Менька

Галина Аляева, 2011

Каждая женская судьба уникальна. Родители, друзья детства, первая любовь, ошибки юности, которых практически невозможно избежать, – всё это понемногу выплетает узор событий и обстоятельств, складывающийся в начало жизненного пути. И лишь пройдя первые испытания, героиня повести берёт бразды правления судьбой в свои руки. Ну а дальше всё будет зависеть от её самостоятельных решений… Всё ли?

Глава 2. Лучшая подруга

Ольга Калинина встала поздно. Мать заступила на смену, отец вторую неделю отсутствовал, работал дальнобойщиком. Разбудить некому.

Ольга какое-то время повалялась в постели, затем встала, приняла душ. Цивилизация дошла и до их частного дома. Три года назад микрорайон газифицировали, и отец, как всегда он говорит: «Всё для вас, мои любимые женщины!» — переоборудовал террасу под кухню, ванную и туалет. Не квартира, но вполне сносно.

Отец у Ольги классный, балует, покупает, что ни попросишь, и особенно не напрягает. Учёбой не интересуется, если мать заведёт волынку: «Опять в дневнике одни замечания, двойка по физике и химии. Поговорил бы с дочерью», — отмахивается: «Главное замуж удачно выйти, и никакая учёба не нужна. Вот ты. Что толку? Училище окончила, а зарплата копеечная, работа сменная. Хорошо — я тебя люблю и обеспечиваю всем, что ни пожелаешь». Мать замолкала и с осуждением смотрела на мужа. Ольга про себя усмехалась: «Ага, любишь?!»

Отец матери изменял, и знала об этом вся округа. Ольга и сама неоднократно видела, как из его огромной машины высаживались расфуфыренные и не очень тётки. Соседка неоднократно, ехидно улыбаясь, говорила:

— У твоего отца, Оля, в другом городе другая семья имеется, неофициальная. Сын растёт. Сам проговорился по пьяному делу.

Только мать ничего не замечала! Ольга её за это не очень… уважала. Иногда, когда отец возвращался из рейса довольный, сытый, ей так и хотелось крикнуть матери в лицо: «Курица! Не видишь? Он изменяет тебе налево и направо. Где твоя гордость?»

Ольга вообще была не по годам взрослой. То ли сказывалась наследственность, отец с четырнадцати лет жил самостоятельно, то ли раннее половое созревание. Она первой в классе надела бюстгальтер, первой начала встречаться с мальчиком, на четыре года старше себя. Первой познала, что такое по-взрослому любить.

Напарником у отца был неженатый тридцатидвухлетний Толик. Холостяцкая жизнь его вполне устраивала. Жил с мамой, окружённый заботой и вниманием. Не оставался и без женской ласки. Его склада симпатичные, заводные парни у женщин разных возрастов пользовались успехом.

Толик часто бывал в гостях у Калининых, подолгу беседовал с Ольгой, интересовался успехами в школе, какие читает книги, смотрит фильмы, с кем дружит, есть ли мальчик. Из домашних с ней никто так не разговаривал, и она встречала его с восторгом, тем более — он приходил всегда с подарком. Шоколадка, книга, жвачка. Пустяк, но одно дело шоколад, привезённый отцом, другое дело подаренный таким взрослым и симпатичным парнем.

Ей исполнилось шестнадцать, она расцвела ещё робкой, но уже притягательной красотой желания, Толик начал посматривать по-другому, отец заметил и, пригрозив, предупредил:

— Смотри, Толян, если что, ноги выдерну и на сук намотаю.

— Что ты, Николаевич? Разве не понимаю, с кем дело имею, — отмахнулся он и стал реже заходить.

В прошлом году перед Восьмым марта мать трудилась на смене, отец побрился, приоделся и ближе к вечеру засобирался из дома.

— Ты куда? — спросила Ольга.

— Пойду к Володьке в картишки перекинусь?

Армейский друг отца Володька жил в десяти минутах.

— Наодеколонился, за километр несёт. Для Володьки, что ли? — язвительно поинтересовалась Ольга.

— Что ж я, из дома как босяк должен выходить?

— Это ты матери сказки рассказывай — к Володьке он, в «картишки перекинуться». Знаю, куда ты, — Ольге стало обидно за мать, всё-таки завтра — женский день.

— Доченька, а по твоему разумению, куда я собрался? — отец жёстко смотрел на Ольгу.

— Туда.

Ольге захотелось выкрикнуть отцу в лицо: всё знаю и расскажу матери. Но прикинув: кассетник может остаться обещанием, — решила: «Пусть сами разбираются. Если мать ничего не видит и не понимает, это её проблема! Таким дурам, как она, так и надо».

Отец ждал ответа.

— Так куда, доченька, я собрался? — повторил он.

— Куда хочешь, туда и иди. Мне какое дело? — Ольга развернулась и пошла в свою комнату.

«Взрослой совсем стала. Как бёдрами виляет! Не одному мужику кровь попортит. В меня вся! Не в мать», — довольно подумал он и сказал:

— Закройся и ложись спать. Буду поздно.

Примерно через час Ольга услышала звонок в дверь:

«Облом вышел», — язвительно подумала она и, не накидывая халат, в пижаме пошла открывать.

При виде Ольги в коротеньких штанишках, малюсенькой кофточке на лямках у Толика перехватило дыхание. Ольга не ожидала позднего гостя, но не растерялась и не застеснялась своего полуобнажённого вида.

— Ой, отца нет. Вы проходите, — Ольга игриво улыбалась. — Я одна дома, — она многозначительно посмотрела на Толика и облизнула губы. Как-то видела: отец разговаривал с какой-то тёткой, улыбался и нет-нет кончиком языка облизывал губы. Тётка опускала глаза и теребила поясок у платья.

У Толика перехватило дыхание, он отвёл взгляд.

— Я мимо шёл, — начал оправдываться он и увидел покатые бёдра девушки, обтянутые тонкой тканью пижамы. — Отец где? Скоро будет? — он заставил себя не смотреть на завораживающие бёдра и наткнулся на откровенный разрез, Ольга секунду назад обернула пижаму, и девичья грудь заманчиво вырвалась из-под кофточки.

— К любовнице пошёл, придёт под утро, — развязно сказала Ольга. — Чай, кофе? Может, что покрепче? — предложила она и, не дожидаясь ответа, стала накрывать на стол.

Толик в нерешительности стоял в дверях, понимая: оставаться нельзя, но и уйти выше сил.

— Я тут подарки принёс, тебе и Ирине Петровне.

Он начал открывать спортивную сумку, но молнию заело, он дёргал замок вперёд-назад, вперёд-назад, застёжка не поддавалась.

— Ласково нужно, — неслышно подошла Ольга, взяла сумку и одним движением открыла. — Вот так нужно. Нежно и бережно, — она улыбнулась и облизнула нижнюю губу.

«Что я делаю?! Она же малолетка! Ребёнок! Да какой она ребёнок!!» — пронеслось у Толика в голове.

Что было потом, он помнил плохо. Помнил лишь: никогда в жизни так не желал и никогда в жизни ничего подобного не испытывал.

Ольге любовь, из-за которой у взрослых «сносит мозги», совсем не понравилась. Когда стало больно, хотела сбросить Толика с себя, но видя, как он корчится и сладострастно стонет над ней, решила дотерпеть до конца. Он наконец-то успокоился и сполз с неё. Она брезгливо отодвинулась и накрылась одеялом. Как он оказался в её комнате, он не заметил.

Толик, осознав, что произошло, испугался:

— Олюшка! Милая! Ты никому не говори. Слышишь, никому не рассказывай, — у него перехватило дыхание от одной только мысли, что с ним станет, узнай об этом кто-либо.

— Да не бойся ты, — по-взрослому сказала Ольга. — Ты здесь ни при чём. Я давно хотела попробовать. Лучше уж с тобой, чем со слюнявым одноклассником. К тому же ещё и дома.

— Тебе было хорошо со мной? Больно не сделал?

— Всё нормально, — сказала она и поднялась. — Тебе нужно уходить.

Толик уже в который раз за вечер удивился взрослости девушки. Или распущенности?

— Да, да. Конечно, — он встал, натянул брюки.

Ольга сдёрнула простынь, Толик увидел пятно, к горлу подступил комок, он обнял Ольгу и стал целовать.

— Олюшка, милая. Ты только скажи, я для тебя всё сделаю. Всё что захочешь, только скажи.

— Правда?

— Правда. Лишь бы ещё раз прикоснуться к тебе, ещё раз быть с тобой, — у него вновь просыпалось желание.

— Я видела в магазине для железнодорожников часики красивые, позолоченные. Купишь?

— Куплю, — Толик не мог оторваться от девушки, она решительно его оттолкнула.

— На сегодня хватит. Сам должен понимать.

— Да, да, — засуетился он. — Когда теперь? Где?

— Не знаю, — Ольга надула щёчки. — Я ещё не решила, подумаю. От тебя всё зависит.

— Олюшка, скажи, что ты хочешь, — Толик был в полной её власти.

— Хочу часики.

— Куплю! Только не надо больше ни с кем, кроме меня. Хорошо? — попросил он, почему-то нисколько не сомневаясь: Ольга легко отдастся и другому, и от такого понимания ему становилось невыносимо больно.

Ольга долгим взглядом посмотрела на него.

— С кем и когда, решать буду сама. Ты мне не указ.

— Олюшка, — Толик прижал её к себе. — Ты же девушка порядочная и должна понимать, что ты теперь моя.

Она отстранилась и повелительно произнесла:

— Всё. Уходи. И запомни, я не твоя.

— Но?..

— Уходи, — скомандовала она, и он послушно пошёл прочь.

От позолоченных часов Ольга отказалась: как объяснишь близким их происхождение? — взяла деньги. Купюры — десятки, двадцатипятирублевые — появлялись в её кармане какое-то время частенько. Часть «кровно заработанных», так она называла их, тратила на школьных друзей, часть откладывала, спрятав на чердаке дома.

Вскоре Толик ей надоел, она была не готова к его взрослой потребности. Он же, окончательно запутавшись в сетях юного тела, умолял не бросать его, что только злило её, и она безжалостно высказала ему своё безразличие, близкое к отвращению. Не обидело его и это. Тогда она пригрозила:

— Не отстанешь — скажу отцу, что ты меня изнасиловал.

— Но ты же сама! — растерялся он.

— Кто поверит, что сама? Распишу так — мало не покажется. Забыл? Я несовершеннолетняя!

— Но ты же сама! — безнадёжно повторил Толик. Эта девчонка может делать с ним, что угодно: унижать, оскорблять, может уничтожить, но и в силах вознести на недосягаемую высоту удовольствия.

— Ладно, сильно не расстраивайся, — вдруг изменила она решение. — Это не окончательно. Потом может быть опять.

— Опять?! Когда?!

— Не знаю. Не решила. Сам не ищи со мной встречи. Когда время придёт, сама позову. А будешь доставать — всё расскажу отцу.

— Не буду. Только, пожалуйста, сегодня в последний раз. Прошу. В последний раз, — он готов был, умоляя, встать перед ней на колени, лишь бы ещё раз через тёплые податливые бёдра познать всепоглощающее наслаждение.

На следующий день Ольга купила у спекулянтки Светки новую французскую помаду и тушь.

* * *

Ольга мечтала окончить школу и рвануть в Москву. Понятно, с таким аттестатом двери института, да и техникума закрыты, но в Москве можно и работать. Неважно где. На заводе, фабрике. Лишь бы в столице, где народ, развлечения, возможности. Она бы там развернулась.

— А что? Фигурка хорошая, вон какие ноги длинные, — Ольга после душа стояла перед трюмо. Часто оставаясь дома одна, она иногда разговаривала со своим отражением. — Мордашка тоже не подвела. Конечно, бывает и получше, но бровки подвести, ресницы наложить, губы поярче, прикид модный… Отбоя не будет, а там, как отец говорит — выгодно выйти замуж.

Полдня прослонявшись в лени по дому, к вечеру Ольга решила устроить «вечеринку», но желающих повеселиться не было. Кто-то делал уроки, кто-то поругался с родителями и отпрашиваться бесполезно, кто-то не хотел «плестись в такую даль», один Димка Полянов, он жил по соседству, согласился и робко спросил:

— Менька будет?

Менькой в классе звали Надю Менькову.

— Она по выходным дома сидит. С матерью, — сказала Ольга и подумала: «Вот так всегда, его приглашаешь, а он — Менька! Словно кроме Меньки никого на свете нет!» Она сквозь зубы нехорошо выругалась.

— Тогда не приду.

— Ладно. Если я решила устроить вечеринку, так тому и быть. Жди звонка.

Надю не пришлось уговаривать (удивительное дело!), она сразу же согласилась.

— Приходи. Твоя Менька скоро будет, — Ольга перезвонила Диме.

— Правда? Не обманываешь?

— Больно надо, — Ольга положила трубку, уверенная: Димка не заставит себя долго ждать.

«Мальчишка! — опять зло подумала Ольга. — Бегает за Надькой, как дурак. Весь класс над ним смеётся, а он ничего не замечает».

Мальчишеская влюблённость, ничем не испорченная и ничего не требующая взамен, вызывала зависть. Она-то хорошо знала, что есть и другое, взрослое и грязное, но это чистое чувство (почему не к ней?) злило и будило чувство собственницы.

— Менька пришла? — первое, что спросил Димка, войдя в дом.

— В пути.

— А-а, — разочарованно протянул мальчик. — Ты одна? Говорила — народ будет и всё такое.

— Проходи, — она включила громче музыку, подождала, пока гость снимет куртку и, покачивая бёдрами, подошла к нему. — Пошли танцевать.

Димка мгновенно покраснел и промямлил:

— Я?!.. Нет… Не могу…

Ольга засмеялась, обхватила руками голову мальчика и, громко причмокивая, поцеловала в обе щёки, отошла в сторону и опять засмеялась:

— Димка, ты просто красавец!

Мальчик только сейчас заметил, у неё ярко накрашены губы. Он подбежал к трюмо. На него ошалело смотрел испуганный парень с красными контурами губ на щеках. В дверь позвонили.

— Это Менька! — фыркнула Ольга.

Димка с остервенением стал тереть лицо, но жирная помада лишь размазывалась, окрашивая и руки.

— Привет, Дим! — Надя, увидев остатки помады на щеках и руках одноклассника, отвернулась. — Я думала, у тебя компания.

— Нам и вдвоём не скучно. — Ольга озорно подмигнула однокласснику. — Правда, Димочка?

— Может, я вам помешала, — Надя пожалела, что приняла приглашение.

— Не обращай на неё внимания! — Димка спрятал руки за спиной. — Она придуривается!

— Совсем и не придуриваюсь. Мы… — Ольга ещё хотела что-то сказать, но рассерженное лицо Димки остановило её. — С вами и пошутить нельзя. Сразу обижаетесь. Разбирайтесь сами. Мне нужно позвонить, — она ушла в спальню и плотно закрыла дверь.

Дима в гостях у Ольги бывал часто, ему нравилось здесь всё. Небольшая общая комната, так назвала бы комнату его мама, Ольга же всегда говорила «гостиная», две спальни и уютная кухня. Подобной мебели и посуды он не видел больше нигде. Цветной телевизор, холодильник почти под потолок и особенно проигрыватель вызывали восхищение, и он мечтал: когда-нибудь у него будет такая же бытовая техника. Он будет учиться и много работать, лишь бы купить то же самое.

— Что поставить? Песняров? Или Антонова? — Дима начал перекладывать пластинки.

— Всё равно.

— Тогда Макаревича. Что мрачная такая?

— Тебе какая разница?

— Мне ничего. Просто спросил.

Надя насупилась и на него не смотрела.

— Что-то Ольги долго нет. Оля! — позвала Надя. Ответа не последовало. Она встала и пошла в соседнюю комнату.

Ольга сидела, поджав под себя ноги, на кровати и листала журнал «Крестьянка».

— Что? Уже пообщались? — не поднимая головы, спросила она.

— Моя мама выходит замуж, — неожиданно для себя выпалила Надя.

— Ну и что? — ожидаемого возмущения не последовало.

— Понимаешь, она выходит замуж! — Надя замолчала, раздумывая, говорить или не говорить, но сомнения, терзающие последнее время, рвались наружу, и она продолжила: — Получается, я ей не нужна!

— Ну и что? — Ольга, перестав листать журнал, посмотрела на подругу. — Вон у Вальки Матвеевой мать раз в полгода замуж выходит, — она привстала, вытянула губы вперёд, жеманно опустила глаза и, растягивая слова, сказала: — «Доченька, познакомься, это твой новый папа». Валька оглянуться не успеет, как мать выводит: «Доченька, он такая сволочь». Валька мечтает от такой мамаши сбежать. «Жалко, — говорит, — больную бабку. Давно бы смоталась!» Твоя один раз мужика привела, а ты психуешь.

— Но зачем? Нам и вдвоём хорошо.

Ольга язвительно засмеялась:

— Хорошо?! Ну ты даёшь! Неужели не понимаешь? Она же баба, ей тоже мужик нужен. Каждая хочет устроить свою жизнь. Моя вон мамаша так и льнёт к отцу, когда он из командировки возвращается. Кувыркаются, кувыркаются по ночам. Противно даже, — она нехорошо выругалась. — Ты ей, Менька, лучше не мешай. Всё равно скоро в Москву уедешь учиться. Так же? — Надя кивнула головой. — Вот. Мать одна останется. Так что успокойся. Пусть выходит. Мужик-то ничего?

— Не знаю.

— Молодой или старый?

— Не знаю.

— Вот, заладила: не знаю. Ты что-нибудь знаешь?

— Не знаю.

— Ладно, — снисходительно махнула Ольга рукой. — С тобой разговаривать бесполезно. Иди к Димке. Он ради тебя сидит там.

Надя с восхищением смотрела на подругу, впервые осознав: Ольга намного опытнее, и есть в ней житейская мудрость, а Наде ещё предстоит осваивать непонятные взрослые хитрости.

— Вот что, — Ольга встала, отбросив журнал, — вечеринка отменяется. Вы на меня тоску нагоняете, — она решительно вошла в гостиную. — Дим, я пошутила: праздник отменяется. Дуйте домой!

— Ты даёшь! — Дима послушно натянул куртку.

— Кавалер, — Ольга хихикнула. — Меньку не забудь проводить.

— Не надо, — сказала Надя и, попрощавшись, вышла на улицу.

* * *

Весна!

Конец марта!

Но Зима не бросилась без оглядки улепётывать от чисел в календаре. «Не спешите радоваться. Я еще похозяйничаю!» — напоминает она о себе ночными морозами. Зима, конечно, вправе напоследок пошутить, но чуть уловимое дуновение аромата первоцвета, сирени и черёмухи уже витает в воздухе. Такого смешения запахов не бывает, да и рано ещё, но подсознание помнит, а желание скорейшего тепла так сильно, что ошеломляющая Весна становится почти реальностью. Зима порывом морозного воздуха изгоняет предвестника зелёной красавицы, но остаётся предчувствие зарождения новой жизни и уже не покидает.

Впервые Надежда не спешила домой. Не хотелось. Её не пугали пустые улицы, наоборот, она представила: с ней происходит несчастье, самое страшное, какое может быть, и тогда мама, видя истерзанное тело дочери, понимает, как она дорога ей… Рыдает… Кричит, что была не права…

— Менька! — её догнал Димка и пошёл рядом.

Надя не хотела ни с кем разговаривать, но прогонять одноклассника не стала. Этот кареглазый высокий парень нравился ей с шестого класса, только постоянные клоунские выходки немного… раздражали.

Сначала она воспринимала его выкрутасы спокойно: как и все одноклассники, смеялась над ним, переживала, когда вызывали к директору или приглашали родителей в школу, но однажды Ольга язвительно заметила:

— Везёт же некоторым.

— О чём ты? — не поняла она.

— Будто не знаешь. Димка с четвёртого класса в тебя влюблён и выпендривается, чтобы ты обратила внимание!

— Я? Ему нравлюсь? — Надя покраснела.

— Да ладно тебе. Вся школа знает. Я сама слышала на перемене, как ребята над ним смеются: «Что, Димка, опять к директору на ковёр, а Менька твоя даже глазом не повела?!» Поняла? Твоя Менька! А ты дурочку из себя строишь?

Надя представила одноклассников, они могут шутить жестоко, и ей стало жалко Диму. Она порывалась сказать ему: «Если из-за меня, то не надо», — но не решалась, и вот, пожалуйста, такая возможность появилась. Но слов не было.

Первым молчание нарушил Дима:

— Ольга — девчонка нормальная. Не знаю, что с ней сегодня. Не обижайся на неё.

Надя не ответила, замолчал и Дима. Так они дошли до дома Надежды.

— Домой что-то не хочется, погуляем ещё.

Дима незаметно посмотрел на часы, почти девять. Мама ругаться будет… но он послушно пошёл следом за девушкой.

— Дим, я хочу тебя попросить, — начала Надя, — если ты из-за меня, ну, всякие штучки выкидываешь, журнал выкрал и тому подобное, не надо. Я к тебе, — она некоторое время молчала, — хорошо отношусь.

Она взяла его за руку, остановилась и доверчиво посмотрела на него. Было темно, и он почти не видел выражения её лица, но по интонации голоса понял: она говорит правду.

— Не буду, — твёрдо сказал он и крепко сжал её ладонь.

По ночному городу они бродили долго, говорили обо всём: школе, общих друзьях, приближающихся экзаменах, куда поступать.

— В институт не пойду, в техникум, — деловито сказал Дима. — Железнодорожный. Только боюсь, не поступлю. Придётся осенью в армию идти.

— В армию?! — Надя остановилась, а Димка обрадовался её неподдельному волнению.

— Ага. В детстве много болел, и меня отдали в школу почти в восемь лет. В октябре восемнадцать стукнет. Батя говорит — каждый настоящий мужчина должен отслужить положенные два года или три на морфлоте. Он старшему брату тоже так говорил, а ещё: армия школа жизни для мужика. Брат уходил пацаном, вернулся взрослым мужчиной. Я его не сразу узнал. В армию обязательно, иначе нельзя, — убедительно сказал он и нерешительно спросил: — Ты на проводы придёшь?

— Приду, — ответила Надя, — если пригласишь.

— Да ты что? — Дима готов был закричать: «Чтобы я не позвал тебя перед такой длительной разлукой?», но лишь сказал: — Обязательно приглашу. Можно я буду писать тебе?

— Конечно. Я буду ждать тебя из армии, — неожиданно для себя сказала Надя.

— Правда?! — Димкино сердце застучало быстро-быстро.

Когда Людмила Алексеевна встретила дочь у порога и с упрёком начала выговаривать:

— Ты где была? Я вся извелась, —

Надя спокойно ответила:

— Гуляла. Тебе можно. И мне тоже.

Димку наказали, и две недели его путь был дом — школа, школа — дом, но он был счастлив.

Менька! Менька! Его чувство взаимно!