Прасковья

Галина Васильевна Ергужина

История простых людей в непростое время, история о трогательной чистой любви, которую не сломали ни война, ни горе. Школа чистых мировоззрений и благородной гордости.

Глава 9

Был пасмурный день и влажный ветерок сулил дождь. Первая бригада, в которой работала Екатерина Ивановна, работала на самом дальнем участке колхозного поля. От села был он километрах в десяти за перевалом. Бригада работала, подготавливая землю для скорого сева колосовых, и пахоту надо было тщательно проборонить, чтобы дождевая влага задержалась на ровно разработанных участках.

— Торопи, торопи, Екатерина! — просил председатель, поглядывая на густую гряду черневших кучевых облаков.

— Тороплю, Ефим Игнатыч, тороплю, — отвечала ему Екатерина Ивановна.

Неподалеку от дороги, двигались пять или шесть подвод, везшие бочки с водой.

Екатерина смотрела на подводы с безразличием. Она думала о сыне Васе, его уже долго не было, и мысли её кружились вокруг сна, в котором ей явился Колюшка в чистой белой рубахе, живой, здоровый, улыбчивый такой. И всё махал он ей рукой, не то звал, не то прощался.

Но вот за подводами Екатерина Ивановна увидела знакомую телегу.

— Вася! — крикнула она и побежала ему навстречу.

Он спешился с телеги, что — то сказал матери и председатель увидел, как Екатерина Ивановна повалилась на телегу, а сын стал её обнимать, да так крепко, будто от чего удержать хотел.

— Видать, Николай помер, — тихо сам себе произнёс председатель и крикнул мальцу, крутившемуся подле него.

— Подойди-ка сюда, малец.

— Чего? — спросил тот, сдвигая на затылок грязную отцовскую шапку с рванными краями.

— Позови Егоровну, пусть подменит Екатерину.

— Я мигом, — отозвался мальчишка и скрылся за холмом.

Похороны Николая Васильевича Григорьева прошли тихо и быстро, так же как пришла его смерть. Это была весна 1938 года. Тогда Мария ушла жить в дом Федора, ей было тогда всего восемнадцать, и Нюрка с Александрой часто бегали к ней в гости, хотя это очень раздражало Трофимовну.

Только Екатерина Ивановна совсем слегла после этих событий на целый год, и Василий решительно заявил, что увезёт из Константиновки свою мать и всех младших детей.

— Никуда я не поеду без Марии, — отрезала Екатерина Ивановна.

Лицо её всё время было серым и безжизненным, глаза впали, щёки свисли, губы вытянулись в одну тонкую, упругую, фиолетовую полоску.

Тогда Василий тут же решил это дело, и в тот же день: и Мария и Федор согласились ехать за матерью в любой конец света. Лишь Фёдор, слегка замедляя речь, спросил, можно ли взять с собой свою мать, ведь бросить её одну никак. На что Екатерина Ивановна ответила:

— А что же ты за сын такой будешь, если старую мать бросишь в одиночестве?

На том и порешили.

Утром в первый апрельский день 1939 года семья Григорьевых, собрав свои пожитки, уселась на телегу, чтобы навсегда уехать из родных мест.

Екатерина Ивановна глянула на Василия, как будто впервые за последние полтора года и ахнула. Ну, вылитый Коля. Не высокий, жилистый и худощавый, тонкие сжатые губы. Волевой взгляд, да только грустный, как у всех Григорьевых. Широкие ладони и застенчивая, ранимая душа. Словно сам Николай Васильевич стоял перед ней в старом своем пиджаке с оборванной петлицей и глядел на неё горько и тоскливо, словно изнемог он от упрямства Екатерины, словно силы вдруг стали его оставлять. Слёзы блеснули в её глазах, и она окинула прощальным взором окрестности Константиновки.

— Ну, чего ты, мамка? — мягко буркнул Василий, — Не сможешь ты тут дальше жить. Всё о нём тут говорит, всё напоминает о батьке.

— Да, чего уж там, — весело попытался вставить Федор, — найдём тебе деда на старость, Екатерина Ивановна.

За этими словами наступило гробовое молчание. Григорьевы все, от мала до велика, сурово глянули на парня.

— Ишь ты, кобель отыскался, — медленно зашипела Екатерина Ивановна, — у меня ещё лицо не высохло от слёз, а ты мне такие вещи говоришь, окаянный!

— В нашем роду женятся один раз, Фёдор, — сурово проговорил Василий и глянул на мать.

— И замуж выходят, — добавила Екатерина Ивановна.

Фёдор поправил фуражку на затылке и потёр взмокший лоб.

— Воно как!.. Не знал я, что так и живут ваши. Мать говорила, да я думал, что хвалит просто.

— А ты слушай мать, Фёдор, — ехидно молвила Александра, — а то долго не протянешь.

— Ну, хватит вам, — вступилась за мужа Мария, — едем ли куда? Или передумали, мама?

— Едим, — вздохнула Екатерина Ивановна, — а то, как ослушаться Василия, он — то знает, что говорит. Да и голод здесь совсем уж замучил всех, работы нет, скотины нет, а там, в городе заводы, фабрики, деньги на руки. Вам, молодым на ноги вставать надо.

Анна заплакала. И все обернулись на неё.

— Не плачь, — разрезал тишину Василий, — если твой Кондрат тебя любит, за тобой приедет. Гнать не будем.

И уже через час всем семейством Григорьевы двинулись в путь. На повозке они сидели, как мухи на арбузе, младшим только было весело в дороге, да Прасковья всё вертела головой по сторонам, будто прощаясь с землёй отца.