Миссис Больфем

Гертруда Атертон, 1916

Энид Больфем – респектабельная женщина средних лет, которая живет тихой жизнью в мирном, маленьком городке Эльсинор. Поскольку ее брак рушится, Энид видит только один способ решения всех ее проблем. Но сделать правильный выбор так непросто, ведь это может привести к такой духовной и личностной трансформации, от которой она, возможно, никогда не оправится. Интригующая и неотразимая психологическая загадка от Гертруды Атертон, которая захватывает с первых строк и не отпускает до самого финала.

3

Прошло две недели, прежде чем миссис Больфем нашла случай поговорить с доктором Анной.

Цвет эльсинорского общества усвоил приятный обычай каждую субботу, после полудня, отправляться в «Загородный клуб», здание типа бунгало, с широкими верандами и большим залом в центре, с несколькими небольшими комнатами для тех, кто карты предпочитал танцам, с уединенным баром, площадкой для тенниса, которую зимой заливали для катка, с участками для гольфа.

Клуб был прелестно расположен милях в четырех от города, сзади к нему примыкали леса, а с холмов можно было бросить взгляд на серый Атлантический океан.

Молодежь, танцевавшая каждый вечер или в клубе, или по соседству в каком-нибудь семейном доме, охотно захватила бы также и большой холл бунгало, если бы не ласковый, но решительный отпор миссис Больфем. Она могла в личных отношениях недостаточно охранять гордость своего пола, но была слишком горда, чтобы позволить юношеству оттеснить людей ее поколения. У нее не было своих детей, и тонкость ее чувств бывала возмущена уступчивостью родителей и эгоизмом их отпрысков. Одним из наиболее заметных результатов ее спокойной решительности было то, что она и ее друзья пользовались всеми привилегиями «Загородного клуба», только сами этого хотели, и достаточное количество мужчин ее поколения не отдавали свое внимание исключительно бару, а любили потанцевать с женами своих соседей. Молодежь фыркала, но так как миссис Больфем была основательницей клуба, и они все были бессильны перед ее негнущейся волей и талантливыми комбинациями, никто никогда не помышлял о восстании.

В течение этих двух недель миссис Больфем ловко поставила обратно пузырек — равнодушная ко всему Кэсси предоставила гостиную в ее полное распоряжение, пока она писала записку, напоминая Анне об обещанном списке книг и шутливо прибавляя, что у нее мало времени, чтобы тратить его на ожидание в приемной занятого врача. Правда, что теперь Анну трудно было увидеть: в окрестностях появилась эпидемия тифа и много детских заболеваний.

Таким образом, в третью субботу после прерванного ужина, когда миссис Больфем мчалась в клуб в автомобиле с женой президента эльсинорского банка, миссис Баттль, она увидала за извивами дороги, скромную циклонетку Анны. С изящными извинениями она покинула хозяйку автомобиля и вскочила в задержанную машину Анны, весело приказав ей повернуть и ехать в клуб.

— Сегодня вы отдыхаете, — заявила она непреклонно, — иначе вы обратитесь в развалину именно тогда, когда ваши больные будут наиболее нуждаться в вас. Вы и теперь уже переутомлены, и мне хочется немного побыть с вами. Я уже думала заболеть, чтобы этого добиться.

Доктор Анна посмотрела на свою подругу с выражением немой благодарности и обожания. Она на все сто процентов стоила дороже своей спутницы, хотя за сорок лет их дружбы, ни разу не подумала об этом и смотрела на Энид Больфем, как на сверх женщину, сошедшую на землю и заблудившуюся в Эльсиноре. Даже, когда миссис Больфем занималась хозяйством, она казалась исключительной и прелестной. Ее волосы были аккуратно причесаны раньше, чем она сходила в кухню, и ее хорошенькое, ситцевое платье было наполовину закрыто белым фартуком, таким же свежим, как и ее открытые руки.

А с тех пор, как руководительница Эльсинора постигла «искусство туалета», она была так элегантна, что только слегка отличалась от женщин, рожденных блистать в высших сферах. Ее прекрасные каштановые волосы, причесанные в Нью-Йорке, заложенные красивым узлом на тонкой шее, великолепно оттеняли ее профиль. Когда только возможно, он бывал обрамлен большой шляпой с полями. Ее строгие костюмы придавали ей исключительный и благородный вид, привлекавший внимание на улицах и поездах — между Эльсинором и Нью-Йорком, а ее нарядные, белые блузки и парусиновые юбки для дома или платья из «одного куска» для холодной погоды, были очень женственны.

На вечерних собраниях она неизменно бывала в черном, изящная отделка и скромный вырез ворота дополняли туалет.

Бедная Анна, бесспорно некрасивая, даже в юности, поклонялась красоте. Кроме того, какое-то умственное внушение, которого она совсем не сознавала, заставляло ее находить в Энид Больфем то, что она называла высшим женским идеалом. Она сама не умела быть нарядной — она вечно спешила — и спокойствие, и ясность, нежность и приветливое достоинство этого одаренного существа не только привлекали, но и успокаивали ее. Миссис Больфем принимала все, что давали ее поклонницы-женщины, ничего не давая взамен, кроме дальнейшего очарования. Она снисходила на улыбки, но никогда не склонялась.

Доктор Анна не была желанной для мужчин и видела слишком многих из них больными, в постели, чтобы не потерять романтических иллюзий. Этому другу всей своей жизни, которого годы коснулись только, чтобы улучшить, к который никогда не болел, она отдала свою верность, подобную верности преданной собаки, и любовь, подобную той, какую некоторые типы мужчин приносят в жертву недоступной женщине. Это иногда смешило миссис Больфем, но она всегда была благосклонна. Надо признать, что она не извлекала преимуществ из слепой привязанности как Анны, так и других многочисленных поклонниц. Она была слишком горда, чтобы «эксплуатировать» людей.

Она редко обсуждала свои домашние невзгоды даже с Анной, но этот близкий друг ее угадывал, что скоро жизнь с мужем ей станет невыносима. Конечно, она была их постоянным врачом. Она выходила Больфема от нескольких гастрических заболеваний, причину которых не трудно было отыскать.

Несмотря на большую искусственность, Энид Больфем, по своей натуре, была тем, что на жаргоне наших дней называется «самкой». Уже две недели ей хотелось поговорить о Дуайте Рош. Это было подходящее время для такого невинного желания, пока не представится случая рискнуть на более крупный шаг.

— Анна, — сказала она неожиданно, когда они мчались вдоль красивой дороги, — я нравлюсь женщинам, и они так часто восторгаются мной, я довольно миловидна и моложава, какая же причина, как вы думаете, что мужчины не влюбляются в меня? Дэв говорит, что половина мужчин города путается с телефонными и телеграфными девчонками, а ведь они красивы только в самом банальном смысле.

— Энид Больфем! — доктор Анна стремилась скрыть, как она скандализована. — Вы… вы ставите себя в уровень с этими потаскушками? Что с вами? Мужчины всегда мужчины. Естественно — такие, как вы, всегда одиноки.

— Но до меня дошли более, чем слухи, о двух или трех из наших дорогих приятельниц-женщинах нашего возраста, не каких-нибудь глупых, молодых вертушек, и из нашего круга. Почему Мари Фру и Лотти Гифнинг отправляются так часто в Нью-Йорк? Дэв говорит, что женщины таких скучных, маленьких городков, как наш, отправляются не только для свиданий с любовниками, но что некоторые из них — загородной жены миллионеров или жены на один день всякого рода мужчин, у которых достаточно денег для содержания двух «учреждений». Это отвратительная среда, и я никогда не спрашивала о подробностях, но факт тот, что Мари и Лотти и некоторые другие так же окружены во время танцев, как девушки, и, я припоминаю, они болтали, что могли бы добиться и большего.

— Это страна занятых людей, — заметила доктор Анна сухо, — мужчины не станут терять времени на погоню за самой красивой женщиной, если убеждены, что тут ничего не добьешься, — заимствую классическую форму. — Юноши, подстрекаемые естественным законом, — найти подругу — будут преследовать упорную девушку, но мужчины, ищущие легкого развлечения после часов занятий, — никогда. Почему же вы? У вас вид холодный и целомудренный, как у жены Цезаря. На вас они не затратили бы и пяти минут.

— А это потому, он сказал, что я похожа на жену Цезаря.

— Энид — Анна остановила маленькую машину и повернулась к подруге; ее усталое лицо было нахмурено и сурово. — Энид Больфем, и вы позволили мужчине волочиться за вами?

— Я думаю, что нет. — миссис Больфем покачала головой и затихла. Но в тот вечер, когда я ушла от вас, мистер Рош проходил мимо и довел меня до дому. Он поразил меня, убеждая меня развестись и выйти за него замуж, но все было очень почтительно и не походило на ухаживание.

— Надеюсь, что не походило. Вот дурень! — Но доктор Анна почувствовала необъяснимое облегчение. Ей было неприятно думать, что ее кумир мог быть вроде тех женщин, секреты которых она одна так хорошо знала. — Что же вы ответили? — с любопытством спросила она, медленно пуская в ход машину.

— Что не буду разведенкой ни за что в мире.

— А вы нисколько не влюблены в него? — ревниво задала вопрос Анна.

Миссис Больфем засмеялась своим серебристым мелким беззаботным смехом. Такой смех мог быть у любой из девушек, наполнявших встречные автомобили.

— Думаю, что нет. Такой род безумия меня никогда не интересовал. Мне кажется, это льстит моему тщеславию, но тщеславие еще не есть любовь, если хорошо вглядеться.

Доктор Анна посмотрела на этот чистый профиль, на большие, холодные серые глаза и тоже засмеялась.

— Набрался храбрости, жалкий чертенок! Верно, была лунная ночь — нет, тогда луны не было. Значит, это было влияние старого «уголка любви» на нашей эльсинорской аллее. Ну, моя дорогая, если бы вы добивались любви мужчин, вы могли бы их иметь дюжинами. Ничего нет легче для красивой женщины любого возраста, как «крутить» любовь. Что же касается Роша, — она подумала и прибавила великодушно, — перед ним будущность, можно думать, и он бы мог увезти вас куда-нибудь.

— Я была бы вроде рыбы без воды везде, кроме Эльсинора. Я не обманываюсь, сорок два — года — это не молодость. Строго говоря, это уже много больше приемлемых лет, если только жизнь женщины не была полна движения и разнообразия. Я люблю Эльсинор, как кошка коврик у камина. Через час я могу быть в Нью-Йорке. Думаю, что это была бы идеальная жизнь, будь тысячи на две в год больше и… и…

— И Дэв Больфем где-нибудь подальше. Жаль, что Сэм Коммек не сделал из него странствующего представителя фирмы, вместо того, чтобы всадить его сюда.

— За всю свою жизнь он не интересовался ничем, кроме политики. Но я не очень о нем забочусь, — добавила она легкомысленно. — Я его хорошо вышколила. В конце концов он никогда дома не завтракает, не надоедает мне разговорами, скоро после обеда уходит к Элькам и засыпает немедленно, как доберется до кровати. И даже не храпит. И отлично переносит выпитое. Думаю, что нельзя ожидать большего после двадцати двух лет супружества. Я заметила, что если есть одно, то нет другого.

— Боже мой, прекрасно, но пусть бы он свернул себе шею.

— О, Анна!

— Ладно, конечно, я этого не думаю. Но я вижу часто, как умирают хорошие люди, милые дети; вероятно, я из бесчувственных. Я не искушаю судьбу желанием, чтобы на прошлой неделе он умер от тифозной лихорадки, вместо бедного Джо Мортона, у которого остались двое детей и жена без средств…

— Вы бы дали Дэву немного бацилл в капсуле, — прервала Миссис Больфем своим шутливым тоном, но отвернув лицо. — Или того бесследного яда, который вы мне когда-то показывали. Одного пузырька было бы достаточно.

— Одной капли и того довольно! — Контральтовые тона ее голоса были унылы и мрачны. — К несчастью, я не достаточно искусна для хладнокровного убийства. Я глупая, старая утопистка, желающая, чтобы чума смела с лица земли все ненужное, и это дало бы нам возможность возродиться для красоты и новой мудрости. Впрочем, тогда мы, вероятно, до смерти надоели бы друг другу, пока первородный грех не появился бы снова. Я думаю, что нам надо поторопиться. Мне предстоит целый вечер работы.