Боги Бал-Сагота (сборник)

Роберт Ирвин Говард

Всего за тридцать лет жизни Роберт Ирвин Говард навсегда изменил облик не только фантастики, но и вообще популярной литературы. Героическая фэнтези и исторические авантюры, детективы и вестерны, истории о боксерах и восточные приключения, юмор и даже эротика – он одинаково свободно чувствовал себя во всех жанрах. Но настоящей любовью Говарда, по мнению множества исследователей, были сверхъестественные истории и мистика. Неудивительно, что именно этот человек, стоявший у истоков жанров «южной готики» и «неведомой угрозы», был также и одним из самых ярких творцов знаменитых «Мифов Ктулху» Г.Ф. Лавкрафта, с которым его связывала многолетняя дружба.

Боги Бал-Сагота

1. Сталь среди шторма

Противостояние было скорым и отчаянным: в краткой вспышке перед Турлохом возникло искаженное яростью бородатое лицо, и топор гэла нырнул вперед, рассекая его до самого подбородка. В наступившей в следующий момент кромешной темноте удар невидимого противника сбил шлем с его головы, и Турлох махнул топором вслепую, почувствовав, как лезвие впивается в плоть; раздался вопль. С яростных небес вновь полыхнуло белым огнем, высветив кольцо свирепых физиономий и окружавший гэла частокол полированной стали.

Прижавшись спиной к главной мачте, Турлох парировал и наносил удары. Среди безумия схватки прогремел громкий голос, и в новой вспышке гэл разглядел гигантскую фигуру и странно знакомое лицо. Затем в одно огненное мгновение мир рухнул в черноту.

Сознание медленно возвращалось. В первую очередь Турлох уловил раскачивание — движение всего тела, не подчинявшееся его воле. Затем его пронзила тупая пульсирующая боль в черепе, и гэл попытался поднять ладонь к голове. И только тогда понял, что связан по рукам и ногам (не новое для него ощущение). Прояснившееся зрение подсказало, что он привязан к мачте того самого драккара, воинам которого удалось его одолеть. Турлох не мог понять, почему его пощадили. Если северяне знали его, то должны были понимать — он был изгнанником, и собственный клан не стал бы платить, даже чтобы спасти его из Преисподней.

Ветер улегся, но море по-прежнему бушевало, швыряя длинный корабль как щепку с одного пенящегося гребня на другой через глубокие провалы между валами. Серебряный кругляк луны проглядывал сквозь разрывы в облаках, освещая беспокойные воды. По тому, как длинный корабль кренился, с трудом преодолевая пенные валы, выросший на диком западном побережье Ирландии гэл понял, что судно серьезно повреждено. Что тут скажешь, бушевавшая в этих южных водах буря оказалась способна изранить даже надежный корабль викингов.

В тот же шторм попало и франкское судно, на котором плыл Турлох, и его отнесло намного южнее первоначального курса. Дни и ночи слились в ослепляющий, воющий хаос, носивший и бросавший корабль как раненую птицу. И из самого сердца бури явился и навис над меньшим, более широким судном драконий нос, и абордажные крючья впились в борта. Воистину эти северяне были волками, и в их сердцах горела нечеловеческая кровожадность. Под аккомпанемент ужасающего рева шторма они с воем бросились в атаку, и пока безумствовавшие небеса извергали на них свой гнев, а каждый удар беснующихся волн грозил поглотить оба судна, эти хищники вдоволь насытили свою ярость, как истинные сыны моря, неистовые порывы которого отзывались в их сердцах. Это была бойня, а не сражение — кельт был единственным бойцом на борту. И теперь он вспомнил необычно знакомое лицо, замеченное им за мгновение до поражения. Кто?..

— Привет тебе, самоуверенный мой далкасиец^[28], давненько мы не встречались!

Гэл уставился на воина, стоявшего перед ним. Тот был невероятно рослым — на добрых полголовы превосходил Турлоха, который и сам был выше шести футов. Его широко расставленные на раскачивающейся палубе ноги походили на колонны, а руки были словно вырублены из дуба и железа. Борода — такая же золотая, как украшавшие его руки массивные золотые браслеты. Чешуйчатая броня делала воина еще более устрашающим, а рогатый шлем прибавлял роста. В спокойных серых глазах, встретивших яростный взгляд голубых глаз гэла, не было гнева.

— Этельстан-сакс!

— Он самый. Много времени прошло с тех пор, как ты подарил мне вот это, — великан указал на тонкий белый шрам на виске. — Кажется, нам суждено встречаться в бурные ночи. Мы впервые скрестили клинки, когда ты сжег усадьбу Торфеля. В ту ночь я пал от удара твоего топора, и ты спас меня от пиктов Брогара — единственного из всех, кто служил Торфелю^[29]. А этой ночью тебя свалил я, — он коснулся рукояти громадного двуручного меча, закрепленного у него на спине, и Турлох выругался.

— Ну, не следует меня поносить, — сказал Этельстан с обидой. — Я мог бы прикончить тебя в давке, но вместо этого ударил плашмя. Впрочем, помня, какие у ирландцев крепкие черепа, ударил изо всех сил. Ты много часов был без чувств. Лодброг прикончил бы тебя, как и остальную команду корабля, однако я сказал, что твоя жизнь принадлежит мне. Впрочем, викинги согласились пощадить тебя лишь при условии, что я привяжу тебя к мачте. Они тебя хорошо запомнили.

— Где мы находимся?

— Без толку спрашивать. Штормом нас отнесло далеко от курса. Мы собирались совершить набег на берега Испании. Когда случай свел нас с твоим кораблем, мы, разумеется, не преминули этим воспользоваться, но добыча оказалась скудной. Теперь же нас несет морским течением неизвестно куда. Рулевое весло сломано, корабль поврежден. Как знать, мы могли оказаться даже на самом краю мира. Поклянись, что присоединишься к нам, и я тебя освобожу.

— Поклянись, что провалишься прямиком в ад! — прорычал в ответ Турлох. — Уж лучше я пойду ко дну вместе с кораблем и буду вечно спать под покровом зеленых волн, привязанный к этой мачте. Сожалею только, что не смогу отправить на тот свет больше морских волков вдобавок к той сотне, что уже жарится в преисподней благодаря мне!

— Ну ладно, — миролюбиво отозвался Этельстан, — всем нам нужно есть. Я, по крайней мере, развяжу тебе руки. Вот так, теперь ты можешь занять свои зубы этим мясом.

Турлох склонил голову и жадно впился в здоровенный кусок. Этельстан какое-то время наблюдал за ним, затем отвернулся. «Странный он, этот отступник-сакс, охотящийся вместе со стаей северян, — подумал Турлох. — Страшный противник в бою, но в душе его теплится искра доброты, отличающая его от компании, с которой он водился».

Корабль слепо несся по ночному морю, и Этельстан, возвратившийся с рогом пенистого эля, заметил, что облака снова сгустились, скрывая из виду беспокойные воды. Он оставил руки гэла свободными, но Турлох по-прежнему был накрепко привязан к мачте веревками, обхватывавшими его ноги и торс. Разбойники не обращали на пленника внимания, пытаясь удержать искалеченный корабль на плаву.

Через какое-то время за грохотом волн Турлох стал различать низкий рев, который становился все громче. И в тот момент, когда его, наконец, расслышали тугоухие северяне, корабль скакнул как пришпоренная лошадь, натужно скрипя всем корпусом. Как будто по воле колдовских сил подсвеченные приближавшимся восходом облака расступились, открывая их взорам простор серых беспокойных вод и длинную череду бурунов прямо по курсу. Далеко за пенным безумием рифов маячила земля, судя по всему — остров. Рев все усиливался по мере того, как пойманный приливным течением корабль сломя голову летел к гибели. Турлох увидел, как мечется по палубе Лодброг с развевающейся по ветру бородой, размахивая кулаками и выкрикивая бесполезные команды. Подбежал Этельстан.

— Едва ли кому-то из нас удастся спастись, — пророкотал он, разрезая веревки, — но ты заслуживаешь шанса, как и все остальные…

Турлох высвободился из пут.

— Где мой топор?

— Там, на оружейной стойке. Но, кровь Тора, парень, — с изумлением добавил рослый сакс, — зачем тебе сейчас обременять себя…

Но Турлох уже схватил топор, и от ощущения знакомой изящной рукояти в руке уверенность заструилась по его венам, как вино. Оружие было такой же частью его тела, как правая рука. Если ему суждено погибнуть, он погибнет, сжимая свой топор. Турлох торопливо закрепил оружие на поясе. Все доспехи с него сняли, когда захватили в плен.

— В здешних водах водятся акулы, — заметил Этельстан, готовясь избавиться от своей чешуйчатой брони. — Если нам придется плыть…

Корабль сотряс удар такой силы, что переломились мачты, а весь корпус задрожал, будто стеклянный. Драконья морда на носу вздыбилась высоко в воздух, и люди посыпались, как кегли, по накренившейся палубе. На мгновение судно замерло, содрогаясь, словно раненый зверь, затем соскользнуло со скрытого волнами рифа и рухнуло в воду в слепящем фонтане брызг.

Длинный прыжок позволил Турлоху оказаться далеко от корабля, и он мгновенно всплыл на поверхность, борясь с безумной пляской волн, а затем ухватился за обломок, отброшенный буруном, и кинулся поперек него. На секунду его коснулось безвольное тело и тут же пошло ко дну. Турлох погрузил руку глубоко в воду, схватился за перевязь с мечом и вытянул человека на свой импровизированный плот, мгновенно узнав Этельстана, все еще облаченного в доспехи. Сакс лежал оглушенный, безвольно свесив в воду конечности.

Плаванье сквозь буруны запомнилось Турлоху бессвязным кошмаром. Прилив тащил их, то погружая хлипкое суденышко в воду, то подбрасывая к небесам. Турлоху оставалось только держаться крепче и надеяться на удачу. И он держался, обхватив одной рукой сакса, другой — спасительный обломок, хотя, казалось, его пальцы вот-вот переломятся от усилия. Много раз они почти утонули. Затем каким-то чудом оказались в относительно спокойных водах, и Турлох заметил тонкий плавник, рассекавший воду в каком-то ярде от него. Акула повернула к плоту, и гэл, высвободив топор, ударил. Вода окрасилась красным, плот заходил ходуном от наплыва гибких тел. Пока хищники разрывали на куски своего собрата, Турлох, гребя руками, гнал импровизированный плот к берегу. Нащупав ногами дно, он выбрел на пляж, таща с собой сакса. А затем, каким бы крепким он ни был, Турлох О’Брайен опустился на землю и вскоре уже крепко спал.

2. Боги из бездны

Спал Турлох недолго. Когда он пробудился, солнце едва показалось над морем. Чувствуя себя освеженным, как будто проспал целую ночь, гэл поднялся и огляделся. Широкий белый пляж полого поднимался от воды к колышущемуся раздолью гигантских деревьев. Среди них, казалось, вовсе не рос подлесок, но стволы стояли так плотно, что взгляд не мог проникнуть далеко в глубь джунглей. Этельстан стоял неподалеку, на уходившей в море песчаной косе. Опираясь на свой громадный меч, сакс глядел в сторону рифов.

Тут и там на пляже лежали выброшенные на берег окоченевшие тела. Из груди Турлоха вырвался внезапный удовлетворенный рык: у самых его ног лежал дар богов — мертвый викинг в полном облачении, которое тот не успел скинуть, когда корабль пошел ко дну. И шлем, и кольчуга, как обнаружил гэл, были его собственными. Даже закинутый за спину северянина легкий круглый щит принадлежал ему! Не задумываясь о том, каким образом все его вещи оказались в собственности единственного воина, Турлох раздел покойника и облачился в простой круглый шлем и кольчужную рубаху из черных колец. После чего направился к Этельстану с недобрым блеском в глазах.

Сакс обернулся, когда Турлох подошел ближе.

— Привет тебе, гэл! — окликнул он. — Судя по всему, мы — единственные выжившие с корабля Лодброга. Всех остальных проглотило жадное зеленое море. Клянусь Тором, я обязан тебе жизнью! Под весом доспехов, да еще и приложившись головой о поручень, я точно отправился бы на корм акулам, если бы не ты. Теперь все это кажется сном.

— Ты спас мою жизнь, — прорычал Турлох, — я спас твою. Долг уплачен, мы в расчете, так что поднимай меч, и покончим с этим.

Этельстан уставился на него.

— Ты хочешь со мной сражаться? Но почему? Зачем?..

— Твой род мне ненавистнее дьявола! — проревел гэл, и в его глазах зажегся огонь безумия. — Пять столетий ваши волки разоряют мой народ! Дымящиеся развалины южных земель и моря пролитой крови требуют отмщения! Крики тысячи поруганных девушек звенят в моих ушах днем и ночью! Вот бы у Севера было одно тело, чтобы я мог вонзить свой топор ему в грудь!

— Но я не северянин, — беспокойно пророкотал великан.

— Тем хуже для тебя, отступник, — откликнулся разъяренный гэл. — Защищайся, чтобы мне не пришлось просто зарубить тебя!

— Мне это не по нраву, — возмутился Этельстан, поднимая свой могучий клинок. Его серые глаза смотрели серьезно, но без страха. — Правду говорят, что тебя одолевает безумие.

Оба умолкли, готовясь к смертельному поединку. С горящими глазами гэл принял боевую стойку и стал приближаться к противнику. В ожидании нападения сакс встал, широко расставив ноги и держа меч обеими руками. Топор и щит Турлоха против двуручного меча Этельстана. Один удар мог решить итог поединка в пользу любого из них. Как два хищника из глубины джунглей они разыгрывали настороженную смертельную партию. И тут…

В то мгновение, когда Турлох напрягся, готовясь к смертоносному прыжку, тишину разорвал пугающий звук! Оба воина вздрогнули и отступили. Из глубины леса за их спинами донесся ужасающий нечеловеческий вопль. Пронзительный, но, тем не менее, невероятно громкий, он поднимался все выше и выше, пока не оборвался на высочайшей ноте, как триумфальный крик демона или отвратительного чудища, насмехающегося над своей добычей.

— Кровь Тора! — воскликнул сакс, опуская оружие. — Что это?

Турлох покачал головой. Это было испытанием даже для его стальных нервов.

— Какая-то лесная тварь. Быть может, на этом острове посреди незнакомого моря находятся врата в ад, и тут правит сам Дьявол.

Этельстан посмотрел на него с сомнением. Он был в большей мере язычником, чем христианином, и верил в языческую нечисть. Которая, вместе с тем, была не менее пугающей.

— Оставим на время наш спор, — сказал он, — пока не разузнаем, в чем дело. Два клинка лучше, чем один, и, будь это человек или демон…

Его оборвал дикий визг. На этот раз голос был человеческим, исполненным непередаваемого страха и отчаяния. Одновременно раздался звук бегущих ног и треск деревьев, сквозь строй которых проламывалось некое тяжелое тело. Обернувшись, воины увидели, как из-под сени леса выбежала полуобнаженная женщина, похожая на белый лепесток, несомый ветром. Распущенные волосы золотым пламенем струились у нее за спиной, обнаженные руки белели в лучах утреннего солнца, а в глазах горел неизбывный ужас. А за ней следом…

Даже у Турлоха волосы на голове встали дыбом. Преследовавшее девушку существо не было ни человеком, ни животным. По форме оно напоминало птицу, но такой птицы мир не видал уже долгое время. Уродливая голова чудовища со злобными красными глазками и устрашающим изогнутым клювом раскачивалась на высоте двенадцати футов на гибкой шее толще мужского бедра. Сама голова была размером с лошадиную. Громадные украшенные когтями лапы могли бы обхватить убегающую женщину с той же легкостью, с которой орел хватает воробья.

Все это Турлох заметил в единое мгновение, которое понадобилось ему, чтобы прыгнуть наперерез чудовищу и встать между ним и его добычей; женщина, вскрикнув, рухнула на песок. Чудище смертоносной горой нависло над ним, и страшный клюв опустился с такой силой, что на поднятом воином щите осталась вмятина, а он сам пошатнулся. В то же мгновение Турлох нанес ответный удар, но лезвие топора погрузилось в густую массу остроконечных перьев, не причинив твари никакого вреда. Вновь ударил гигантский клюв, и гэл сумел остаться в живых, только в последний момент отскочив в сторону. И тут подбежал Этельстан и, расставив ноги для лучшего упора, взмахнул мечом со всей силой, что была в обеих его руках. Могучий клинок срезал одну из древоподобных ног прямо под коленом, и чудище, яростно хлопая короткими крыльями, с отвратительным воплем рухнуло набок. Турлох вонзил черный шип на обухе топора между выпученных красных глаз, гигантская птица конвульсивно дернулась и замерла.

— Кровь Тора! — воскликнул Этельстан с боевым огнем в серых глазах. — Мы и впрямь оказались на краю мира…

— Смотри, чтобы из леса не вылезло что-нибудь еще, — бросил Турлох, оборачиваясь к женщине, которая торопливо поднялась на ноги и теперь стояла, тяжело дыша и глядя на них широко распахнутыми от изумления глазами. Она оказалась великолепным молодым созданием с изящными конечностями — высокой, стройной и хорошо сложенной. Единственным ее одеянием был небольшой лоскут шелка, небрежно обернутый вокруг бедер. Но в то время, как скудность наряда говорила о нецивилизованности, ее кожа была белоснежной, глаза — серыми, а распущенные волосы отливали чистейшим золотом. Наконец она заговорила на языке северян, неуверенно, как будто не вспоминала его многие годы.

— Вы… кто вы? Откуда вы? Что вам нужно на Острове Богов?

— Кровь Тора! — пророкотал сакс. — Она из нашего рода!

— Не из моего! — отрезал Турлох, не способный ни на мгновение забыть свою ненависть к людям Севера.

Девушка посмотрела на обоих воинов с любопытством.

— Должно быть, мир сильно изменился с тех пор, как я его покинула, — сказала она, очевидно, совершенно овладев собой, — иначе отчего бы волку охотиться вместе с диким быком? Судя по черным волосам, ты — гэл. А ты, здоровяк, говоришь с акцентом, который может быть только у сакса.

— Мы — два изгнанника, — ответил Турлох. — Видишь этих мертвецов на песке? Все они составляли команду драккара, попавшего сюда по воле шторма. Это — Этельстан из Уэссекса, и на том корабле он был одним из воинов, а я — пленником. Меня зовут Турлох Даб, и когда-то я был вождем племени О’Брайен. Кто ты, и что это за остров?

— Это самая древняя страна в мире, — ответила девушка. — По сравнению с ней Рим, Египет и Катай — все равно что дети. Меня зовут Брюнхильда, я — дочь сына Рейна Торфинссона с Оркнеев, и всего несколько дней назад я была королевой этого древнего царства.

Турлох неуверенно оглянулся на Этельстана. Все это звучало как какое-то колдовство.

— После того, что мы уже видели, — пробормотал великан, — я готов поверить во что угодно. Но неужели ты и вправду пропавшее дитя сына Рейна Торфинссона?

— Да! — воскликнула девушка. — Именно так! Тостиг Безумный похитил меня, когда разграбил Оркнеи и спалил усадьбу Рейна, пока ее хозяина не было…

— А после этого Тостиг пропал с лица земли — или моря! — прервал ее рассказ Этельстан. — Он был воистину безумцем. В юности я много лет плавал вместе с ним в набеги.

— И из-за его безумия я оказалась на этом острове, — сказала Брюнхильда. — После набега на английские земли пламень в его мозгу погнал его в неизведанные воды, все южнее и южнее, до тех пор, пока не зароптали даже закаленные волки под его командованием. Затем шторм принес наш корабль на эти рифы, хоть и в другой стороне острова, и разбил его точно так же, как разбил прошлой ночью ваш драккар. Тостиг и все его могучее воинство погибло в волнах, но мне удалось уцепиться за обломки, и по прихоти богов меня полумертвой вынесло на берег. Мне было пятнадцать. Все это произошло десять лет назад.

Здешние обитатели — необычный и грозный народ с коричневой кожей, который знает множество магических тайн. Они обнаружили меня, лежащей без сознания, и поскольку я была первым белым человеком, которого им довелось встретить, их жрецы объявили меня богиней, дарованной морем. Так как люди эти поклоняются ему, они поместили меня в храме среди остальных своих странных идолов и стали поклоняться и мне тоже. Верховный жрец Готан — будь он проклят! — обучил меня множеству необычайных и пугающих вещей. Вскоре я изучила их язык и большую часть сокровенных жреческих таинств. Но по мере того, как я превращалась в женщину, во мне зародилась жажда власти. Северяне созданы, чтобы владычествовать над народами мира, и не пристало дочери короля морей безропотно сидеть в храме и принимать в дар цветы, фрукты и человеческие жертвы!

Она на мгновение замолкла, ее глаза горели. Воистину, перед ними стояла достойная дочь рода, к которому, по собственным словам, принадлежала.

— Молодой вождь Котар был влюблен в меня, — продолжила Брюнхильда. — Вместе с ним я замыслила заговор и наконец восстала, сбросив ярмо владычества Готана. То была безумная пора козней, происков, восстаний и кровавой резни! Мужчины и женщины умирали как мухи, и улицы Бал-Сагота окрасились красным, но в конце концов мы с Котаром одержали победу! В ту ночь кровавого раздолья династии Ангара пришел конец, и я стала единовластной владычицей Острова Богов, его королевой и богиней!

Девушка выпрямилась в полный рост, ее грудь вздымалась, а прекрасное лицо зажглось яростной гордыней. Турлох чувствовал одновременно восхищение и отвращение. Он видел, как возносились и гибли правители, и между строк ее краткого повествования читал кровопролитие и резню, жестокость и предательства — и чувствовал природную жестокость этой юной женщины.

— Но если ты стала королевой, — спросил он, — как вышло, что в твоих же владениях тебя как какую-нибудь беглую служанку гоняет по лесу чудовище?

Брюнхильда закусила губу, и на ее щеках вспыхнул гневный румянец.

— А что способно погубить женщину, каким бы ни было ее положение? Я доверилась мужчине, Котару, моему возлюбленному, вместе с которым правила. Он предал меня. После того, как я вознесла его к вершине власти в королевстве, сделав равным себе, я обнаружила, что он втайне виделся с другой девушкой. Я убила обоих!

— Да, ты истинная Брюнхильда^[30]! — холодно усмехнулся Турлох. — И что потом?

— Люди любили Котара. Старик Готан их распалил. Величайшей моей ошибкой было оставить старого жреца в живых, но я все не решалась покончить с ним. Итак, Готан восстал против меня так же, как я прежде восстала против него, и воинство последовало за ним, убив всех, кто был мне верен. Они захватили меня в плен, но боялись убить. В конце концов, они верили, что я — их богиня. Опасаясь, что народ вновь раздумает и вернет меня к власти, Готан приказал до восхода доставить меня к лагуне, что отделяет эту часть от остального острова. Жрецы на лодке переправили меня на эту сторону и бросили здесь, обнаженную и беспомощную, на произвол судьбы.

— И роль судьбы должно было играть вот это? — Этельстан коснулся громадной туши носком сапога.

Брюнхильда содрогнулась.

— Легенды утверждают, что когда-то этих чудовищ было множество на всем острове. Они нападали на жителей Бал-Сагота и пожирали их. Но в конце концов их истребили на основной части острова, а по эту сторону лагуны осталось в живых только одно, обитавшее здесь на протяжении веков. В прежние времена сюда отправлялись отряды воинов, но последняя демоническая птица была самой сильной из своего племени и убивала всех, кто ей противостоял. Так что жрецы объявили ее божеством и оставили жить в отделенной части острова. Никто не приплывает сюда, кроме тех, кто предназначается в жертву, как я. Птица не может переправиться через лагуну, потому что там громадные акулы, которые могут порвать на куски даже ее. Какое-то время мне удавалось скрываться от чудища, прячась среди деревьев, но в конце концов оно выследило меня. Что произошло дальше — вы знаете. Я обязана вам жизнью. Как вы поступите со мной?

Этельстан посмотрел на Турлоха, тот пожал плечами.

— Поступим? Что нам остается, кроме как всем вместе помереть с голоду в этом лесу?

— Я знаю! — звонко воскликнула девушка. Ее глаза вновь вспыхнули, как только быстрый ум подсказал выход. — Среди островных жителей бытует легенда, что однажды из моря выйдут железные люди, и тогда Бал-Сагот падет! Никто здесь никогда не видел доспехов, и из-за кольчуг и шлемов они примут вас за железных людей! Вам удалось убить птицебога Грот-голку; вы, как и я, явились из моря — люди примут вас за богов. Следуйте за мной и помогите отвоевать мое царство! Вы станете моими ближайшими соратниками, и я осыплю вас почестями! Вам достанутся лучшие одеяния, великолепные дворцы и самые красивые девушки!

Все ее посулы совершенно не тронули Турлоха, но восхитительное безумие предложения захватило его. Он жаждал увидеть необычайный город, о котором рассказывала Брюнхильда, и мысль о том, что девушке и двум воинам предстояло ради короны выступить против целого народа, всколыхнула что-то в глубинах кельтской души этого странствующего рыцаря.

— Хорошо, — сказал он. — А ты, Этельстан, что скажешь?

— Я голоден, — пророкотал великан. — Покажите мне, где есть еда, и я расчищу дорогу к ней даже сквозь полчища жрецов и воинов.

— Веди нас в город! — приказал Турлох Брюнхильде.

— Ура! — воскликнула та, вскинув в бурном восторге свои белые руки. — Пусть же трепещут Готан, Ска и Гелка! С вашей помощью я отвоюю корону, что они отобрали у меня, и на этот раз не будет пощады моим врагам! Я сброшу старика Готана с самой высокой башни, пусть даже рев его демонов сотрясает землю до самого нутра! И тогда посмотрим, как бог Гол-горот выстоит против меча, что может отрубить ногу Грот-голке. Срубите же ему голову, чтобы люди могли убедиться в том, что вы одолели бога-птицу, и следуйте за мной. Солнце поднимается все выше, а этой ночью я хочу спать в своем дворце!

Троица ступила под сень гигантского леса. Переплетающиеся в сотнях футов у них над головами ветви делали сочившийся сквозь них солнечный свет смутным и необычным. Вокруг не было никаких признаков жизни, кроме редкой ярко окрашенной птицы или громадной обезьяны. Эти существа, пережитки далекого прошлого, были безобидными, если на них не нападать, заверила Брюнхильда.

Наконец характер растительности изменился: деревья росли реже и были ниже, и повсюду среди ветвей показались разнообразные плоды. По дороге Брюнхильда указала воинам, какие из них можно собирать и есть. Турлох вполне насытился фруктами, но Этельстан, хотя и съел неимоверное количество, получил от них мало удовольствия. Для человека, привыкшего к куда более плотному питанию, фрукты были легкой закуской. Способность саксов поглощать мясо и эль восхищала даже прожорливых датчан.

— Смотрите! — внезапно воскликнула Брюнхильда, остановившись и указывая. — Шпили Бал-Сагота!

Между деревьев воины заметили проблеск чего-то белоснежного и дрожащего и, судя по всему, находившегося вдали. Высоко в воздухе, среди кучерявых облаков, витал образ вздымающихся укреплений. Мираж этот пробудил в загадочных глубинах гэльской души неопределенные мечтания, и даже Этельстан умолк, как будто пораженный языческой красотой и таинственностью картины.

Они продолжили путь через лес, то теряя далекий город из вида за верхушками деревьев, то замечая его вновь, и, в конце концов, достигли пологого берега широкой голубой лагуны, где пейзаж развернулся перед их взглядами во всей своей красоте. На противоположной стороне берег поднимался небольшими возвышенностями, которые, словно громадные медленные волны, разбивались у подножия гряды синих холмов в нескольких милях от берега. Эти обширные возвышения были покрыты высокими травами и многочисленными рощами, а вдалеке по обеим сторонам виднелась изогнутая полоса густого леса, который, как объяснила Брюнхильда, опоясывал весь остров. И среди этих дремотных синих холмов угнездился древний город Бал-Сагот, белые стены и сапфировые башни которого четко вырисовывались на фоне неба. Ощущение невероятного расстояния было иллюзией.

— Вот королевство, за которое стоит бороться! — воскликнула Брюнхильда с дрожью в голосе. — А теперь скорее, надо собрать плот из сухого дерева. Без него мы и секунды не выживем в этих заполоненных акулами водах.

В это мгновение из высокой травы на том берегу выскочил обнаженный человек с коричневой кожей, который несколько мгновений смотрел на них, разинув рот. Когда Этельстан окликнул его и поднял повыше голову Грот-голки, неизвестный испуганно вскрикнул и газелью бросился прочь.

— Раб, которого Готан оставил следить, чтобы я не пыталась переплыть лагуну, — пояснила Брюнхильда со злобным удовлетворением в голосе. — Пусть бежит в город и все расскажет. Но следует поторопиться, чтобы пересечь лагуну прежде, чем Готан сможет попасть на берег и помешать нам.

Турлох и Этельстан уже занялись делом. Они отыскали несколько упавших деревьев, которые очистили от коры и связали вместе длинными лианами. Вскоре они составили грубый и неуклюжий плот, который, тем не менее, был способен переправить их через лагуну. Брюнхильда вздохнула с нескрываемым облегчением, когда они ступили на другой берег.

— Мы отправимся прямо в город, — сказала она. — Раб уже всех предупредил, так что они будут следить за нами со стен. Нам остается лишь действовать напрямик. Во имя молота Тора, хотела бы я поглядеть, каким стало лицо Готана, когда ему доложили, что Брюнхильда возвращается с двумя незнакомыми воинами и головой существа, которому была отдана в жертву.

— Почему ты не убила Готана, пока была у власти? — спросил Этельстан.

Женщина покачала головой, и в ее взоре появилось нечто сродни страху:

— Легко сказать и непросто сделать. Половина горожан ненавидит Готана, половина любит, и все до единого — боятся. Самые старые жители говорят, что он был стариком еще в дни их детства. Люди верят, что он бог, а не жрец, и я сама видела, как он совершал ужасающие и загадочные деяния за пределами способностей простых смертных. Нет, даже когда я была всего лишь марионеткой в его руках, мне довелось видеть самые простые из доступных ему загадок, но это было зрелище, от которого кровь застывала в моих жилах. Я видела странные тени, скользящие по стенам в полуночной тьме, и, на ощупь отыскивая в ночи путь среди черных подземных коридоров, слышала противоестественные звуки и ощущала присутствие отвратительных созданий. А однажды я слышала чудовищное мычание безымянной Твари, которую Готан заключил глубоко под холмом, на котором стоит Бал-Сагот, — Брюнхильда содрогнулась. — В Бал-Саготе множество богов, но величайший из них — Гол-горот, бог тьмы, вечно восседающий в Храме Теней. Свергнув Готана, я запретила поклоняться Гол-гороту и повелела жрецам возносить почести только одной истинной богине, дочери моря А-але. Мне. По моему приказу сильные мужчины взяли тяжелые молоты, чтобы разбить изображение Гол-горота, но от их ударов лишь раскололись орудия, а их самих одолели загадочные болезни. Гол-горот же остался неразрушимым, и на его статуе не осталось ни царапины. Тогда я сдалась и приказала закрыть двери Храма Теней, которые открылись лишь после того, как меня свергли, и Готан, до того скрывавшийся в потайных уголках города, вновь вернулся к власти. И тогда владычество Гол-горота возвратилось во всем своем ужасе, изображения А-алы в Храме Моря были опрокинуты, а мои жрецы погибли на окровавленных алтарях черного бога. Но мы еще посмотрим, кому достанется властвовать!

— Воистину, ты настоящая валькирия, — пробормотал Этельстан. — Но трое против целого народа — это неравный бой, особенно против такого народа, где все наверняка какие-нибудь ведьмы и колдуны.

— Ха! — воскликнула Брюнхильда с презрением. — Среди них действительно множество колдунов, но, хотя люди эти и не похожи на нас, все они в той же мере дураки, как любой другой народ. Когда Готан вел меня по улицам пленницей, они плевали в меня. Вот увидите: поняв, что ко мне вновь возвращается удача, они так же обратятся против Ска, нового короля, которого посадил над ними Готан. Но мы приближаемся к воротам города… Ведите себя уверенно, но будьте настороже!

Они поднялись по длинным пологим склонам и оказались недалеко от стен, вздымавшихся на невероятную высоту. «Не иначе как языческие боги построили этот город», — подумал Турлох. Стены, судя по всему, были сложены из мрамора, а резные зубцы и изящные смотровые башни затмевали своими размерами воспоминания о Риме, Дамаске и Византии. Широкая белая дорога вилась с нижнего уровня к плато перед воротами, и стоило им подняться по ней, как трое путешественников почувствовали на себе взгляды сотен глаз, уставившихся на них с пристальным вниманием. На стенах не было видно ни одной живой души, как будто в городе никто не жил, но ощущение вперившихся в них взоров не пропадало.

Наконец они остановились перед громадными воротами, которые, к изумлению воинов, оказались выкованы из чеканного серебра.

— Да на это можно выкупить императора! — пробормотал Этельстан с горящими глазами. — Кровь Тора, если бы только у нас была хорошая команда да корабль, чтобы все это увезти!

— Ударьте в ворота и тут же отступите, чтобы на вас ничего не сбросили, — велела Брюнхильда, и тут же грохот топора Турлоха по металлу ворот разнесся эхом над дремлющими холмами.

Троица отступила на несколько шагов, и внезапно гигантские створки распахнулись внутрь, открыв их взорам собравшуюся толпу. Перед взорами двух белых воинов предстала варварская процессия во всем своем великолепии. В воротах стояла группа высоких сухощавых мужчин с коричневой кожей, одетых только в набедренные повязки, тонкая выделка которых резко контрастировала с общей наготой. Над головами их раскачивались многоцветные султаны, а на руках и ногах блестели украшенные драгоценностями золотые и серебряные браслеты. Доспехов эти воины не носили, но каждый держал в левой руке легкий щит из твердого отполированного дерева, отделанного серебром. Их оружием были копья с узкими лезвиями, легкие топорики и тонкие кинжалы — всё из отличной стали. По всей видимости, в бою эти воины более полагались на скорость и сноровку, нежели на грубую силу.

Впереди всех стояли трое мужчин, мгновенно приковывавших к себе внимание. Первый — поджарый воин с ястребиными чертами лица, почти такой же высокий, как Этельстан. С шеи его свисал загадочный нефритовый символ на золотой цепи. Другой — совсем еще молодой человек с недобрым взглядом, с плеч которого спускалась невероятно пестрая мантия из перьев попугая. Третий не выделялся ничем, кроме необычайного взгляда. Он не носил ни мантии, ни оружия, и единственным его одеянием была простая набедренная повязка. Он был невероятно высок, худ и очень стар. Лицо его, единственного из всех, украшала борода, такая же белая, как волосы, падавшие ему на плечи, а глаза горели, как будто отражая свет потаенного пламени. Турлох тут же понял, что это и есть Готан, жрец Темного бога. От старца исходило ощущение древности и загадочности. Его глаза походили на окна какого-то древнего храма, внутри которого призраками проплывали ужасающие темные мысли. Турлох почувствовал, что Готан слишком глубоко погрузился в запретные тайны, чтобы в полной мере сохранить человечность. Он переступил порог, отрезавший его от мечтаний, стремлений и чувств обычных смертных. Посмотрев в эти немигающие глаза, Турлох ощутил, как по коже у него побежали мурашки, как будто он встретился со взглядом гигантского змея.

Подняв голову, он обнаружил, что стены заполнились безмолвной толпой темноглазого народа. Все было готово к скорой кровавой развязке. Турлох почувствовал, как от яростного восторга ускоряется биение его сердца. Глаза Этельстана зажглись кровожадным огнем.

С высоко поднятой головой Брюнхильда смело выступила вперед, излучая уверенность всей своей прекрасной фигурой. Разумеется, белые воины не могли понимать, что она говорила остальным, за исключением того, что угадывали в жестах и выражениях лиц, но позднее Брюнхильда пересказала им весь диалог почти слово в слово.

— Ну что же, жители Бал-Сагота, — произнесла она, размеренно произнося каждое слово. — Что скажете вы теперь свой богине, которую прежде поносили и оскорбляли?

— Что тебе нужно, лживая? — выкрикнул высокий мужчина — Ска, назначенный Готаном король. — Той, что насмехалась над обычаями наших предков; что бросила вызов законам Бал-Сагота, который старше самого мира; что убила своего возлюбленного и осквернила святилище Гол-горота? Ты была осуждена законом, королем и богом и отправлена в мрачный лес за лагуной…

— И я, тоже богиня, что превыше любого другого бога, — насмешливо ответила Брюнхильда, — вернулась из владений ужаса с головой Грот-голки!

По ее приказу Этельстан поднял громадную клювастую голову, и по толпе на стенах пробежал шепоток, пронизанный страхом и изумлением.

— Кто эти люди? — нахмурившись, Ска обратил взор на двух воинов.

— Железные люди, вышедшие из моря! — ответила Брюнхильда ясным, далеко разнесшимся голосом. — Создания, что пришли во исполнение древнего пророчества, чтобы уничтожить Бал-Сагот — город, жрецы которого лживы, а люди погрязли в предательстве!

При этих словах на стенах вновь зародилось и начало гулять испуганное перешептывание, но стоило Готану поднять похожую на череп старого стервятника голову, как люди умолкли и отпрянули от ледяного прикосновения его ужасающего взора.

Ска растерянно оглядывался, колеблясь между гордыней и суеверным страхом.

Турлоху, пристально разглядывавшему жреца, показалось, что он может различить чувства, скрытые под непроницаемой маской его лица. Какой бы нечеловеческой ни была мудрость Готана, у нее были свои пределы. Как вполне справедливо предположил Турлох, неожиданное возвращение той, от которой колдун полагал себя избавленным, в сопровождении белокожих великанов застало Готана врасплох. У него не было времени как следует подготовиться к их приему. Люди уже начинали перешептываться на улицах о жестокости краткого правления Ска. Они всегда верили в божественность Брюнхильды. Теперь, когда она вернулась в сопровождении двух высоких незнакомцев собственной расы, неся страшный трофей в знак победы над другим их божеством, народ начинал колебаться. На его выбор могла повлиять любая мелочь.

— Жители Бал-Сагота! — внезапно выкрикнула Брюнхильда, отступая назад и высоко вскидывая руки. Она открыто взглянула в лица людей, смотревших на нее со стен. — Молю вас, пока не поздно, отвратите свою гибель! Вы изгнали меня и плевали в меня, вы обратились к богам темнее меня! Но я все прощу, если вы возвратитесь и станете почитать меня! Когда-то вы поносили меня, называя кровавой и жестокой! Истинно, я была суровой госпожой, но разве владычество Ска оказалось легче? Вы говорили, что я бью людей кнутами сыромятной кожи, но разве Ска гладил вас перьями попугаев? На моем алтаре каждый прилив умирала девственница, но ныне юноши и девушки гибнут к убывающей и растущей, восходящей и заходящей луне для Гол-горота, на алтаре которого всегда лежит бьющееся человеческое сердце! Ска — всего лишь тень! Вашим истинным господином стал Готан, сидящий над городом, как стервятник! Когда-то вы были могущественным народом. Ваши корабли заполняли моря. Теперь же осталась лишь горстка, и та быстро убывает! Глупцы! Один за другим вы будете гибнуть на алтаре Гол-горота, пока Готан не покончит с последним и не останется в одиночестве скитаться среди руин Бал-Сагота! Взгляните на него! — ее голос возвысился до крика по мере того, как она доводила себя до исступления, и даже Турлох, не понимавший произносимых слов, содрогнулся. — Вот он стоит, как злобный дух прошлого! Он даже не человек! Говорю вам, это злобный призрак, борода которого запятнана кровью миллионов убиенных, воплощенный демон, явившийся прямиком из тумана прошлого, чтобы уничтожить народ Бал-Сагота! Выбирайте же! Восстаньте против древнего дьявола и его нечестивых богов, примите обратно свою законную королеву и богиню, и вы сможете вернуть часть былой славы. Смиритесь — и исполнится пророчество, и солнце зайдет за безмолвные руины Бал-Сагота!

Разгоряченный ее страстной речью молодой воин с отличительными знаками военачальника подскочил к парапету и выкрикнул:

— Слава А-але! Долой кровавых богов!

Многие среди толпы подхватили его крик; тут же вспыхнули потасовки и зазвенела сталь. Толпа на стенах и улицах задвигалась, как убывающий и накатывающий прибой. Ска потерянно огляделся. Брюнхильда, отстранив своих спутников, которым не терпелось принять участие хоть в каком-то действе, выкрикнула:

— Стойте! Пусть никто не наносит удара прежде времени! Жители Бал-Сагота, издревле повелось, что король должен сразиться за корону! Путь же Ска скрестит клинки с одним из этих воинов! Если победит Ска, я встану перед ним на колени и позволю срубить мне голову! Если же он проиграет, вы примете меня законной королевой и богиней!

Оглушающий одобрительный рев разнесся над городом, и люди прекратили драки, радуясь шансу переложить всю ответственность на своих правителей.

— Станешь ли ты сражаться, Ска? — спросила Брюнхильда, с насмешкой обращаясь к королю. — Или ты передашь мне свою голову без боя?

— Потаскуха! — взвыл разъяренный Ска. — Я сделаю питейные чаши из черепов этих глупцов, а тебя прикажу разорвать между двух согнутых деревьев!

Готан положил руку на его плечо и что-то прошептал, но Ска уже не слышал ничего, кроме голоса своей ярости. Он понял, что его честолюбивое стремление на деле привело лишь к жалкой роли марионетки в руках Готана. А теперь даже эта шутовская власть ускользала от него, и какая-то девка осмеливалась в открытую измываться над ним перед всем его народом. Можно сказать, что в тот момент Ска совершенно обезумел.

Брюнхильда повернулась к своим союзникам:

— Один из вас должен сразиться со Ска.

— Пусть это буду я! — нетерпеливо вызвался Турлох, глаза которого светились в предвкушении битвы. — Он выглядит быстрым, как дикий кот, а Этельстан, хоть и силен как бык, очень уж медлителен для такой работы…

— Медлителен?! — укоризненно оборвал его Этельстан. — Отчего же, Турлох? Для человека моего веса…

— Довольно! — оборвала спор Брюнхильда. — Он должен выбрать сам.

Она коротко обратилась к Ска, который одарил ее яростным взором, а затем указал на Этельстана, который в ответ радостно ухмыльнулся, отбросил голову птицы и вытащил меч. Турлох выругался и отступил назад. Король явно решил, что скорее одолеет неповоротливого на вид громадного буйвола, чем черноволосого воина с тигриными повадками, обладавшего, очевидно, кошачьей же скоростью.

— Этот Ска не носит доспехов, — пророкотал сакс. — Мне тоже следует избавиться от брони и шлема, чтобы мы дрались на равных…

— Нет! — выкрикнула Брюнхильда. — Доспехи — твоя единственная надежда! Говорю тебе, этот ложный король быстр, как летняя молния! Тебе и без того будет непросто одержать победу. Говорю тебе, оставайся в доспехах!

— Ладно, ладно, — пробурчал Этельстан. — Останусь. Только едва ли это честно. Но пусть уж он нападает, и покончим с этим.

Громадный сакс тяжело зашагал к своему противнику. Тот принялся кружить, настороженно пригнувшись. Этельстан держал свой большой меч обеими руками перед собой, клинком вверх, так что острие оказалось почти на высоте его подбородка, и мог нанести удар и влево, и вправо, или отбить неожиданное нападение.

Боевые инстинкты подсказали Ска, что его легкий щит не выдержит удара тяжелого клинка, и он отбросил его. В правой руке король зажал тонкое копье, так, как держат обычно метательный дротик, в левой — легкий топорик с острым лезвием. В бою он полагался на скорость и изворотливость, и его план был хорош. Но Ска, которому никогда прежде не доводилось видеть доспех, совершил роковую ошибку, предположив, что броня на его противнике была всего лишь декоративным одеянием, которое оружие преодолеет без труда.

Ска прыгнул вперед, целя Этельстану в лицо. Сакс с легкостью парировал и тут же нанес могучий удар, целя в ноги противника. Король подскочил высоко в воздух, уберегшись от свистнувшего в воздухе клинка, и прямо в прыжке опустил топорик Этельстану на голову. От удара о шлем викинга легкое оружие разлетелось на куски, и Ска отпрыгнул назад с кровожадным воем.

На этот раз уже Этельстан ринулся вперед с неожиданной быстротой, как нападающий бык, и Ска, обескураженный потерей топора, оказался не готов к его ужасающей атаке. Он мельком увидел великана, нависшего над ним как гигантская волна, но вместо того, чтобы отскочить назад, прыгнул вперед, нанося яростный удар копьем. И эта ошибка стала для него последней. Копье без всякого вреда скользнуло по чешуйчатой броне сакса, и в то же мгновение громадный меч со свистом опустился вниз в ударе, которого король не мог избежать. Силой этого удара его отбросило так, будто его и правда подцепил рогом разъяренный бык. Тело Ска, короля Бал-Сагота, отлетело на двенадцать футов и осталось лежать на земле отвратительной грудой крови и внутренностей. Толпа задержала дыхание, пораженная мастерством свершившегося.

— Отруби ему голову! — воскликнула Брюнхильда. Ее глаза горели, и в возбуждении она сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. — И насади на свой меч, чтобы мы могли пронесли ее через ворота города в знак нашей победы!

Но Этельстан, чистивший клинок, покачал головой.

— Нет, он был храбрым бойцом, и я не стану издеваться над его телом. Я не совершил великого подвига, сражаясь в полном доспехе против нагого противника. Иначе, кажется мне, этот поединок закончился бы по-другому.

Турлох оглядел собравшихся на стенах людей. Они успели оправиться от изумления, и постепенно над толпой нарастал торжествующий рев:

— А-ала! Слава истинной богине!

Стоявшие на воротах воины упали перед Брюнхильдой на колени, ткнувшись лбами в пыль, а она стояла, вытянувшись в полный рост, и грудь ее вздымалась в горделивом торжестве. «Воистину, она не просто королева, — подумал Турлох, — но воительница. Настоящая валькирия, как и говорил Этельстан».

Подойдя к павшему Ска, Брюнхильда сорвала с шеи покойника золотую цепь с вырезанным из нефрита символом и, подняв его над головой, выкрикнула:

— Жители Бал-Сагота, вы видели, как ваш ложный король пал от руки золотобородого гиганта, на железном теле которого не осталось ни пореза! Выбирайте же! Принимаете ли вы меня по собственной воле?

— Да! Принимаем! — ответила толпа в едином оглушающем вопле. — Вернись к своему народу, о могущественная и всесильная королева!

Брюнхильда насмешливо усмехнулась.

— Пойдемте же, — сказала она воинам. — Видите, теперь они уже довели себя до совершенно исступленной любви и преданности, позабыв прежнее свое отступничество. Память толпы коротка!

«Воистину, — подумал Турлох, вместе с саксом и девушкой проходя под аркой громадных ворот, между рядов распростершихся на земле военачальников. — Воистину коротка память человеческая. Всего несколько дней назад они с таким же пылом приветствовали Ска-освободителя. Несколькими часами ранее Ска восседал на троне властителем над жизнью и смертью, и они склонялись у его ног. А теперь…» Турлох оглянулся на изуродованный труп, по-прежнему лежавший перед серебряными воротами. На тело упала тень кружащего стервятника. Громогласные вопли толпы заполнили его уши, и гэл горько улыбнулся.

За троицей захлопнулись великолепные ворота, и Турлох взглянул на уходившую вдаль широкую белую улицу. От нее отходили улочки поменьше. Перед двумя воинами открылась картина хаотично толпящихся величественных зданий из белого камня, вздымающихся к небесам башен и обширных дворцов, к которым вели широкие лестницы. Турлох догадывался, что город, должно быть, выстроен по строгому плану, но ему он казался бестолковым нагромождением камня, металла и полированного дерева. Сбитый с толку, он вновь обратил глаза к улице.

Вдоль всей улицы растянулась масса человеческих тел, над которыми поднимался мерный грохочущий звук. Тысячи обнаженных, украшенных яркими перьями мужчин и женщин стояли на коленях, и то склонялись вперед так, что касались лбами мраморных плит, то поднимались, вскидывая руки. Все они двигались в совершенном согласии, как колыхаемая ветром трава. И в ритме поклонов неслось монотонное пение, то затихавшее, то вздымавшееся в экстатическом восторге. Так оступившийся народ приветствовал возвращение богини А-алы.

Сразу за воротами Брюнхильда остановилась, и к ней подбежал тот самый молодой военачальник, что начал волну недовольства на стенах. Он опустился на колени и поцеловал ее ноги, произнеся:

— О великая королева и богиня, тебе известно, что Зомар всегда был верен тебе! Тебе известно, что я боролся за тебя и едва не погиб за тебя на алтаре Гол-горота!

— Воистину, твоя верность мне известна, Зомар, — ответила Брюнхильда в подходившей случаю чопорной манере. — И она не останется без награды. Отныне ты будешь командовать моими личными телохранителями. — Затем, уже тише, она добавила: — Собери отряд из своих приближенных и тех, кто все это время поддерживал меня, и приведи всех во дворец. Я доверяю народу лишь до определенного предела!

— А где бородатый старик? — внезапно произнес Этельстан, не понимавший ни слова из их разговора.

Вздрогнув, Турлох огляделся. Он почти позабыл о колдуне и не заметил, как тот ушел, — и все же того нигде не было видно! Брюнхильда горько рассмеялась.

— Он снова спрятался, чтобы замышлять новые беды среди теней. Исчез вместе с Гелкой, как только пал Ска. У него есть тайные пути, по которым он может покидать город и возвращаться, когда ему угодно, и никто не может ему помешать. Забудьте пока о нем, но поверьте моему слову: вскоре мы вдоволь отведаем его коварства!

Два сильных раба принесли пышно отделанный паланкин, который сопровождал отряд воинов, и Брюнхильда вошла в него, обращаясь к своим спутникам:

— Они боятся прикасаться к вам, но спрашивают, следует ли вас нести. Мне думается, что вам лучше идти по обеим сторонам от меня.

— Кровь Тора! — пророкотал Этельстан, закидывая на плечо меч, который так и не вложил в ножны. — Я не дитя, и проломлю череп любому, кто попытается меня нести!

И в такой манере Брюнхильда, дочь Рейна Торфиннсона с Оркнеев, богиня моря и королева древнего Бал-Сагота, проследовала по белой дороге. Несомая могучими рабами, в сопровождении двух белокожих гигантов, шагавших по обе стороны от нее с обнаженными клинками, и свиты военачальников, идущих следом, плыла она, и народ расступался в стороны, открывая для нее широкий проход. Торжественно трубили золотые трубы, гремели барабаны, и молитвенное пение сотрясало небесный свод. Наверное, при виде подобной необузданной роскоши гордая душа рожденной на севере девушки допьяна испила царственной гордыни.

При виде языческого великолепия глаза Этельстана разгорелись от удовольствия, но черноволосому бойцу Запада казалось, что даже среди громогласного торжества трубный глас, барабаны и крики сходили на нет, превращаясь в прах и безмолвие вечности. «Королевства и империи растворяются как морской туман, — подумал Турлох. — Толпа радуется и ликует, но пока Валтасар пирует, мидийцы ломают ворота Вавилона^[31]. Уже теперь тень гибели накрыла город, и неотвратимый прибой забвения омывает ноги его беспечных жителей». В этом странном настроении Турлох О’Брайен шагал рядом с паланкином, и ему казалось, что они с Этельстаном идут по мертвому городу через толпу призраков, восхвалявших призрачную королеву.

3. Гибель богов

На древний город Бал-Сагот опустилась ночь. Турлох, Этельстан и Брюнхильда сидели в комнате в глубине дворца. Королева полулежала на шелковом диване, а мужчины устроились в креслах красного дерева, поглощая яства, принесенные юными рабынями на золотых блюдах. Стены комнаты, как и во всем дворце, были мраморными, с золотыми завитками, потолок — выложен лазуритом, а пол — инкрустированными серебром мраморными плитами. Тяжелые бархатные занавеси украшали стены и шелковые подушки, и по всей комнате было небрежно расставлено множество богато отделанных диванов, столов и кресел из красного дерева.

— Много бы я дал за рог эля, но это вино тоже приятно для глотки, — сказал Этельстан, с удовольствием осушая золотой кубок. — Брюнхильда, ты нас обманула. Ты говорила, что нам придется сражаться ради твоей короны, но мне довелось нанести лишь один удар, и мой меч все еще жаждет крови, как и топор Турлоха, которому и вовсе не досталось ни одного. Стоило нам постучать в ворота, как все попадали на колени и принялись тебе поклоняться. И до недавнего времени мы только тем и занимались, что стояли возле твоего трона в этой здоровой дворцовой зале, пока ты говорила с толпами людей, что приходили побиться головами о пол перед тобой. Клянусь Тором, ни разу еще мне не приходилось слышать такой трескотни! У меня до сих пор в ушах звенит. О чем они болтали? И куда подевался этот старый колдун Готан?

— Твоему клинку еще доведется напиться всласть, — мрачно ответила девушка, опираясь подбородком на руку и задумчиво разглядывая воинов. — Если бы тебе, как мне, довелось бороться за власть, ты бы знал, что захватить трон проще, чем удержать его. Наше внезапное появление с головой бога-птицы и убийство Ска вскружило народу голову. Что до остального — вы сами видели, пусть и не понимая сказанного, что я давала аудиенцию, и все эти кланяющиеся толпы явились сюда, чтобы заверить меня в своей непоколебимой верности. Ха! Я милостиво простила их всех, но не следует считать меня наивной. Как только у них появится время для раздумий, они вновь примутся роптать. Можешь быть уверен, что Готан прячется где-то в тенях, замышляя злое против всех нас. Город пронизан потайными коридорами и подземными проходами, о которых известно только жрецам. Даже я, хотя мне и довелось пройти по нескольким из них в ту пору, когда я находилась под властью Готана, не знаю, где искать скрытые входы, так как Готан всегда проводил меня к ним с завязанными глазами. Сейчас, как мне кажется, мы взяли верх. Народ смотрит на вас с бо`льшим восторгом, чем на меня. Они думают, что ваши доспехи и шлемы — часть ваших тел, что вы неуязвимы. Ты не чувствовал, как они боязливо касались твоей брони, когда ты проходил мимо в толпе, не видел изумления на их лицах, когда они натыкались на металл?

— Для людей, столь мудрых в одних делах, они так наивны в других, — заметил Турлох. — Кто они и откуда происходят?

— Этот народ так древен, — ответила Брюнхильда, — что даже в самых старых легендах нет ни намека на их происхождение. Давным-давно город был частью громадной империи, занимавшей множество островов в этом море. Но часть островов затонула, сгинув вместе с городами и их жителями. Затем на страну напали краснокожие дикари, перед напором которых оставшиеся острова пали один за другим. В конце концов только этот остался незавоеванным, его обитатели ослабели и позабыли древние искусства. Не осталось портов, к которым можно было плавать, и галеры сгнили у разрушившихся причалов. На памяти ныне живущих ни один из жителей Бал-Сагота не выходил в море. Время от времени краснокожие захватчики нападают на Остров Богов, пересекая море в своих украшенных ухмыляющимися черепами длинных боевых каноэ. Не так далеко отсюда по меркам морских переходов викингов, но невидимый за краем моря, находится остров, где эти краснокожие поселились много веков назад, перерезав местных обитателей. Нам всегда удавалось отбить их атаки. Они не могут преодолеть стены, но все равно нападают раз за разом, и на острове всегда жив страх перед очередной осадой. Однако не их я опасаюсь, но Готана, который сейчас отвратительным змеем скользит среди своих черных туннелей или же готовит очередную мерзость в одном из своих потайных залов. Он творит страшное и безбожное колдовство в пещерах в недрах холмов, куда ведут его ходы. Он использует животных — змей, пауков и больших обезьян — и людей, краснокожих пленников и несчастных его собственной расы. В своих ужасных пещерах он делает животных из людей и полулюдей из животных, смешивая звериное с человеческим в мерзостном творении. Никто не смеет предположить, какие кошмары рождаются там, во тьме, какие отвратительные нечестивые формы были произведены за те годы, что Готан создавал своих чудовищ. Ибо он не похож на других людей и открыл тайны вечной жизни. Он дал подобие жизни одному созданию, которого боится и сам — мычащей и лопочущей безымянной Твари, прикованной в самой далекой пещере, где не появляется ни одна живая душа, кроме него самого. Он натравил бы ее на меня, если бы посмел… Но уже поздно, я отправляюсь спать. Я буду в комнате рядом с этой, куда нет другого входа, кроме этой двери. Я не возьму с собой даже рабыни, потому что никому из них не доверяю до конца. Вы останетесь здесь, и, хотя внешняя дверь заперта, одному из вас лучше оставаться на страже, пока другой спит. Зомар и его стражники патрулируют коридоры снаружи, но я буду чувствовать себя в безопасности, зная, что между мной и остальным городом стоят двое мужчин из моего собственного народа.

Она поднялась и, бросив особенно долгий взгляд на Турлоха, вошла в свою спальню и закрыла дверь. Этельстан потянулся и зевнул.

— Что ж, Турлох, — лениво протянул он, — судьба человеческая так же ненадежна, как море. Прошлой ночью я был рубакой из шайки грабителей, а ты — пленником. На восходе мы оба обратились в изгоев, готовых вцепиться друг другу в глотки. Теперь мы — братья по оружию и приближенные королевы. А тебе, кажется, суждено стать королем.

— Отчего вдруг?

— Ты что, не заметил, как эта оркнейская красотка посматривает на тебя? Кажется мне, во взглядах, которые она бросает на твою смуглую физиономию и эти черные локоны, есть что-то помимо дружелюбия. Говорю тебе…

— Довольно, — резкость в голосе Турлоха выдавала боль старой раны. — Властная женщина — что оскаливший клыки волк. Из-за женской мстительности мне пришлось… — он остановился.

— Ну-ну, — умиротворяюще откликнулся Этельстан. — Добрых женщин больше, чем худых. Мне известно, что из-за женских интриг ты стал изгнанником. Мы должны неплохо подружиться. Я тоже изгнанник. Стоит мне показаться в Уэссексе, как очень скоро я буду обозревать родные земли с какого-нибудь прочного дубового сука.

— Что заставило тебя ступить на путь викинга? Саксы так основательно подзабыли морской промысел, что королю Альфреду, когда он вступил в войну с датчанами, пришлось нанимать фризов, чтобы те построили ему корабли и управляли ими^[32].

Этельстан пожал широкими плечами и принялся затачивать кинжал.

— После того… как Англия вновь… была для меня… закрыта… я вернулся… к викингам…

Слова Этельстана затихли, руки безвольно повисли, точило и кинжал соскользнули на пол. Его голова поникла на широкую грудь, глаза закрылись.

— Слишком много вина, — пробормотал Турлох. — Но пусть спит. Я буду на страже.

Едва успев произнести эти слова, гэл почувствовал странную вялость и откинулся на широкую спинку кресла. Его веки отяжелели, а разумом помимо воли овладел сон. И во сне ему явилось необычное кошмарное видение. Одна из тяжелых завес на стене напротив двери яростно заколыхалась, из-за нее выползла жуткая тень и прокралась, пуская слюни, через комнату. Турлох без интереса наблюдал за ней, осознавая, что видит сон, и одновременно дивясь его странности. Формой создание походило на изуродованного и искореженного мужчину, но его лицо было звериным. Тем не менее, в его внешности было и нечто человеческое. Существо не было ни обезьяной, ни человеком, но неестественным сочетанием того и другого. Обнажив желтые клыки, оно двинулось в сторону Турлоха, вперив в него горевшие дьявольским огнем красноватые глазки под покатым лбом.

Лишь когда безобразное явление оказалось возле гэла и на его горло легли искривленные пальцы, на Турлоха снизошло внезапное пугающее понимание, что происходящее было не сном, но зловещей реальностью. Отчаянным усилием он разорвал державшие его невидимые оковы и выпростался из кресла. Тянувшиеся к нему пальцы промахнулись мимо горла, но, несмотря на всю свою быстроту, воин не мог совершенно избежать захвата громадных волосатых рук, и в следующее мгновение покатился по полу, сцепившись с чудовищем, жилистое тело которого казалось сделанным из гибкой стали.

Их поединок проходил в полном молчании, не считая сипения тяжелого дыхания. Левой рукой Турлох упирался в обезьяний подбородок, отстраняя отвратительные клыки от своей глотки, вокруг которой сомкнулись пальцы чудовища. Этельстан все еще спал, склонив голову. Турлох пытался окликнуть его, но цепкие руки противника задавили его голос и уже готовы были выдавить саму жизнь из его тела. Комната плыла в кровавой дымке перед выпученными глазами гэла. Правая рука, сжатая в кулак, железной кувалдой отчаянно молотила по склоненному к нему ужасному лицу. Под этими ударами крошились звериные зубы, но красные глазки смотрели по-прежнему злорадно, а увенчанные когтями пальцы смыкались все сильнее, пока звон в ушах Турлоха не превратился в набат, предвещавший отход его души.

Уже соскальзывая в полубессознательное состояние, воин коснулся безвольно упавшей рукой предмета, в котором его почти парализованное сознание опознало оброненный Этельстаном кинжал. Слепым предсмертным движением Турлох ударил — и почувствовал, как внезапно ослабел захват на его горле. Ощущая, как к нему возвращается жизнь, он приподнялся и опрокинул своего противника, подминая его под себя. Сквозь рассеявшийся красный туман Турлох Даб разглядел извивавшееся под ним и теперь залитое кровью обезьяноподобное создание и продолжил наносить удары кинжалом до тех пор, пока этот безмолвный кошмар не замер, выпучив на него неподвижные мертвые глаза.

Тяжело дыша и чувствуя головокружение и дрожь в каждом члене своего тела, гэл с трудом поднялся на ноги. Дурнота проходила по мере того, как он громадными глотками втягивал в себя воздух. Из раны на его шее обильно текла кровь. С изумлением Турлох обнаружил, что сакс по-прежнему спит. И тут же вновь почувствовал накатывающую неестественную усталость и вялость, которые прежде лишили его сил. Подобрав топор, гэл с трудом стряхнул с себя наваждение и двинулся к занавеси, из-за которой выбрался напавший на него получеловек. Исходившее от нее коварное воздействие ударило его с силой наступающего прибоя, и, чувствуя, как тяжелеют его конечности, Турлох с усилием пересек комнату. Оказавшись перед самой занавесью, он почувствовал волну ужасающей злобы, боровшейся с его собственной волей, угрожавшей самой его душе, пытавшейся поработить его разум и тело. Дважды он поднимал руку, и дважды она безвольно повисала вдоль тела. На третий раз с громадным усилием Турлох сумел сорвать занавесь со стены. В одно мгновение он разглядел нелепую фигуру полуголого человека в накидке из перьев попугая и колышущемся плюмаже на голове. И тут же, ощутив всю силу гипнотического взгляда, закрыл глаза и ударил вслепую. Он почувствовал, как его топор вонзился глубоко в плоть, и, открыв глаза, взглянул на безмолвную фигуру с раскроенным черепом, распростертую у его ног во все расширявшейся алой луже.

И только теперь Этельстан с дико выпученными глазами внезапно вскочил на ноги, схватившись за меч.

— Что?.. — воскликнул он, запинаясь и озираясь кругом. — Турлох, что, во имя Тора, тут случилось? Кровь Тора! Там один из жрецов, но это что за дохлая тварь?

— Один из демонов этого нечистого города, — ответил Турлох, высвобождая топор. — Думаю, Готана вновь постигла неудача. Этот жрец стоял за занавесью и втайне нас околдовывал. Он наложил на нас заклятие сна…

— Да, я спал, — ошалело кивнул сакс. — Но как они сюда проникли?

— Где-то за этими завесами должна быть потайная дверь, но я не могу ее найти…

— Слушай! — из комнаты, где спала королева, раздалось едва слышное шарканье, в самой скрытности которого читалась возможная угроза.

— Брюнхильда! — выкрикнул Турлох. В ответ ему раздался странный булькающий звук. Он толкнул дверь. Заперто. В тот момент, когда гэл поднял топор, намереваясь прорубить себе путь, Этельстан отстранил его и всем весом бросился на дверь. Дерево раскололось, и Этельстан протиснулся внутрь между торчащих щеп. Из его горла вырвался рев. Из-за плеча сакса Турлох разглядел картину из горячечного бреда. Брюнхильда, королева Бал-Сагота, беспомощно извивалась в цепких лапах тени, явившейся прямиком из кошмара. Но когда громадная черная фигура обратила на него взгляд горящих холодным огнем глаз, Турлох осознал, что перед ним стояло живое существо. Оно держалось по-человечески, на двух толстых, как древесные стволы, ногах, но в его теле и лице не было ничего от человека, животного или демона. Это, как догадался Турлох, и был тот самый ужас, который даже Готан не решался натравить на своих врагов. Страшнейшее создание из всех, кому проклятый жрец подарил жизнь в своей чудовищной пещере. Какие пугающие знания требовались, чтобы достичь этого отвратительного слияния человеческих и животных созданий с безымянными порождениями внеземных темных бездн?

С выпученными от ужаса глазами Брюнхильда извивалась в лапах существа, как беспомощный младенец, и когда чудовище подняло одну обезображенную руку от ее горла, чтобы защищаться, с бледных губ девушки сорвался крик разрывающего сердца ужаса. Этельстан, первым оказавшийся в комнате, опередил гэла. Черная тень возвышалась над саксом, казавшимся карликом по сравнению с ней, но он бросился вперед, сжимая рукоять меча в обеих руках. Громадный клинок почти наполовину погрузился в черное тело и обагрился кровью, когда чудовище отпрянуло назад. Из глотки твари вырвалась адская разноголосица звуков, и эхо ее вопля разнеслось по дворцу, оглушая всех, кто его слышал. Турлох прыгнул вперед, занося топор, но тут демон бросил девушку, шатаясь пробежал через комнату и пропал в открывшемся в стене темном проеме. Этельстан, словно истинный берсерк, бросился следом.

Турлох хотел было последовать за ним, но Брюнхильда бросилась вперед и обхватила его с такой силой, что воину едва ли удалось бы разжать ее руки.

— Нет! — выкрикнула она, глядя на гэла распахнутыми от ужаса глазами. — Не следуй за ними по этому коридору! Он, должно быть, ведет прямо в Ад! Сакс никогда больше не вернется! Не нужно тебе разделять его участь!

— Отпусти меня, женщина! — в ярости проревел Турлох, пытаясь высвободиться, не нанося ей вреда. — Мой товарищ, быть может, сражается сейчас ради спасения своей жизни!

— Подожди, я призову стражу! — воскликнула она, но Турлох оттолкнул ее от себя и прыгнул в потайной проход. Брюнхильда принялась бить в украшенный нефритом гонг до тех пор, пока от его голоса не зазвенел весь дворец. Из коридора раздался грохот, и голос Зомара окликнул:

— О королева, тебе угрожает опасность? Следует ли нам сломать дверь?

— Скорее! — прокричала Брюнхильда, бросаясь к внешней двери покоев и распахивая ее.

Турлох, безрассудно прыгнувший в коридор, несколько секунд бежал в темноте, слыша перед собой вопли раненого чудовища и яростные выкрики викинга. Затем все звуки затихли вдали, и он оказался в узком проходе, смутно освещенном закрепленными в нишах факелами. На полу ничком лежал украшенный серыми перьями жрец, череп которого был раздроблен как яичная скорлупа.

Турлох О’Брайен не мог определить, как долго он следовал изгибам сумрачного лабиринта. В стороны расходились проходы поменьше, но он оставался в основном коридоре. Наконец гэл прошел в дверь под аркой и оказался в необыкновенной просторной зале.

Мрачные тяжелые колонны поддерживали скрывавшийся в тенях потолок, такой высокий, что казалось — это темная туча, выгнувшаяся на фоне полночного небосвода. Турлох понял, что находится в храме. Над залитым кровью алтарем из черного камня маячил зловещий и гнусный образ громадных размеров. Гол-горот! Должно быть, это именно он. Но Турлох лишь мельком взглянул на скрывавшуюся в тенях колоссальную статую. Прямо перед ним открылось странное зрелище. Опиравшийся на меч Этельстан разглядывал две фигуры, переплетенные в кровавом месиве у его ног. Какая бы темная магия ни дала жизнь черной Твари, достало одного удара доброй английской стали, чтобы вернуть ее в небытие, из которого она явилась. Чудовище лежало поперек тела своей последней жертвы — тощего белобородого старика, глаза которого были наполнены темной злобой даже после смерти.

— Готан! — изумленно воскликнул гэл.

— Да, тот самый жрец. Все это время я преследовал этого тролля — или что уж это такое — по пятам через все коридоры, но, несмотря на свой размер, бегал он как олень. Один раз какой-то глупец в мантии из перьев попытался его задержать, но тролль расколол ему череп, даже не остановившись. Наконец мы оказались в этом храме, и я следовал за чудищем по пятам с мечом наперевес, чтобы с ним покончить. Но кровь Тора! Стоило ему углядеть старика, стоявшего у алтаря, как он взревел изо всех сил, порвал его на куски и тут же помер сам — все в единую секунду, так что я не успел даже ударить.

Турлох посмотрел на громадную бесформенную тварь. Даже разглядывая ее в упор, он не мог предположить ее природы, различая только смутные ощущения невероятного размера и нечеловеческой злобы. Лежа на мраморном полу, чудовище походило на громадную тень. Не иначе как черные крылья родом из безлунных бездн распростерлись над ним в момент рождения, и мерзопакостные души безымянных демонов вошли в его плоть.

Из коридора в храм торопливо ступила Брюнхильда в сопровождении Зомара и стражей. В то же время через главные двери и из множества потайных углов безмолвно показались другие — воины и жрецы в накидках из перьев. И в конце концов великое множество людей заполонило Храм Тьмы.

Едва поняв, что произошло, королева издала яростный крик. Ее глаза загорелись ужасным пламенем, и ее как будто охватило странное безумие.

— Наконец! — выкрикнула она, ударяя ногой труп своего заклятого врага. — Наконец-то я стала истинной властительницей Бал-Сагота! Тайны темных коридоров теперь принадлежат мне, а борода старика Готана залита его собственной кровью!

В чудовищном торжестве она раскинула руки и подбежала к мрачному истукану, словно ополоумевшая выкрикивая бессвязные оскорбления. И в это мгновение храм содрогнулся! Гигантская статуя качнулась и внезапно накренилась как высокая башня. Турлох вскрикнул и прыгнул вперед, но в то же мгновение статуя Гол-горота с грохотом, от которого, казалось, сотрясся мир, рухнула на замершую перед ней обреченную женщину. Гигантский идол разбился на тысячу крупных кусков, навсегда скрыв от людских взоров Брюнхильду, дочь Рейна Торфиннсона, королеву Бал-Сагота. Из-под камней заструился широкий алый поток.

Воины и жрецы замерли, оглушенные грохотом падения и необычайной трагедией. Как будто ледяная рука коснулась затылка Турлоха. Не подтолкнула ли громадного истукана рука мертвеца? В мгновение, когда статуя летела вниз, гэлу привиделось, что черты ее нечеловеческого лица на миг приняли облик мертвого Готана!

И в этот момент всеобщего молчания служитель Гелка увидел свой шанс.

— Гол-горот возвестил свою волю! — завопил он. — Он раздавил ложную богиню! Она была всего лишь порочной смертной! И эти чужаки тоже смертны! Смотрите, у него течет кровь!

Жрец ткнул пальцем в сторону Турлоха, на шее которого запеклась кровь, и толпа издала яростный рев. Ошарашенные и напуганные скоростью и значением недавних событий, жители города походили на обезумевшую стаю волков, готовую утопить все сомнения и страхи в потоках крови. Гелка бросился на Турлоха, размахивая топориком, и одновременно с этим нож в руках одного из свиты подчиненных вонзился в спину Зомара.

Турлох не понял смысла крика, но догадался, что в воздухе витало настроение, опасное для него и Этельстана. Он встретил прыгнувшего Гелку ударом, раскроившим колышущиеся перья и череп под ними. Полдюжины копий переломились, ударившись о его кольчугу, а затем потоком тел гэла прижало к колонне.

Мысли Этельстана текли неторопливо, отчего те несколько секунд, что потребовались для всего случившегося, он стоял, разинув рот. И только теперь сакс пробудился, обратившись в ураган ужасающей ярости. С оглушающим ревом он взмахнул тяжелым мечом, описывая им сверкающий полукруг. Свистнувший клинок снес голову, пронесся сквозь торс и погрузился глубоко в позвоночник. Три тела рухнули друг на друга, и даже в безумии боя воины не сдержали восклицаний при виде столь могучего удара.

Подобно слепой коричневой волне ярости, обезумевшие жители Бал-Сагота накатывали на своих противников. Стражники погибшей королевы, зажатые в толчее, погибли все до единого, не успев нанести ни одного удара, но опрокинуть двух белых воинов оказалось не так-то просто. Став спиной к спине, они наносили удары налево и направо. Меч Этельстана и топор Турлоха были подобны смертоносным грому и молнии. Окруженные морем оскаленных коричневых лиц и блистающей стали, они прорубали дорогу к дверям. Сама их многочисленность мешала воинам Бал-Сагота, не оставляя им пространства для удара, в то время как оружие морских бродяг расчищало перед ними окровавленный круг свободного пространства.

Оставляя за собой устрашающий ряд мертвых тел, товарищи медленно прорубали путь сквозь огрызающуюся давку. Храм Теней, где свершалось множество кровавых деяний, теперь был затоплен кровью, щедро разлитой как будто в жертву его разбитым богам. Тяжелые лезвия белокожих бойцов производили ужасающее опустошение в рядах обнаженных быстроногих воинов, в то время как доспехи сохраняли им жизни. Но руки, ноги и лица гэла и сакса были иссечены и изранены неистово свистевшей в воздухе сталью, и казалось, враги одолеют их одним лишь количеством, прежде чем они сумеют добраться до выхода.

Но наконец они достигли дверей и отчаянно оборонялись до тех пор, пока полунагие воины, которым не удавалось больше наступать со всех сторон, не отпрянули для передышки, оставив у порога груду иссеченных окровавленных тел. И в то же мгновение двое чужаков отступили в коридор и захлопнули бронзовые створки прямо перед носом воинов, ринувшихся было вперед в попытке их остановить. Этельстан, упираясь могучими ногами, удерживал дверь против их общего напора, пока Турлох не отыскал и не установил на место засов.

— Тор! — воскликнул сакс, переводя дыхание и алым дождем смахивая с лица кровь. — Вот так толкотня! Что нам делать теперь, Турлох?

— Скорее, дальше по коридору! — решил гэл. — Прежде чем они догадаются напасть на нас и с этой стороны, зажав как крыс у этой двери. Дьявол, должно быть, весь город нас ищет! Только прислушайся к этому реву!

И правда, пока они бежали по коридору, им могло показаться, что весь Бал-Сагот погрузился в неразбериху смуты и мятежа. Со всех сторон раздавался звон стали, мужские крики и женские причитания, и все это заглушалось ужасающим воем. Впереди в коридоре стало отчетливо видно яркое свечение. В тот момент, когда бежавший впереди Турлох завернул за угол и оказался в открытом дворе, на него прыгнула неясная фигура, а на его щит пришелся неожиданный удар тяжелого оружия, который едва не сбил его с ног. Но даже потеряв равновесие, воин сумел нанести ответный удар. Шип на обухе топора погрузился в тело нападавшего прямо под сердцем, и тот рухнул у ног гэла. В освещавшем все вокруг свечении Турлох разглядел, что его жертва отличалась от воинов, с которыми он сражался прежде. Этот был полностью обнажен и обладал внушительной мускулатурой, а его кожа была медно-красной, а не коричневой. В тяжелых, почти звериных челюстях и низком покатом лбе не было ни намека на ум и утонченность жителей Бал-Сагота, только неотесанная свирепость. Рядом с павшим воином лежала тяжелая, грубо вырезанная дубина.

— Клянусь Тором! — воскликнул Этельстан. — Город горит!

Турлох поднял глаза. Они оказались в каком-то дворе на возвышении, от которого вниз на улицы вела широкая лестница, и с этой обзорной площадки могли наблюдать ужасающую кончину Бал-Сагота. Яростное пламя металось, поднимаясь все выше и выше, затмевая свет луны, и в его красных бликах метались крошечные фигурки, падающие и умирающие как марионетки, танцующие под музыку Черных Богов. Среди рева пламени и грохота рушащихся стен раздавались предсмертные крики и вопли кровожадного торжества. Город заполонили голые меднокожие демоны, устроившие на его улицах кровавый праздник насилия, смерти и пламени.

Краснокожие островитяне! Сотни их высадились на Острове Богов среди ночи. Уловка или предательство позволило им проникнуть внутрь городских стен — этого двое товарищей так никогда и не узнали, но теперь дикари рыскали по усеянным трупами улицам, насыщая свои кровожадные аппетиты беспредельной резней и поджогами. Не все лежавшие на улицах тела имели коричневую кожу — горожане защищались с отчаянной храбростью, но из-за численного превосходства врагов и внезапности нападения в храбрости этой не было спасения. Краснокожие воины были подобны кровожадным тиграм.

— Ты только глянь, Турлох! — выкрикнул Этельстан. Его борода вздыбилась, а глаза горели от удовольствия при виде сцены безумия, что разожгла сходные чувства в его собственной свирепой душе. — Это конец света! Бросимся же в самую гущу и насытим сталь, прежде чем погибнуть! За кого нам следует сражаться, за красных или коричневых?

— Осторожнее! — рявкнул гэл. — И те, и другие с радостью перережут нам глотки. Нам придется прорубать себе путь до ворот, и пусть Дьявол сам потом между ними разбирается. У нас здесь нет друзей. Сюда, вниз по лестнице. Там, за крышами, я вижу арку ворот.

Товарищи сбежали по лестнице и, оказавшись на улице, бросились в ту сторону, куда указывал Турлох. Повсюду вокруг них город утопал в насилии. Все затянуло густым дымом, и в его сумрачном укрытии сталкивались, боролись и распадались, оставляя на камнях окровавленные тени, беспорядочные группки людей. Все это походило на кошмар, в котором скакали и извивались демонические фигуры, то внезапно появляясь среди пронизанной пламенем дымки, то столь же внезапно пропадая из виду. Пламя с обеих сторон улиц почти соприкасалось, опаляя волосы бежавших воинов. С ужасающим грохотом рушились крыши, падавшие стены наполняли воздух смертоносными снарядами. Противники наносили из дыма удары вслепую, и мореходы расправлялись с ними, не зная даже, была ли их кожа коричневой или красной.

И тут в этом ужасающем хоре зазвучала новая нота. Ослепленные дымом и заблудившиеся среди извилистых улочек краснокожие захватчики оказались заперты в ловушке, которую сами же создали. Огонь не разбирает и равно жжет как поджигателя, так и намеченную жертву. Падающая же стена — слепа. Краснокожие воины побросали добычу и с воем метались как звери, пытаясь отыскать выход. Многие, осознав бесполезность этих поисков, развернулись и в последнем безумном урагане ярости вновь бросились в атаку, как атакует ослепленный болью тигр, превратив последние мгновения своей жизни в разгул кровавой бойни.

Турлох, обладавший безотказным чувством направления, которым одарены люди, обреченные на жизнь волков, бежал туда, где, как он знал, находились ворота. Но среди изгибов затянутых дымом улиц его охватило внезапное сомнение. Из освещенного пламенем сумрака раздался полный ужаса крик, и прямо на него в слепом ужасе выбежала обнаженная девушка и рухнула у его ног. Из ужасной раны на ее груди потоком лилась кровь. Преследовавший ее по пятам залитый кровью демон схватил несчастную за волосы и перерезал ей горло за мгновение до того, как топор Турлоха снял голову с его плеч и отправил ее катиться по улице, сияя посмертной ухмылкой. В то же мгновение внезапный порыв ветра сдвинул извивавшийся дым, и товарищи увидели перед собой раскрытые ворота, под аркой которых кишели краснокожие воины. Яростный вопль, ужасающий наскок, безумное мгновение сметающей все на своем пути ярости, оставившей у ворот груду тел — и они оказались на другой стороне и неслись вниз по склону в сторону маячившего вдали леса и находившегося за ним пляжа. Впереди них небо начинало светлеть перед восходом. Позади в грохочущей агонии сотрясался гибнущий Бал-Сагот.

Они бежали, как преследуемые охотниками животные, время от времени отыскивая укрытия среди редких рощ, чтобы избежать встречи со спешившими к городу группами дикарей. Захватчики, казалось, заполонили весь остров. Для набега такого размаха их военачальники, должно быть, собрали армию со всех островов на много миль вокруг.

Наконец товарищи достигли полосы леса и вздохнули с облегчением, обнаружив берег совершенно обезлюдевшим. Тут и там лежало множество длинных украшенных черепами боевых каноэ.

Этельстан сел на песок, чтобы перевести дыхание.

— Кровь Тора! Что теперь? Что нам остается, кроме как прятаться в лесу до тех пор, пока эти красные дьяволы нас не выловят?

— Помоги мне столкнуть в воду эту лодку, — приказал Турлох. — Лучше уж попытать счастья в открытом море…

— Хо! — выкрикнул Этельстан, вскакивая на ноги и указывая. — Клянусь Тором, корабль!

Солнце только взошло, сияя громадной золотой монетой над самой поверхностью моря, и на его фоне вырисовывался изящный корабль с высокой кормой. Товарищи запрыгнули в ближайшее каноэ, оттолкнули его от берега и принялись грести, как безумные, крича и размахивая веслами, чтобы привлечь внимание команды. Усилия могучих мышц несли изящное судно вперед на невероятной скорости, и вскоре корабль замер и позволил им подплыть к борту. Из-за поручней на них глядели смуглолицые люди, облаченные в доспехи.

— Испанцы, — пробормотал Этельстан. — Если они меня признают, то лучше мне было остаться на острове.

Но он без колебаний взобрался по цепи, и скитальцы оказались лицом к лицу с облаченным в доспех астурийского рыцаря худощавым мужчиной с серьезным взглядом. Он обратился к ним на испанском, и Турлох ответил — как многие гэлы, он обладал особым талантом к языкам; кроме того, постранствовав по миру, он слышал их великое множество. В нескольких словах далкасиец рассказал о пережитом ими приключении и объяснил происхождение поднимавшегося над островом громадного столба дыма.

— Скажи ему, что там можно взять большой куш, — вмешался Этельстан. — Расскажи о серебряных воротах, Турлох.

Но когда гэл рассказал о богатствах гибнущего города, капитан покачал головой.

— Добрый сэр, у нас нет на это ни времени, ни людей. Эти краснокожие дьяволы, о которых вы рассказываете, едва ли отдадут что-то, пусть даже бесполезное для них, без яростного сопротивления. Меня зовут дон Родриго дель Кортез из Кастилии, и этот корабль, «Серый фриар», принадлежит к флоту, отправленному против мавританских разбойников. Несколько дней назад мы отстали от флота во время морской схватки, и штормом нас отнесло далеко от курса. Теперь мы должны спешить, чтобы вновь присоединиться к флоту, если только сумеем его отыскать. Иначе же мы станем досаждать неверным, как только сможем. Мы служим Господу и королю, и не можем, как вы предлагаете, задерживаться ради какого-то сора. Но вам будут рады на борту этого корабля. Нам пригодятся умелые воины, какими вы, судя по всему, являетесь. Вам не придется пожалеть об этом, реши вы присоединиться к нам и стать на сторону христианства против басурман.

В сухощавом лице с узким прямым носом и глубокими темными глазами Турлох разглядел фанатика, странствующего рыцаря без страха и упрека. Он обратился к Этельстану:

— Этот человек безумен, но у нас есть возможность найти хорошую драку и повидать новые земли. Так или иначе, у нас все равно нет выбора.

— Для странника без хозяина одна служба ничем не хуже другой, — молвил громадный сакс. — Скажи ему, что мы пойдем за ним хоть в ад и подпалим хвост самому Дьяволу, если там есть, чем поживиться.

4. Империя

Турлох и Этельстан стояли, опершись о поручень, и смотрели на быстро отдалявшийся Остров Богов. Над островом поднимался столб дыма, пронизанный призраками бесчисленных столетий и загадок забытой империи, и Этельстан выругался так, как умеют только саксы.

— Такие богатства, а мы, несмотря на все кровопролитие, остались с пустыми руками!

Турлох покачал головой.

— Мы видели гибель древнего королевства. Мы видели, как в пламени сгинули в бездну забвения последние жители древнейшей в мире империи, и над ее развалинами подняло свою уродливую голову варварство. Так уходят слава и величие, и императорский пурпур меркнет в красном пламени и желтом дыму.

— Но ни крохи добычи… — повторил викинг.

И вновь Турлох покачал головой.

— Я забрал с собой самое ценное на целом острове украшение, за которое гибли мужчины и женщины, наполняя кровью сточные канавы.

Он вытащил из-за пояса небольшой предмет — необычный резной символ из нефрита.

— Символ королевской власти! — воскликнул Этельстан.

— Да, пока Брюнхильда боролась со мной, не желая отпустить следом за тобой по коридору, эта штука зацепилась за мою кольчугу и сорвалась с золотой цепи.

— Тот, кто носит его, считается королем Бал-Сагота, — задумчиво произнес могучий сакс. — Как я и говорил, ты, Турлох, стал королем!

Гэл с горечью рассмеялся и указал на громадную колонну дыма, колыхавшуюся вдали над самым краем моря.

— Да, в королевстве мертвых, в империи привидений и дыма. Я — Ард-Ри^[33] призрачного города, король Турлох Бал-саготский, и мое королевство растворяется в утреннем небе. И в этом оно сродни любой другой империи мира — одни лишь мечтания, призраки и дым.

Примечания

28

Член ирландского клана Дал Кайс (ирл. Dál gCais, англ. Dalcassians) в средневековой Ирландии на территории королевства Мунстер.

29

Данные события описаны в рассказе «Черный человек» (The Dark Man, 1931).

30

Брюнхильда — легендарная валькирия, персонаж «Саги о Вёльсунгах», «Старшей Эдды» и «Песни о Нибелунгах».

31

Согласно Библии, Вавилон пал в ночь пира своего царя Валтасара, убитого при его штурме. С тех пор «Валтасаров пир» стал нарицательным обозначением для веселья накануне гибели. — Примеч. редактора.

32

Альфред Великий (849–899) — король Уэссекса. Для защиты английских берегов от набегов датских викингов выстроил сильный флот тяжелых кораблей, в командах которых состояли англичане и фризы — германское племя, проживавшее на территории современных Нидерландов и Германии.

33

Ард-Ри (гэльск. Ard-Rí; англ. Ard-Righ) — Верховный король у древних ирландцев. — Примеч. редактора.