечь их от врагов, которые не заставили себя ждать появиться, Древние даровали им твердую кожу, которой не страшен никакой металл. А поскольку тот мир был намного больше, чтобы алатисы могли быть везде и сразу, им дали крылья и возможность летать. Алатисы приступили к выполнению возложенного долга, однако, сразу же попали в тупик: у людей просто не существовало никаких правил и законов, по которым они могли бы жить в мире и порядке.

— И алатисы создали свод законов. Первых законов для первых людей. Его назвали «Нлат-туре». — вмешался я. Паузы Иеронима были уж слишком затянутыми, интрига превращалась в нетерпение. — В то же время создали и первый устав алатисов — «Омуа-тура». Он, в общем-то, почти не изменился за тысячи лет. А вот Нлат-туре был переписан после катаклизма, связанного с тем Древним, который пожелал уничтожить всех людей.

Недовольный взгляд Иеронима вновь устремился в меня. Анжели замерла, ожидая, что станет делать дальше ее отец. Глаза девочки вновь увеличились до размеров райских яблочек.

— Аллан, ты или сам рассказывай, или не мешай мне. — строго возмутился он. — Можешь уйти вообще. Потом закончим наш разговор.

— Все-все! Я молчу. — захохотал я — Продолжай. Мне тоже интересно.

— Так ты уже рассказал все самое интересное, и испортил все поучительные сказания алатисов.

— К примеру, про то, как долго алатисы решали, как определять наказания для преступников?

Он кивнул, складывая руки на груди.

— Не изволь сомневаться, я очень об этом жалею. — еще сильнее рассмеялся я.

— Да, твой хохот отличное тому подтверждение. — по лбу Иеронима пробежала глубокая морщина и глаза сверкнули солнцем.

— Не думаю, что ребенку пяти лет — это будет интересно или она извлечет какой-либо урок. — развел я руками — Она даже еще не сталкивалась в своей жизни с некоторыми понятиями из тех, о которых ты говорил. Это легенда. — я вскинул руки к небесам, словно моля их о помощи — Легенда призвана вдохновлять, а не вызывать скуку! По нашему пути нас ведут не столько мысли, сколь чувства.

— Ладно, хватит. — ответил Иероним, стягивая Анжели с плеч на руки. Он повернулся к дочери. — Мы уходим. — Затем повернулся ко мне. — А с тобой — закончим потом.

— Ты не находишь этот тон немного угрожающим?

— Я так и задумывал. — шутливо ответил Иероним. В это же время Анжели повернулась ко мне, перекидываясь через плечо отца, и энергично замахала на прощание мне рукой. Я помахал в ответ, и отправился по своим делам.

Я вернулся в реальность, и поднялся на ноги. Обтряхнул колени от грязи и снега, и повернулся к Авем с вопросом, по какой причине детей в нашем братстве учат делать оружие. Она удивленно смотрела на меня, не зная, что ответить, будто бы это было нечто, само собой разумеющееся.

— Меня тоже этому учили, когда я была в ее возрасте. Всех этому учили. Если бы ты вырос здесь, ты тоже знал бы это.

— Звучит, как упрек.

— Так делали наши прадеды, так учили нас, и наши дети будут так же учить своих детей.

— Зачем? Неужели никого не волнует, что это опасно для них? — продолжал недоумевать я.

— Аллан, детей учат этому для того, чтобы, оказавшись в опасности, как например твои дети, когда им некому будет помочь, они смогли сами себя защитить.

Именно тогда я понял, насколько печальна вся наша жизнь. Мы не способны защитить собственных детей от опасности, и в то же время с ранних лет им прививается чувство нависшей угрозы и непрерывной войны. Грубо говоря, с самого детства их учат убивать. Здесь не может идти речи о свободе, храбрости и преданности своей миссии. Безысходность порождает только отчаяние. Каждое следующее поколение растет с мыслью о нескончаемости этой войны, неизменности положения братства, о своей беспомощности перед врагом. Я на мгновение увидел, как в этой крошке умирает ее жизнерадостность и надежда. Как все эти дети сталкиваются с реальностью и та вера в будущее, что сейчас окрыляет их, умирает навсегда. Как умирает их доброта. Нет — подумал я — Я не могу позволить этому продолжатся. Я не хочу нести ответственность за смерть всех надежд этих детей.

— Идем, Авем, нам нужно спешить скорее всех собрать. — сказал я, быстро шагая вперед.

5

Я расхаживал со стороны в сторону перед собравшимися алатисами. Между прочим, пришли абсолютно все, и казалось, что стены громадного зала библиотеки вот-вот треснут и присутствующие вывалятся во двор.

Они молча смотрели на меня, недоумевая, почему их глава разволновался. А я никак не мог начать речь. Нет, я знал, что сказать. Я уже тысячи раз прокручивал ее у себя в голове, знал, что за чем должно говориться. Просто я никак не мог сосредоточиться и сформулировать одно четкое и конкретное предложение. Мысли бежали слишком быстро, а язык словно присох к нёбу.

Внезапно в зале стало ужасно жарко, душно, а воротник жестоко сдавил горло. Ропот в зале возрастал не по секундам, а каждое мгновение. Одновременно захотелось и пить, и справить нужду. Чем дольше я размышлял, тем несуразнее казались мне мои мысли, идея казалась невнятной, и вообще я начал опасаться, что меня поднимут на смех.

Взгляды ожидавших алатисов становились скучающими и озадаченными. Все удивлялись, почему же их глава никак не соберется с духом, и гадали, что он хочет сказать.

Мельком я заметил в зале мальчишку. Он пытался добраться до окна и забраться на подоконник, чтобы лучше рассмотреть меня. Но ему все время мешали либо алатисы, сами примостившиеся на подоконнике, либо строгие взгляды окружающих. Даррелл немного покрутился возле окон, и затем я потерял его в толпе.

В то же время стоявшая позади меня Авем начала шептаться с Иеронимом, советуясь, что делать со мной в таком состоянии. Иероним интересовался, зачем я всех собрал. Авем спрашивала у своего мужа, не мог ли я тронуться умом после всего, что со мной случилось. И оба они осматривали зал на предмет того, чем можно было бы меня связать («если вдруг что» — сказала Авем, подмигнув Иерониму).

В конце концов, пока меня не связали, как умалишенного или пока алатисы просто не разошлись по своим делам, я заставил себя сдвинуться с места и выйти вперед перед собравшейся публикой, чтобы произнести свою речь. Выйти-то я вышел, но слова словно засохли в моем горле, и я не смог произнести ни слова. Я лишь стоял и молча смотрел на всех, пока на их лицах нарастало недоумение. Горло буквально раздирал кашель, ладони вспотели, колени вот-вот должны были подкоситься.

Вдруг из толпы раздался голос Даррелла. Его самого я не нашел, но отчетливо разобрал его вопрос:

— Зачем ты нас здесь собрал? Зачем ты делаешь то, что делаешь? — его голос прозвучал взрослее и серьезнее. Но это определенно был он.

Сперва во мне поднялась волна негодования и возмущения. «Снова мальчишка подставляет меня?» — подумал я. Но, когда я открыл рот и начал говорить, слова сами полились. Я был исполнен надежд и вдохновения.

— Я обращаюсь к вам не как ваш глава, и ни как ваш брат, а как страждущий к страждущим. Некоторые из вас еще помнят мою мать Беатрис, и, наверняка вы знаете, что она ушла из этого братства, чтобы подарить мне счастливую и, главное, безопасную жизнь. Увы, ее жертва оказалась напрасной. Но знаете, почему я вернулся туда, откуда она пыталась сбежать?

Стояла тишина. Несколько алатисов отрицательно кивнули головами.

— Вряд ли кто-то догадается. — продолжил я, набирая темп разговора — Я не мог оставаться в стороне, узнав о происходящей несправедливости в настоящем мире. Мои розовые очки разбились, и надеть новые я уже не мог. Я всегда хотел сделать что-то полезное для мира, и, приняв меня в братство Алатис, вы дали мне возможность — это сделать.

Я замолчал, переводя дыхание. Нужно было сказать больше. Нужна была честность. Конечности перестали трястись, ладони перестали потеть и стук сердца в ушах затих. Я продолжил уже более спокойно.

— Я не могу бездействовать, если знаю, что могу помочь. Не могу стоять в стороне, если знаю, что однажды это коснётся и меня. Я пытался делать все правильно: когда нужна была моя сила — я был сильным, когда нужна была моя милость — я был милосердным, когда нужна была мудрость — я был чутким и логичным. Я давал все, что от меня требовали — ответственность, внимательность, справедливость. А теперь я прошу вас ответить мне тем же.

Я видел в их глазах растерянность. Они теряли нить моих рассуждений. Я начал терять надежду. Было такое чувство, словно я опускаюсь в темную бездну океана.

— Те, кто ожидали, останутся ожидать, потому что застыли во времени — они не живут, но и умереть не могут. Я говорю не про людей, а про нас. Сегодня ребенок подарил мне дротик. Да, именно дротик. Разве это то, чем должен играть ребенок? Разве он должен с детства, нет, с рождения, готовиться к бою, к войне, смерти? Нет. Ребенок должен играть, смеяться и баловаться, а не следовать правилам, писаным под мир, который давно пал. Я знаю мир людей лучше любого из вас, и уверенно заявляю, что это не то место, где алатис воспитает и разовьет свои сильнейшие качества. Но наш мир перестает быть таковым местом. Условности и ограничения не позволяют нашим детям развиваться и изменять мир вокруг себя. Мы не сможем помогать людям, если в первую очередь не можем помочь самим себе.

Я сам начинал путаться в потоке доводов. Слова произносились медленнее в сравнение с тем, как стремительно текли мои мысли.

— У тебя есть план? — вновь спросил Даррелл. Он переместился, и в этот раз его голос доносился с другой стороны зала.

— Прежде, чем рассказать о своем плане, хочу убедиться в вашей верности братству и нашему предназначению.

Все закивали. На некоторых читалось недоумение. Даже воцарился тихий ропот возмущенного перешептываний.

— Сейчас я стою тут как алатис, защищающий не просто миры от древнего Огня, а защищающий свой вид от истребления. Как прежде Древние отдали свои жизни за людей, я готов отдать свою жизнь за вас. Я собираюсь уничтожить Абсорбс Глобал Индастри. Стереть их с лица Земли, оставив лишь их след в истории. Я не буду обещать, что те, кто согласятся на это дело — все вернутся домой. Но я уверен в успехе этого замысла, потому, что я уверен во всех вас так же твердо, ка уверен в себе. Главы остальных братств поддерживают меня, и все готово. Но давать вам приказ, как ваш глава, я не хочу. И не могу. Это личный риск, личная жертва. Новое оружие значительно усложнило дело и теперь это не просто задание, а смертельно опасная миссия. Однако, я искренне прошу вас присоединиться ко мне. Я готов положить свою жизнь, за безоблачное будущее наших детей. Я готов отдать жизнь за вас. А кто из вас готов сделать жертву? — я сделал короткую паузу, обводя присутствующих серьезным взглядом — Итак, кто со мной отправится на последнюю, но самую важную миссию алатисов?

Мои слова эхом отзванивали от стен зала, рассыпались в пространстве, и терялись где-то на полу среди ботинок алатисов. На несколько долей секунды я усомнился в себе, еще раз все взвесил, и понял, что сказал достаточно.

Первым добровольцем вышел вперед, как ни странно, Даррелл.

— Можешь рассчитывать на меня. — сказал он.

Пауза.

— И на меня. — присоединился к нему Анри, недоверчиво поглядывая на Даррелла.

— И на меня тоже. — добавил Арий.

За ними шагнули Авем и Иероним, Илай, Агнесс, даже Мария, а за ними уже и все остальные, как один, шагнули вперед. Позади остались лишь дети. Даже старики выступили с поддержкой моего замысла.

* * *

Мальчишка ждал меня, пока я возвращал все на свои места после собрания братства. И вот, мы с Дарреллом молча шагали по дорожке от библиотеки.

— Спасибо. — произнес я немного сконфужено, но без эмоций — Честно говоря, я думал, что ты подставишь меня, вернешься к прежнему. И был приятно удивлен, когда понял, что ты мне помогаешь.

Даррелл фыркнул.

— Пожалуй, я приму это за комплимент.

— Да, конечно. Так оно и есть.

Воцарилось молчание. Он задумался о своем, а я — о своем. Затем, глубоко вдохнув воздух, он произнес:

— Аллан, у меня одна твоя вещь, которая была в посылке.

— Что еще за вещь? — не догадался я.

— Флешка из посылки, адресованной тебе, и записка. Я хотел спросить, что на ней?

— Ты что-то с ней сделал?

— Не-а. Но я хочу убедиться, что спасению моей матери ничего не угрожает.

— Нет, не угрожает. Эту флешку должен подключить кое-кто другой.

— Куда?

— Не твое дело.

— И что тогда?

— Это уже не твоя забота.

— Ну, Аллан!

— Ты думаешь, это переубедит меня? — искренне засмеялся я.

— Хорошо. — сдался он — Я найду другой способ узнать. — хитро улыбнулся Даррелл, и добавил — А как ты познакомился со Стивом? Он много хорошего рассказывал о тебе.

— Что к примеру?

— Что ты часто помогал ему с работой. Или развлекал его интересными историями, когда он допоздна дежурил в отделении. И подарил собаку Звёздочку. Ты правда так назвал ее?

— Да, мне нравилось с ним общаться. А собаку назвали уже они сами. И в благодарность за его мудрые советы и истории, я старался помогать ему.

— А у тебя были друзья в мире людей?

— Когда я был человеком, у меня было много хороших знакомых, их даже можно было назвать друзьями. Когда я стал алатисом — я оставил весь прошлый мир позади. Но постепенно я убедился в том, что некоторые достойны доверия. Ну, или просто научился лучше разбираться в людях. — ответил я — Так ты отдашь мне флешку?

— Да. — ответил он, протягивая мне кусочек зелено-черного пластика — От нее многое зависит?

Я собрался ответить, но притормозил, вспомнив, что всё ещё не доверяю мальчишке.

— Нет.

— В посылке еще была записка.

— Да. И где она?

— Я сжег ее.

— Что? Ты шутишь? Я надеюсь, это такая неудачная шутка, иначе я прихлопну тебя просто на этом месте! — вспылил я.

— Нет. Просто, я хочу знать, вернее, быть уверен, что мой интерес тоже будет удовлетворен.

— Я же пообещал тебе уже.

— Я перестраховываюсь.

Я протянул ему ладонь. Даррелл удивленно взглянул на нее.

— Давай записку сюда. — строго велел я, останавливаясь у двери. Тем временем мы уже вернулись в мой кабинет. И я остановился, не спеша открывать дверной замок, демонстративно ожидая, когда он вернет то, что принадлежит мне.

— Я же сказал, что сжег ее. — развел руками Даррелл.

— Я приблизительно представляю, что в этой записке должно быть. Однозначно, ты не запомнил бы все. И рисковать своей матерью не стал бы. Так что я знаю, что она у тебя.

Парень скорчил недовольное лицо, и вынул из кармана джинсов листочек бумаги, свернутый в четыре раза. Он нехотя протянул его мне. Первым делом мне хотелось отчитать его за столь неумелую ложь, но его огромные янтарные глаза заставили меня сжалиться, и я смолчал. Вставив ключ в замочную скважину, я быстро провернул его, вошел в кабинет, и сел за стол, окунаясь в послание от Профессора К.. В это время мальчишка вошел следом за мной в кабинет. Я немного злорадствовал, глядя на его нерешительность — он не знал, закончен ли наш разговор и что ему следует делать дальше. Он немного потоптался у двери, затем подошел к столу.

— Ты, кстати, замечал, какие странные у вас тут голуби? У них глаза, как у козлов и слишком большие для крошечных голов. — невзначай заметил он, пока я пробегал глазами послание от Профессора К.

— Это не голуби. — равнодушно бросил я.

— А кто?

Даррелл уселся на стул напротив и уставился на меня.

— Где вообще ты их увидел? — раздраженно ответил я, злясь на самого себя, что не могу сконцентрироваться на письме из-за вопросов мальчишки.

— Да на твоем окне. Вон, один из них прямо сейчас заглядывает сюда.

Я опрометью повернулся к окну, бросился к оконной створке и запустил птицу в кабинет. Она была, как и большинство голубей, серой, с горизонтальными полосками у хвоста, небольшой головой и клювом. Разница была лишь в том, что на правом крыле голубя были желтые перышки, а глаза, как выразился Даррелл, с козлиными зрачками.

Голубь перепорхнул на мой стол, один раз кивнул мне, и, почесав лапкой в перьях, протянул небольшой свиток, размером не больше указательного пальца. Я поблагодарил посланца и птица, вновь кивнув, вылетела в окно.

— Почтовый голубь? — удивленно раскрыв рот, спросил мальчишка.

— Не совсем. Это посланец из Нижнего города. Алатисы используют их для общения.

— А как на счет телефонов?

— Средства Верхнего мира слишком легко отследить и прослушать, особенно с возможностями Абсорбс.

— А как ты знаешь, что именно эта птица — посланец? — удивленно произнес он, всё ещё глядя в окно, где давно скрылся голубь.

— Ну, конечно, горизонтальные прорези зрачков. А еще желтые перышки. В остальном их никак невозможно отличить от обычных пернатых вредителей. Особенно, если ты не разбираешься в признаках.

— А если Абсорбс узнают в голубе-посланце?

— Все равно, кроме получателя и отправителя, никто не достанет послание без позволения самой птицы.

— Да, если бы я раньше знал о таком способе переписки, сколько бы моих сообщений не прочитала бы мама, и мне потом не влетело бы за них. — мечтательно произнес Даррелл. Я невольно задумался над тем, насколько он еще мал и наивен.

— Почему же ты с Профессором переписывался обычной почтой?

— НЕ только посредствам почты. Но не в этом суть. Посланцы не различают людей, как могут различать алатисов или одаренных. Запах человеческих тел для них слишком… однообразный.

— Да ты что! — изумленно протянул мальчишка.

— Ладно. Мы закончили разговор. Теперь оставь меня, мне нужно поработать. — фыркнул я, вновь начиная злиться на свою сентиментальность.

Даррелл пожал плечами и вышел из кабинета. Я отложил письмо от Профессора (слишком трудно было сейчас вдумываться в написанное) и развернул послание, принесенное голубем.

В письме была всего пара строк. Еще три братства, ответы от которых я и ожидал, сообщили, что поддержат меня, раз уж за мной большинство. Я триумфально вскинул над головой кулаки, позволяя себе мимолетную радость. Затем достал из среднего ящика стола зажигалку и сжег послание.

Оставалось разобраться с флешкой и сообщить дату и время начала самого важного и последнего задания в моей жизни главам остальных братств алатисов.

Этим я и занялся — сбором информации: просмотрел прогноз погоды, проверил новости, разузнал, не предполагается ли никаких акций протеста или крупных выставок в городе и так далее. После чего мне следовало написать ответы главам. Но после речи я был на взводе, и теперь это чувство возвращалось ко мне удвоенной порцией. Буквально начинали труситься коленки и дёргался глаз. Я быстро взял эмоции под контроль, закрыл глаза и отвлекся от окружающей обстановки. Но вскоре и перед мысленным взором начали проноситься картинки разных вероятностей, различные сценарии событий, радостные и трагические завершения последнего задания алатисов.

Я раскрыл глаза и растер переносицу кончиками пальцев. Не колеблясь, я направился в тренировочный зал. Без сомнений, сейчас это было самым правильным решением.

Последняя тренировка была более недели назад. Но помимо того, что они помогают сохранять физическую форму и самоконтроль, ещё тренировки превосходно прочищают мозги. Просто невозможно правильно двигаться, если твоя голова забита всякими сомнениями — упражнения не перетекают из одного в другое, как это должно происходить, и приходится начинать снова и снова с самого начала.

По дороге в зал для тренировок несколько послушников догнали меня и ещё раз добродушно и осторожно сообщили, что будут рады принять участие в моем замысле, стать частью чего-то благородного. Я отблагодарил их за смелость, и ускорил шаг, надеясь, что, хотя бы на тренировке меня никто не побеспокоит.

В зале было тихо и холодно. Двигаться приходилось быстро и без остановки, разгоняя прохладу. Внимание сосредоточилось исключительно на том, что делают мои руки, ноги, тело. Движение за движением мысли исчезали, и даже дышать становилось легче. Само собой, когда я закончил тренировку, мысли вернулись обратно в голову. Однако стали намного яснее и обрели порядок. Я получил не нагромождение мыслей, картин и вариантов, а новый четкий узор сложившихся событий.

На обратном пути в кабинет я встретил ещё нескольких алатисов, которые интересовались, когда будет известно, кого я выбрал. Один из братьев попросил не выбирать его жену: у них было семеро детей, и он очень боялся, что если и он, и его жена отправятся со мной, то их дети останутся сиротами. Калеб, как звали этого брата, был уверен, что его жена будет рваться в бой, и он сам готов положить свою жизнь на достижение победы. Но Калеб никак не мог позволить себе оставить своих детей без обоих родителей.

Примерно те же самые вопросы преследовали меня, когда я шел на ужин. Решение у меня уже было готово, но я лишь больше убедился в нем. После молитвы, прежде, чем принесли блюда с едой, когда все уже присели, я остался стоять возле стола и обратился к своим братьям и сестрам.

— Многим интересно, кого же я выбрал для реализации своего плана. И хоть я благодарен всем за готовность помочь, я не могу позволить участвовать многим из тех, кто вызвался. — громко произнес я.

По залу прошелестел гул огорченных голосов.

— Дело не в недоверии или недостатке квалификации. Просто я не могу позволить детям остаться сиротами, позволить кануть нашим традициям в Лету, переступить порог новой жизни, ничего не вынося из старой. Поэтому женщины-воины и старики, послушники, не вступившие в статус воина, не пойдут на это дело. По этой же причине и потому, что ты моя правая рука, я не позволяю и тебе, Авем, участвовать с нами. Знаю, ты будешь злиться, но на этом деле я пойду ва-банк, и могу не вернуться в братство. Тогда мне нужна будет замена.

Я обернулся к ней и поймал на себе прожигающий взгляд.

— Я не страшусь возложить этот долг на твои плечи. Ты, как никто другой, поддержишь оставшихся братьев и сестер, пока мы будем вершить историю. Авем, ты продолжишь начатое мной дело и прекрасно позаботишься о братстве. Я верю в тебя. Верю, что ты понимаешь мои мотивы и мои цели, верю, что ты вдохновишь наше братство строить новую жизнь, если вражеская пуля вновь пронзит мое сердце.

— Спасибо. — одними губами произнесла она.

— Каждый должен помнить, ради чего мы это делаем: ради будущего, ради наших детей, ради жизни вне страха. — я обвел зал пристальным взглядом, повернулся к тем, кто сидел справа и слева от меня.

Наши с Иеронимом взгляды встретились. По моему взгляду он понял, что я задумал. Иероним глубоко вдохнул, собираясь что-то произнести, препятствующее моему решению, но я опередил его.

— Но, если в этот день ты, Авем, потеряешь и своего мужа, ничто не сможет возместить тебе эту утрату. И тогда мое решение окажется ошибочным, ибо оно будет незавершенным.

— Не вздумай, Аллан! — прошипел Иероним, подходя ко мне — Я не позволю тебе самому сумасбродствовать в обители Максвелла.

— Мое решение неоспоримо. — ответил я — Это мера предостережения.

— От чего?

— От гибели моей семьи и всего братства. — твердо ответил я.

— Ты не сможешь меня удержать. — ответил он — Я всё равно отправлюсь с вами с твоего позволения, или без него. Если необходимо — я использую право старшинства, и тогда решать буду я, кто отправится на это задание, а кто — нет.

— Ты хочешь сумасбродствовать там со мной? — неожиданно для самого себя, с улыбкой спросил я.

— Ты же знаешь меня. — ответил он — Чем мне просто следить за вами, лучше я отправлюсь с вами и принесу пользу. Какой бы чин ты не занимал, всё равно ты остаешься моей семьей. Моей кровью.

— Итак! — заключил я, обращаясь ко всему братству — По завершению ужина жду всех, кого я избрал, пройти в Алый зал. Вы можете передумать, но я надеюсь там увидеть следующих воинов…

Несколько минут я перечислял имена тех, кого выбрал. Среди них был и Арий, и Илай с братом, Калеб, ранее днем просивший о своей жене, паршивец Анри и многие другие. Возможно, я готов был к смерти, но мне очень не хотелось вновь умирать в одиночестве, потому на это задание я брал тех, кто не раз сопровождал меня на заданиях.

Не скажу, что это выглядело как выигрыш в лотерею, когда я называл чье-то имя. Или же наоборот, не называл кого-то, и на его лице возникало выражение облегчения и радости. Но когда перечисление имен закончилось, на столах появились блюда с ужином, все алатисы так и продолжали молчать. Каждый, кто не был назван, смотрел на того, кто шел со мной так, словно прощался с ним без слов. Каждый из присутствующих понимал, что его сосед справа или слева может никогда не вернуться из ABS-тауэр, что он видит его, возможно, в последний раз. А те, чьи имена были названы, думали о том, что им стоит закончить, что сделать из списка «Сделать перед смертью» и какие слова сказать самым любимым. По крайней мере, мне хотелось верить в то, что тогда их мысли были отданы именно этому.

Внезапно раздался скрип, и двери трапезной распахнулись. На пороге стояла Катиб. Ее лицо скрывал хиджаб. На ней был ее черный плащ с золотыми узорами, а в руке она держала свой посох.

Она сняла хиджаб, и по ее плечам рассыпались длинные каштановые волосы. Сверкнув зелеными кошачьими глазами, она улыбнулась, оголив острые хищные зубки, и подошла ко мне, после чего поклонилась. Я поклонился в ответ. На моей щеке вновь появился мокрый след, как и в день первой встречи с ней, когда она лизнула мою щеку, как настоящая кошка.

— Чем обязан, Катиб? — спросил я, одновременно вытирая щеку тыльной стороной ладони — Что тебя привело в мое братство?

— Я хочу участвовать в твоем замысле. — гордо произнесла она, обводя всех взглядом.

— Откуда ты знаешь о нем? — удивился Иероним.

— Я впервые взглянула в твои глаза, и уже тогда все увидела. — ответила Катиб, обращаясь ко мне.

— Мне нужен такой союзник, как ты, но, какая твоя выгода из этого всего? Ведь, если Абсорбс исчезнет, никто не будет помогать беглецам скрываться в Верхнем городе, и ты потеряешь часть своих клиентов.

— Они всё равно будут убегать. — мурлыкнула она — Я верю в твой план, и хочу внести свой вклад. Стать частью великого события. Считай это тщеславием.

— Как мне знать, что ты не на стороне Абсорбс?

Она громко засмеялась.

— Аллан, я могла бы давным-давно тебя убить. И сделала бы это при малейшей возможности, если бы работала на Абсорбс Глобал Индастри.

— И это все? Простое тщеславие? — удивился я.

— Нет. Ты же это видишь. — фыркнула она, и я уловил мимолетный взгляд на француза, замаскированный под недовольное закатывание глазок.

— Хорошо. Иероним, как считаешь, можем мы ей доверять наши интересы?

— Мы уже прежде несколько раз сталкивались с Катиб, и убедились, что она умелый боец и всегда получает свое. Я считаю, что мы не можем остановить ее, потому вынуждены довериться. — серьёзно хмурясь, ответил Иероним.

Катиб благодарно кивнула ему. Он усмехнулся ей в ответ.

— Ты голодна? — спросил я у Катиб — Отужинаешь с нами?

— Если ты позволишь.

— Присаживайся. — ответил я, указывая ей на стол, за которым сидел Анри. — Выбирай любое место. Я сейчас велю принести тебе приборы. — я расплылся в лукавой улыбке.

— Не стоит. Я могу есть и без тарелки. Не во всем Нижнем городе есть такая роскошь. — улыбнулась Катиб, облизав розовым языком красивые губы.

Я провел Катиб за стол, после чего подошел к Анри и шепнул ему на ухо следовать за мной сейчас же. Он покорно встал, скрывая свой взгляд, и вышел со мной из зала. Я закрыл за нами двери.

— Ты снова с ней спишь? — прижав его к стене, грозно спросил я у него. Я отчаянно старался не повышать голоса, чтобы нас не услышали в зале.

Он возмущенно поглядел на меня.

— Нет, Аллан. — произнес Анри, на этот раз произнеся мое имя правильно.

Я отпустил его. Он сразу же поправил свою одежду, прилизав волосы, и скривил недовольно-презрительное лицо.

— Прости. Я должен быть уверен, что все пойдет по плану, когда мы войдем в здание ABS-Инвэстмэнтс тауэр. — немного подумав, я уточнил — Никто не вспомнит свои старые обиды?

— Нет. Этого не случится. — гордо ответил Анри — Это Катиб решила прекратить нашу связь. И причина, по которой она сейчас пришла никак меня не касается.

Я растерялся от его откровенного признания.

— Мне жаль. — только и смог ответить я.

— Не стоит. На этом мы закончили?

— Да. Можешь идти.

Он вернулся в обеденный зал. Я остался в холле соображать о своих дальнейших поступках и возможных сюрпризах. Напряжение нарастало.

* * *

В Алый зал мы с Иеронимом шли молча. С одной стороны, я радовался, а с другой злился на себя, что он ослушался моего приказа, а я не смог настоять на своем. Но все же с ним мне было спокойнее и надежнее. Голос моего здравого разума всегда звучал, как голос Иеронима. Возможно даже, что он и исходил из его уст.

— Все слова, что ты сказал, это правда? — спросил я, не доходя дверей зала.

Он остановился и взглянул на меня.

— Конечно. Зачем же мне было их говорить тогда, если это была ложь?

— И всё же я не могу поверить, что ты согласен оставить близнецов и Анжели, и отправится на, возможно, последнее задание в наших жизнях. Я не говорю, что будь я на твоем месте, то сам бы отказался, но это решение мне не понять.

— Не забывай, все же ты на половину человек, и твои чувства мощнее наших, их тяжелее понять и соответственно, контролировать. — ответил он, усмехаясь.

— Может быть ты прав. Но они-то мне и помогают принимать мои решения. — ответил я, словно защищаясь.

— Идем. — ответил он, открывая двери зала.

Я остановился у входа. К горлу подступил ком, и я почувствовал, что не могу сойти с места.

— Что? — спросил Иероним, оглядываясь на меня.

— Чувствую себя как в первый раз на задании. Помнишь? Только теперь я выношу решение.

— Да. Давно минули те времена…

— Точно. Мы старше, ответственности больше, опыта больше, и только времени остается с каждым разом все меньше.

— Если ты отступишь назад, тебя никто не будет винить. — сказал он, глядя мне в глаза. — Но лучше сделать это сейчас, чем в последний миг.

— Нет. И мне эти разговоры не по душе. — ответил я, решительно шагая к двери — Просто ностальгия нахлынула.

Толкнув двери, я вошел в Алый зал. Он назывался так благодаря гобеленам, висевшим на стенах. Зал был круглой формы, с полами из дерева вишни, выложенными «елочкой», которые от времени приобрели грязновато-бурый оттенок. У самого потолка в стенах располагались витражные окна — совершенно бесполезные для обзора, но пропускающие немного света и воздуха в зал. Из-за старых рам так называемых слуховых окон, пару десятков лет назад во время сильного ливня дождевая вода залила гобелены, висевшие на этих же стенах ниже. Натуральные краски, которыми были окрашены нити, растеклись по полотнам, испачкали стены и пол. За счет того, что преобладающее большинство оттенков на картинах, изображенных на полотнах гобеленов были выкрашены терракотовыми и красными оттенками, то и весь зал, носивший прежде имя «Круглый», в одну ночь стал алым. Испорченные гобелены заменили, полы оттерли, а вот стены так и остались кроваво-красными, словно покрытыми разводами свежей крови. Довольно устрашающе, правда? Но благодаря новым люстрам, сменившим старые канделябры, которые никак не справлялись со своей прямой обязанностью, сделали зал более приветливым, а обстановку — теплой. Круглая форма и круглый стол, позднее установленный там, навеивали мысли о легендах об короле Артуре и его рыцарях. Поэтому зал получил название «Алый» и был официально назначен залом для переговоров и проведения важных встреч. А недавно я приказал снабдить этот самый зал необходимой техникой, чтобы проводить своеобразные брифинги и совещания. Типа того, которое сейчас предстояло провести мне.

Все уже ждали, окружив круглый стол для переговоров. Я ходил в свой кабинет за планами, записями и схемами — потому задержался, а Иероним помогал мне. Я положил всё на стол, и чтобы не отнимать их время, начал разговор, параллельно разбирая чертежи.

— Я даже не знаю, с чего начать. — признался я. — Это должно было быть простым заданием. Но с появлением нового оружия, оно стало смертельно опасным. Каждый день и каждую ночь с момента возвращения я обдумывал и немного изменял его, чтобы обезопасить всех, кто пойдет за мной. Но теперь у меня в голове крутится слишком много мыслей.

— Можете рассказать нам, как все должно быть, хотя бы в идеальном преставлении. А дальше появятся вопросы, распределите наши «роли». — ободрил меня Арий.

Так я и сделал, одновременно и рассказывая, и показывая на планах ABS-тауэр точки, где нужно будет установить заряд, или где находится какой кабинет, и через какие двери придется покидать здание. Покончив с планом башни, я развернул карту района, и принялся объяснять стратегию своего плана. Мне показалось, что я говорю слишком много, поэтому я замолчал и обвел всех взглядом, оценивая, какое у них сложилось мнение о моем плане. «Возможно, они сейчас раскритикуют все, и мне придется впопыхах все переделывать и пересчитывать. А может, и нет. Ни черта не могу понять по их лицам…»

— И как вам? Слишком много слов? — осторожно спросил я.

— Да нет. — ответил кто-то позади.

— А как же соседние здания? — спросила Катиб.

— А что с ними? — наигранно удивился я, доставая из-под завалов бумаг карту Мидтауна. Развернул и недоуменно осмотрел ее, словно ожидая увидеть там ответ.

— Тревога в них может привлечь внимание глав Абсорбс Глобал Индастри в башне, и они тоже станут покидать собрание. — объяснила она.

— Тревоги не будет. — твердо отрезал я.

— Но… — собрался возразить, но запнулся Арий.

— Ты пожертвуешь сотнями людей? — спросил Анри. Но в его голосе не было удивления.

— Продумывая свой план, я имел удовольствие общаться с несколькими учеными. Один был экспертом в области инженерии и лей-линий, а второй — разбирался во всем, о чем бы я его не спросил. Итак, они рассказали мне кое-что, натолкнувшее меня на размышления. — я потер рукой об руку, замечая в глазах своих братьев нетерпеливый интерес, усмехнулся и продолжил — Не стану накалять интригу. В общем, форма самого здания — параболическая — способствует резкому подъему теплого воздуха вверх. Вся их вентиляция построена на этом простом принципе. А схема расстановки зарядов, просчитанная человеком, помогающим мне в этом деле, (имя его я не стану называть, да это и не важно), обеспечит завал ABS-Инвэстмэнтс тауэр внутрь.

— Интересно. — протянул Иероним — А точно сработает?

— Да. Кроме этого, я подумал, чтобы вывести работников из ABS-тауэр я включу пожарную тревогу. Те, кто не имеет никакого отношения к собранию глав Абсорбс выйдут из здания, а спасатели оцепят его снаружи — как и положено в таких ситуациях. Так что жертв будет минимум. Я бы хотел сказать, что мне удалось продумать все и спланировать так, что не пострадает ни один человек. Но, увы, это невозможно. Однако в этом деле, последнем в истории борьбы алатисов и Абсорбс, я готов пойти на такой риск. Готов допустить жертвы — последние в истории тысячелетней борьбы.

— Спрошу вновь, а тревога в здании, не насторожит приехавших на совет глав Абсорбс?

— В переговорной, где состоится совет глав Абсорбс установлена звукоизоляция, а еще она огнеупорная. Это особое помещение, из которого можно выйти только через одни единственные двери, открывающиеся снаружи при одновременном введении на два разных компьютера одного пароля.

— Не знал, что Максвелл такой параноик. — насмешливо заметил Илай.

— Я тоже до этого времени. — заметил Иероним.

— Думаю, он не боится, а ненавидит глав Абсорбс так же, как и наш вид. Всех, кто могут обойти его в чем-то. Чьи планы он разрушил. Всех, кто представляет для него угрозу — он опасается всех и каждого. — объяснил Даррелл.

Все удивлено обернулись на мальчишку, всё время молчавшего, прячась за спинами взрослых опытных воинов.

— Даррелл хорошо знает Максвелла. — подтвердил я, нарушая молчание.

— Похоже в этот раз его привычки сыграют против него. — усмехнулся Анри.

— Всегда стоит учитывать возможность вмешательства непредсказуемого случая. — заметил Иероним, остужая его задор.

— Люди привыкли верить в Фортуну. Но мы теряли слишком много близких и любимых, чтобы знать, что дело отнюдь не в ней. Вся суть в ловкости, внимательности и хладнокровии. Несколько раз я был на грани жизни и смерти, и однажды я умер. Скажу честно: умирать не страшно. А вот оставлять на произвол судьбы тех, кто тебе дорог — это самое страшное, что может пронестись в голове за мгновение до смерти. — начал я, понимая, что теперь стоит перейти к боевому духу — Мы рискнули подобраться слишком близко к пламени. Теперь у нас только один путь: потушить его, иначе пламя сожжет нас дотла. Я не отступлю ни на шаг назад, потому что я знаю, для кого я это делаю — для будущего, для родных и любимых. Для следующего поколения алатисов, которые не должны знать, что такое жизнь в постоянном страхе и извечных запретах. — я вновь сделал паузу, обводя всех в зале взглядом — Я хочу быть уверен, что те, кто пойдут со мной, понимают, для чего я приношу эту жертву. И, что еще важнее, что мои братья хотят того же, а потому пойдут до конца. Я не ошибся, выбирая вас?

Прозвучало единогласное «Нет, не ошиблись!». Я почувствовал воодушевление, и на миг мне даже показалось, что мы уже победили. Я роздал каждому его обязанности исходя из специализации, еще раз объяснил, что за чем следует — в таком деле повторение никогда не помешает. И мы договорились, что еще раз встретимся перед началом задания и обсудим все мысли, что возникнут у моих братьев и сестер.

— Есть ли вопросы относительно того, когда и как делать то, что я поручил?

Все присутствующие в зале алатисы отрицательно мотнули головами.

— Собрание окончено. А теперь идите, и проведите оставшееся время с теми, кого любите. Не жалейте своих чувств, не жалейте поцелуев и улыбок. Это может быть последний шанс отдать их самым дорогим. — произнес я, обводя всех взглядом.

Воцарилось уважительное молчание. Не знаю, было это уважение ко мне или к тем, кому предстоит пасть в предстоящем задании. Но они в молчании стали покидать Алый зал. Я провожал всех взглядом, когда они выходили, и немного времени спустя, отправился вслед за ними. На выходе из зала ко мне подошел Даррелл, зацепив меня за рукав накидки, он потеребил его.

— Что? — громко спросил я.

Он словно испугался, оглянулся на братьев и словно вжался в плечи. Я продолжал идти.

— Ты что-то натворил? — уже значительно тише спросил я.

— Мне нужна твоя помощь. — прошептал он.

Притормозив, я пропустил всех братьев вперед, и подождал, когда все покинут Алый зал. Я надеялся, что он струсил, и теперь попросит не брать его на задание. Да и я сам не горел желанием принимать его в задание, чтобы не носиться за ним, словно нянька, вместо того, чтобы выполнять задуманное.

— Все в порядке? — спросил Иероним, выходя из зала.

— Да. — отмахнулся я — Нужно еще обсудить с Дарреллом несколько моментов.

Наконец мы с Дарреллом остались вдвоем в зале.

— Говори, что у тебя еще за проблема? — нетерпеливо ответил я, поворачиваясь к Дарреллу.

— Научи меня биться. — сказал он, глядя на меня доверчиво и наивно.

— Что? Мне послышалось? — переспросил я.

— Нет. Я не умею драться. Только шпионить. В Абсорбс меня не учили биться. Я умею только то, чему я научился ранее на уроках борьбы в школе.

— Почему именно я? Арий прекрасный воин, почему бы тебе не попросить его? Или Лактар — я сам его назначил на пост мастер-учителя.

— Потому что ты мой отец. И к тому же мне Авем сказала, что ты лучший ученик своего учителя.

— Я просил тебя не называть меня отцом? — нахмурился я.

— Да. Но сути дела ведь это не меняет, а?

— Нет. Не меняет.

— И тебе же не нужна обуза на последнем задании? — пытливо спросил он.

— В этом ты прав. — сказал я, лохматя его волосы ладонью. Что-то невероятно знакомое было в этом. И добавил, выходя из зала. — Идем.

Парень поспешил за мной.

— Так ты меня научишь? Да? Куда мы идем? В секретное место? — парень не замолкал, продолжая генерировать вопрос за вопросом.

— Слушай! — не выдержал я — Ты меня нервируешь. Если хочешь чему-то научится — молчи и слушай, или следи! Понял?

— Ок. — ответил он.

В библиотеке мы взяли пару приспособлений для обучения послушников. Затем направились в сад. Деревья еще стояли голыми и замерзшими, и было достаточно места для тренировок, а кроме того — можно было не волноваться, что парень что-то сломает или разобьет в силу своей неумелости.

— Я помню, — сказал я, складывая палки и оружие на землю — что у тебя хорошо поставлен удар. Где ты этому научился?

— Должно быть, в школе. Меня часто колотили, потому я пошел на борьбу. Мне тогда это не особо было интересно.

— А что тебя интересовало?

— Девушка.

— Девушка? — удивился я — Тебе всего пятнадцать! Какая девушка могла тебя волновать?

— Особенная.

— Не хочу этого знать. — категорично ответил я — Не представляю, о каких высоких чувствах можно говорить в пятнадцать лет, когда ты не успел еще даже жизнь почувствовать. Не знаешь вкуса побед и падений, не знаешь, чего сам хочешь, не говоря уже про нее.

— Я знал, что я хочу.

— Не стану спорить. Бери палку. — сказал я, указывая на самую короткую палку на земле.

Даррелл поднял ее и покрутил в руках.

— У каждого воина есть свой вид оружия, тот, в котором он мастер. Но настоящий алатис должен владеть всеми видами оружия. Однако, у нас мало времени, и поэтому я коротко ознакомлю тебя с основами ближнего боя. Ничего более опасного, чем нож, я тебе не позволю взять в руки. И, кроме того, ты должен понять, как правильно наносить удар и держать защиту.

— Ого! И это все за один вечер?

— Да. Времени у нас мало.

— А может, попробуем что-то одно?

— Нет. В ABS-Инвэстмэнтс тауэр все может пойти «не по плану» и нужно будет менять план по ходу задания. У меня не будет времени нянчить тебя.

— Я сам о себе позабочусь. — гордо ответил он.

— Для этого и нужно сейчас научить тебя хотя бы малейшей частице того, что должен уметь алатис.

— И с чего мы начнем?

— Начнем с рукопашного боя. Кстати, покажи, что ты умеешь? Превратись в алатиса.

— Ладно…

Он снял куртку и повесил ее на ветку дерева. После чего он, немного смущенно, принял облик алатиса. Это занимало у него больше времени, чем должно, что говорило о том, что он еще учится владеть своими способностями. Его крылья были великолепны: острые и массивные когти на концах, мощные и широкие перепонки, на них блестела тончайшая черная кожа, мерцавшая во тьме, словно свежая смола. Все жилы и когти были красного цвета, а сквозь кожу просвечивалась циркулирующая кровь. Его кожа была темной, словно мокрый асфальт, а на руках появились острые когти. Глаза были ярко-желтыми, как пламя, с черными прорезями зрачков, растекающимися по пламени черными прожилками: словно пропасти в бездну.

Если бы он был моим сыном, — подумал я, — то я должен был бы сейчас ощутить в сердце что-то приятное, или испытать какое-то восхищение. Но я не испытывал ничего, кроме интереса. Я хотел лишь позаботиться о том, чтобы Даррелл мог защитить себя и остаться в живых — мне не хотелось, чтобы его жизнь оборвалась так рано.

Я подошел к дереву, на котором висела его куртка, и снял ее, а затем повесил на соседнее дерево.

— Сними. — сказал я

Даррелл подошел к дереву и потянулся за курткой, но прежде, чем он успел ее взять, я выхватил ее буквально у него из пальцев. Он оторопел, и недовольно уставился на меня. Я повесил куртку на другую ветку, с другой стороны от себя.

— Сними ее. Ты что, оглох? — вновь сказал я, улыбаясь, не в силах сдерживаться.

Когда он подошел и протянул руку к куртке, я вновь выхватил ее.

— Зачем ты это делаешь? — разозлился он.

Я молча повесил куртку на другую ветвь, на этот раз уже выше.

— Забери. — внушительно повторил я.

Он взял палку и попытался зацепить куртку палкой. Но я сорвал ее прежде, чем он дотянулся до нее. И я сразу же повесил куртку на другую ветвь. Он подпрыгнул и сорвал ее с ветки, но я успел выхватить ее из его рук.

— Отдай! Я ее снял.

— Да. А теперь забери. — засмеялся я.

Он зажегся негодованием, от чего его глаза загорелись еще ярче, и направился ко мне. Я так же превратился в алатиса, и поднявшись над землей с его курткой, позвал его за собой. Он взлетел. Держался он немного неуверенно, но сносно. Каждый раз, как он пытался забрать свою куртку, я ускользал от него, то выше поднимаясь, то опускаясь на землю, и вновь взлетал, когда он подбирался близко. Так повторилось огромное количество раз. Порой он почти вырывал куртку из моих рук, но, когда он был уверен в своей победе, я вновь забирал ее у него. Наконец, он устал и его движения стали вялыми и неуклюжими. Он неразборчиво махал кулаками и размахивал палкой, словно довольный пес хвостом. Мы опустились на землю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • Часть 1
Из серии: Alatis

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Alatis. Наследие. Книга 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я