Обманщик и его маскарад

Герман Мелвилл, 1857

Роман «Обманщик и его маскарад» (The Confidence Man: His Masquerade), опубликованный в 1857 году, – одно из последних крупных художественных произведений Германа Мелвилла. Большинство литературных критиков того времени сдержанно отнеслись к этому роману и заложили основу распространенного представления о том, что это пример социальной сатиры, где Мелвилл обличает ханжескую набожность значительного количества американцев, за которой скрывается личная корысть и жажда наживы. Соответственно, такая публика легко ведется на обман, и ею можно манипулировать нажимая на чувствительные места в сфере материальных или духовных интересов, в зависимости от характера человека. Сценой для этого служит пароход «Фидель», совершающий плавание вниз по Миссисипи, с богатым набором персонажей из разных слоев общества. Центральной фигурой является Обманщик, предстающий в нескольких обличьях и ведущий беседы с пассажирами с целью так или иначе добиться их доверия и расположения; иногда в результате он получает денежную выгоду. Стоит упомянуть, что это прозвище появляется лишь в самом конце книги и лишь как косвенное указание; на пароходе Обманщик представляется разными именами. Действие романа происходит за один день, 1 апреля, что также имеет символическое значение. На самом деле, этот роман Мелвилла гораздо более глубокий и разноплановый, чем популярное представление о нем; назвать его «социальной сатирой» – все равно что назвать «Моби Дик» руководством по китобойному делу. По ходу действия вскоре становится ясно, что Обманщик представляет собой дьявола в человеческом облике, а ближе к концу в этом не остается никаких сомнений. Об этом свидетельствует его велеречивая натура, обилие библейских цитат в вольной интерпретации и постоянные разговоры о важности доверия к ближнему даже ценой собственного благополучия, которые составляют лейтмотив его обольщений. Для каждого собеседника он подбирает свой стиль, но неизменно придерживается заданной цели. Другой важной особенностью является текстологическая природа романа. Мелвилл выступает как своеобразный предтеча постмодернизма; в своей ипостаси рассказчика он рассматривает повествование как театрализованный философский текст, указывая на важность интерпретаций и предостерегая от любых обобщенных выводов на основании реплик персонажей. Диалоги, как и маски Обманщика, часто вводят читателей в заблуждение, а в так называемых «авторских главах», где дидактический рассказчик выступает на первый план, он прямо говорит о том, что в центре любого авторитетного текста (здесь приводятся в пример библейские апокрифы) находятся неопределенности и противоречия. Роль читателя как вдумчивого интерпретатора многократно возрастает, если он хочет преодолеть обольщения и искушения Обманщика рода человеческого. В романе это удается лишь двоим философам, под которыми Мелвилл вывел Ральфа Эмерсона и его ученика Генри Торо, – что символично, поскольку Мелвилл не разделял взглядов Эмерсона, – да еще самому Богу, который появляется в заключительной главе в образе мальчишки-коробейника. Об этом замечательном романе, трудном для поверхностного чтения, можно написать еще многое, но для этого понадобится отдельная статья. Даже в качестве обычного бытописания американских нравов и обстоятельств середины XIX века он представляет собой ценное историческое наследие той эпохи.

Глава 11. Не более одной страницы

После заключения сделки оба остались сидеть, продолжая уже знакомый разговор, который мало-помалу склонялся к паузам из доверительного и сочувственного молчания, последнего убежища непритворной доброжелательности. Есть нечто вроде общественного предрассудка, предполагающего, что подлинное дружелюбие состоит в постоянном обмене дружелюбными словами или же постоянных дружеских услугах. Но подлинное дружелюбие, как и подлинная религия, не зависит от человеческих усилий.

Наконец, наш добродушный торговец, чей взгляд задумчиво блуждал среди оживленных разговоров за соседними столиками, нарушил молчание и сообщил, что, судя по этому зрелищу, можно догадаться о происходящем в других частях корабля. Он привел случай, свидетелем которого он был не более двух часов назад, когда морщинистый престарелый скряга, облаченный в сморщенное кротовое пальто, напал на инвалида у палубы для эмигрантов, жадно хватаясь за жизнь и наживу и едва не задушив свою жертву. Он рассказал о беспринципном карманнике, тянувшемся за горлом и кошельком и не жалевшим ничего, кроме этого, ибо его разум, никогда не поднимавшийся над гнилью, теперь сгнил окончательно. Разумеется, в таком смысле он никому ни ничему не доверял, — даже своим бумажным облигациям, которые, для лучшей сохранности от нещадного времени, он упаковал в закатанной жестянке, словно банку с заспиртованными персиками.

Достойный джентльмен еще некоторое время распространялся об этих неприглядных подробностях. Его жизнерадостный спутник не мог совершенно отрицать точку зрения, в силу которой человеческий разум, испытывавший крайнюю нехватку доверия, изобретал средства, далеко не такие привлекательные, как вино с оливками после обеда. Тем не менее, у него имелись встречные соображения, и он, в окольной и доброжелательной манере, постарался развеять предубежденные чувства собеседника Он добавил, что по словам Шекспира, в природе есть и зерна, и труха;^[58] по справедливому рассмотрению, труха как таковая не заслуживала порицания.

Его спутник не выказал намерения усомниться в словах Шекспира, но не признавал уместность этой цитаты для данного случая и тем более не собирался комментировать ее. Поэтому, после сдержанной дискуссии о жалком скряге, выявившей незначительные разногласия, торговец упомянул о другом случае, связанном с негром-калекой. Однако его спутник указал, что предполагаемые тяготы и несчастья прежде всего существуют в голове жалостливого наблюдателя, а не в восприятии наблюдаемого. Он ничего не знал о калеке и не видел его, но высказал мнение, что если бы кто-то мог распознать подлинное состояние его души, то обнаружил бы, кто калека не менее счастлив, чем большинство людей, а фактически так же доволен жизнью, как и наблюдатель. Он добавил, что негры по своей натуре являются особенно жизнерадостными людьми; что никто и никогда не слышал об африканском Циммермане^[59] или Торквемаде^[60]; что они изгоняют мрачное уныние даже из религии; что в своих потешных ритуалах они танцуют, обвешавшись перьями. Таким образом, казалось невероятным, что негр, даже низведенный Судьбой до обрубков ног, может отказаться от костылей своего юмора.

Снова побежденный, добрый торговец не отказался от своего и предложил рассмотреть третий случай, а именно человека с траурным крепом, чья история в его собственном изложении была подтверждена и дополнена показаниями человека в сером пиджаке, с которым торговец встретился впоследствии. Не умалчивая о подробностях раскрытых этим вторым информатором, он пересказал историю, но из деликатности обошел стороной личность бедняги.

Но, поскольку добрый торговец мог бы оказать этому человеку лучшую услугу, нежели пересказать его историю, мы рискнем передать эту историю иными словами, хотя и с таким же результатом.

Примечания

58

Шекспир, «Цимбелин», II: 2, 27. «Рождает труса — трус, злодей — злодея, / В природе есть и зерна, и труха» (перевод Н. Курошевой).

59

Иоганн Георг Циммерман (1728–1795) — швейцарский врач и философ, автор трактата «Об одиночестве», где он превозносит радости уединения.

60

Томас де Торквемада (1420–1498) — основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании.