Фрактал. Осколки

Гарик ЗеБра, 2018

Эта книга посвящена достижению мечты автора стать известным нефтяником и каким невероятно сложным оказался этот путь. Он горел в вертолёте, пережил два покушения его первую любовь упрятали за решетку, а жена оставила его в самое тяжёлое время, банкротство и борьбу с коллекторами, нищету, попытку самоубийства и возрождение. И всегда он оставался человеком. Книга написана от первого лица и читается на одном дыхании. Содержит нецензурную брань.

Стоики, Крым, «Долоссы»,1973-1974гг

Дорога предстояла действительно длинная — более 4060 км… Санаторий «Долоссы» — первый круглогодичный санаторий, построенный на Южном берегу Крыма в 1928 году в соответствии с декретом В. И. Ленина. Санаторий построен в среднегорной зоне на Южном берегу Крыма в северо-восточном направлении от города Ялты, на высоте 500 метров над уровнем моря, для больных с заболеваниями лёгочной системы, а также сахарным диабетом. «Долоссы» — одно из уникальных мест: энергия гор, хвойного леса, морского воздуха создала исключительный микроклимат, аналогов которому нет. Санаторий имеет собственный парк 14 гектаров. Так описывает справочник этот санаторий. Но мне, после Павлодарского областного тубдиспансера он показался как минимум пятизвёздочным отелем.

Я прибыл в воскресенье, и меня встретила очень милая, внимательная и отзывчивая женщина, дежурный врач Римма Николаевна. После знакомства со мной и, главное, с моей медицинской выпиской из диспансера она взяла меня под свою опеку и поселила в лучшую палату своего отделения. Я ведь Везунчик, вы не забыли? Римма Николаевна, как потом выяснилось, оказалась лучшим врачом-фтизиатром во всём этом заведении.

Я попал в главный корпус, на последний чётвёртый этаж, в двухместную палату с раковиной, остальные удобства были в конце коридора, но не шли ни в какое сравнение с «удобствами» тубдиспансера. Было относительно чисто как в туалетах, так и душевых комнатах.

Моим соседом оказался старший офицер с печально знаменитой атомной подводной лодки К-19, которая в 1961 году потерпела аварию ядерной силовой установки с человеческими жертвами. По этому факту знаменитый американский режиссёр Кэтрин Бигелоу сняла свой нашумевший фильм К-19: The Widowmaker с Харисоном Фордом в главной роли.

Я называл своего соседа просто Кэп, хотя он был в звании капитана третьего ранга. Это был высокий, слегка располневший, всё-таки годы берут своё, совершенно седой, но с прекрасной волнистой шевелюрой, что было странно, если учесть, что он принял изрядную долю радиации. Кроме повреждённых лёгких, у него был диабет в тяжёлой стадии, но, как и положено настоящим мужикам, он стойко переносил все непростые процедуры, такие как бронхоскопия и прочие. Мы сразу нашли общий язык и скорешились, ведь я был архангелогородцем и с детства бредил морем, наблюдая из окон своего дома, стоящего на набережной, за кораблями на рейде Северной Двины и моряками под моими окнами.

Наш главный корпус выглядел монументально: он располагался непосредственно в хвойном лесу с вековыми соснами и елями, прилепился на склоне горы и поэтому с одной стороны был трёхэтажным, а с другой — четырёх. Наружные стены первого этажа, оказавшегося с одной стороны цокольным, были выложены крупным тёмно-серым камнем, напоминающим гранит. На этом этаже располагались все лечебные кабинеты и кабинеты функциональной диагностики, а также столовая. На проект здания, как мне кажется, оказало влияние итальянское зодчество. Вдоль всех трёх этажей проходил открытый коридор с видом на парк с одной стороны, а с другой шли в ряд палаты со стеклянными дверьми и окнами, открывающимися в сторону коридора, торцевая же стена палат была глухая. Наш последний этаж отличался от остальных тем, что палаты были выполнены в виде полусфер, включая форму дверей и окон. Поэтому Кэп прозвал нашу келью кубриком.

Приехав сюда и вобрав первый раз полную грудь воздуха, я, что называется, понял поговорку: «Почувствуйте разницу». Это был воздух лёгкий и прозрачный, пропитанный смолой, хвоей и можжевельником, который, казалось, можно было пить. И это сразу вселило в меня уверенность в победе.

В первый же день, т. е. воскресенье, когда я прибыл в это райское место, а мне тогда так показалось, хотя реальность оказалась значительно жёстче, я пришёл к дежурной сестре делать уколы и получить первую дозу таблеток. Сестричку звали Валя Лутова. Невысокая, ладная, симпатичная, с карими озорными глазами и каштановыми волосами, выбивающимися из-под медицинской шапочки, она произвела сразу на меня впечатление, что не помешало ей пропальпировать мою пятую точку со словами: «Вам неглубоко кололи, поэтому так быстро образовались шишки».

С этими словами она загнала мне иглу по «самый не балуйся», т. е. до упора. И сказала:

— Вы у меня сегодня последний пациент, и, поскольку вы только приехали, я предлагаю вам совершить небольшую экскурсию по нашим местам.

Я, конечно, согласился без раздумий. Ведь вот как бывает: мы только увидели друг друга, но флюиды, флюиды уже бежали, обнимаясь, по нашим венам. Не успели мы пройти и пару сотен метров по красивейшему парку санатория, как нас обоих заколотило. Мы прижались друг к другу и целовались без остановки, как будто были в долгой разлуке, и вот судьба дала нам шанс встретиться вновь. Она мне зашептала горячо-горячо в ухо:

— Пойдём ко мне в общагу, у меня там отдельная комната.

И мы, взявшись за руки, рванули бегом по парку и через десять минут были на месте. Стали судорожно срывать, словно это в кино, одежду друг с друга и упали на мягкий белый ковёр, лежавший на полу. И вот тут меня окатил холодный пот, я хотел её, желал её, ласкал её грудь и вульву, она, в свою очередь, делала подобные вещи с моим органом. Но ОН не реагировал. Все попытки оказались тщетными, я со стыдом отвернулся от этой прекрасной девочки и понял всё. Я вспомнил, как Веха колдовала над моим «мальчиком». А в том, что это было колдовство, теперь никакого сомнения не оставалось.

Я ничего не стал объяснять Валюхе, медленно оделся. Зато она, молодчага, пыталась меня успокоить, что это от длительного перелёта с посадками, от бессонной ночи в самолёте и усталости. Я только молча смотрел в эти карие, ещё недавно озорные, а теперь взволнованные и внимательные глаза и гладил её прекрасные волосы.

Я так же молча вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Вышел из подъезда, сел на лавочку и не знал, как мне жить дальше. Я был раздавлен, морально уничтожен. Ведь любовь к женскому полу была неотъемлемой парадигмой моего существования. Мне впервые захотелось закурить. Но я просто испустил дикий вопль гнева и жалости одновременно.

Наш распорядок дня в санатории был следующим: подъём в 7.00, утренний туалет, а затем во всю длину коридора выстраивалась очередь в процедурную, где королевой была Валя Лутова. «Королева» стояла на коленях на мягком коврике около автоклавов, где кипели и стерилизовались шприцы и иголки, так как не было в то время ничего одноразового, пациент входил, становился к ней спиной, приспускал штанину. Она брала рукой в перчатке чистую иглу, зажимала её между указательным и средним пальцем и со шлепком вгоняла в ягодицу, затем соединяла со шприцем и вводила содержимое, прижимала ватку, смоченную спиртом. Следующий! Процесс занимал от силы пять-семь секунд. Затем в ладонь горсть ПАСКа, и всё. Это было её личное ноу-хау. Никаких лежаний на топчанах, наклонов к пациенту. Просто Космос! Наше отделение в тридцать шесть человек проходило за минуты.

Первый раз, после моей неудачи, я встал в очередь последним. Стыд душил меня, а главное, я не знал, как мне теперь вести себя с ней. Но она не показала виду, что что-то произошло с нами не так. Я промямлил: «Доброе утро», услышав в ответ: «Доброе», которое практически слилось со шлепком по ягодице, вгоняющим иглу. Через секунды, отвернувшись от моей задницы, она уже обращалась к санитарке: «Маруся, прибери здесь всё и включай автоклавы на стерилизацию».

Я поплёлся в палату. Но, как ни странно, наши отношения не испортились, а остались по-человечески тёплыми. При встречах мы перебрасывались парой общих фраз, даже шутили, иногда болтали ни о чём или улыбались. Прошло не так много времени, и я понял душу этой девочки, её глубинную силу и мужество.

После уколов был обход врача нашего отделения, Риммы Николаевны, сопровождаемой всё той же Валентиной. Врач расспрашивала про состояние организма, про общее самочувствие, жалобы, при необходимости вносила корректировку в лечение. Со временем я заметил, что у неё во рту постоянно леденец. Пациенты, уверенные, что она без них жить не может, частенько дарили ей коробочки с монпансье. Она благодарила милой улыбкой, слегка смущаясь. Я был у верен, что у неё проблемы с зубами, или дёснами, или желудком. Но оказалось, что я ошибался.

После обхода — завтрак, вполне приличный для такого рода заведений, и наконец, если нет процедур, — Свобода. Я мог отправиться в город, красавица Ялта раскинулась в пятистах метрах ниже по склону горы. Я любил пешие прогулки, тем более вниз спускаться по асфальтированному серпантину было в кайф. Гулял по набережной и кормил чаек хлебом с руки, предварительно запасшись парой его кусков в столовой за завтраком. Туристы, да и местные жители, делали то же самое. Это был аттракцион.

Возвращался к обеду обычно на автобусе, маленьком ПАЗике. После обеда тихий час, затем снова уколы, ПАСК, и после этого мы обычно шли играть в маленький теннис. В первый же день, бродя по парку, я услышал бойкий стук теннисного мячика о стол. И вскоре я стоял у теннисного стола, где двое ребят, примерно моего возраста, довольно лихо гоняли мячик. Один, черноволосый, с курчавой шевелюрой и задорными весёлыми глазами, был в тёмно-бордовом спортивном костюме и белых кроссовках, второй, видимо лет на пять постарше и взглядом помудрей, носил русые короткие волосы, был экипирован в шерстяной синий с белой полосой, модный в то время спортивный костюм и белые теннисные туфли. Перед подачей мяча он имел привычку как бы слегка плевать на пальцы, в его манере держаться, даже в такой непринуждённой обстановке, чувствовались уверенность и лёгкое превосходство.

На лавочке около стола сидела и наблюдала за игрой чернобровая и черноволосая, с карими глазами девушка. Мы познакомились. Это оказались отличные ребята: Рома Каюмов из Москвы, он был в бордовом, и Славик Пронин из Харькова. Девушка оказалась женой Ромы, и звали её Олей, но Ромка всегда называл её Олешей. Мы подружились и пронесли эту дружбу через много лет. До смерти Ромы, который рано ушёл из жизни. Сахарный диабет и туберкулёз — это пара «гнедых», остановить которую очень непросто.

Ребята находились здесь уже более двух месяцев и здорово сыгрались. Были они совершенно разные: Ромка, коренной москвич, работавший в «почтовом ящике» и часто выезжавший в Ахтубинск, на испытания очередного «изделия». Ольга работала вместе с ним и, как правило, сопровождала его в поездках. Ромка приехал сюда для профилактики пролеченного туберкулёза (ТБЦ) и особенно для контроля лечения сахарного диабета, который был у него в тяжёлой форме.

Харьковчанин Славик был действительно славным парнем. Ему сделали резекцию лёгких на обеих половинках. В правой ему «отхватили» почти половину, в левой одну треть, перенёс бронхоскопию и сейчас тоже прибыл на профилактику. Дышал он трудновато, с одышкой, всё-таки значительной части важного органа недоставало. Он старался беречься, следил за сквозняками, ведь дома его ждали жена и семимесячная дочурка.

Дни летели за днями, недели за неделями, сентябрь сменился октябрём, пришла очередь ноября. Уколы, уколы, уколы! Их мы сотнями безропотно принимали. Они вошли в нашу жизнь, как есть и дышать. Наши «мягкие» места давно превратились в решето с нерассасывающимися шишками, не помогали ни грелки, ни йодистые сетки. Но мы уже привыкли и старались не обращать на это внимания, не хныкали, хотя порой сидеть было больновато, и не только сидеть. С начала моего лечения прошло уже более полугода. Но результат начал ощущаться. Я стал легче дышать, сил прибавлялось, и я мог держать более серьёзную физическую нагрузку.

Вечера стали прохладнее, но зато днём мы играли не только в теннис, но и в волейбол. Приехал новый пациент из Питера, худой, высокий, жилистый и мускулистый Саня. Он занимался волейболом, даже играл в какой-то известной питерской команде. Санёк быстро втянул нас в эту тему, благо волейбольная площадка в парке была, но постоянно пустовала. Мы быстро собрали три смешанных команды: мальчики-девочки — и устраивали игры на вылет.

Однажды мы втроём: Ромка, Ольга и я — решили прогуляться по набережной Ялты. Было начало ноября, через три дня мои друзья возвращались в Москву, и они захотели в последний раз покормить чаек. Денёк выдался солнечным, ветра с моря почти не было, мы не спеша дефилировали по красивейшей приморской набережной протяжённостью всего один километр, построенной в 1886 году, украшенной пальмами со стороны города и знаменитыми фигурными фонарями. Здесь в своё время фланировали Чехов и Некрасов, Бунин и Горький, Айседора Дункан и Есенин.

Я уже не помню, то ли Ромка не позавтракал, то ли съел то, чего ему не полагалось, но вдруг моему другу стало плохо, он побелел, сильно вспотел, присел на корточки, а потом разметался по красному граниту, которым вымощена мостовая. Начались судороги, и он практически потерял сознание. Изо рта у него начала пузыриться пена. Зрелище было не для слабонервных. Я заметался в поисках ближайшей телефонной будки, чтобы вызвать скорую. Но Ольга меня остановила:

— У него гликемическая кома.

Я ещё не знал тогда, что от этого умирают. Жена товарища открыла сумочку и вытащила стальной цилиндрический футляр. Отвинтила плотно пригнанную крышку. Сосуд оказался заполнен спиртом, в нём находились три иглы и шприц. Как потом я выяснил, этот мини-стерилизатор Ромке изготовили на его «почтовом ящике», ведь одноразовых иголок и шприцов тогда ещё не существовало.

Ольга, со знанием дела, собрала всё для инъекции, вскрыла флакончик с инсулином, наполнила шприц, закатала Ромке рукав рубашки до плеча и ловко уколола его в предплечье, как заправская медсестра. Через минуту его лицо порозовело, он открыл глаза и приподнялся на локте. Затем достал из кармана кусочек сахара-рафинада и положил в рот.

— Ну ты и напугал меня, чертяка. И часто такое у тебя бывает? — спросил я.

Видимо, Рома ещё не пришёл окончательно в себя, поэтому жена-спасительница пояснила:

— А всегда, когда этот дуралей нарушает режим.

Тогда мне стало понятно, почему Ольга сопровождает Рому во всех поездках и вообще не отпускает его от себя. Через три дня я с сожалением простился с друзьями, и, обменявшись со мной координатами, они укатили. Мы остались со Славиком вдвоём коротать наше вынужденное существование в этом заведении.

Во второй декаде ноября в горах стало холодать. Мой день рождения, 21 ноября, я решил отметить в очень узком кругу в кафе в Ялте. Туристический сезон закончился, большинство приличных заведений закрылось, и я заказал столик в самом уютном заведении, которое ещё функционировало.

Нас было четверо: Славик, мой сосед Кэп, я и Валя Лутова. Я долго сомневался, приглашать её или нет. Боялся отказа. Но она с радостью согласилась. Правда, я успел заметить какую-то неуловимую тоску в её прекрасных глазах. Мы сидели вчетвером в практически пустом кафе. На лечении мы не пили, но сегодня решили нарушить традицию и взяли триста граммов водки, ну и, конечно, всевозможные закуски. Потихоньку выпивали, закусывали, ребята говорили тосты.

Позже заиграла музыка, и певец, подражая Валерию Золотухину, запел песню из кинофильма «Земля Санникова»: «Есть только миг, за него и держись…». Пел он довольно прилично, и вдруг в середине исполнения Валюха в рыданиях бросилась мне на грудь, в буквальном смысле слова заливая мою рубашку слезами. Я был в недоумении, пытался, как мог, её успокоить и выяснить причину такого поведения. Она не унималась. Я почти насильно влил ей рюмку водки и отпаивал её водой.

Когда мои смущённые ребята оставили нас объясняться, всё стало ясно. Она была больна ТБЦ, и давно, от осмотров уклонялась, боясь потерять работу, но вчера был плановый осмотр, который контролировал непосредственно главврач, он дал указание найти её и доставить на обследование. Диагноз был ужасным. Неизлечимая, четвёртая, слишком запущенная форма ТБЦ. Жить осталось недолго.

Я был в ступоре: девочке двадцать два года, и её жизнь, которая фактически только началась, может оборваться в любой момент. Мероприятие закончили в молчании. Пацанам я ничего не сказал, но они догадались, что произошло что-то неординарное.

Через месяц Валюши не стало. Этого светлого человечка с необъятной отзывчивой душой и искрящейся улыбкой. Она была реальным Стоиком и умерла на боевом посту. На следующий день, после её Ухода, приехали родители и забрали тело, чтобы предать его земле где-то в глухой деревеньке под Ростовом. Мы не смогли даже проститься по-христиански.

Мир для меня померк. Первый человек, которого я встретил по прибытии сюда, первый человек, у которого оказалась родственная душа, ушёл из жизни навсегда. Своей и моей. Это серьёзно отразилось на моём нервном состоянии, тем более и Славик, моя опора в это время, через месяц вынужден был вернуться в Харьков. Я погрузился в глубокую депрессию с размышлениями о смысле жизни и её справедливости.

Много лет спустя, уже в наше время, я смотрел по ТВ интервью Андрея Караулова, которое он брал у первого Президента Азербайджана Гейдара Алиева. Последний в советские времена возглавлял КГБ союзной республики, затем был её первым секретарём ЦК Компартии, встречался с ведущими мировыми лидерами, включая президентов США. Являлся членом Политбюро ЦК КПСС, был обласкан правящей властью и так далее. На вопрос А. Караулова «Гейдар Алиевич, что вы думаете о Жизни?» Гейдар Алиевич, медленно мешая ложечкой чёрный чай в подстаканнике, устремив взгляд на этот процесс, выдержал долгую паузу и ответил: «Эх, Андрюша, жизнь несправедлива».

Я был удивлён. Прошли долгие годы, и много испытаний преподнесла мне жизнь, было много и хороших моментов, но только спустя десять лет я постиг глубинный смысл слов, сказанных Гейдаром Алиевым.

Сейчас же, оставшись один на один со своей болезнью, понеся первую утрату, если и не близкого по крови мне человека, то по духу точно, я растерялся. Мысли роились в моей голове день и ночь. Мысли и уколы. Уколы и мысли. Как-то под утро, проснувшись от храпа моего соседа Кэпа, я лежал и размышлял: как же мне разорвать этот замкнутый круг. И я решил: начну с ходьбы. Я вообще по жизни ходок, причём во всех смыслах. Но в данном контексте речь шла о реальной ходьбе. Вниз, в город, я уже ходил регулярно, но это была не ходьба, а прогулки, нагрузки не было. А я всегда понимал ходьбу как вид спорта, то есть как спортивную ходьбу. При нагрузке, которую она даёт, моё «серое» вещество начинало генерировать идеи, приходили правильные мысли, даже пара озарений случилась.

И вновь «калейдоскоп» накрыл меня с головой…