Обманщик и его маскарад

Герман Мелвилл, 1857

Роман «Обманщик и его маскарад» (The Confidence Man: His Masquerade), опубликованный в 1857 году, – одно из последних крупных художественных произведений Германа Мелвилла. Большинство литературных критиков того времени сдержанно отнеслись к этому роману и заложили основу распространенного представления о том, что это пример социальной сатиры, где Мелвилл обличает ханжескую набожность значительного количества американцев, за которой скрывается личная корысть и жажда наживы. Соответственно, такая публика легко ведется на обман, и ею можно манипулировать нажимая на чувствительные места в сфере материальных или духовных интересов, в зависимости от характера человека. Сценой для этого служит пароход «Фидель», совершающий плавание вниз по Миссисипи, с богатым набором персонажей из разных слоев общества. Центральной фигурой является Обманщик, предстающий в нескольких обличьях и ведущий беседы с пассажирами с целью так или иначе добиться их доверия и расположения; иногда в результате он получает денежную выгоду. Стоит упомянуть, что это прозвище появляется лишь в самом конце книги и лишь как косвенное указание; на пароходе Обманщик представляется разными именами. Действие романа происходит за один день, 1 апреля, что также имеет символическое значение. На самом деле, этот роман Мелвилла гораздо более глубокий и разноплановый, чем популярное представление о нем; назвать его «социальной сатирой» – все равно что назвать «Моби Дик» руководством по китобойному делу. По ходу действия вскоре становится ясно, что Обманщик представляет собой дьявола в человеческом облике, а ближе к концу в этом не остается никаких сомнений. Об этом свидетельствует его велеречивая натура, обилие библейских цитат в вольной интерпретации и постоянные разговоры о важности доверия к ближнему даже ценой собственного благополучия, которые составляют лейтмотив его обольщений. Для каждого собеседника он подбирает свой стиль, но неизменно придерживается заданной цели. Другой важной особенностью является текстологическая природа романа. Мелвилл выступает как своеобразный предтеча постмодернизма; в своей ипостаси рассказчика он рассматривает повествование как театрализованный философский текст, указывая на важность интерпретаций и предостерегая от любых обобщенных выводов на основании реплик персонажей. Диалоги, как и маски Обманщика, часто вводят читателей в заблуждение, а в так называемых «авторских главах», где дидактический рассказчик выступает на первый план, он прямо говорит о том, что в центре любого авторитетного текста (здесь приводятся в пример библейские апокрифы) находятся неопределенности и противоречия. Роль читателя как вдумчивого интерпретатора многократно возрастает, если он хочет преодолеть обольщения и искушения Обманщика рода человеческого. В романе это удается лишь двоим философам, под которыми Мелвилл вывел Ральфа Эмерсона и его ученика Генри Торо, – что символично, поскольку Мелвилл не разделял взглядов Эмерсона, – да еще самому Богу, который появляется в заключительной главе в образе мальчишки-коробейника. Об этом замечательном романе, трудном для поверхностного чтения, можно написать еще многое, но для этого понадобится отдельная статья. Даже в качестве обычного бытописания американских нравов и обстоятельств середины XIX века он представляет собой ценное историческое наследие той эпохи.

Глава 9. Два деловых человека совершают небольшую сделку

— Прошу прощения, сэр, не видели ли вы человека с траурной повязкой, такого печального джентльмена? Странно, куда он мог уйти; я беседовал с ним не более двадцати минут назад.

Эти слова оживленного, краснощекого мужчины в дорожной шляпе с кисточками, державшего под мышкой нечто похожее на бухгалтерскую книгу, были обращены к ранее упомянутому студенту, стоявшему у бортового поручня, куда он вернулся вскоре разговора с человеком в трауре, и с тех пор оставался там.

— Вы видели его, сэр?

Выведенный из своей обычной застенчивости добродушной оживленностью незнакомца, юноша отреагировал с неожиданным проворством:

— Да, человек с траурным крепом недавно был здесь.

— Печальный?

— Да, и рискну добавить, немного помешанный.

— Это он. Боюсь, какое-то несчастье повлияло на его мозг. Не подскажете, куда он ушел?

— В ту сторону, откуда вы пришли, направляясь к трапу.

— Вот как. Значит, человек в сером пиджаке, с которым я недавно повстречался, сказал правду: должно быть, он высадился на берег. Какая досада!

Он немного постоял, раздосадовано крутя между пальцами кисточку от шляпы, свисавшую над его бакенбардами, и продолжил:

— Ну что же, мне очень жаль. В сущности, у меня было кое-что для него, — он наклонился ближе. — Видите ли, он обратился ко мне за утешением, — нет, я ничем не обидел его, дело не в этом, — но понимаете… он обратился ко мне с задушевными словами. Тогда я был очень занят и отказался выслушать его; боюсь, со стороны это выглядело довольно грубо и бесчувственно. Так или иначе, не прошло и трех минут, как я испытал раскаяние вкупе с настоятельным желанием вручить этому бедняге десять долларов. Ну вот, вы улыбаетесь. Наверное, это предрассудок, но я ничего не мог с собой поделать; слава Богу, у меня есть слабые стороны. Но опять-таки, — скороговоркой продолжал он, — в последнее время мы сильно преуспели в делах, — под словом «мы» я разумею угольную компанию «Блэк Рапидс», — и благодаря этому изобилию, как личному, так и индивидуальному, было бы только справедливо раз-другой потратиться на благотворительность, вы не находите?

— Сэр, — сказал студент без малейшего смущения. — Следует ли мне понимать, что вы официально связаны с угольной компанией «Блэк Рапидс»?

— Да, я являюсь ее президентом и трансфер-агентом.

— В самом деле?

— Да, но вам-то что с того? Хотите сделать капиталовложение?

— А вы продаете акции?

— Пожалуй, кое-что можно приобрести. Но почему вы спрашиваете? Вы ведь не хотите вкладывать деньги?

— Предположим, я хотел бы это сделать, — с невозмутимой сосредоточенностью отозвался студент. — Вы могли бы заключить сделку со мной прямо здесь и сейчас?

— Бог ты мой, — собеседник изумленно воззрился на него. — Вы и впрямь деловой человек. Я положительно боюсь вас.

— Ну, не стоит… Значит, вы можете продать мне несколько акций?

— Не знаю, не знаю. По правде сказать, часть акцией была выкуплена компанией при довольно необычных обстоятельствах, но это едва ли может быть поводом, чтобы превратить данное судно в офис компании. Думаю, вам лучше будет повременить с капиталовложением. Итак… — с равнодушным видом, — вы видели того беднягу, о котором я говорил?

— Пусть несчастные идут своим путем. Что за большую книгу вы держите под мышкой?

— Это моя трансфертная книга. Я должен доставить ее в суд, согласно судебной повестке.

Наклонные золоченые буквы на корешке складывались в надпись «Угольная компания Блэк Рапидс».

— Я много слышал об этом. Скажите, нет ли у вас официального отчета о текущем состоянии дел вашей компании?

— Такой отчет недавно был опубликован.

— Прошу прощения, но у меня любознательный характер. У вас есть с собой экземпляр отчета?

— Повторю, я не считаю возможным превратить это судно в деловую контору компании. Тот бедняга… вы утешили его?

— Пусть несчастливцы утешают себя сами. Так у вас есть экземпляр?

— Ну, раз уж вы такой бизнесмен, то не могу вам отказать. Вот — он протянул маленькую печатную брошюру.

Юноша глубокомысленно углубился в текст.

— Не люблю подозрительных людей, — заметил коммерсант, наблюдая за ним. — Но, должен сказать, мне нравятся осмотрительные люди.

— Могу вас поздравить, — юноша вялым движением протянул брошюру обратно. — Как было сказано, я любознателен по характеру, но и осторожен от природы. Я не обманываюсь внешними признаками. Ваш отчет представляет дела в прекрасном свете, но скажите, не были ли ваши акции еще недавно переоценены? Не наблюдается ли нисходящая тенденция? Нечто вроде уныния среди держателей ваших акций?

— Да, наблюдался некоторый спад. Но что было причиной? Кто стоял за этим? Падение наших акций связано исключительно с ворчанием, — заметьте, с лицемерным ворчанием биржевых «медведей».

— Почему лицемерным?

— Потому что эти «медведи» проявляют самое чудовищное лицемерие; они лицемерно переворачивают факты с ног на голову, лицемерно выпячивают темные, а не светлые стороны. Они процветают не столько на биржевой депрессии, сколько на ее видимости. Это профессора извращенного мастерства биржевых спадов, поддельные Иеремии^[49], фальшивые Гераклиты.^[50] По окончании унылого дня они воскресают, подобно Лазарям посреди нищеты, и радуются прибылям, полученным из-за притворных недугов, — проклятые «медведи»!

— Вижу, вы неравнодушны к этим медведям.

— Если и так, это не более чем воспоминание об их стратагемах относительно наших акций. Это разрушители доверия, насквозь лживые сами по себе, но искренние в своей мрачной философии о конце мира. Те люди, которые, будь то на фондовой бирже, в политике, морали, метафизике, религии и даже на хлебном рынке — обрушивают свою темную панику на естественно установленный свет с целью получить скрытую выгоду. Их мрачная философия, шагающая мо трупам чужих бедствий, есть философия Моргана!^[51]

— А мне это нравится, — с знающим видом протянул юноша. — Эти унылые души для меня не лучше остальных. Сидеть на диване после ужина с шампанским, курить плантаторскую сигару и беседовать с одним из этих мрачных парней, — что за скука!

— Вы скажете ему, что все это выдумки, не так ли?

— Я скажу ему, что это неестественно. Я скажу ему: если ты доволен жизнью и знаешь ее, и все вокруг тоже довольны, и ты знаешь об этом, и мы будем довольны после того, как нас не станет, о чем тебе тоже известно, — зачем надувать губы и сидеть с мрачным видом?

— А вы знаете, откуда у таких парней берется их мрачность? Не от жизни, потому что они часто бывают затворниками, либо они слишком молоды, чтобы понимать жизнь. Нет они черпают уныние из старых пьес, которые видят на сцене, или их старинных книг, которые находят на чердаке. Можно поставить десять к одному, что такой отшельник тащит к себе заплесневелый томик Сенеки, приобретенный на книжной распродаже, и начинает набивать себя старым, залежалым сеном. А потом он думает, как мудро и старомодно выглядеть брюзгой, и как это возвышает его над современниками.

— Совершенно верно, — согласился юноша. — Я немного пожил на свете, но повидал множество таких мрачных воронов, которые каркают от чужого лица. Кстати говоря, довольно странно, что человек с траурной лентой, о котором вы спрашивали, принял меня за сентиментального рохлю, потому что я отмалчивался; а поскольку я имел при себе книгу Тацита, он полагал, что я выбрал такое чтение из-за меланхоличного стиля, а не из-за сплетен и кривотолков автора. Но я позволил ему высказаться и потворствовал ему своей мнимой застенчивостью.

— Вам не следовало так поступать. Это несчастный человек, а вы, похоже, выставили его глупцом.

— Если и так, то он сам виноват. Но мне нравятся преуспевающие и довольные люди, которые говорят спокойно и отличаются красноречием, как вы. Такие люди обычно бывают искренними. А теперь, поскольку у меня есть некоторый излишек денег в кармане, я просто собираюсь…

–…Выступить в роли брата этого несчастного бедняги?

— Пусть этот несчастный будет братом самому себе. Во что вы его втягивали все это время? Можно подумать, вам нет дела до оформления трансфертов или продажи акций; вы думаете о чем-то еще. Но повторяю, я готов вложить деньги…

— Постойте, постойте, — к нам приближаются какие-то шумные джентльмены. Давайте отойдем в сторону.

С бесцеремонной вежливостью человек с книгой под мышкой увлек своего спутника в уединенное место, куда не доносились звуки перебранки снаружи.

Заключив сделку, они встали и вышли на палубу.

— Теперь скажите мне, сэр, — произнес человек с книгой, — вернее, объясните, каким образом молодой человек, вроде вас, — а вы, на первый взгляд, похожи на степенного представителя студенческой гильдии, — вдруг заинтересовался акциями и подобными вещами?

— Некоторые второкурсники производят ошибочное впечатление, — с подчеркнутой медлительностью ответил студент, поправляя воротник рубашки. — Не последним из них является расхожее мнение о натуре современного ученого и о происхождении его научной уравновешенности.

— Да, похоже на то. Действительно, это новая страница в рукописи моего жизненного опыта.

— Жизненный опыт — это единственный учитель, сэр, — глубокомысленно заметил студент.

— Считайте меня вашим учеником; я готов слушать лишь измышления опытных людей.^[52]

— Мои измышления, сэр, в основном руководствуются изречениями лорда Бэкона;^[53] я рассуждаю о тех концепциях, которые близки моему бизнесу и моей душе… Кстати, у вас нет сведений о других хороших акциях?

— Вас, случайно, не интересует Новый Иерусалим?

— Новый Иерусалим?

— Да, это новый и процветающий город в северной Миннесоте. Он был основан некоторыми беженцами из числа мормонов, отсюда и название. Он стоит на Миссисипи. Вот, у меня есть карта, — он развернул свиток. — Вот, здесь вы видите общественные здания, — вот пристань, — вот парк, — вот ботанический сад, — а тут, где эта маленькая точка, находится постоянно действующий фонтан. Как вы можете видеть, есть двадцать звездочек; они обозначают лицеи с колоннадами из железного дерева.

— И все эти здания уже построены?

— Все стоят на местах, bona fide.^[54]

— А эти квадраты по окрестностям, — они покрыты водой?

— Акватории в новом Иерусалиме? Все это terra firma… — но вы не заинтересованы в инвестициях, правда?

— Мне едва ли нужно объявлять свою ученую степень, как говорят в таких случаях молодые юристы, — зевнул студент.

— Благоразумие… вы благоразумный человек. Так или иначе, я предпочел бы иметь одну из ваших акций в угольной компании, нежели две из этого предприятия. Тем не менее, с учетом того, что первое поселение было основано двумя беженцами, которые переплыли реку в обнаженном виде… это удивительное место. Так и есть, уверяю вас. Но увы, мне пора идти. Да, и если вы случайно встретитесь с этим несчастным человеком…

— В таком случае, я пошлю за стюардом и поручу ему высадить этого человека за бот вместе с его несчастьями, — с растущим нетерпением отозвался студент.

— Ха-ха! Вот теперь я вижу некоего мрачного философа, теологического медведя, всегда готового задавить своим ворчанием слабости человеческой натуры (со скрытыми мотивами, как видите, ради солидных бенефиций в виде даров от почитателей Аримана^[55]), он объявит это знамением ожесточенного сердца и размягченного мозга. Да, такова будет его зловещая умозрительная конструкция. Но ведь это не более, чем причуда настоящего, пусть и суховатого юмора. Признайте это! До свидания.

Примечания

49

Имеются в виду обличительные жалобы библейского пророка Иеремии, особенно «Плач Иеремии» (прим. пер.).

50

Гераклит (ок. 540–475 г. до н. э.) говорил, что все в мире постоянно изменяется (прим. пер.).

51

Джон Пирпойнт Морган (1837–1913) — американский банкир, доминировавший в сфере корпоративных финансов и промышленной консолидации в США (прим. пер.).

52

Во фразе содержится непереводимый намек на биржевые спекуляции (прим. пер.).

53

«В тяжелые времена от деловых людей толку больше, чем от добродетельных» (прим пер.).

54

Без обмана (лат.).

55

Ариман — злое начало в зороастризме, противостоящее Ормузду — воплощению добра (прим. пер.).