Ставьте лайки

Павел Горбачев

Сборник коротких эзотерических рассказов и переосмысленных историй из жизни, которые были написаны в 2003—2005 годах, после чего были оставлены до лучших времен. Эти времена наступили. Читайте и сами оценивайте, понравилось вам чтиво или нет. Заставили эти истории вас задуматься о мимолетности жизни? Если да, ставьте лайки.

Дядя Вова

Была у меня тоже бабушка. Она уже умерла. Жила она в Краснодаре на улице Седина, во дворе, который находится рядом с пивзаводом. Большая красная кирпичная стена пивзавода пролегла через весь двор, а за стеной день и ночь что-то шумело, тихо гудело и варилось. Познакомился я со своей бабушкой, маминой мамой, очень необычно.

Мне было семь или восемь лет, я только перешел во второй класс, и родители меня отправили в пионерский лагерь на море в Анапу. Это был довольно крутой лагерь, путевка туда досталась папе от Министерства цветной металлургии, где он тогда работал. Детей собрали во дворе министерства, посадили в автобус, отвезли в аэропорт «Внуково» и самолетом отправили на море в Анапу. Помню, что из всех детей я был самый младший, и абсолютно все дети, как и я, не хотели никуда уезжать, плакали. Однако, в лагере было неплохо в целом, хотя и случались всякие неожиданности. Именно с тех пор и до сих я не люблю незнакомых девочек и их общество. Именно с тех пор приобрел я хулиганский характер, вечной беспокойство и аллергию то ли на шоколад, то ли на всяческую обязаловку типа построений, хождений строем и марши пионеров, то ли на «крыс» и «стукачей». Так вот, Анапа находится в Краснодарском крае, а потому, чтобы меня проведать, по маминому письму на родительский день приехала ко мне бабушка Александра Петровна. До этого я видел ее только на фотографии. Я сразу ее узнал, причем она сразу показалась мне какой-то очень знакомой, хотя все время называл ее на ВЫ и просто стеснялся ее. Она привезла мне свежих огурчиков-помидорчиков и еще чего-то, что я впоследствии отправил в шкафчик с вещами и о чем немедленно забыл. О гостинцах я вспомнил только через неделю, но в полиэтиленовых пакетах от свежих овощей осталось лишь нечто…

На следующий год я уже поехал прямо к бабушке в Краснодар. Там в одном доме жили: бабушка, мой дядя, его жена и две их дочки. Дочек я как-то невзлюбил, хотя поначалу эти мои племянницы относились ко мне дружелюбно. Им это было просто, потому что младшая была старше меня на полтора года, а старшая была уже в 11 классе. Во дворе также не сложились отношения со старшими ребятами, так как у них была своя компании, я и они заранее свысока отнеслись к маленькому москвичу, который общался с ними на равных и требовал уважения. Были еще двое ребят примерно моего возраста, Юрик и Женька. Эти были на два года младше меня, только Юрик был толстый мальчик и вымахал примерно моего роста, а Женька был маленький, но расчетливый и жадный. Короче, они «шестерили» перед старшими: в их присутствии иногда пытались поиздеваться надо мной. Надо сказать, это меня мало задевало, и я внутри себя торопливо прощал им их маленькие предательства.

Всех взрослых было принято называть так: тетя Люба, дядя Женя, дядя Вадик, дядя Саша, дядя Вова. Дядя Вова отличался от остальных взрослых тем, что с нами, с мелкими, он разговаривал на равных и общался с нами совершенно свободно. Иногда он собирал ораву пацанов и, с разрешения родителей, вел нас купаться на затон или на текучку. Иногда мы выезжали на остров, что рядом с Яблоновским мостом, но это было уже через несколько лет, когда мы стали постарше, и наша тусовочка окончательно определилась в составе.

Дядя Вова обычно после работы приходил в свой гараж, который находился рядом с детской площадкой, и спасался там от своей жены, тети Зины, и ее вечных попреканий. Туда же к нему наведывались и мы. Дядя Вова невзначай расспрашивал нас о том, как у нас дела, что нас волнует, что интересует. Он часто рассказывал о том, как жил на Чукотке с тетей Зиной, когда он туда уезжал колымить. От Чукотки дяде Вове и тете Зине остались раскосые глаза и неколебимое спокойствие дикой природы. Дядя Вова рассказывал, что если чужой человек приедет на Чукотку, то спокойно может жить там не более 3-х лет в первый раз, не более 5-ти во второй и не более 10-ти лет в третий. Если чужой человек проживет на Чукотке более 10-лет без перерыва, то он становится чукчей, у него становятся раскосыми глаза и он должен, если хочет жить, приезжать туда раз в пять лет, хотя бы на год. Так вот, дядя Вова и тетя Зина прожили там без перерыва 15 лет. Их глаза стали раскосыми, а внутри утвердился какой-то неколебимый стержень, который вызволял их из всяческих житейских бед, помогая переживать проблемы без вреда своему здоровью.

Дядя Вова показывал нам, пацанам, свое охотничье ружье, отделанное серебром и весящее оттого в три раза больше обычного, доставал иногда сделанные собственными руками арбалет и лук и показывал нам, как надо из них стрелять. Он мог запросто на всю компанию накупить кулек мороженого в стаканчиках и раздать за милую душу. Мог запросто организовать темной южной ночью на спортивной площадке возле стола для пинг-понга грандиозный костер с испечением в его углях картошки, а также мог за бутылку покрасить забор какому-нибудь хозяйственному соседу, при этом половину работы делали мы, пацаны, которые сами с охотой вызывались этот забор покрасить. По профессии дядя Вова был плотник-отделочник и мог сделать своими руками из подручных материалов абсолютно все. У него в гараже был станок, на котором он точил ножи, вытачивал всяческие полезные мелочи. Над станком была полка, единственным экспонатом которой был моржовый член. Дядя Вова всякий раз с гордостью показывал нам его, говоря, что из него получатся замечательные костяные нэцке. Он мечтал также сделать из кости фигурку лежащего моржа, но почему-то так и не принимался за работу. Еще у дяди Вовы были два фонаря, которые заряжали свои аккумуляторы от розетки, и мы часто ходили с ними по двору, освещая темень двора мощными лучами. Это были фонари, которые дяде Вове подарили пограничники, с которыми тот подружился на Чукотке.

Взрослые почему-то не так сильно любили дядю Вову, как мы. Моя бабушка называла его алкашом, помнила его с детских лет и все-таки считала его большим ребенком. А тот, как и все люди его возраста, называл бабушку тетей Шурой, как называл и других стариков в нашем дворе: дядя Женя, тетя Саша и т. д. Многие родители считали его чуть ли не за прибабахнутого, но мы-то, пацаны, твердо знали, что дядя Вова — человек стоящий, и его просто недооценивают. Мы видели его насквозь, как видели и других взрослых, которые пресмыкались перед каким-нибудь богатым соседом, которые вечно лгали, не считались с нами, мелкими, как со взрослыми людьми, и вечно гоняли нас от водоколонки, когда мы приходили туда за водой для брызгалок. Только дядя Вова понимал нас и принимал нас такими, какими мы были, и всегда был рад с нами пообщаться.

Бывало такое, что наши посиделки переходили в разговоры о мироздании и устройстве этого мира, и часто дядя Вова среди всеобщего завороженного молчания произносил всего лишь одно слово, и нам, 10—11 летним, как будто все становилось понятно и просто жить: «Дзэн». Темная ночь окутывала нас тогда полностью, затухающий костер все еще бросал вспышки света на стол, на скамьи возле него, на которых мы сидели, звезды становились как будто ярче и ближе и рассказы про Чукотку приобретали вполне реальную форму и становились чем-то таким, что случалось и с нами, это становилось нашим общим прошлым, и мы все чувствовали себя чем-то единым и близким этой ночи и этим звездам.

Дядя Вова часто говорил, что ему скоро придет время снова уезжать на Чукотку, что он все-таки приедет потом снова в Краснодар, но в конечном итоге из-за того, что так долго прожил там без перерыва, ему придется переезжать на Чукотку навсегда. Мы в глубине души огорчались, но почему-то были уверены, что это нисколько не разлучит нас, нисколько не ослабит нашу общую дружбу.

Я тогда три года, с третьего класса по седьмой каждый год ездил в Краснодар и проводил там почти все лето. Потом одно лето я пропустил, потому что тяжело заболел и слег мой отец, и мы с мамой ухаживали за ним. Отец умер, не дожив до Нового Года четыре дня, а до дня рождения десять дней. На следующее лето я приехал в Краснодар и узнал, что дядя Вова уехал-таки на Чукотку и обещал вернуться назад через три года. Тетя Зина осталась в Краснодаре, к этому времени из армии вернулся их сын Ромка, который был и характером и внешне похож более на тетю Зину, нежели чем на дядю Вову. Теперь Ромка ходил в дядь-Вовин гараж и занимался там своими делами. Мы с ним конечно, не дружили, а дружили между собой, но это было уже нечто другое. Некому было помочь нам разобраться в своих чувствах, когда мы ссорились или спорили. Некому было повести нас за собой и показать НАСТОЯЩЕЕ.

В тот год я уехал из Краснодара и больше туда не возвращался. В 1998-м году я все лето работал в Москве на стадионе «Динамо» в веломагазине, собирал велосипеды. В тот же год и на следующий я поступал в вуз. Безуспешно. В 1999 году внезапно в Краснодаре умерла бабушка, отношения моей матери со своим братом ухудшились: теперь он и его семья не желали видеть нас в доме, который полностью перешел в их владение. В 2000-м году я поступил в МГУ, начал учиться.

Прошло еще три года, когда летом 2003-го года неожиданно раздался междугородный звонок. Это из Краснодара звонил Женька, тот который был всегда мелкий и корыстливый. Я не сразу узнал его повзрослевший голос, только лишь по южному акценту и знакомым интонациям голоса. Он пытался выяснить, не занимаюсь ли я покупкой-перепродажей-ремонтом отечественных машин. Он рассказал также, что сам учится в филиале Белгородского университета на каком-то холодильном факультете и то в основном на тройки, рассказал про Юрика, который «мотает последний год в армии» где-то под Серпуховом.

А на мой вопрос: приехал ли с Чукотки дядя Вова и как он там, Женька сказал: «А дядя Вова умер… Он со своим родным братом выпил пива, а потом дядя Вова пошел купаться в теплую ванну, стало плохо с сердцем и он умер. Дядю Вову хоронили всем двором».

Все. Детство кончилось. А что будет дальше? А?

Конец ознакомительного фрагмента.