Дивлюсь я на небо… Роман

Галина Альбертовна Долгая

В каждой семье есть тайны, которые свято хранятся, и лишь в конце жизни кто-то решается рассказать о них своим потомкам. Так случилось и в семье героев романа – Анны и Александра. Жизнь простых людей в годы репрессий, Великой Отечественной войны, размышления автора о смысле жизни, о преемственности поколений, о любви и прощении – обо всем этом в романе, основанном на реальных событиях. Действие происходит на Украине, на Дальнем Востоке России и в Узбекистане в 1929—1950-х годах.

Глава 1

Начало пути

О дни, где утро было рай,

И полдень рай, и все закаты!

Где были шпагами лопаты

И замком царственным сарай.

Марина Цветаева

Предчувствие чего-то нового, что должно изменить жизнь, не покидало Анну с самого утра. Управившись с домашними делами, она побежала к старшей сестре, которая обещала дошить к воскресенью ее новое платье.

В городе гуляла весна тысяча девятьсот двадцать девятого года. Сладкий запах цветущих акаций обострял чувства, а ожидание веселого воскресного вечера опьяняло.

Анна застала сестру за работой.

— Федор обещал в воскресенье прийти со своим другом, — наклонившись над машинкой, сообщила она.

Покрякивающий звук опускаемой иглы затих, и Мура, закрепив шов, оторвала нитку.

— Вот, готово!

Платье, облаком взметнувшись над головой, падая, заскользило по фигуре. Голубые цветы с тонкими зелеными листочками, разбросанными по белому полю ткани, словно осыпали Нюру, собираясь в букеты на рукавах-фонариках. Юбка-восьмиклинка прошелестела по бедрам и, прикрыв колени, расправилась фалдами. Аня рассматривала себя в прямоугольном зеркале, поворачиваясь то одним, то другим боком. Ее полная грудь, поддерживаемая ситцевым лифчиком с широкими бретелями и обтянутая полупрозрачной тканью, возвышалась над тонкой талией, а красивый фигурный вырез приоткрывал декольте.

— Ничего, что так открыто? — спросила Аня, расправляя неприметные складки у проймы.

— Самое то! — не задумываясь, ответила Мура. — Глаз не отвести! Какая же ты у нас красавица, Аннушка!

— Ой, Мурка, я такая счастливая!

Аня закружилась по комнате; легкая юбка поднялась, оголяя ноги, и вновь упала, обволакивая их ситцевой нежностью.

— Ладно, снимай, — любуясь сестрой, нарочито строго, сказала Мура, — завтра вечером оденешь, на танцы.

— А что за друг? — как бы невзначай спросила Аня, высвобождая руку из платья.

Мура помогла ей. Аннушке уже исполнилось восемнадцать, и сестра подумывала, как бы выдать ее замуж. Хоть и некуда торопиться, как казалось, но озорство непоседливой сестренки, ее кокетство и невероятно веселый нрав, привлекали к ней парней. Мура, как старшая и замужняя, беспокоилась, чтобы кто непутевый не увлек Аню. Вот она и попросила мужа познакомить ее с кем-нибудь с завода.

— Саша, — Мура сложила платье и завернула в газету, — работает с Федей в одной бригаде. Петр его тоже знает. Недавно пришел из армии, танкист. Поляк, между прочим. Красивый парень!

Аня уже сидела на подоконнике и посматривала на улицу. Мимо дома пробежали мальчишки, догоняя собаку.

— Тебе не интересно? — Мура подошла к сестре.

— Интересно, интересно! Поляк, красивый… а он танцевать умеет? — поворачиваясь, игриво спросила она.

— Посмотрим. Бери свое платье и иди домой, а то у меня еще дел полно. Скоро Федя придет. На, купи по пути чего-нибудь Вовчику и Коле.

Мура протянула деньги и сверток.

— Спасибо, родная! — Аня поцеловала сестру и, помахав на прощанье, убежала.

Предстоящая встреча сулила новые приключения. Красивый поляк рисовался в воображении статным молодцем с загадочной улыбкой. Мысленно Анна представляла, как он пригласит ее на танец, и они вместе закружатся в вальсе под мелодию «Амурских волн».

Следующий день пролетел незаметно. Аня помогла матери со стиркой, разобралась с упражнением по русскому, которое никак не давалось младшей сестренке Наде, сбегала в магазин отоварить карточки и, наконец, достала из шкафа новое отутюженное платье. Пока Аня одевалась, пришла Мура.

— Нюра! — окликнула она, заглядывая в комнату. — Ты готова?

— Все, все, бегу, — тряхнув короткими волнистыми волосами, отозвалась Анна и, кинув последний взгляд на свое отражение в зеркале, выбежала из комнаты.

Старые парусиновые туфли, тщательно натертые мелом, скрывающим темные пятна, слегка поскрипывали при движении. Аня степенно шла рядом с Мурой, невпопад отвечая на ее вопросы и украдкой поглядывая на свои ноги. Белые носочки, белые туфли, белое платье… ее наряд оттенял загорелую кожу. Аня в отличие от сестры, которая пряталась от жаркого украинского солнышка под летним зонтиком, стараясь сохранить естественный цвет кожи, с удовольствием подставляла лицо под ласковые лучи.

— Ты бы хоть шляпку надевала, — поучала Мура, — а то станешь как сапог: черный и сморщенный.

Анна рассмеялась:

— Сапог! Ну, что ты такое говоришь, Мурка. А плавать, бегать, с парашютом прыгать тоже в шляпке? Или, нет, с зонтиком!

— Ты все смеешься! Потом вспомнишь мои слова, да поздно будет!

Аня отмахнулась. Ее жизнь только начиналась. Молодость бурлила горячей кровью, заставляющей сердце гулко стучать от возвышенных чувств; упругое тело требовало активных движений; сладкие мечты прикрывали розовой дымкой все неурядицы.

Мура легонько толкнула Аню локтем в бок.

— Вон, смотри, видишь, Федя стоит с парнем? Это Саша.

Сестры подошли к парку, в котором с открытой площадки яхт-клуба уже слышалась музыка. У входа под раскидистым старым каштаном стоял муж Марии — черноволосый, высокий, под стать ей. А рядом с ним, боком к девушкам, другой парень: чуть пониже ростом, с зачесанными назад непослушными русыми волосами. Он проводил по ним рукой, поправляя упругие пряди растопыренными пальцами. При этом открывался его высокий чистый лоб.

Федор заметил приближающихся сестер и помахал им рукой. Саша обернулся. В его необычайно светлых глазах застыл восторг. Он не мог оторвать взгляда от Аннушки, словно плывущей в белом облаке. Их взгляды встретились. Сердце Анны забилось чаще. Она потупила взор, стараясь не выдать своего интереса, но зарумянившиеся щеки и часто вздымающаяся грудь предательски обнажали чувства.

Федор представил Александра. Аня протянула ему руку. Пожимая, он задержал ее в своей чуть дольше, чем надо бы при первом знакомстве. Аня ощутила тепло его ладони, которое обожгло сердце.

— Какая у вас рука горячая, — высвобождая свою, проговорила она, мельком взглянув в глаза Саши.

Он улыбался.

— Мороженого хотите, девчата? — Федор, сглаживая затянувшуюся паузу, обнял жену и Анну за плечи, заглядывая под зонтик своей Муры.

Она легонько отстранилась от него, взяла под руку, и, оглядываясь на сестру, повела в парк.

— Можно и мороженое, да, Аннушка?

Рука Федора соскользнула с плеча Ани и он, словно извиняясь за это, виновато улыбнулся.

— Анна… какое у вас красивое имя, — Саша пошел рядом с ней, покусывая сладкий стебелек сорванной травинки.

— Имя, как имя, — пожимая плечами, ответила Аня, справившись с волнением и игриво приосанившись.

— Мою сестру тоже зовут Анна, — сознался Александр.

— Правда?! И мою!

Пришла очередь удивляться Саше.

— Как так? Вы Анна и сестра Анна?

— Ты знаешь, сколько у них сестер? — Федор сообщил, как открытие: — Пять!

— И все такие красивые? — Саша окинул взглядом фигуру Аннушки.

— Все, все, не сомневайся! — Федор балагурил, а Мура сжимала его руку и поводила глазами в сторону, намекая, что пора бы и оставить молодежь наедине. — А мороженое? — не поняв ее намек, озадачился Федор.

— Вон там продают! — Аня кивнула в сторону тележки с мороженым, что стояла под зонтиком около клумбы с розами. — Мне сливочное!

— Вы, парни, идите за мороженым, а мы здесь в тенечке постоим, жарко что-то, — Мура достала платочек и замахала им у лица.

— Пошли, Саня!

Как только мужчины отошли, Мура спросила:

— Ну как?

— Что? — Аня смотрела вслед Саше, с удовольствием отмечая про себя, какой он широкоплечий.

— Я вижу, Саша тебе понравился, а?

— Ничего, симпатичный, — Аня улыбалась во весь рот, — понравился, понравился, а я ему, как ты думаешь? — заговорщически зашептала она.

Мура одарила сестру теплым, ласковым взглядом.

— Да он глаз с тебя не сводит! Ладно, тихо, возвращаются.

Сестры переглянулись и застыли в ожидании.

Довольно быстро прохладный ветер с лимана прогнал дневной жар. Солнце окрасило воду золотом и пурпуром; краски, то смешивались в набегающих волнах, то разделялись штрихами ряби, создавая волшебство, окутавшее туманной дымкой лиман, парк яхт-клуба и Аню с Сашей, жизнь которых с этого вечера обрела единый смысл. Теперь каждый день проходил в предвкушении встреч, а, встречаясь, они не могли расстаться, подолгу стоя у палисадника перед домом Ани. Саша любовался Аннушкой, как драгоценной вазой, не решаясь прикоснуться к ней, словно от прикосновения его крепких рабочих рук она могла расколоться и рассыпаться. Но его неудержимо влекло к ней, он тонул в золоте ее глаз, терял голову от дурманящего запаха свежести и молодости ее тела.

В один из вечеров, Саша решился и привлек к себе Аннушку, обвив рукой ее талию. Аня не оттолкнула его, напротив, трепетно прижалась к нему грудью, тая в объятиях и чувствуя, как ослабли ноги и закружилась голова. Саша легонько прикоснулся к ее губам. Их дыхание слилось в поцелуе. Весь мир превратился в сказку. Душа ликовала. Любовь вырвалась на свободу и закружилась в радужном танце, прославляя жизнь.

— Нюрка, шасть до дому! — голос отца опрокинул сказочный мир вверх тормашками.

Аня отпрянула от Саши и, смущаясь, пробежала мимо отца в распахнутую дверь, закрывая ее за собой.

Семен Николаевич Деркаченко — высокий, худощавый, моряк, с пышными седоватыми усами, долгое время проработал на торговом флоте в Одессе, откуда ушел с семьей в Николаев еще в начале девятисотых годов. Родом он был из черногорского города Котор. А жена его — Екатерина Терентьевна Гнённая родилась в селе Варваровка, близ Николаева. Ее отец — запорожский казак из Миргорода, что на Полтавщине, — женился на турчанке. В воспоминаниях внуков — детей Екатерины — осталась бабушка, поражающая воображение сказочной внешностью: черноволосая, строгая, одетая в многочисленные яркие юбки, со звенящими на шее монисто и с неизменной трубкой во рту. Екатерина унаследовала от матери черный цвет волос, глубокий задумчивый взгляд бархатных, как беззвездная ночь, глаз и восточную стать. И дети у Деркаченко, что мальчики, что девочки, рождались красивыми. Каждый из них получил хоть какую-то черту от матери и от отца.

Семен Николаевич присел на лавку, закрутил «козью ножку», чиркнул спичкой и, прикурив, позвал Сашу.

— Садись, погутарим.

— Здрасьте, дядь Семен, — садясь, Саша протянул руку.

— Будь здоров! — Семен ответил рукопожатием. — Куришь?

— Нет.

— Оно верно… а я курю, — он затянулся и, прихватив папироску двумя пальцами, так, что она оказалась внутри ладони, опустил руку на колено. — Любовь у вас с Нюркой что ли? — напрямик спросил он.

Саша пригладил непослушные волосы, закинул ногу за ногу.

— Любовь, — ответил эхом.

— Это хорошо, — Семен снова затянулся. — А ты серьезно, или так — потискать?

Саша напряженно вздохнул.

— Серьезно…

— Отт, оно как!

— Я пойду, дядь Семен… — Саша встал.

— Иди, — Семен затянулся поглубже и бросил окурок, придавив его носком, — коль жениться надумаешь, приходи свататься, отдам за тебя Нюрку

У Саши земля уплыла из-под ног. Его чувства смешались. Женитьба меняла жизнь. Но радость перекрыла смятение, рассеяла страх. Именно сейчас Саша понял, что без Анны его жизнь уже не имеет смысла. Он улыбнулся, кашлянул, пряча улыбку в кулак. Оглянулся на притихший дом Дергачей, как звали семейство в округе. Из распахнутого настежь окна, прикрытого короткими ситцевыми занавесками, послышался девичий смешок, шепот.

— Приду, и не сомневайтесь, — твердость в голосе прозвучала стальными нотами.

Семен тоже встал.

— А я и не сумневаюсь! Завтра в плавание ухожу, вернусь, приходи!

Обменявшись взглядами, они разошлись.

Над городом поднялся новорожденный месяц. Тонкий серпик отразился в темных водах Южного Буга, несущего свои воды на морской простор. Светлая дорожка колыхалась в такт волнам, теряясь в прибрежном песке. Река бежала на встречу с Днепром; объединившись в лимане, они единой водой впадали в Черное море.

Саша возвращался домой с новым чувством перемен. Маленький дом Войтковских стоял на самом берегу реки, от которой ветер приносил запах рыбы и придонного ила. Камыши пели нескончаемую песню, соло вступали лягушки, аккомпанементом трещали цикады. Саша любил уединенность своего дома. Город оставался в стороне и, казалось, что все тоже оставались за чертой, разделяющей людскую суету и природу, которая обволакивала покоем тех, кто жил с ней рядом.

— Санько! — окликнул отец.

Он сидел на ступеньках, за его спиной темнел проем двери, открывающий вход в сонное царство ночи. Саша улыбнулся, представляя, как сладко спят Женька и Анютка — его младшие брат и сестра. Как старший в семье, Саша заботился о них с малолетства, по сути, заменив им мать. Она умерла при рождении дочери, оставив о себе туманные воспоминания как о фее, о волшебнице из далеких детских снов.

— Здорово, батя! Чего не спишь?

Михаил поднял подбородок и почесал шею под довольно-таки длинной бородой.

— Да вот, думаю завтра сеть поставить спозаранку.

— Добре, поставим, — Саша присел рядом. — Батя, я жениться надумал, — глядя перед собой, выпалил напрямик.

Отец опустил голову, посмотрел на сына исподлобья.

— Хозяйку, значит, в дом приведешь…

— Приведу.

— И кто ж она?

— Аня Деркаченко, ты ее брата знаешь, Петра, работаем вместе.

— Добрый парень, знаю, да я и отца их знаю, Семена, правильный мужик, — Михаил помолчал. — Так говоришь, Анной дивчину зовут, — он ухмыльнулся, — Вот ведь как бывает… сестра Анна и жена — Анна. Годков-то ей сколько?

— Восемнадцать.

Отец поджал губы, отчего его борода приподнялась.

— Мамке твоей тоже осьмнадцать было, когда замуж за меня пошла. Да и Анютке нашей столько же! — он засмеялся в усы. — Как-то они поладят, а?

— Да, поладят, обе неугомонные, познакомились уже, — Саша вспомнил, как сестра с Аней сухо поздоровались при встрече, но отцу решил об этом не рассказывать, и спросил, переводя разговор:

— А с матерью ты как познакомился, а бать?

Всегда общительный, шумный в компании, как только речь заходила о жене, Михаил становился задумчивым и молчал. Почти двадцать лет прошло, а его Анна так и осталась в воспоминаниях молодой и красивой, как на том портрете, что сохранился на память о ней. Случалось, он подолгу вглядывался в ее лицо, то ли мысленно разговаривая с ней, то ли вспоминая только ему известные моменты их жизни.

— Обыкновенно, — тихо ответил он, — ходил на спектакли, где она играла. Раз цветы подарил, она тогда посмотрела на меня как-то по-особенному, сердце у меня и зашлось. В следующий раз мы уже разговорились, ну и… — отец встал. — Спать пошли, время позднее, завтра поутру сети ставить.

Камыш прошелестел им вслед, затем ветер прошуршал травой у крыльца, ударился в закрытую дверь, ослаб в недоумении и, оставив спящий дом, улетел на простор.