Наследие Ктулху – поэзия Говарда Ф. Лавкрафта

Сергей Огнев

Говард Филиппс Лавкрафт (1890—1937) – поистине считается одним из королей ужасов и мистики, создателем собственной мифологии. В книге сделана попытка передать прозу произведений и мистических сюжетов писателя в поэтической обработке.

© Сергей Огнев, 2022

ISBN 978-5-4496-1806-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не мёртво то, что в Вечности живёт.

Со смертью Времени и Смерть умрёт…

(безумный араб Абдул аль-Хазред)

Наследие Ктулху.Поэзия Говарда Ф. Лавкрафта

Говард Филиппс Лавкрафт (1890—1937) — американский писатель, поистине считается одним из королей ужасов и мистики, создателем собственного жанра мистических рассказов, объединенных созданной им же мифологией. Фундаментом жанра «Лавкрафтовские ужасы» является мир Древнего божества Ктулху, история и мифы которого изложены в Книги законов Мертвых «Некрономикон, аль-Азиф» в авторстве безумного араба Абдула аль-Хазреда.

Как сам Лавкрафт считал себя последователем творчества американского писателя Эдгара Аллана По, основателя мистического жанра, то и у самого автора Ктулху после его смерти родилась огромная армия не только поклонников, но и писателей, наследников изобретенного им литературного культа.

Также есть немало музыкантов, выступающих в стиле Heavy Metal, в своих песнях зачастую используют сюжеты или развития событий Некрономикона из произведений Лавкарафта.

И как вариант такого наследия, в настоящей книге мною сделана попытка передать прозу некоторых рассказов и мистических сюжетов Г. Ф. Лавкрафта в поэтической обработке.

Отзывы и пожелания присылайте на личную электронную почту [e-mail]

ДАГОН

(по рассказу Г. Ф. Лавкрафта «Dagon»)

Пишу, а душу терзает боль,

Я знаю, вечером меня не станет.

Без лекарств, в кармане голь,

Распахну окно, и жизнь увянет.

Терпеть пытку жизнью больше не могу,

Морфий — моего сознания хомут.

Расскажу, что мне известно одному,

Не надеясь, что меня поймут.

…Шлюпку Тихий океан качает без забот,

Третий день в одиночестве я плыл

С тех пор как наш гвардейский пакетбот

Немецкий рейдер затопил.

Захлебнувшись, я очнулся в черноте,

Тревожный сон сменил кошмар реальности.

Я увязал в болоте от шлюпки вдалеке,

Отхаркивая слизь вонючей гадости.

Не страх, а удивление вводило в дрожь меня,

Зловеще непонятное воздух наполняло.

Гнилая масса дохлых рыб со дна

Мерзкий, тошнотворный запах источала.

Безоблачное небо, отражая гниль

Казалось почти черным, отливая блеском

И черноту бескрайних миль

Ничто не волновало всплеском.

Земля! О, боже, я, наконец, спасен…

На острове всё та же гниль,

но чувствуя опору под ногами,

Уже не так кошмарами стеснён,

Я двигался на запад быстрыми шагами.

Под адским пеклом солнца дни я изнывал,

А по ночам ущербная Луна тянула из меня рассудок.

Высокий холм мне силы прибавлял,

Цель достиг за четверо ужасных суток.

Стоя на вершине, до предела поражён,

Смотрел в бездонный мрак извечной ночи.

Этой вечностью, казалось, заражён,

Я кричал от страха, что есть мочи.

На другом холме в ста футах от меня

Громадный монолит светился в лунном блеске.

Тайны человека, скрытые в века

Отражены в рисунках и искусной резке.

Приблизившись, я со страхом изучал

Барельефы в монолите сером.

Свет Луны, я думаю, наверное, искажал…

Такого быть не может в свете белом.

И теперь я теряю сознание,

Только лишь вспоминая их —

Это не земные и не божьи создания,

Человек и рыба смешивались в них.

С перепонками меж пальцев рук и ног,

Огромные, прозрачные, на выкате глаза.

Может кто-то, но не я, их описать бы смог,

Знаю лишь одно — такого выдумать нельзя.

Я был настолько поражён,

Окунувшись в тайны Океана глубину,

Что поначалу оказался раздражён

Тем, кто посмел нарушить эту тишину.

Я застыл на месте… из-за рифа,

Слегка вспенив воду, прямо предо мной

Огромное, словно Полифем из мифа.

Поднялось оно над черною водой.

Чудовище из самого ужасного кошмара,

Отвратительнее мозг бы выдумать не смог,

Метнулось к монолиту с быстротой удара,

Возникшая волна свалила меня с ног.

Чешуйчатые руки обвили монолит,

Словно для молитвы склонилась голова.

Ужасный, и в то же время чудный вид,

До уха доносились непонятные слова.

Я прочь бежал, что было мочи,

Пел, кричал, когда не мог уж петь.

Последнее, что помню из этой ночи —

С ног сбившую, молнии удара плеть.

Меня нашли. Очнулся — больничная постель,

Толком объяснить ничего не мог.

Один лишь звук — тяжелая капель

И хлюпанье противных скользких ног.

А по ночам, лишь полная Луна взойдёт,

Во всём величии ко мне приходит Он.

Гортанным голосом к себе зовёт:

Рыба — Бог, Его Величие Дагон.

Снаружи слышен шум… не успеваю запереть,

В дверь бьётся скользкое громадное оно.

Им не достать меня, уж лучше умереть.

О, боже, нет…

рука! — конец…

Окно!.. окно!..