На Черной реке

Геннадий Старостенко, 2014

Автор в романе «На Черной реке» рассказывает читателю о трудных условиях и событиях в организации производства в нефтяной компании «Дельтанефть», о неординарных, сложных производственных отношениях между ее сотрудниками. В их поступках проявляются люди, способные находить выходы из самых различных ситуаций не брезгуя для этого никакими средствами, и сильные личности с твердым волевым характером. В романе ярко показано, что действиями руководителей компаний в целях личного обогащения и сама нефть и большая часть доходов от нее утекают за границу, а не используются фактически для развития отрасли и улучшения жизни народа России.

5. Падинское

— А здесь вообще черт значит что стало происходить. — Коротко махал рукой Михаил Дерюжный, радуясь возможности списать на форсмажоры все собственные неудачи и недоделки.

Он махал короткой рукой в балке у бурового мастера на 21-ой скважине, одной из нескольких проблемных на Падинском месторождении, которые стояла задача реанимировать.

Падинское открыли и разведали несколько десятков лет назад. Как это нередко случалось в те далекие годы, когда скважину «консервировали», отцы и деды-буровики обошлись с ней покруче, чем если бы ее и вовсе ликвидировали. Накидали, видимо, туда всякого бурового лома, разбитого ловильного инструмента и еще метров на полста выше положенного добавили раствора в цементную пробку, изолировавшую скважину от пластовых флюидов. И для тех, кто спустя много лет повторно вошел в скважину и вызывал ее к жизни, испоганившие ее злые духи земли устраивали сюрприз за сюрпризом.

Но еще хуже было то, что на это ОАО АРБУР ни в чем нельзя было положиться.

— А что стало происходить? — жестко спросил Грек.

Дерюжный был странной фигурой в буровом деле. Однако имел прямой выход на Тихарева. В АРБУРе у него вообще было странное амплуа — «координатор»…

— Ну, во-первых. — Одышливо мельтешил тот. — Вспомни случай по зиме, когда нам нарисовали штраф за то, что мы здесь двести га самозахватом себе прирезали. То статейки пошли — что ДЕЛЬТАНЕФТЬ перекрывает пути миграции оленьих стад. То — что ядовитые все вещества не утилизируем, а в землю засовываем…

— Так то же ДЕЛЬТАНЕФТЬ, не ваша головная боль…

— А мы ваши подрядчики. Как же не наша…

В балок с мороза вошел буровой мастер Шалымов. Огромный и болезненно толстый, он возложил живот на рабочий столик с бумагами и компьютером. Грека всегда впечатлял этот животище, который не могли охватить ни свитер, ни майка. Нижняя его часть оставалась нараспашку при любой погоде.

Грек сердился:

— Вы мне по производству рассказывайте, а не грузите эмоциями. Вы же знаете, что Тихареву эти ведомства — как бабочки… сачком переловит… Лучше скажите — какая проходка за ночь.

— Да ты погодь, Грека. — Придавил его руку к столу Шалымов и тяжко хрипел простуженным басом: — После того как эти ненцы позавчерась попередыхали, как кролики, нам тут два дня житья не давали туристы в погонах…

–???

— Ну, мильтоны — начиная с участкового и кончая полковником. Какая-то прокурорчиха из Усинска. Орава целая. Работать мешают — туда с ними пойди, сюда пойди…

— Так что им надо было? Гнали бы… — Разыгрывал полную неосведомленность Грек, а сам тем временем послеживал за Дерюжным краем глаза. Ведь почему-то даже и не заикнулся об этом вчера в телефонном разговоре.

Кислые воспаленные глаза Дерюжного подрагивали в ресницах, а сам он нервно теребил свой приплюснутый широкий нос, словно пытаясь из него вылепить тонкий — с аристократической горбинкой… От природы его нос, видимо, не был таким вмято-курносым и безобразным, а приплюснули ему его где-нибудь в драке. Ясно, что не на ринге, на боксера он никак не тянул характером.

— Дык как прогонишь? — Изношенный дизель бронхов Шалымова тарахтел и дребезжал мелким сипом. — Они и понаехали сюда — как ненцы те передохли все, как кролики… Какая уж тут работа…

И он коряво пересказал содержание трагедии, о которой Харлампиди впервые сообщили вчера утром.

— И что же — вы-то когда об этом узнали? — спросил Грек.

— Дык позавчерась еще утром. Они еще мимо нас на Арьеган тогда своих возили. Сначала на Толву, а потом на Арьеган…

Грек молча перевел глаза на Дерюжного. Карий — с метисинкой — взгляд Валерия Харлампиди мог становиться пронзительней любого — даже и происходящего из голубой или холодно-серой радужной.

— Да когда мне докладывать? — Изображал спокойствие Дерюжный. — Да и забылось как-то…

Чины из органов приезжали дознаваться — не известно ли им чего и не используется ли метиловый спирт в технологических цепях на станке КРС.

— Да если б и было чего — не сказал бы, — дребезжал пробитыми басами буровой мастер.

— А что — есть? — пытливо мигнул Грек.

— А и тебе не скажу. Дык и не могло оно отсюда утечь. — Весомым аргументом навалил живот на хлипкий столик Шалымов.

Что-то уже прояснилось. Из этого разговора стало ясно, что Дерюжный по какой-то причине скрыл то, что в любой подобной ситуации без упоминания не оставил бы, ведь это для него бы был вид «отмазки», способ спрятать огрехи производства за случайные события…

— Жалко, конечно, оленеводов…

— А ночью почему стояли? — Грек заглядывал в буровой журнал одним глазом. — Вы за два дня прошли полметра.

— Дык не дается ж. Мы уж и печать два раза спускали. Там по центру в бетоне какой-то штырь торчит.

Пучеглазый и потный Шалымов, у которого и подбородок-то казался небольшим животиком несоразмерно робко покосился на Дерюжного.

Понял — что у тебя за тормоз, — глазами сказал ему Харлампиди.

В это время Дерюжному позвонили, и Шалымов быстренько предложил:

— Ладно, пойдем к ребятам. Посмотришь — что у нас.

Когда оба вышли, оставив Дерюжного у коробки спутникового телефона, Грек неожиданно спросил:

— Слушай, Шалымыч, а ведь этот чум… он ведь от вас и от Толвы тоже недалеко…

— Дык знамо недалече. Они там на толвинской петле стоят.

Да ты их знаешь хорошо. Там еще лесок такой душевный над речкой.

— Это они ж на ДЕЛЬТАНЕФТЬ в прошлом году накатывали. Ну, не сами — а через них. Помнишь, с ними еще телевизионщики какой-то сюжет снимали.

— Ну-ну. — Качнул животом буровой мастер. — Потом по ящику показывали. Ребята видели, когда с вахты воротились. По какому-то центральному каналу показывали. Сам не видел. В общем ДЕЛЬТАНЕФТЬ оленеводству вредит, природу загрязняет… лес под сейсмопрофиля рубит… Про КУЛОЙЛКОМИ небось никто такого не покажет…

— Что ж, значит они…

— Ага… — Кивал буровой мастер, не вполне понимая, почему Харлампиди акцентирует.

А что если… — думал Грек, — что если не на ДЕЛЬТАНЕФТЬ это накат… что если наоборот…

Эта догадка, впрочем, потерялась в потоке рабочей информации. Буровой мастер Шалымов был, пожалуй, единственным мужиком в арбуровской шайке-лейке, на которого можно было положиться. Поэтому все вопросы Грек предпочитал решать с ним. Но так получилось, что между ними где мог почему-то встревал этот «координатор», этот ненужный Дерюжный, как звал его про себя Грек. Порождение эпохи и деловой практики Нила Тихарева, которые вот-вот должны были закончиться, чтобы уступить место следующему этапу капиталистического строительства, да все никак не заканчивались…

— Дак что у вас там за ЧП в полете случилось?

— Да обстреляли нас на подлете к Арьегану. Такого здесь вообще никогда не было. Маразм какой-то…

— Ага, не поймешь — то маразм, то терроризм…

Разговор у них шел на ветру за одним из хозяйственных балков. Дерюжный, как договорит, сразу кинется к площадке буровой за ними. А они пока спокойно тет-а-тет потолкуют.

Шалымов закурил «приму» без фильтра.

— Уходить я хочу, Грека, от них. Ну их на хрен совсем. Пять лет на них здоровье гнобил — а теперь невмоготу. И деньги у них есть — а все одно, и нам недоплачивают, и оснастку не закупают. Долота и те все какие-то ворованные в земле крутим. Вот нехорошо тебе как заказчику своих закладывать… а ты спроси — какой щас в пятнадцатой скважине буровой раствор…

— Как какой? — удивился Грек. — Только утяжеленный. И только с превенторами — иначе нельзя. Я же сам верстал программу расконсервации и бурения.

— Да там уже три дня как инженера по растворам не было. То ли запил где, то ли что… Прикинь…

Из-за балка высочил Дерюжный.

— А… вот вы где шушукаетесь… Ты шо, Шалымыч, скидываешь информацию тут втихую? — он ядовито хохотнул. Дыхание у него было смрадное, Грек и предпочитал с ним общаться вне помещения — где мороз перебивал могильный тлен, шедший у того изо рта.

Харлампиди хотел сказать ему что-то злое, но сдержался.

Для капремонта скважин АРБУР использовал два старых уралмашевских станка на шасси «урагана» — древнего многоколесного ракетовоза, еще «при Советах» таскавшего межконтиненталки. Один из них сейчас и стоял на скважине № 21 небольшого месторождения, названного Падинским. Все лучшее на нем было заменено изношенным и плохим, поэтому поломки сыпались одна за другой.

Если бы капремонт не был отдан на откуп «левакам» — подрядчикам из АРБУРа — и если бы не были разбазарены буровые активы самой ДЕЛЬТАНЕФТИ, не было б ни простоев, ни отставаний от планов, а главное — не тратились бы силы на разборки с подрядчиком…

Грек это знал, но вынужден был с этим мириться, потому что знал еще и другое — на чьей стороне Нил Тихарев. Он на стороне своих старых дружков — таких же мордастых, шкафоподобных и приземистых, как сам он, покорителей недр Республики Коми… Покорители недр они, конечно же, в кавычках. Уместнее было бы сказать «гробокопатели». Тоже покорители недр своего рода…

И все же иногда, когда стрелка негодования начинала зашкаливать за десять атмосфер, Валерий Харлампиди, начальник отдела бурения и КРС нефтяной компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, взрывался, не думая о последствиях. Случалось, он вступал в открытую ругань с гендиректором — если один на один у того в кабинете. Или протестовал против неразумной практики на производственном совещании — когда при всех.

А в общем такое случалось редко, что его и выручало. Ни безупречная репутация, ни личные заслуги и ни связи не спасли бы, случись ему озвучить свои протесты, когда Тихаревым овладевали драконы гневливости — иногда беспричинной. Тот терпел его взрывы только из показного патриаршего великодушия — выказывая, каким терпимым и великодушным он может быть с подчиненными.

Но Греку, пожалуй, единственному это сходило с рук. Тихарев про себя ценил особое устройство души Валерия Харлампиди, в других он не находил оправдания идеализму. Грек и в самом деле сочетал в себе несхожие черты: он был по-мужски тверд и непробиваем в убеждениях, но эта кольчуга была на нем поверх тонкого сукна — его внутреннего благородства.

Чего не знал Валерий Харлампиди, как не узнал бы и никто другой, так это того, что Нил Тихарев был своего рода коллекционером человеческих душ. Ему нравилось, что у него в директорате и в числе начальников отделов были люди неординарные — либо в своей неумеренной фактурности, острохарактерные, либо в плане личностной своей реликтовости.

Валерий Харлампиди представлялся ему порой неким Ланцелотом, персонажем из рыцарских романов, которые одни он только и читал когда-то. На самом донце тихаревской души угасала мечта о благородном и прекрасном, так и не скомпенсировавшая жестокости и вероломства, которыми была начинена его жизнь в начале-середине девяностых.

Да, у Грека было как минимум полдюжины поводов отматерить и Дерюжного, и Шалымова, но, единственный из буровиков в крае, он не умел материться. Хотя и умел быть требовательным.

Грек спросил что-то у бурильщика, работавшего на площадке буровой у пульта, потом вернулся к буровому мастеру и «координатору»:

— Поднимай из скважины инструмент. Меняй фрезу. Этот парень запорет обсадную. Или сам становись к пульту.

Мастера разобрала злость. Он сдернул с дымящегося потного затылка самовязную шапчонку и хлестко хлопнул ей о колено.

— Дык… ну ты че, начальник? Где же я тебе лучше-то найду? Они с утра до ночи на морозе с трубами валандаются. А сколько они за это имеют — спроси… Где ж лучше взять?

Грек резанул взглядом по рыхлому лицу «координатора», тот стоял в стороне. Потом подвел его за рукав к буровому мастеру.

— Хорошо, тогда вы, Михаил.

Тот отпрянул, высвобождая руку:

— Да вы что, у меня другие функции. Я вообще другим делом…

— То есть, вы не буровик?

— Нет, но я…

— А кто?

— Как кто? Я координатор…

— И что вы координируете? Зачем вы здесь?

Дерюжный отступил еще и набычился:

— Как что… я координи… Да я вообще буду жаловаться на ваше поведение директору. Своему директору, — уточнил он.

— Отлично, — согласился Грек. — Жалуйтесь — хоть в союз художников. Это ваше право.

Шалымов вновь натянул шапочку на слипшийся и все еще дымящийся растительный покров и засеменил за Греком вниз. В этот момент он жмурился от удовольствия.

— Не спеши пока уходить от них, Шалымыч, — кинул через плечо Харлампиди. — Тут ведь и у нас что-то перемениться может…

Сверзаясь вниз по лестнице вслед за ним, буровой мастер скрипел сапожищами о железные ступени.

— Дык понял я… оно и до нас тут долетает…