Прасковья

Галина Васильевна Ергужина

История простых людей в непростое время, история о трогательной чистой любви, которую не сломали ни война, ни горе. Школа чистых мировоззрений и благородной гордости.

Глава 5

Поздно вечером, уже после ужина Василий услышал, запирая скотину, как мать в сенях хлестала Марию и Анну мокрым полотенцем и горячим злобным шепотом грозилась рассказать отцу об их гуляньях по селу. Мария тихо плакала, а Анна так же горячо перепиралась с матерью, обиженно повизгивая при каждом ударе полотенцем. Василий поднял голову вверх. Небо затянуло тяжелыми тучами, и вздохнул. Откуда-то издалека теперь тянулся сырой холодный воздух. Еще немного он стоял так, чуть слышно вдыхая этот воздух, а когда шепот матери, наконец, стих и в сенях хлопнула дверь, Василий, торопливо осмотревшись по сторонам, вошел в дом. Христина с Григоркой уже лежали на печи, рядом с Настей, мать с отцом что-то тихо обсуждали в своей крохотной комнате, а в сенях на широком полу, расстелив убогую постель, лежали Мария, Александра и Анна. Обе они выглядели уже давно уснувшими, но Василий знал наверняка, что ни одна из них не спит. Сняв рубаху, Василий отшвырнул её к печи и прилёг с краю рядом с Марией.

— Ты чего, Вась? — откликнулась Мария на слабый толчок брата.

— Чего мать бранилась? — тихо спросил он.

Мария вздохнула и откинула мешавшую между ними жиденькую косу назад.

— Я у Трофимовны весь день была, она сказала, что, если я ей по дому помогу, она мальцу нашему на зиму одежду даст. А мамка заругала, мол, я хожу с парнями, все бабы судачат.

— А Нюрка что? — шепнул Василий.

— А Нюрка с Кондратом была весь день, помогала ему. Корова у них телилась.

— А чего мамке не объяснили?

— Так она и слушать не стала, как вошли в дом, так она нас тряпкой отходила. Ещё и сказала, что отцу скажет, чтобы он с нас шкуру драл и косы отрезал.

— Не скажет, — улыбнулся Василий и перевернулся на другой бок, — а Нюрке скажи, пусть не ходит к Кондрату, рано ещё.

— А чего рано — то?! — возмутилась Анна, приподнявшись с подушки.

— Того, что рано, сказал тебе! — прошипел Василий и все утихли.

Григорка сопел, уткнувшись носом в пышную грудь Насти, а она, обхватив их с Христиной руками, молча лежала на печи с открытыми глазами и прислушивалась к тихому шепоту на полу. А когда все умолкли, она вдруг тихонько замычала. Настя всегда так делала, ей, будто бы казалось, что она так поёт. Но звук, исходящий из её гортани, был глухим и сдавленным.

— Тише, Настенька, — ласково прошептал Василий, и она тут же умолкла.

В доме воцарилась тишина, но Василию всё не спалось. Уж очень он боялся, как мать рожать будет. И возраст уже не тот, и живот слишком большой, будто два младенца у неё будет. С прошлым — то Екатерина Ивановна так и не смогла разродиться, умер её ребёночек, и мать рыдала по нему несколько месяцев. Василий закрыл глаза и вздохнул.

Утром Николай Васильевич велел собирать телегу в город и Василий, покорно исполнив его волю, подошел к матери. Та суетилась у печи, торопясь бежать в поле к рассвету, и почти не обращала на него внимания. Он топтался подле неё, боясь мешать ей, а когда Екатерина Ивановна заметила его, виновато улыбнулся.

— Чего ты, Васенька? — Екатерина Ивановна ласково погладила его по щеке.

— Ты осторожнее, мама, будь. Не перетруждайся.

Он тут же развернулся и ушел, а через минуту махнул рукой ей с телеги, мол, пока, до встречи. Она покачала головой. Уж что именно тогда она подумала, бог знает. Но глаза её тепло заискрились и губы слегка подернулись в улыбке.

Мария сегодня оставалась по дому, мать уже вынесла Настю на лавочку подле дома. А Нюра, как ласково называли Анну в семье, с Александрой да Христиной направились в поле вслед за матерью. Григорка было увязался за ними, но мать шикнула на него весело, и он помчался обратно, словно игривый щенок, по пути разглядывая мелких букашек в пыли. Вдруг Анна что-то шепнула матери и тут же вернулась в дом. Мария неохотно согласилась идти вместо неё в поле, и вскоре она уже скрылась на пыльной сельской дороге.

Анна, добежала до дома и села на лавку рядом с Настей, хмуро глядя на улицу.

— Вроде как дождь собирается, Настя. Уберу в доме, тебя причешу, да к Кондрату с Григоркой схожу. Там телёночек у них, такой маленький, хороший. Тебе, Настя, не понять.

Настя вышивала аккуратным крестиком и мычала себе под нос. И Анна вошла в дом, тут же принявшись за уборку. Настя подняла голову и увидела, как Григорка, усевшись среди дров, пытается вытащить самую нижнюю дровиночку, наполовину выглянувшую из общей невысокой стопки. Она громко, как медведица, замычала, грозно глядя на него, и он обернулся. Темно русая голова его была уже белёсой от дорожной пыли и рот вымазан смолой от дров. Настя пригрозила ему маленьким толстым пальчиком, и Григорка рассмеялся. Чиркнув несколько раз спичкой, он бросал их одну за другой в дрова, среди которых было не мало сухих щепок и мелких веточек, но ничего не происходило. Тогда он взял спички и вошёл в дом. У калитки в это время появился Кондрат. Высокий, плечистый и белокурый, он выглядел как русский витязь. Волосы его курчавились на краях подле мясистой шеи и глаза горели свинцовым металлическим взором. Но при всём этом на само деле Кондрат был добрым малым, робким и безобидным. Настя, завидев его, снова замычала, но теперь уже приветливо, как дитя, качая головой. И тут же на крыльце появилась Анна.

Всплеснув руками, она выскочила на улицу, едва успев схватить за рукав Григорку. Он бросил очередную горящую спичку за печь, а следом и спичечный короб, и побежал за сестрой. А Настя недоуменно смотрела им вслед, уронив своё вышивание.

— Что же ты, Кондрат, сегодня пришёл? — спросила Анна, идя рядом с высоким Кондратом и краснея до самых ушей, не веря своему счастью.

— А я, Аннушка, устал ждать тебя, так долго ты не приходишь на телёночка посмотреть, — ответил он и уши его тоже вспыхнули краской.

— Да как же так? Ведь утро ещё. А мы после обеда условились.

Они свернули от села и пошли поселковой дорогой в сторону другого села. И Анна не заметила тогда, куда делся Григорка, совершенно забыв, что он есть на белом свете.

— А куда мы идём, Кондрат?

— На ивы посмотрим, Аннушка. До реки пойдём, наберем облепихи, и ко мне домой, на телёночка смотреть.

Она улыбнулась и специально не одёрнула руки, когда он осторожно взял её за руку.

Навстречу им ехала телега, но Анна знала, что это не её отец с братом едут, им ещё рано возвращаться, только что ведь уехали. С телеги пристальным взглядом на них смотрела толстая тётка, укутанная платками, то была Трофимовна.

— Здравствуйте, Дарья Трофимовна, — почти хором приветствовали её молодые люди.

— Здрасте, — протяжно ответила Трофимовна, подозрительно глядя на их крепко сцепленные руки.

Анна опустила голову. Нет, ничто не должно сейчас помешать её счастью. Ничто не должно её остановить, ни Трофимовна, никто другой. И дальше они шли медленно, держась за руки, пока не дошли до сверкающей на солнце реки.

— Красиво — то как! — воскликнул Кондрат.

— Красиво! — отозвалась девчушка и присела на берегу, чтобы переплести растрепавшуюся косу.

Он обернулся и присел рядышком с ней.

— Красивая ты очень, Аня.

Голос его был тихим, слегка прерывистым. Глаза он опустил вниз, будто боялся глядеть на Анну. Но рука его ласково поглаживала её безвольную руку. Она залилась краской и не смела сказать ни слова в ответ, боясь своим голосом спугнуть своё счастье. А он, между тем, продолжал:

— И голос у тебя красивый, сильный, льющийся. Когда ваша семья поёт, ты самая лучшая в пении. И глаза твои…

Он запнулся и взглянул на неё. Анна сидела, зажмурившись, вся раскрасневшаяся, и почти не дышала. Тогда Кондрат осторожно придвинулся к ней и вдруг быстро поцеловал её в губы. Анна не оттолкнула его, и тогда он ещё раз поцеловал её, потом ещё. И вдруг она вскочила на ноги.

— Давай, скорее наберем облепихи, Кондраша, и пойдём вашего телёночка смотреть!

Он встал на ноги, выпрямившись перед ней, раскрасневшийся весь и тёплый, и снова ласково поцеловал её. А когда они шли обратно, солнце клонилось уже к закату, и Анна мысленно молила бога, чтобы матери с отцом ещё не было дома. Но крепкая рука Кондрата и сладко горящие от поцелуев губы не могли лишить её ощущения полного, безграничного счастья.

Однако, когда они подошли к селу, сердце Анны сжалось от ужаса. Над их крышей столбом стоял черный дым, и гомон людей, толпившихся вокруг горящего дома, был слышен у самого края села. Анна выдохнула диким воплем, вырвавшемся из груди, и со всех ног побежала к своему дому. Кондрат тут же бросился за ней. Но, столкнувшись около горящего дома Григорьевых нос к носу с собственной матерью, испуганно отпрянул назад.

— Иди домой, Кондраша! Как пить дать, в виноватых пред ними бушь! — в панике крикнула она.

Но Кондрат, мягко отодвинул её с дороги, и решительно побежал вслед за Анной.