Прасковья

Галина Васильевна Ергужина

История простых людей в непростое время, история о трогательной чистой любви, которую не сломали ни война, ни горе. Школа чистых мировоззрений и благородной гордости.

Глава 3

Но вот Елизавета забеременела. И Леонтий вдруг стал тоскливее вдовца. Его давняя тайна о том, что он давно женат перед богом не давала ему решиться на брак с Елизаветой и навсегда остаться в Алексеевке. С тоской смотрел он по вечерам на поля, залитые солнцем, и всё вздыхал.

Однажды так, настоявшись в поле в одиночестве и раздумье, он пошёл к Елизавете.

Она пряла шерсть, дожидаясь его. В низенькой комнатушке снотворно жужжала прялка, и было жарко. Леонтий устало и раздраженно поморщился:

— Снова гоняешь своё кружало!

Она думала, что он ходил на колхозное собрание, потому что уж очень долго его не было, и выглядел он хмурым и отчуждённым.

Елизавета сладко потянулась, выгибая широкую спину и обернулась на Леонтия. Он, мельком глянув на неё, вдруг сказал:

— В колхоз нынче беднота вступила всем собранием. На собрании только и занятие, народ потрошить. Ты, Елизавета, завтра неси заявление к ним.

— Какое? — изумилась Елизавета — Распишемся что ли?

— О принятии в колхоз, — будто не слыша её ответил он.

Елизавета вспыхнула, с силой толкнула прялку от себя.

— Да ты никак одурел, Леонтий? Чего я там не видала?

— Давай, Елизавета, об этом не спорить, тебе надо быть в колхозе. Скажут про тебя: «Вот Елизавета, подкулачница, да ещё связалась с цыганом, и уж вовсе советскую власть не видит».

— Я не пойду, Леонтий! Все одно не пойду! — Елизавета встала и стала копошиться в печи.

— Тогда, гляди, придут заберут всё, а меня уже рядом не будет вступиться за тебя.

— Загрозил! — огрызнулась она, — То есть, как это не будет?

— Я не грожу, так и будет. Мне иначе нельзя, Елизавета. Не могу я с тобой дальше быть.

— Это как же так? — она растерялась и стала вдруг пунцово красной. Шея Елизаветы покрылась розовыми пятнами и чёрные, как ночь глаза стали чуть влажными: — Ну и ступай! Это из-за колхоза что ли?! Поведу я им своих коров, а сама с чем буду? Не пойду я, Леонтий, а ты, если хочешь прям сейчас уходи!

— Побил бы тебя, — Леонтий лениво потянулся к шапке. А она снова села к прялке.

«Какого чёрта не сказать ей правду?», — злобно думал он, шагая к своему коню.

Полночи он просидел в конюшне, и решил всё — таки на ночь остаться здесь. Но он долго не спал, ворочался, слышал, как Елизавета два раза вставала смотреть, не уехал ли он. И Леонтий с беспокойством думал о завтрашнем дне.

У него явилось опасение, что председатель колхоза, сухой и чёрствый мужик с сутулой узкой спиной и маленькими беглыми глазками, каким-нибудь неосторожным поступком оттолкнет от колхоза середняков. И цыган вспомнил его худощавую сгорбленную фигуру, лицо напряженное, будто собранное в комок, с ехидно-умными зелёными глазами. Вспомнил, как на собрании он, наклоняясь к Леонтию за спиной и дыша в лицо, хрипло сказал во время выступления секретаря: «Цыгане—то хороши, когда они не здесь, но ты ладно, почти женатый человек, а вот над ним надо поработать. Михо, кузнеца, вот кого надо взнуздывать! Как бы он в горячности не отчебучил чего — нибудь.»

Сон, подкравшись, гасил сознание. И Леонтий заснул.

А наутро ни его самого, ни его коня в конюшне не было.

Елизавета нутром почуяла беду, но всё ещё надеялась, ждала. Целый день она сердилась на Леонтия, делая дела по хозяйству. Потом к вечеру стала высматривать его за калиткой. На следующий день ходила бесцельно по селу. Но его нигде не было. Он не вернулся ни через день, ни через месяц.

И теперь уже проходили месяцы, а Леонтия так и не было.

21 февраля 1932 года Елизавета в дикой тоске по Леонтию, в тоске и муках произвела на свет мальчика, смуглого и кареглазого. И она назвала его Василием. Анна Гордеевна, старшая сестра Елизаветы, приехавшая к ней через неделю, как узнала о племяннике, презрительно сложив тонкие губы, холодно подметила:

— Ну, Елизавета, первый шаг вниз ты сделала. Если в ближайшее время не выйдешь замуж, то сделаешь шаг второй.

Но второго шага не случилось.

Елизавета самоотрешено ждала Леонтия, она до исступления верила, что он вернётся. Но с каждым днём каждого проходящего года, Елизавета понимала, что больше никогда не увидит своего цыгана.