Обманщик и его маскарад

Герман Мелвилл, 1857

Роман «Обманщик и его маскарад» (The Confidence Man: His Masquerade), опубликованный в 1857 году, – одно из последних крупных художественных произведений Германа Мелвилла. Большинство литературных критиков того времени сдержанно отнеслись к этому роману и заложили основу распространенного представления о том, что это пример социальной сатиры, где Мелвилл обличает ханжескую набожность значительного количества американцев, за которой скрывается личная корысть и жажда наживы. Соответственно, такая публика легко ведется на обман, и ею можно манипулировать нажимая на чувствительные места в сфере материальных или духовных интересов, в зависимости от характера человека. Сценой для этого служит пароход «Фидель», совершающий плавание вниз по Миссисипи, с богатым набором персонажей из разных слоев общества. Центральной фигурой является Обманщик, предстающий в нескольких обличьях и ведущий беседы с пассажирами с целью так или иначе добиться их доверия и расположения; иногда в результате он получает денежную выгоду. Стоит упомянуть, что это прозвище появляется лишь в самом конце книги и лишь как косвенное указание; на пароходе Обманщик представляется разными именами. Действие романа происходит за один день, 1 апреля, что также имеет символическое значение. На самом деле, этот роман Мелвилла гораздо более глубокий и разноплановый, чем популярное представление о нем; назвать его «социальной сатирой» – все равно что назвать «Моби Дик» руководством по китобойному делу. По ходу действия вскоре становится ясно, что Обманщик представляет собой дьявола в человеческом облике, а ближе к концу в этом не остается никаких сомнений. Об этом свидетельствует его велеречивая натура, обилие библейских цитат в вольной интерпретации и постоянные разговоры о важности доверия к ближнему даже ценой собственного благополучия, которые составляют лейтмотив его обольщений. Для каждого собеседника он подбирает свой стиль, но неизменно придерживается заданной цели. Другой важной особенностью является текстологическая природа романа. Мелвилл выступает как своеобразный предтеча постмодернизма; в своей ипостаси рассказчика он рассматривает повествование как театрализованный философский текст, указывая на важность интерпретаций и предостерегая от любых обобщенных выводов на основании реплик персонажей. Диалоги, как и маски Обманщика, часто вводят читателей в заблуждение, а в так называемых «авторских главах», где дидактический рассказчик выступает на первый план, он прямо говорит о том, что в центре любого авторитетного текста (здесь приводятся в пример библейские апокрифы) находятся неопределенности и противоречия. Роль читателя как вдумчивого интерпретатора многократно возрастает, если он хочет преодолеть обольщения и искушения Обманщика рода человеческого. В романе это удается лишь двоим философам, под которыми Мелвилл вывел Ральфа Эмерсона и его ученика Генри Торо, – что символично, поскольку Мелвилл не разделял взглядов Эмерсона, – да еще самому Богу, который появляется в заключительной главе в образе мальчишки-коробейника. Об этом замечательном романе, трудном для поверхностного чтения, можно написать еще многое, но для этого понадобится отдельная статья. Даже в качестве обычного бытописания американских нравов и обстоятельств середины XIX века он представляет собой ценное историческое наследие той эпохи.

Глава 4. Обновление старого

— Как поживаете, мистер Робертс?

— А?

— Вы не знаете меня?

— Определенно, нет.

Толпа собравшаяся перед капитанской кают-компанией, вскоре растаяла, и вышеупомянутая встреча произошла в одной из галерей на корме судна. Первым заговорил мужчина респектабельной внешности в черных одеждах и с длинной лентой траурного крепа на шляпе,^[24] обратившись к уже известному нам сельскому торговцу с фамильярностью старого знакомого.

— Возможно ли, мой дорогой сэр, что вы не запомнили меня? — спросил незнакомец в трауре. — Я же прекрасно помню ваше лицо, как будто прошло полчаса, а не полвека после нашей предыдущей встречи. Сейчас вы припоминаете меня? Посмотрите поближе.

— Признаться, я в замешательстве, — ответил тот, неподдельно изумленный. — Богом клянусь, сэр, я и впрямь не знаю вас! Но подождите, подождите, — поспешно добавил он, рассматривая траурный креп на шляпе незнакомца. — Сдается мне, хотя я не имею удовольствия быть лично знакомым с вами, однако совершенно уверен, что, по крайней мере, недавно слышал о вас, — да, совсем недавно. Бедный негр на палубе говорил о вас, наряду с другими, кого он называл своими друзьями.

— Ах, этот калека. Несчастный малый, но я хорошо знаком с ним. Меня нашли, и я сказал все, что мог сказать в его пользу. Думаю, я успокоил их недоверчивость. Между прочим, сэр, — добавил он, — позвольте спросить, могут ли жизненные обстоятельства одного человека, — сколь угодно скромные, — обращающегося за рекомендацией другого человека, — сколь угодно сокрушенного утратой, — в большей или меньшей мере свидетельствовать о моральных достоинствах последнего?

Добросердечный торговец был озадачен таким вопросом.

— Вы до сих пор не припоминаете мое лицо?

— Вынужден признаться, что нет, несмотря на все усилия, — последовал неохотный, но откровенный ответ.

— Возможно ли, что я так сильно изменился? Посмотрите на меня. Или это я ошибся? Вы — Генри Робертс, коммивояжер из Уилинга в Пеннсильвании? Пожалуйста, если вы пользуетесь рекламой или визитными карточками, и по случаю у вас есть то или другое, просто посмотрите и скажите, тот ли вы человек, за которого я вас принимаю.

— Полагаю, мне известно, кто я такой, — с некоторой обидой сказал торговец.

— Однако некоторые считают, что самопознание, или знание о себе — не такое уж простое дело. Кто знает, мой дорогой сэр, не принимали ли вы себя иногда за кого-то еще? Случаются и более странные вещи.

Торговец уставился на него.

— Если перейти к частностям, мой дорогой сэр, мы познакомились лет шесть назад в конторе «Брэйд Бразерс и Компания». Я тогда путешествовал по делам Филадельфийской торговой палаты. Как вы помните, старший Брэйд познакомил нас; последовала короткая деловая беседа, а потом вы самым решительным образом пригласили меня к себе домой на семейное чаепитие. Разве вы забыли об урне с прахом, о том, что я сказал о Шарлотте Вертера, о хлебе с маслом, и о вашей превосходной истории насчет большой буханки?^[25] С тех пор я, наверное, сто раз смеялся над ней. По крайней мере, вы должны были запомнить мое имя: Рингмен, Джон Рингмен.

— Приглашение на чай? Большая буханка? Рингмен? Ринг…

— Ах, сэр, — это было сказано с грустной улыбкой. — Не стоит так повторяться. Вижу, у вас ненадежная память, мистер Робертс, но вы можете доверять моей крепкой памяти.

— Что ж, по правде сказать, моя память не из лучших, — признался торговец. — Но все же, я… — он озадаченно замолчал.

— О, сэр, достаточно того, что я уже сказал. Не сомневайтесь, что мы хорошо знакомы.

— Но я… мне не нравится, что это противоречит моим воспоминаниям. Я…

— Понимаю, понимаю; это изгладилось с восковой таблички. Но скажите, сэр, — с внезапным воодушевлением, — не случилось ли вам около шести лет назад получить травму головы? Такие случаи часто приводят у удивительным эффектам. Человек утрачивает память не только о событиях, последовавших за травмой в течение того или иного времени, но и каким-то странным образом целиком и полностью забывает о событиях, непосредственно предшествовавших ей. Иными словами, его разум функционировал нормально и был вполне способен запечатлевать текущие события в памяти, но увы, травма полностью изгладила эти воспоминания.

Первоначальное недоумение торговца вскоре прошло, и он слушал собеседника с возрастающим интересом. Тот продолжал:

— Когда я был мальчишкой, меня лягнула лошадь, и я долго пролежал без чувств. Но когда я пришел себя, в моей памяти открылся зияющий пробел. Я совершенно не помнил, как оказался возле лошади, что это была за лошадь, где это произошло, да и существовала ли эта лошадь на самом деле, или случилось что-то другое. Знанием этих подробностей я обязан исключительно моим друзьям, чьим словам я безусловно доверяю, — да и с какой стати они стали бы обманывать меня? Как видите, сэр, наш разум весьма пластичен; но образам, пластично внедренным в него, требуется некоторое время, чтобы затвердеть и оставить четкий отпечаток, иначе досадная случайность, о которой я рассказал, может стереть эти образы, как если бы их никогда не существовало. Мы — всего лишь гончарная глина, сэр, как сказано в одной хорошей книге, — вялая и податливая глина.^[26] Но довольно философствований. Скажите, выпадало ли вам несчастье получить сотрясение мозга в тот период, о котором я упоминал? В таком случае, я с радостью заполню пробел в вашей памяти более подробным описанием обстоятельств нашего знакомства.

Торговец с неослабным вниманием выслушал этот рассказ. После некоторого колебания, сопровождаемого было подозрительностью, он признался, что хотя в указанное время не получал никаких травм подобного рода, но слег с воспалением мозга и довольно долго находился в беспамятстве.

— Вот видите, сэр! — энергично воскликнул незнакомец. — Я не вполне ошибся. Симптомы воспаления мозга все объясняют.

— Да, но…

— Прошу прощения, мистер Робертс, — вежливо перебил незнакомец. — У меня мало времени, и я должен сообщить вам нечто личное и особенное. Позвольте мне это сделать.

Как добропорядочный человек, мистер Робертс был вынужден согласиться, и они тихо отошли в более уединенное место, причем манеры человека с траурным крепом вдруг приобрели почти болезненную серьезность. Его лицо исказилось; казалось он боролся с какой-то мучительной необходимостью. Дважды он пытался заговорит, но слова застревали у него в горле. Его спутник с нескрываемым удивлением ожидал, что будет дальше. Наконец, он с усилием овладел своими чувствами и сдержанно сказал:

— Насколько я помню, вы масон, мистер Робертс?

— Да.

Отвлекшись на мгновение, словно чтобы окончательно прийти в себя, незнакомец взял собеседника за руку.

— И разве вы не одолжите брату шиллинг, если ему понадобятся деньги?

Торговец вздрогнул и немного отпрянул в сторону, готовый к отступлению.

— Ах, мистер Робертс, надеюсь, вы не из тех бизнесменов, которые предпочитают не иметь никаких дел с обездоленными людьми. Ради всего святого, не оставляйте меня одного. У меня на сердце много всего накопилось, и вот, — я оказался в прискорбных обстоятельствах среди совершенно незнакомых людей! Мне нужен друг, которому я могу доверять. Ваше лицо, мистер Робертс, было первым знакомым лицом, которое я видел за много недель.

Этот бурный всплеск чувств так резко контрастировал с окружающим пейзажем, что торговец, не привыкший к подобной невоздержанности, тем не менее был тронут словами собеседника. Тот, в свою очередь, резюмировал:

— Не стоит и говорить, сэр, что необходимость сопровождать возобновление нашего знакомства такими речами глубоко ранит мою душу. Я понимаю, что поставил под угрозу ваше доброе мнение обо мне. Но я ничего не могу поделать; необходимость не ведает закона и не признает риска. Мы оба масоны, сэр, и это сближает нас. Я расскажу вам свою историю.

Он начал свой рассказ низким, приглушенным голосом. Судя по выражению лица его слушателя, история представляла необыкновенный интерес и изобиловала невзгодами, от которых не могла уберечь никакая прозорливость, энергичность, принципиальность, одаренность или благочестие.

С каждым следующим откровением сочувствие слушателя возрастало. Оно не было сентиментальной жалостью. По мере продолжения истории он достал из своего бумажника банкноту, а через некоторое время, после еще более сокрушенного признания, поменял ее на другую банкноту, — вероятно, более высокого достоинства. Когда рассказ был завершен, он протянул деньги незнакомцу, старательно делая вид, что это вовсе не подаяние; в свою очередь, тот положил купюру в карман, старательно изображая, что он не воспринимает это как подаяние.

После того, как незнакомец получил деньги, его манеры приобрели характер благовоспитанной сдержанности, которая, с учетом недавних обстоятельств, казалась едва ли не отчужденностью. После нескольких фраз, уже не таких пылких, но достаточно уместных, он попрощался и откланялся с видом независимого человека, смирившегося со своим положением, как будто бремя нищеты не могло сломить его самоуважение, а глубокая благодарность не могла унизить джентльмена.

Он еще не скрылся из виду, когда остановился и погрузился в раздумье, а потом торопливым шагом вернулся в торговцу.

— Я только что вспомнил, что президент, он же трансфер-агент^[27] угольной компании «Блэк Рэпидс», находится на борту этого парохода, а поскольку он был вызван судебной повесткой как свидетель по делу об акциях, которое готовится к слушанию в Кентукки, то трансфертный реестр у него при себе. Месяц назад, после паники, раздутой хитроумными алармистами, некоторые недоверчивые акционеры стали распродавать свои паи. Для противодействия их козням угольная компания, оповещенная об этой схеме, выкупила эти акции, так что моментальная паника улеглась, а ее подстрекатели ничего не приобрели. Теперь, насколько я слышал, компания готова перераспределить эти акции, а поскольку она приобрела их по заниженной цене, то теперь будет продавать по номиналу, хотя до начала паники эти бумаги стоили гораздо больше. То, что готовность компании еще не была предана огласке, подтверждается тем обстоятельством, что акции по-прежнему числятся в трансфертном реестре на балансе компании. Это предоставляет редкую возможность капиталовложения для человека со средствами. Поскольку паника с каждым днем успокаивается, становится все яснее, как и когда она возникла. Скоро уверенность восстановится с лихвой, и курс акций поднимется еще выше, чем до падения; акционеры поверят, что им можно не опасаться повторного кризиса.^[28]

Торговец, слушавший эту речь с любопытством, а потом и с живейшим интересом, ответил, что он уже некоторое время знает об этой компании от друзей, но ему не известно и последних флуктуациях на бирже. Он также добавил, что не является биржевым спекулянтом и до сих пор избегал иметь дело с любого рода акциями, но в данном случае у него действительно возникло искушение.

— Скажите, пожалуйста, — обратился он к незнакомцу в трауре. — Как вы думаете, можно ли будет заключить сделку с трансфер-агентом прямо на борту? Вы знакомы с ним?

— Лично я, нет. Мне довелось слышать, что он числится среди пассажиров. Что касается остального, несмотря на неформальную обстановку, этот джентльмен, вероятно, не будет возражать против небольшой сделки на борту. Как известно, на Миссисипи бизнес не такой церемонный, как в восточных штатах.

— И то правда, — отозвался торговец, задумчиво опустивший свой взгляд. Потом он вскинул голову и недоверчиво произнес:

— Действительно, это выглядит как редкая возможность; но почему вы сами не ухватились за нее, когда узнали об этом? Я имею в виду, для себя?

— Я?.. Если бы я только мог!

Это было сказано с таким чувством, что торговец лишь смущенно пробормотал:

— Ах да, я и забыл.

Незнакомец окинул его степенным, серьезным взглядом, тем более огорошивающим, что он был преисполнен снисходительной укоризны, и это казалось очень странным со стороны получателя по отношению к своему благодетелю. Тем не менее, он ничуть не смутился этим обстоятельством и продолжал с достоинством человека, задолжавшего незначительную услугу:

— Укорять обездоленного человека в том, что он не воспользовался возможностью для выгодного вложения капитала… впрочем, нет: это лишь забывчивость, и сострадание к ближнему относит ее на счет побочных эффектов того злополучного воспаления мозга, которое заставило мистера Робертса забыть о событиях из более отдаленного прошлого.

— Что касается этого, я не… — протестующее начал торговец.

— Прошу прощения, но вы должны признать, что ваше доверие, пусть даже смутное, было неприятно для меня. Такая легковесная, но коварная вещь, как подозрение, иногда вторгается даже в добрейшие сердца и мудрейшие умы. Но хватит об этом. Когда я обратил ваше внимание на эти акции, сэр, то сделал это в знак признательности за ваш доброту. Я хотел лишь выразить признательность, но если эта информация ни к чему не приведет, вы должны запомнить мое намерение.

Он откланялся и наконец удалился, оставив мистеру Робертсу слабые угрызения совести за мимолетное потворство несправедливым суждениям в адрес человека, явно обладавшего самоуважением, которое воспрещало ему подобные мысли.

Примечания

24

По мнению американского литературоведа Элен Тримпи, за этим проявлением Обманщика стоит известный поэт и редактор Уильям Кален Брайант (1794–1878).

25

Аллюзия на шутливое стихотворение Теккерея «Страдания Вертера», которое заканчивается следующим образом: «Несравненная Шарлотта, / Повздыхав при виде гроба, / Стала делать бутерброды, / Как тактичная особа» (пер. Е. Печерской).

26

Исайя, 64:8.

27

Трансфер-агент — агент по выдаче ценных бумаг и регистрации трансфертов (прим. пер.).

28

Критик Генри Ф. Поммер видит здесь аллюзию на речь Сатаны в «Потерянном Рае» Мильтона. «Пусть мы побеждены, / Низвергнуты, и все же Небеса / Утраченными почитать не должно, / И силы вековечные, восстав / Из этой бездны, явятся вдвойне / Увенчанными славой и грозней, / Чем до паденья, твердость обретут, / Повторного разгрома не страшась» (пер. А. Штейнберга).