Красавчик Роб. Семейно-романтическая драма

Галина Клюс

Красавчик Роб – это семейно-романтическая драма. Молодые люди, сестра и три ее брата переезжают из деревни в крупный город, где ожидают их драматические события. В центре – главный герой старший брат Роберт, который пошел по легкому пути. При помощи женщин и интриг он хочет построить свою карьеру, но в итоге его постигают неудачи. Трагедии преследуют наших героев, ничего не добившись, они возвращаются обратно в деревню, где ждал их потухший домашний очаг.

Глава двенадцатая

Откровенно говоря, с появлением в его жизни новой прекрасной пассии он не мог взять и так просто порвать с Дианой Агаевой; в ней он, между прочим, видел некую отдушину от суеты и показухи, с ней, надо отдать ей должное, он по крайней мере снова становился самим собой. В их райском уголке, то есть в прежней арендованной квартире он по крайней мере был достаточно раскован и у него уже не было нужды сыпать цитатами. Диане, откровенно говоря, это было совсем не нужно, она любила его ещё больше, чем раньше, и несмотря на то, что сама свела его с Ириной, она безумно ревновала его к ней.

Однажды, когда они гуляли в саду, где вовсю уже хозяйничала зима и деревья уныло и скучно помахивали оголёнными ветвями, она с грустью и смущением в голосе начала у него выпытывать детали интимной стороны, мол, было ли у них с Ириной что-то такое особенное, если да, то как это происходило? Лучше или хуже, чем у них?

Роберт хмыкнул и неопределённо протянул:

— Мда… мда…

После паузы он своей тёплой рукой прикоснулся к её прохладному лбу и как бы, обжёгшись, тотчас отдёрнул со словами, полными иронией:

— Уж не температуришь ли ты, дорогая?

И затем уже серьёзно сказал:

— Давай договоримся, дорогая, что впредь такие подробности ни в коем случае не обсуждать, не то мы скатимся бог знает куда. И вообще, — затягиваясь сигаретой, продолжал он, — странные вы, женщины, народ, однако. Вот ты сама же познакомила меня с Ириной, а теперь, похоже, дико ревнуешь.

Чтобы скоротать длинные зимние вечера, Диана и Роберт, укутавшись в длинный пёстрый, с тигриными мордами, плед, резались в карты, причём всякий раз в дураках оставался именно Роберт. Им было жутко весело, даром, что у него и у неё всяческих забот было, как говорится, по горло. И, как это водится, у влюблённых, — а Роберту в эти минуты казалось, что Диану он любил не меньше, чем Самолётову, только по-другому, — они никак не могли насытиться ласками, то и дело, как сумасшедшие, кидались в объятия друг к другу и долго не могли отлепиться.

Её маленькая головка с взлохмаченными локонами

надёжно покоилась на его сильной мускулистой руке; и под мрачное завывание ветра она вдруг с грустью ему призналась, что сильно за него боится.

— Почему? Что тебя так тревожит?

— Потому, — уклончиво отвечала она, припадая к его плечу.

— Потому что, — опять заговорила она, — что жизнь в сущности хрупка, как стекло, всё в ней непредсказуемо.

Она протяжно вздохнула и ничего не могла лучше придумать, как пуститься в философию:

— Видишь ли, мой милый тигрёнок, я знаю, что ты атеист…

— Я не атеист, а скорее, агностик, — перебил он её.

— Ну пусть агностик, всё равно. А я вот верю, что бог, наверное, есть и что мы все находимся у него как под колпаком. Мы глупо и наивно полагаем, что мы сами распоряжаемся своей судьбой, на самом деле это далеко не так…

Она замолчала, а он с иронией в голосе заметил:

— Однако ты, леди Ди, у нас великий философ! Но не забывай, что в философские дебри пускаться — это, право слово, рискованное и весьма неблагодарное занятие. Лучше давай — ка приземлился.

Чтобы её развеселить, он начал рассказывать почти о каждом, кто состоит в окружении Ирины Самолётовой, кроме её самой, причём всем давая меткую карикатурную характеристику. Особенно досталось от него бывшей артистке с хриплым голосом и остатками амбиций. После того, как они вволю посмеялись, Диана вдруг с горечью призналась:

— Я уже тысячу раз раскаялась, что ввела тебя в тот кошмарный мир, который, я знаю, тебя раздражает и тебе наверняка приходится себя буквально насиловать, чтобы стать их человеком. Я прекрасно знала, что все эти люди ограничены и ничтожны, кроме связей и денег, их ничего больше не интересует. Они погубят тебя! Прости меня, если можешь, Робик!

Она расплакалась, а он, чувствуя влагу на своих плечах, ласково её успокаивал, с удивлением признаваясь, что Диану он, оказывается, плохо знал, в отличие от других, она совсем не притворна и искренне ему сопереживает.

— Ты всё, мой дорогой котёнок, правильно сделала. Ты сделала всё, как надо, ты ведь хотела, как лучше, тем более насильно, как быка за рога, меня никто туда не тянул. Да и я не только ради себя хлопочу, а ради всей нашей семьи, чтобы все чего-то добились, а без денег, увы, — он развёл руками, — сейчас и шагу в жизни не сделаешь.

— Да… да… да… — словно заведённая машина повторяла она, а потом вдруг опять кинулась к нему и зарыдала навзрыд.

— Давай, милый Робик, куда — нибудь уедем отсюда, далеко-далеко, хоть на край света, чтобы нас никто не нашёл, поселимся где-нибудь на самом отшибе и будем жить до самой смерти. Ты не думай, у меня есть деньги, — торопливо говорила она, теребя его непокорные волосы. — На двоих нам вполне хватит, Тебе даже не надо будет работать, — убеждала она, хотя прекрасно сознавала, что говорит вздор и чепуху.

— Подумай, дорогая, что ты несёшь! Мы живём в 21 веке, а ты предлагаешь куда-то бежать в безлюдное место и жить, наслаждаясь бездельем. Ну а как же твой сын Ромка! Как же твой муж! Ты ведь никогда их не бросишь и правильно сделаешь! И я никогда не брошу ни свою мать, ни свою сестру и братьев. И видишь ли, Диана, мне претит безделье, в каком бы виде оно ни было. Поэтому давай оставим эту тему раз и навсегда, — решительно закончил он.

На этот раз она сдалась, взяв только с него слово: сообщать ей всё, что с ним происходит, вплоть до нюансов.

Между тем Ирина Самолётова привязывалась к Роберту Ивлеву всё сильнее и в этом плане была похожа на комнатную собачку, которая в отсутствии хозяев готова была скулить и день и ночь. Если б можно было, Ирина таскалась бы за молодым человеком, как тень отца Гамлета. Иногда в ней сильно взыгрывало желание выпытать у него информацию, где он пропадает в те дни, когда не бывает у неё, ей приходила в голову крамольная мысль даже нанять частного детектива, чтобы тот шпионил за Робертом и докладывал ей о передвижении оного. О, женщины возраста и ранга Ирины Константиновны, если они сильно влюблены, готовы на всё! Они могут наворотить кучу ошибок и натворить даже глупостей. Но у неё был талант вовремя себя обуздывать, а посему всё шло пока что по течению.

Разумеется, Ирине весьма не нравилось то, что во время отсутствия Роберта в её окружении начиналась чуть ли не паника и суета неимоверная, словно он был едва ли не центром вселенной.

— А где наш красавчик Ро? Что случилось с Ро? Почему потерял к нам дорогу красавчик Ро? — слышалось отовсюду и все явно недоумевали. Но она знала, что вопросы, а скорее колкие реплики, прежде всего адресовались ей, и она в них находила в первую очередь насмешку над собой. Мол, дюже постарела, утратила способность в себя влюблять, вот он и результат: неконтролируемый красавчик бродит где попало, как бык без привязи. Она хорошо представляла, что творилось, например, в эти минуты в душе у её очаровательной приятельницы Екатерины Шпальчук. Наверное, та, потирая от удовольствия руки, думала, что «старой калоше так и надо».

Но вот что ужаснее всего: она вдруг заметила, или ей просто показалось, что у всегда покорного ей супруга в последнее время притаилась в уголках жирных и блестящих губ какая-то уж слишком фривольная улыбка, когда он на неё посматривал. Ну что ж, прекрасно: смеётся тот, кто смеётся последний. Она непременно покажет мужу, где раки зимуют, лишь бы дождаться Роберта, а в том, что он к ней вернётся, она ни капельки не сомневалась. Она только должна смодулировать такой чёткий план, чтобы отбить у своего фаворита всякую охоту делать скачки на сторону. Тогда никто, в том числе и постылый муж, которого она про себя обзывала «жирным боровом», не посмеет в ней сомневаться.

И Ирина Константиновна подобно Наполеону, засучив рукава, принялась за дело. Во-первых, она решила выделить для своего любимчика одну из красивейших и уютных комнат в доме, где он мог бы по необходимости переночевать, а в минуты досуга без посторонних глаз делать то, что ему вздумается, например, заниматься каким-нибудь хобби. Во-вторых, она как бы невзначай поинтересуется, какие желания он бы хотел в первую очередь исполнить и, разумеется, взять их на карандаш, а после разбиться в лепёшку, но непременно всё выполнить.

Правда, всё это ляжет на плечи её супруга, а ей, как всегда, по милости божьей, уготована роль в нужный момент лишь ловко повести бровью, впрочем, признаемся, и это труд немалый. И наконец, в-третьих, она просто возьмёт его уже тёпленького и готовенького, как сладко урчащего котёнка, с собой в какое-нибудь обоюдовыгодное зарубежное турне.

Правда, в этом грандиозном «наполеоновском» плане были кое-какие нюансы. Например, «в третьих» и «во-вторых» правильнее было бы поменять местами. То, что мы поставили « в третьих», надо перенести в «во-вторых», и наоборот, ибо, получив из первых уст информацию насчёт желаний и передав её кому следует по назначению, то бишь супругу, лучше было бы сразу скрыться с глаз долой, то есть совершить вояж с милым дружком. И приехать уже на всё готовое, так что и комар носа бы не подточил. Путь бы Роберт дивился её всемогуществу: как это в её отсутствие всё равно всё крутится и вертится. А это, что ни говори, весьма важный шанс сильнее привязать молодчика к своей юбке.

Итак, как она и предполагала, Роберт появился на горизонте, причём тогда, когда всё окружение, к её радости, было в сборе. Он довольно свободно прошёл на своё место в гостиной и окинул присутствующих небрежным взглядом, эдак вприщур. С его появлением заскучавшая было публика буквально оживилась, кое-где даже раздались аплодисменты.

— О, красавчик Ро, удостоил нас своим вниманием!

— Браво, Ро!

— Без тебя, Ро, скука смертельная!

Чтобы угодить окружению и по-прежнему быть на высоте, Роберт выдал своим бархатистым голосом парочку-другую свежих анекдотов, затем плавно перешёл к загадкам, на которые сам он, разумеется, знал ответы. Например, он спросил: кому принадлежат слова, типа того, что в России и вешать-то не научились. И сразу после паузы внёс ремарку: что этот самый человек, из уст которого прозвучали данные слова, есть и автор песни о Ермаке.

Однако о Кондратии Рылееве почти никто из окружения ровным счётом ничего не знал, а потому все молчали, словно набрав в рот воды. Между тем торжествующая Ирина Константиновна, сверкая бриллиантами, подхватила под руку Роберта и под завистливые взгляды дам, шелестя дорогой юбкой, повела его в облюбованную ею комнату.

Стены последней были сплошь увешаны дорогим оружием разного калибра, а одна стена была отведена под картины на античные темы. Роберт даже растерялся, когда Ирина своим мягким, волнующим голосом сообщила ему непринуждённым тоном, как о чём-то давно решённом, что он может тут гостевать столько, сколько сам захочет и что без его спроса никто сюда, в том числе и она сама, и носа не сунет.

Надо сказать, что наш герой, научившийся манерам независимо и непринуждённо держаться на публике, оставаясь с Ириной наедине, робел, как девица на выданье. Порой нужные слова находились, как на зло, только тогда, когда уже были не нужны. Вот и сейчас, когда она спросила, понравилась ли ему эта комната, он, опустив голову, ответил что-то неопределённое, а под конец всё же, заикаясь, промямлил, что он в восхищении от увиденного, но только…

— Что только, милый Роберт?

— Дело в том… понимаете… словом, постоянно я здесь жить никак не могу, потому что… моя тётя, у которой я остановился, она… она боится ночевать одна. Но всё же иногда я могу, наверное, оставаться здесь, — добавил он, не на шутку испугавшись гнева своей повелительницы

Но Ирина была вполне довольна: красавчик Ро, кажется, попался в её сети, а тётка… что тётка — это, если разобраться, пустое место. Что тут такого, если он и впрямь будет иногда у неё ночевать, зато у него будет возможность сравнить, какое из мест обитания лучше и комфортнее. И она, разумеется, на 100 процентов уверена, что это будет не в тётину пользу.

От этих приятных мыслей у неё даже закружилась голова и её слегка качнуло в сторону Роберта, а его в свою очередь в эту минуту обдало ароматом дорогих духов. Однако Самолётова была вовсе не из тех женщин, которые, на почве любви потеряв голову, не владеют уж ею. О физической близости с Робертом она хоть и мечтала, но сдерживала себя мыслью, что ещё не время, что романтические отношения позволяют женщине по крайней мере оставаться лидером и вдоволь манипулировать любимым человеком.

После показа апартаментов, отведённых для Роберта, Ирина приступила к следующему пункту из своей программы. Она подошла к окну, отдёрнула из тонкой ткани занавеску и, скользя ласковым взглядом по его стройной фигуре, произнесла голосом, полным неги:

— Скажи, пожалуйста, Роберт, только откровенно и без всяких церемоний, ведь мы с тобой друзья, не правда ли? Так вот, что ты больше всего желаешь? Чего ты хочешь, чтобы быть хоть чуточку счастливым?

Между прочим, — вкрадчиво добавила она, — я интересуюсь вовсе не из праздного любопытства, а только хочу тебе помочь.

Роберт между тем достаточно освоился, голос у него стал уже твёрже, даром, что он с обожанием смотрел на неё. Он вспомнил слова Дианы о том, что Самолётова способна на многое, — и это вовсе не блеф, а реальность. Памятуя о том, что женщины не любят мужчин — тряпок, он смелее развалился на диване и, глядя ей прямо в глаза, проговорил:

— Желания у меня, Ирина Константиновна…

— Теперь уже можно — Ирина… — мягко поправила она, прищурив глаза.

— Да, да, извините, Ирина, так вот, у меня, как, наверное, и у всякого молодого человека, недавно вырвавшегося из родных пенат, конечно же, есть желания, впрочем, какой толк, что они есть! Увы, я чувствую, что все они неосуществимы.

— Ну, например, что ты хочешь в первую очередь? — подбадривала она его всё тем же ласковым голосом и окидывая его всё тем же манящим взглядом.

— Мне хотелось бы получить такую должность в области журналистики, чтобы никто мною не командовал, чтобы я сам мог планировать всё, что считаю нужным. Иными словами, хочу быть независимым, — решительно заключил он.

Она махнула своей алебастровой, по-девичьи тонкой рукой и весело сказала:

— Что ж, желание вполне нормальное, и я думаю, пара пустяков его выполнить. А что ещё тебя, мой друг, беспокоит?

Ободрённый её уверенным тоном, Роберт, вспомнив ещё про одно своё желание, выпалил:

— Я никак, к сожалению, не могу выпустить свой роман. Куда только не обращался, кругом отвергают, не читая.

У его покровительницы от удивления буквально округлились глаза. Чего не ожидала она, того не ожидала. Роберт тотчас же возвысился в её глазах: надо же, так молод, а уже сочиняет художественные произведения. Ей очень захотелось подробнее узнать об этом.

— Признаться, мой друг, я приятно поражена… сама я не обладаю абсолютно никакими талантами.

В свою очередь наш герой чрезвычайно обрадовался, что эта умная шикарная женщина всерьёз заинтересовалась его творением, на создание которого у него ушёл ровно год. Кроме Лизы, да ещё матери, его детище никто не читал, а родным он очень понравился, мама, та ещё прослезилась на последних страницах.

Он сказал Ирине, что роман называется «Разбитое зеркало». О чём он? О человеке, который в погоне за успехом приспосабливался ко всем, кто его так или иначе окружал, в результате он потерял самого себя, а ничего так и не добился.

— М… да, — задумчиво произнесла она, — безусловно, тема эта актуальна, более того, это уже притча во языцех. И ты молодец, что поднял её, я непременно прочитаю твой роман, как только его напечатают.

При этих словах он, как ужаленный, подскочил с места.

— Напечатают? Как бы не так! В издательствах на меня смотрят как на сумасшедшего.

— А я говорю, что в ближайшее время ваш роман непременно напечатают, — уверенно произнесла она, подойдя к нему и взяв его за руку.