Исповедь обманутой жены

Галина Романова, 2019

Все на свете лгут – считала Валерия. И причем не безосновательно. Ее предала лучшая подруга, долгое время обманывал муж Игорь. А она, глупая, продолжала им верить и надеяться, что это она все неправильно поняла. Пока, как в плохом анекдоте, не застала благоверного в постели с другой. Но даже после развода жизнь ее ничему не научила. Игорь снова обманул ее, лишил единственной жилплощади – комнаты в коммуналке, и если Лера не предпримет никаких мер, она останется на улице. Но бывший муж неожиданно исчез, а в его смерти обвинили неудачницу Леру.

Глава 2

Геннадий Степанович всегда считал себя старшим по дому. С тех самых пор, как въехал в свою «трешку» много лет назад. С семьей въехал. Жена была у него на тот момент. Хорошая, трудолюбивая женщина. Не красавица, нет. Широкоплечая. Ширококостная. С полными руками и крупными ногами. На Ларису мало кто оборачивался из мужчин. Даже в молодости, когда она еще была свежа и улыбчива. В зрелые годы, обретя неулыбчивый, склочный характер, его Лариса и вовсе перестала интересовать мужчин. Его в том числе. Но он не роптал. Они прекрасно ладили на своих восьмидесяти квадратных метрах. Растили сыновей, а их у них было двое. Исправно ходили на работу. Ездили на дачу. И, что являлось для Геннадия Степановича особенно важным, следили за порядком во дворе. Всегда! С младых, как говорится, ногтей и до зрелости. До тех самых пор, пока его Лариса не померла, а сыновья не разлетелись из родительского гнезда.

И сразу все поменялось. У него как будто улетучился весь запал. Он растерял все хозяйские нотки. Он перестал быть авторитетным не только для жильцов своего дома. Но и для жильцов своего подъезда. Его мог послать куда подальше любой пятнадцатилетний щегол. Мог назвать его стариком, дедом, а то и козлом.

Было очень обидно! Вспоминалась Лариса, которая давно бы задавила обидчика. Силой голосовых связок, да. Как она визжала, так визжать не мог никто на его памяти.

Сыновья — нет. Они никогда не были для них заступниками. Жили своей жизнью. Какой-то важной, занятой, суетливой. Видимо, эта суета и забросила одного из них во Владивосток. А второго за границу. Они почти не виделись! А после смерти Ларисы и созванивались редко.

Кстати, присутствие хотя бы одного из них сейчас не помешало бы, да. Присутствие или Сереги, или Витька не позволило бы мерзкому малому с четвертого этажа вести себя так нагло, так вызывающе, так необходительно.

Он же ни разу не впустил его в лифт, если ехал там. Нагло выпихивал и говорил:

— Дед, следующим рейсом. Следующим рейсом.

И Геннадию Степановичу приходилось подолгу ждать, когда эта молодая сволочь доедет до четвертого, выгрузится, а потом отпустит лифт.

Нет, конечно, он мог бы дойти до своего третьего этажа и пешком. Не так уж высоко, да и силы пока были. Но дело, понимаешь, принципа! Кто, понимаешь, дал этому щеглу право распоряжаться имуществом, которое ему не принадлежит? На уборку во двор ни разу не вышел. В подъезде гадит. По почтовым ящикам кулаками стучит. Да, да, да, стучит! Геннадий Степанович сам видел, как этот упырь достал что-то из своего почтового ящика. Какой-то конверт. Надорвал его, швырнул себе под ноги надорванную часть. Прочел, что прислали. И рассвирепел. Да так, что принялся молотить кулаками по ящикам. По всем! По ящику, который принадлежит Геннадию Степановичу, в том числе.

А попробуй скажи! Пошлет, в лучшем случае. Или ударит. Он может. Он не был таким уж хорошим, каким его считала соседка Геннадия Степановича — глупая Любка.

Вот тоже не дал Бог ума бабе. Вроде посмотреть — ничего так. Приятная. Даже для своих шестидесяти восьми. Молодится. Одевается прилично, добротно. Всегда чистенькая. И пахнет от нее хорошо. Не щами и луком, как от Шуры с первого этажа, которая не давала ему прохода третий год. Приятная баба, одним словом. Если бы она была не против, Геннадий Степанович даже был готов тряхнуть стариной. Даже посмотрел бы сквозь пальцы на ее житейскую недальновидность.

— Люба, нельзя быть такой наивной. Годы не те, — отчитывал он ее на прошлой неделе.

— А что я такого сказала? — округляла Люба черные, по-молодому озорные глаза. — Я просто сделала Игорю комплимент. Ему и его даме.

— А зачем? — удивлялся Геннадий Степанович за ежедневным вечерним чаем, который стал традиционным для них. — Шли они — и пусть идут своей дорогой. Тем более что никакая она ему не дама. Я слышал их разговор тоже. Так с дамами не говорят.

— А как он говорил?

— Как, прости господи, со шлюхой.

— Ой, да с чего ты взял, Гена? Ну откуда у тебя такие картинки? — пыталась возмутиться Люба, но природная мягкость не позволяла.

— Да потому что разговоры их сплошь о каких-то деньгах. Какие-то суммы, имена. Долги. Авансы. Слышал. Я все, Люба, слышал. Я как раз скамейку от жевательной резинки возле подъезда очищал, а тут они. И разговоры такие.

— И ладно. Ну почему сразу шлюха, Гена? Еще чайку?

Он кивнул. А она тут же встала с места. И захлопотала. Сполоснула его чашку. Потому что знала, он аккуратист. И не любил добавки в грязную посуду. Долила кипятку, заварки. Поправила горку из печенья в вазочке. Обновила, одним словом, все.

— Может, это деловое партнерство, Гена? Может, они коллеги?

— Может, и коллеги, — кивнул он с ядовитой улыбкой. — Только очень уж он для бизнесмена с ней вольно себя ведет. То за зад схватит, то за грудь. Коллеги! Шлюха она.

— Ну не знаю, — смуглые щеки Любы покрыл густой румянец, она смутилась его словам. — В конце концов, он одинок. С женой развелся.

— Ну, да. Развелся.

Вспомнив жену противного малого, Геннадий Степанович тут же загрустил. Вот была девушка хорошая. Всем хорошая. И внешне красавица. И воспитание достойное. Несколько раз на субботники выходила. Никогда не ругалась ни с кем. И его из лифта не гоняла. Даже помогала как-то ему сумки донести до двери подъезда.

— Был бы хорошим человеком, никогда не развелся бы с такой умницей.

— Что мы знаем! Чужая жизнь, она за семью замками, — воскликнула Люба и примирительно вздохнула. — Давай лучше со стола уберем. Сейчас наше кино начнется.

Кино они всегда смотрели вместе. Их вкусовые пристрастия были идентичными. Им нравилось одно и то же. Вот с его Ларисой было не так. Ее всегда раздражало то, что он смотрел. Всегда старалась переключить на другой канал. А с Любой не так. С Любой их вкусы и мнения насчет главных героев всегда совпадали. Только вот насчет соседа с четвертого этажа их мнения расходились. А во всем остальном…

Вчера вечером он, как всегда, смотрел сериал у Любы. Показывали сразу две серии. И они припозднились. И к концу просмотра уже отчаянно зевали оба.

— Ой, иди, Гена, иди. Глаза просто слипаются, — аккуратно теснила его к двери Люба.

И, как всегда, сделала вид, что не понимает его многозначительных взглядов. А он намекал, уже второй год намекал, что не прочь бы остаться ночевать у нее. Выпроводила. Как всегда.

Он вышел на лестничную клетку. Нашарил свои ключи в кармане старых штанов, в которых ходил по дому и никогда на улицу не надевал. Вставил ключ в замочную скважину. Верхнюю. Когда он бывал у Любы, то на нижний ключ никогда двери не закрывал. Зачем? Он же рядом. Не за покупками же ушел.

Геннадий Степанович успел повернуть ключ в замочной скважине всего один раз, когда услышал это. Сначала, он точно помнил, послышалась какая-то возня. Драка, не драка. Не понять. Может, тискались влюбленные? Могло быть и такое. Потом женский голос тихо выругался. Матом, грязно. Женщину о чем-то попросил мужчина. И Геннадий Степанович тут же узнал голос противного малого. Только теперь он говорил жалобно, без наглого апломба. Он будто просил о чем-то женщину. Как будто даже умолял. И это было так удивительно, так на него не похоже, что Геннадий Степанович, повернув ключ в замке еще дважды, замешкался.

Очень ему стало интересно, кто же так сумел укротить противный норов соседа сверху? И чего это они на лестничной клетке возятся? Чего в квартиру не заходят? Так приспичило, что ли?

Геннадий Степанович вспомнил о двух сериях, которые только что просмотрел с Любой. Был, был там такой эпизод, где главный герой начинает целовать и раздевать свою девушку прямо на лестничной клетке. Сумка куда-то отлетает, шарфик под ноги, перчатки тоже. Люба еще поморщилась и заметила, что они явно переигрывают. Он согласно кивнул, хотя накал страстей ему был немного понятен. У него так никогда не было с Ларисой, нет. Но вот с Любой он с радостью бы этот эпизод повторил. Даже в свои шестьдесят девять.

Повторил не он. Повторял весь эпизод теперь противный малый с четвертого этажа, умоляя какую-то девушку срывающимся на шепот голосом. Они возились, шаркали ногами, шептались. И не спешили, странно, за дверь.

Молодо, хоть и не зелено уже, но молодо, да! Почувствовав в сердце острый укол зависти, Геннадий Степанович вытащил ключ из замка, тихо распахнул дверь своей «трешки», шагнул внутрь темной прихожей и… прирос к полу с растопыренными в разные стороны руками.

Он отчетливо услышал, как Игорь с четвертого этажа воскликнул:

— Но, Лера! Погоди!

И тут же раздались сразу два характерных хлопка.

Выстрелы! Это точно были выстрелы. Он не мог ошибиться. Он в этом знал толк. Как-то довелось проработать три года в милицейском тире. К тому же он четко расслышал, как шлепнулись с металлическим стуком обе гильзы о бетонный пол лестничной клетки.

Сейчас она или он их подберет. И, наверное, не воспользуется лифтом, чтобы не рисковать, а начнет спускаться по лестнице. И увидит его — старого идиота, который подслушивает.

Он отмер за секунду. Резким движением, но тихо закрыл дверь. Бесшумно повернул головку внутреннего замка. Не включая света, прилип к дверному глазку. И замер.

Кто кого убил?! Кто кого?! Если это Игорь убил девушку, то он, скорее всего, втащит тело в квартиру, чтобы потом попытаться от него избавиться. Станет выносить частями, в сумках! От этой мысли Геннадия Степановича тут же затошнило. И ему пришлось часто дышать и часто сглатывать, чтобы не вырвало прямо у двери на кусок старого паласа.

Если девушка убила Игоря, то она сейчас должна будет спускаться вниз. По лестнице или лифтом? По лестнице или лифтом? Лера? Он назвал ее Лерой? Но так звали его бывшую жену. Что получается? Это она?! Она убила своего бывшего мужа? Или не она, а та девка с дикой внешностью, которую Игорь без конца хватал за задницу и с которой постоянно обсуждал какие-то финансовые проблемы?

Но Игорь четко сказал:

«Но, Лера! Погоди!»

Что это могло значить? Он обратился к ней по имени или все же говорил о ней с кем-то?

Ох, ох, ох! Как же страшно! Как жутко было стоять сейчас возле своей двери и ждать, прижавшись веком к дверному глазку. Чего он ждал? Развязки?

Геннадий Степанович так и не дождался. Никто не прошел мимо его двери. И непонятно было, уехал кто-то лифтом или нет. Потому что лифт вдруг принялся ездить туда-сюда. Геннадий Степанович простоял у двери, таращась в дверной глазок, целых двадцать минут. Ничего не происходило. У него разболелась шея, заслезились глаза. И он рискнул покинуть свой пост.

Не его это дело, решил он, укладываясь спать. И на удивление спокойно и долго проспал. А проснувшись в девять утра, обнаружил у себя зверский аппетит. И кроме овсяной каши на завтрак позволил себе яичницу из трех яиц и целых две сосиски.

Из дома выходить почему-то боялся. Сам не знал, почему! Окна выходили во двор, и там, странно, ничего не происходило. Ни карет «Скорой помощи». Ни машин полиции с включенными мигалками.

Может, ему все привиделось? Может, после просмотра сериала у него разыгралось воображение?

Но нет же, нет! Он не идиот и совсем еще не старый, чтобы не распознать в странных хлопках выстрелы из пистолета с глушителем. И звук падающих на бетон гильз он ни с чем другим не спутает. Он три года проработал в милицейском тире. Ушел, потому что платить стали меньше. Да и реформы начались, а у него возраст неподходящий.

Он не мог спутать. Нет!

Надо подождать, решил Геннадий Степанович, отправляясь на послеобеденную прогулку. Надо подождать, что будет дальше.

А дальше ничего, странно, не происходило. Прошла неделя, другая. Никаких трупов. Никакой возни. Игорь, правда, не появлялся во дворе. Ни один, ни с подругой своей. А во всем остальном все как и раньше.

И вдруг в конце октября ему в подъезде встретились новые люди. Молодая пара. Мужчина и женщина, лет по тридцать с небольшим. С большими сумками. Они остановились вместе с ним возле лифта. Сдержанно поздоровались. Подошел лифт. Они вошли все вместе. Вежливо поинтересовались, на какой ему этаж. Он сказал, что на третий. Они нажали четвертый.

— А вы в гости в кому-то? — не выдержал Геннадий Степанович. — На четвертом я всех знаю. Все на работе сейчас.

— Мы не в гости. Мы к себе, — отозвалась женщина, не улыбнувшись.

— К себе? — удивленно вскинул он брови. — А как… Я вас…

— Понимаем. Вы нас не знаете, — кивнул мужчина. — Мы квартиру купили неделю назад. Вот готовимся к ремонту.

И он назвал номер квартиры, в которой проживал Игорь. Сначала со своей женой Лерой. А когда развелся с ней, то проживал один. Время от времени он таскал к себе в гости девицу странного поведения, которую начинал лапать еще на улице перед подъездом.

Он проживал в той квартире. Он! При чем тут эти люди вообще?!

— Мы не знаем, где теперь хозяин. Мы купили квартиру в риелторской конторе, — неохотно отозвался мужчина и кивнул на раскрывшиеся двери лифта. — Ваш этаж. Третий.

Геннадий Степанович вышел. Подержал в руках ключи. Постоял возле своей двери. И решительно вдавил кнопку звонка Любиной квартиры. Да, да, он знал, что она сейчас отдыхает. С трех до пяти ежедневно она спала. И тревожить себя в это время не разрешала. Уверяла, что потом будет весь день разбитая. И ей уж будет не до чаепития и не до сериалов вечером.

Но он не мог больше молчать! Он должен был с кем-то срочно поделиться. Своими сведениями. Своими подозрениями. Люба, конечно, тем еще была советчиком. Наивна была и доверчива. Но не глупа же! Что-то же да посоветует.

— Ох, Гена! Вот любишь ты на ровном месте найти проблему.

Люба в сотый раз недовольно поджала губы. И демонстративно тронула повязку на голове. Она повязалась сразу, как он ввалился к ней в неурочное время.

— Какой выстрел? Какая девушка? Что ты выдумываешь?

— Я не выжил из ума, Люба. Я все это слышал своими, эти вот ушами, — и он трогал свои уши.

Геннадий Степанович был сильно бледен и встревожен. Одно дело было рассуждать наедине с собой. Другое — озвучить все это. Ведь стоило ему открыть рот и поделиться подозрениями с соседкой, как все стало много хуже. Все стало выглядеть еще зловещее, чем казалось ему ранее.

— Игорь пропал? Пропал. Ты когда видела его в последний раз?

— Игоря? — Аккуратные брови Любы уползли под повязку на голове. Она задумалась. — Не помню.

— Вот! А я тебе скажу. Точную дату скажу, — и он назвал ей точную дату. — Как раз шли двадцатая и двадцать первая серии нашего с тобой кино. — Я вышел. А на лестничной клетке такое!

— Но ты же не видел ничего. Тебе могло показаться.

— И мне показалось, что Игорь исчез. И что в его квартиру вселились посторонние.

— Он продал квартиру. Тебе же сказали, Гена.

— Не он, а риелторы, — поправил Геннадий Степанович. Он подумал, беззвучно шевельнул губами и вдруг изрек: — Надо идти в полицию.

— Но зачем? Что ты им скажешь? Что тебе что-то такое привиделось? Или послышалось? Гена… Это неразумно. И опять же, придется подставить под подозрение хорошего человека.

— Это кого? — Он отвлекся и не сразу понял.

— Валерию. Ты же слышал, как Игорь называл ее по имени. Значит, это была она. И если его убили, то… Это, получается, сделала она?