Она

Генри Райдер Хаггард, 1887

«Несколько лет тому назад я, издатель этой удивительной, необыкновенной истории приключений, редко выпадающих на долю простых смертных, находился вместе со своим закадычным другом в Кембриджском университете. Однажды я увидел двух джентльменов, которые прогуливались рука об руку по улице, и был поражен их наружностью. Один из них был необыкновенно красивый молодой человек, высокого роста, широкоплечий, с прирожденной грацией в движениях, со спокойным и уверенным видом. У него было прекрасное, безукоризненно правильное лицо, а когда он аил шляпу, увидев какую-то даму, то я обратил внимание, что волосы его вились золотистыми кудрями…»

VI. В плену

На следующее утро мы проснулись с рассветом и начали готовиться к дальнейшему путешествию. Я должен сказать, что, когда рассвело и можно было разглядеть лица моих спутников, я готов был расхохотаться. Полное и добродушное лицо Джона страшно распухло от укусов москитов, да и Лео был не в лучшем состоянии. Из нас троих меньше всех был искусан я, вероятно, вследствие грубости кожи, покрытой волосами, тем более, что после отъезда из Англии я отпустил бороду и предоставил ей полную свободу. Магомета москиты вовсе не пожелали трогать, вероятно, почуяв залах правоверного. Как часто в продолжение этой недели мы желали пахнуть так же, как наш араб! Пока мы рассматривали друг друга и смеялись, насколько нам позволяли распухшие губы, стало совсем светло и утренний ветер разогнал туман, поднимавшийся с болот. Мы подняли парус и, тщательно рассмотрев убитых львов и крокодила, поплыли по направлению к лагуне, следуя течению реки. В полдень, когда ветерок затих, нам посчастливилось найти удобное место, где можно было расположиться лагерем и развести огонь; мы зажарили дикую утку, хоть и не очень аппетитно, но вполне удовлетворительно. Остатки мяса мы нарезали полосами и развесили на солнце.

В этом гостеприимном уголке мы оставались до следующего утра и провели ночь без особых тревог, если не считать москитов. Следующие два дня прошли таким же образом, без всяких приключений. Нам удалось подстрелить какую-то необыкновенную дичь и найти несколько разновидностей водяной лилии в полном цвету замечательной красоты.

На пятый день нашего путешествия ветер затих в 11 часов утра, и мы вынуждены были остановиться, выбрав для стоянки группу деревьев на берегу, под которыми и расположились. Погуляв по берегу, мы убили еще несколько штук водяных птиц. Не успели пройти 50 ярдов, как поняли, что дальше ехать по реке невозможно, так как впереди, почти на 200 ярдов, тянулась отмель.

Повернув назад, мы долго шли по берегу и вскоре пришли к заключению, что это вовсе не река, а прорытый в древности канал, вроде того, который находится около Момбаза, на берегу Занзибара. Берега его были подмыты водой, а поверхность покрыта зарослями. Очевидно, что если не по реке, то мы можем плыть по каналу или вернуться на море. Оставаться здесь было невозможно, так как грозила опасность изжариться на солнце, быть съеденными москитами или умереть от болотной лихорадки.

— Что ж, попытаемся! — сказал я, и все остальные согласились со мной: Лео — с великим удовольствием; Джон — с почтительным негодованием, а Магомет — взывая к пророку и проклиная неверных.

Как только солнце село, мы отправились в путь. Около двух часов мы усердно работали, — Магомет, Джон и я, тогда как Лео сидел на носу лодки и мечом Магомета отталкивал обломки дерева и всякий хлам, плававший в воде. Когда стемнело, мы остановились отдохнуть и доставить удовольствие москитам, но около полуночи снова поплыли, пользуясь свежестью ночи. На рассвете, отдохнув три часа, мы отправились в путь и плыли до 10 часов утра, когда вдруг разразилась буря, сопровождавшаяся страшным ливнем, и мы провели около шести часов буквально под водой.

Думаю, что нет надобности описывать подробности нашего путешествия в течение следующих 4 дней, ужасных по своей монотонности, тяжелой работе, жаре и москитах. Мы находились в поясе безграничных болот, и то обстоятельство, что избежали лихорадки и смерти, я приписываю только дозам хинина и очистительного, которые мы глотали, и также постоянной физической работе. На третий день нашего пути по каналу мы заметили вдали круглый холм, видневшийся сквозь испарения болот.

Мы чувствовали себя настолько истощенными, что готовы были лечь и умереть в этом ужасном месте. Я бросился на дно лодки, чтобы уснуть и немного отдохнуть от страшного истощения, горько проклиная свою глупость, которая побудила меня принять участие в этом сумасшедшем деле. Помню, я впал в забытье. Мне грезилось, что наша лодка наполняется водой, что мы умираем и вода смывает наши останки; наступает конец всему. Мне слышалось журчанье воды около нас, и я увидел мертвого араба, который вдруг выпрямил свой скелет и, сверкая на меня пустыми впадинами глаз, скрежеща челюстями, начал проклинать меня, христианскую собаку, за то, что я потревожил последний сон правоверного.

Я открыл глаза, содрогаясь от ужасного сна, и вдруг увидел два глаза, которые смотрели на меня в темноте. Вскочив на ноги, я закричал от ужаса, все мои спутники вскочили разом, перепуганные, сонные.

Затем я почувствовал прикосновение холодной стали к моему горлу. Сзади сверкнули еще два копья.

— Тише! — сказал чей-то голос по-арабски. — Кто вы такие и как пришли сюда? Говори, или умрешь! — снова сталь прикоснулась к моему горлу.

— Мы — путешественники! — отвечал я по-арабски, и, очевидно, был понят, потому что человек, державший меня, повернул голову и, обратившись к какой-то высокой фигуре, стоявшей в стороне, спросил:

— Отец, нужно ли убить их?

— Какой цвет кожи у этих людей? — спросил глубокий голос.

— Белый!

— Не убивай! — был ответ. — «Та, которой все повинуется», прислала мне сказать: придут белые люди, а когда они придут, не убивай их! Веди их в дом «Той, которой все повинуется»!

— Пойдем! — сказал мне человек, вытаскивая меня из лодки.

Та же участь постигла моих спутников.

На берегу стояла толпа из 50 человек. Я заметил, что они были вооружены огромными копьями, очень рослые, крепко сложены и обнажены, если не считать шкуры леопарда, повязанной у пояса.

Лео и Джон очутились возле меня.

— Что случилось? — спросил Лео, протирая глаза.

— О, сэр, с нами случилось нечто странное! — вскричал Джон.

В эту минуту к нам подбежал Магомет, преследуемый человеком с поднятым копьем.

— Аллах! Аллах! — вопил Магомет. — Защитите меня! Защитите!

— Отец, тут есть один черный человек! Что сделать с ним?

— «Она» ничего не сказала. Не убивай его, иди сюда, мой сын!

Человек подошел, высокая фигура склонилась над ним и прошептала что-то.

— Да, да! — ответил тот и страшно захохотал. — Там трое белых людей?

— Да, трое, отец!

— Тогда несите их и захватите с собой все, что нужно!

Едва он успел произнести эти слова, как к нам подошли какие-то люди, держа на своих плечах крытые паланкины. У каждого паланкина было 4 носильщика и двое запасных.

— Хорошо, — сказал Лео, — очень хорошо, что о нас теперь заботятся другие!

Делать было нечего, я влез в носилки и устроился там очень комфортабельно. Вероятно, носилки были сделаны из волокон травы, которая гнулась и вытягивалась при каждом движении тела, поддерживая на должной высоте голову и шею.

Едва я успел усесться на носилки, как носильщики двинулись куда-то ровным и быстрым шагом. Около получаса я лежал спокойно, размышляя о нашем приключении и о том, как изумились бы мои почтенные друзья в Кембридже, если бы я чудесным образом очутился вдруг сидящим за собственным столом среди них! Я лежал и думал, чем все это кончится, пока не заснул.

Думая, что проспал семь или восемь часов, в первый раз отдохнув как следует с той ночи, как затонул наш корабль, я проснулся, когда солнце стояло высоко на небе. Мы мирно двигались вперед, делая 4 мили в час.

Выглянув из-за плотных занавесок, я заметил, что мы миновали пояс болот и теперь шли по зеленеющей местности по направлению к куполообразному холму. Потом я взглянул на своих носильщиков. Это были превосходно сложенные, около 6 ф. ростом люди с желтоватым цветом кожи, в общем, очень похожие на сомалийцев Восточной Африки, за исключением волос, которые вились локонами по их плечам. Черты лица у них были правильные и даже красивые, нос орлиный, зубы белые и прекрасные. Но несмотря на их красоту, я никогда не видел более злых физиономий. Холодная жестокость ярко запечатлелась на них.

Была еще одна странная черта, которую я подметил у дикарей: они, казалось, вовсе не умели улыбаться. Иногда они запевали монотонную песню, остальное время молчали, и ни одного раза улыбка не озарила их мрачных и угрюмых лиц. К какой расе принадлежал этот народ? Они говорили на арабском языке, но вовсе не были арабами. Не могу сказать почему, но вид их внушал мне какое-то болезненное ощущение страха. Вскоре я увидел другие носилки рядом с собой. Там сидел, — занавески были подняты, — старик в белой одежде, сделанной, очевидно, из грубого холста — тот, которого называли «Отцом». На вид он был очень стар, с длинной, снежно-белой бородой, концы которой висели по бокам носилок, с крючковатым носом и парой холодных и острых, как у змеи, глаз. В общем, на лице его отражалась глубокая мудрость и даже юмор.

— Ты проснулся, чужеземец? — сказал он низким и глухим голосом.

— Да, отец мой! — отвечал я любезно.

Он погладил свою прекрасную белую бороду и улыбнулся.

— Из какой бы страны ты ни пришел к нам, — произнес он, — но там, наверное, знают наш язык и учат детей вежливости, мой чужеземный сын! Скажи мне, зачем ты и те, что с тобой, пришли к нам, куда не проникала нога чужеземца? Или вам надоела жизнь?

— Мы пришли искать новое и любопытное! — отвечал я смело. — Нам надоело старое. Пришли с моря узнать неведомое, потому что происходим от храброго народа, который не боится смерти, мой уважаемый отец! Но мы желали бы прежде, чем умереть, узнать кое-что!

Старик издал какое-то непонятное восклицание.

— Пожалуй, это правда, если ты не лжешь, мой сын. Во всяком случае, скажу, что «Та, которой повинуется все», исполнит твои желания надлежащим образом!

— Кто это «Та, которой повинуется все»? — спросил я с любопытством.

Старик взглянул на носильщиков и улыбнулся.

От его улыбки вся кровь прилила к моему сердцу.

— Ты скоро узнаешь, мой сын, — произнес он, — если «Она» захочет увидеть тебя во плоти!

— Во плоти? — переспросил я. — Что хочет сказать этим мой отец?

Старик молчал и снова улыбнулся своей ужасной улыбкой.

— Как называется народ моего отца?

— Народ наш называется Амахаггер, или народ Утесов!

— Если сын может спросить тебя, как твое имя, отец мой?

— Мое имя — Биллали!

— Куда же мы идем?

— Скоро узнаешь!

Он сделал знак носильщикам, которые пустились бегом, пока не догнали носилок, в которых сидел Джон (перекинув ногу за ногу сбоку носилок). Затем носильщики Джона быстро нагнали носилки Лео.

Убаюканный ровным качаньем носилок, я снова заснул, потому что чувствовал себя смертельно усталым; проснувшись же, увидел, что мы шли по крутой тропинке, вдоль которой росли прекрасные деревья и цветущие кусты. Тропинка вдруг повернула в сторону, и нашим глазам открылся прелестный вид. Перед нами возвышалась земляная насыпь в виде римского амфитеатра. Края ее были скалисты, заросли кустарником, а центр представлял собой зеленеющий луг с великолепными деревьями и растениями, омываемый журчащими ручьями. На лугу паслись стада рогатого скота, хотя я не заметил между ними баранов. Я не мог даже представить себе, что это за место. Меня поразило в особенности то обстоятельство, что несмотря на пасущиеся стада, я не видел нигде признака человеческого жилья. Где же они жили? Скоро мое любопытство было удовлетворено. Носилки повернули влево и остановились. Видя, что Биллали вылез из носилок, я последовал его примеру, также поступили Лео и Джон.

Конец ознакомительного фрагмента.