Ангел, жаждущий крови. Криминальный детектив

Вячеслав Вячеславович Денисов

Анатолий Шавров, сын крупного мурманского бизнесмена, погибшего при весьма странных обстоятельствах, заподозрил в его смерти свою мачеху, экстравагантную и весьма привлекательную женщину. Он продумал гениальный план мщения и даже совершил ряд идеальных убийств, но в итоге всего лишь слепо выполнял чужую волю и был использован в качестве гуттаперчевой куклы. Да ещё бы ладно, окажись он под влиянием какого-либо мужчины, а то ведь…

© Вячеслав Вячеславович Денисов, 2018

ISBN 978-5-4474-8558-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Что бы там не говорили, а я всё ж таки непревзойдённый актёр, который однажды успешно сыграл роль шизофреника и добровольно остался в этом образе на долгие годы. Возможно, в зависимости от неблагоприятных обстоятельств, мне предстоит пробыть в этом драматическом амплуа всю оставшуюся сознательную жизнь. Фиктивное психическое расстройство не только огородило меня от военного трибунала, но и позволило в дальнейшем безнаказанно совершить новые злодеяния, основанные на трёх пороках, где неотъемлемой частью становится убийство другого человека, воровство с целью наживы и прелюбодеяние, порождённое неуёмной тягой к ублажению развратной похоти. Как бы там ни было, но никто и никогда не сможет заподозрить меня в том, что я способен спланировать и осуществить ряд жестоких преступлений. Более того, я не только смогу безнаказанно уйти от справедливого возмездия, но и всю вину за произошедшее кровавое месиво сумею переложить на кого-либо из абсолютно невинных людей, якобы поступивших подобным образом по причине временного буйного помешательства. Даже самому опытному следователю не удастся вывести меня на чистую воду. Со мной очень трудно разговаривать. Я могу беспричинно и чересчур убедительно засмеяться или внезапно и безутешно зарыдать. Я могу в любой момент изобразить отчуждённое выражение лица, и при этом беспорядочно размахивать руками или же на продолжительное время замереть в какой-либо странной позе, делая свои видимые эмоции совершенно неадекватными. Я способен сбить с толку любого профессионала судебно-психической экспертизы, непосредственно занимающегося изучением моей умственной неполноценности, которой зачастую прикрываются те или иные опасные уголовные элементы. А что относительно следователя Филимонова, для солидности представившегося мне Валерием Яковлевичем, так этот сморчок вообще не представлял для меня ни малейшей угрозы. Он не столько раздражал меня несусветной недальновидностью, как вызывал в моей душе неадекватные эмоции, вызванные откровенной тупостью, выраженной его совершеннейшей некомпетентностью. При этом я ничуть не сомневался, что он был не робкого десятка. Его основная ошибка заключалась в том, что Валерий Яковлевич не совсем понимал, с кем имеет дело. Он был свято уверен, что спонтанными глупыми вопросами сможет загнать меня в тупик, не подозревая о том, что я способен заранее предугадать ход его недальновидных мыслей, манипулируя которыми, смогу не только контролировать все его дальнейшие действия, но и пустить их, словно журчащие осенние ручейки, в нужном для меня направлении.

— Мне искренне жаль тебя, Анатолий Шавров! — сказал он, небрежно обтерев рукавом пиджака покрытый испариной лоб. — Ведь ты, практически, мой ровесник. Молодой, тридцатилетний мужчина, с трясущейся головой, выпученными глазами, не выражающими никакой мысли, сидишь передо мной на стуле и словно окаменевшее изваяние, тупо уставился в потолок…

Он ослабил галстук и, мельком взглянув на часы, глубоко вздохнул. Время, которое совершенно впустую и без всякой пользы он потратил на меня, наверняка показалось ему вечностью.

Впрочем, Филимонов мог злиться лишь на самого себя. Каждый день газеты сообщали о бесконечной и нарастающей вакханалии уголовных преступлений. Хватало и диких, бессмысленных убийств, объяснить которые можно разве что расстроенной психикой, а так же злоупотреблением наркотическими средствами, психотропными веществами или их прекурсорами. Жуткое преступление, в котором обвиняли моего бывшего друга Григория Васильева, не было бы из ряда вон выходящим, если бы перед тем, как свести счёты с жизнью, он ограничился размозжённой головой своей законной супруги. Но, вдобавок ко всему, он не только поджёг собственную квартиру и приоткрыл газовую конфорку, так ещё и преднамеренно оставил в детской кроватке их полуторамесячную дочь Мариночку, обрекая её на тяжёлую мученическую смерть.

— Ещё вчера, я был намерен закрыть это дело. Бесспорно, так бы и поступил, — словно извиняясь, проговорил Филимонов. — Но старик Васильев, отец убийцы, которого ты наверняка хорошо знаешь, поскольку с детства дружил с его сыном…

Разумеется, я не только отлично знал Леонида Прокопьевича, но и терпеть не мог его занудные нравоучения. Он постоянно был зациклен на одной и той же теме. Кажется, его ничто не интересовало до такой степени, как неодержимое стремление достичь вершины познания в кропотливом изучении основного смысла жизни. Возможно, именно поэтому я невзлюбил его с первой минуты нашего знакомства, испытывая чувство неприязни, которое сохранилось у меня до сих пор. Невзирая на различия взглядов, мы оба ни разу не произнесли, ни единого грубого слова, но всегда относились друг к другу с некоторой настороженностью.

— Этот высоченный бугай, которого хорошей дубиной не перешибёшь, не только несносный горлопан и сквернослов, но при этом ещё и заслуженный ветеран Афганской войны, активист ряда общественных организаций, — ничуть не смущаясь моего безучастного поведения, продолжил Филимонов и в заключение продолжительного монолога не менее возбуждённо изрёк: — Васильев — старший, не столько уговорил, как вынудил меня провести повторное расследование.

Валерий Яковлевич пристально посмотрел в мои глаза, затем терпеливо продолжил:

— Конечно, сначала я пытался объяснить этому упёртому старику, что он напрасно обивает порог прокуратуры и прочих высших организаций. Преступление, совершённое его сыном, полностью доказано…

В этот момент, я почему-то подумал о том, что мне придётся ещё очень долго ожидать, когда же закончится вводная часть и Филимонов соизволит раскрыть основную причину моего вызова в следственный отдел.

— Гораздо позже, когда Васильев — старший непривычно поникшим голосом стал взывать к отцовским чувствам, именно тогда я впервые усомнился в правильности поспешного решения, — констатировал Валерий Яковлевич.

Он выдержал непродолжительную паузу, но не вызвав у меня ни малейшего интереса к его словам, настойчиво продолжил:

— Вполне допускаю, что Григорий Леонидович, в пылу гнева, неожиданно нанёс Светлане Олеговне смертельный удар. Однако он вряд ли не понимал, что устраивая поджог квартиры, обрекает ни в чём не повинного ребёнка на мучительную смерть. К тому же, те аргументы, которыми апеллировал его отец, под тяжестью невыносимого горя доведённый до отчаяния, бесспорно, имели место, и с ними трудно было не согласиться.

Валерий Яковлевич окинул меня таким взглядом, словно я занял у него миллион долларов и не собирался возвращать.

— Ты, Анатолий, мог совершенно случайно оказаться свидетелем преступления, — задумчиво произнёс он. — Теперь только ты один можешь пролить свет на это тёмное запутанное дело. Вот почему я так терпеливо выслушивал все твои бредни и сдерживал себя всякий раз, когда возникало дикое желание схватить тебя за шиворот и вышвырнуть вон из моего кабинета.

Филимонов поднялся из-за стола, подошёл ко мне. Он ещё раз заглянул в мои глаза, но, наверняка не обнаружив в них ни тени любопытства или сочувствия, озадаченно махнул рукой.

— У меня нет к тебе никаких претензий, — уставшим голосом, в который раз повторил Валерий Яковлевич. — Я и без тебя знаю, что твой дружок, находясь в нетрезвом состоянии, убил собственную супругу…

Почему-то мне показалось, что Филимонов специально тянул время. Вероятно, подобным образом он пытался вынудить меня допустить какую-нибудь серьёзную оплошность. В этом случае, он явно недооценивал мои умственные и артистические способности. Он наивно верил, что я могу расслабиться и на мгновение забыть о главной роли, где согласно сценарию, обязан постоянно изображать из себя умственно-отсталого человека.

— Я, хотел с тобой немного пооткровенничать, не особо рассчитывая, что от нашей встречи будет какая-то ощутимая польза, — добродушно признался Филимонов. — В глубине души всё ж таки подспудно надеялся, что ты поможешь мне разобраться в этой запутанной ситуации…

Он натянуто улыбнулся. В уголках его проницательных глаз появились мелкие морщинки.

— Теперь я вынужден признать тот факт, что мои надежды на твою помощь были напрасны, — огорчённо произнёс он. — Ты, к сожалению, действительно умственно отсталый больной человек. Вокруг себя ничего не видишь и не слышишь, словно закоренелый наркоман, впавший в прострацию.

Валерий Яковлевич вновь грузно опустился в кресло и, облокотившись о рабочий стол, всё тем же уставшим, но сдержанным голосом спросил:

— Ведь ты, Анатолий, не станешь отрицать тот факт, что накануне разыгравшейся трагедии был у Григория Васильева и пропустил с ним пару стаканчиков водки?

— Угу-у-у… — протяжно пробурчал я, не отрывая заворожённого взгляда от потолка.

«И что я вожусь с этим недоумком?» — наверняка подумал Филимонов, но вслух деликатно попросил:

— Анатолий, пожалуйста, помоги мне разобраться вот в чём…

— Всё равно упадёт! — не разжимая челюсти, пробурчал я.

— Кто? — не понял Валерий Яковлевич.

— Вон… — коротко ответил я, и медленным движением руки указал на потолок, где кверху лапками ползал небольшой паук, имеющий желтоватую окраску тела смешанную с бурыми пятнами.

— Зачем я тебя вызвал? — начиная терять всякое самообладание, вспылил Филимонов, но тут же снисходительно продолжил: — Понимаешь, Анатолий, там ребёнок погиб. Я бы хотел с твоей помощью…

— Полтора месяца… — отрешённым голосом, сказал я.

— Кому? — недоумённо спросил Филимонов.

— Гришкиной дочке!

— А… Мариночке? — понял он. — Да, полтора месяца ей было. Ещё и жизни-то не видела…

— Красивая, — промямлил я.

— Дети все красивые.

— Светлана!

— Какая Светлана? Ты имеешь в виду жену Григория Васильева?

— Всё равно упадёт…

— Кто?

— Паучок…

— Да чёрт с ним, с пауком! Никуда он не денется, — огрызнулся Филимонов. — Даже если сорвётся с потолка, всё равно ничего плохого с ним не случится. Он аккуратно спустится вниз на тонкой паутинке…

Успокоившись, Валерий Яковлевич попытался продолжить допрос, тщательно завуалированный под ничего не значащее дружеское собеседование.

— Пока локализовали пожар, от Мариночки почти ничего не осталось, — заявил он, и тут же спросил: — Ты хоть это понимаешь? Маленький ребёнок, тонюсенькие хрупкие косточки и бушующее пламя…

— Костёр сгорит. Серый пепел будет… — безучастно промолвил я.

— Будет пепел, будет… — согласился Филимонов и тут же добавил: — Только другого содержания!

— У речки хорошо… — протянул я.

— У какой речки?

— Там птички поют…

— Какие ещё птички? — почти вскрикнул он.

У Филимонова определённо появилось дикое желание схватить меня за шиворот и грубо вытолкнуть из кабинета, но по долгу службы он был вынужден терпеть любые мои выходки.

— Толя, ты лучше вот что скажи… — размеренно, произнёс он. — Когда твой дружок Григорий Васильев убил жену, Мариночка ещё была жива?

Я нехотя оторвался от потолка и, вперив в него холодный, лишённый всякого смысла взгляд, уклончиво ответил:

— В кроватке лежала.

— Спала, что ли?

— Не плакала…

— Может, ты видел, как Григорий Леонидович дочку порешил? — продолжал допытываться Филимонов.

— Гришка?

— Он самый, — подтвердил Валерий Яковлевич.

— Не-е-е… — протянул я. — Гришка любил Мариночку!

— Любил, говоришь? — недоверчиво спросил Филимонов.

— Светку бил… — опять отчуждённым голосом сказал я.

— Смазливая была, — подметил Валерий Яковлевич. — Фотографии видел. Не исключено, что Григорий Леонидович зачастую её ревновал.

— Не-ка…

— Что не-ка-а-а? — передразнивая меня, спросил Филимонов.

— Любил Мариночку! — уверенно заявил я.

— Значит, не убивал?

— Любил Мариночку!

— Так именно поэтому он оставил её в детской кроватке, когда поджигал квартиру? Чтобы, как цыплёнка…

— Не видел! Спать ушёл.

— Да-да… Конечно спать, — согласился Валерий Яковлевич. — Была полночь и, разумеется, ты очень сильно хотел спать…

Я непроизвольно заметил, как он нервно сжал кулаки. Не трудно было догадаться, что будь его воля, я бы давно захлебнулся собственной кровью. Неважно, что он был с виду хлипким мужичком, наверняка одним резким ударом мог выбить если не все, то половину моих зубов.

— Человека на твоих глазах убили! А ты, как ни в чём не бывало, спать завалился? Даже в полицию не сообщил… — пытаясь пристыдить меня, укоризненно произнёс он. — Да кто ж ты такой есть, после этого? Даже подходящего слова для тебя подобрать не могу…

Филимонов ещё раз вытер рукавом пиджака вспотевший лоб.

— Кто убил? — желая довести его до белого каления, переспросил я.

— Григорий Васильев, приятель твой, человека убил! Даже двух…

— Кого?

— Светлану Олеговну вместе с маленькой дочерью.

— Жену-у-у… — многозначительно ответил я, и снова уставился в потолок.

Паук, за которым я так долго и внимательно наблюдал, всё-таки куда-то исчез.

— Жена, по-твоему, не человек? — поинтересовался Филимонов.

— Жена-а-а… — словно откуда-то издалека, повторил я.

Поковырявшись в носу указательным пальцем правой руки, я поспешно сунул его в рот и бесцеремонно обсосал.

— Тьфу ты… Дерьмо собачье! — гневно выругался Валерий Яковлевич.

Не скрывая по отношению ко мне откровенную неприязнь, он всё же решил продолжить заведомо никчёмный разговор:

— Васильев — старший, готов дойти до главы областной администрации, лишь бы только установить истину. Он до сих пор не верит, что Григорий смог поднять руку на полуторамесячную дочурку.

— Похоронили уже… — не уделяя особого внимания словам Филимонова, произнёс я.

— Да, похоронили! — подтвердил он.

Валерий Яковлевич более внимательно посмотрел на меня.

— Я уже действительно собирался закрыть это дело, — признался он. — Григорий Леонидович самостоятельно провёл судебное заседание, в котором одновременно был как обвиняемым, так же адвокатом, прокурором и судьёй. Несмотря на мораторий на смертную казнь, он вынес себе самый строгий вердикт. Кажется, справедливость восторжествовала! Но его дотошный отец…

Я опять начал ковыряться в носу.

— Преднамеренно или нет, не мне судить, но твой дружок сделал своего старика самым несчастнейшим человеком, — раздражённо пояснил Филимонов. — Леониду Прокопьевичу и так пришлось не сладко! Недавно похоронил супругу, мать Григория Васильева, с которой душа в душу прожил чуть более пятидесяти лет. Теперь и вовсе остался один одинёшенек на всём белом свете…

— Он меня выгнал, — словно обращаясь куда-то в пустоту, сказал я.

— Понимаю… — сухо протянул Филимонов, догадавшись, что я вновь заговорил о Григории. — Наслышан о его крутом характере. В этом ничуть не уступает родному папаше…

— Гришка, когда выпьет, злой! Страшный…

— Безусловно, ты его испугался… — согласился Валерий Яковлевич.

— Паучок упал…

— Не упал, а куда-то спрятался? В любом случае, я тебе только что объяснял, что пауки не падают, а осторожно спускаются на паутинке…

Лишь усилием воли он сдержал себя и не влепил мне увесистую оплеуху.

— Паучок упал… — настойчиво повторил я.

— Да чёрт с ним, с пауком! — вспылил Филимонов и осуждающе произнёс: — Гришку Васильева, дружка своего пьяного испугался? Но почему-то я не обнаружил и тени страха на твоём лице, когда предъявил для опознания изуродованный труп его супруги Светланы Олеговны! Или, может быть, ты не боишься покойников?

Я меланхолично пожал плечами.

— А собственно говоря, почему ты должен их бояться? Ты же в прошлом боевой офицер! Вот только всё не решаюсь спросить…

Филимонов уже был готов задать следующий провокационный вопрос, но в это время в его кабинет вошёл молоденький офицер. На его новеньких, ещё не потёртых пагонах сверкали звёздочки, подтверждающие специальное звание лейтенанта юстиции.

— Товарищ майор, к вам Маргарита Альбертовна! — доложил он. Секунду подумал и добавил: — Вдова недавно погибшего крупного бизнесмена, Владимира Семёновича Шаврова…

— Согласно семейному кодексу, она официально признана мачехой нашего основного свидетеля…

Кивком головы Филимонов указал в мою сторону и тут же пояснил:

— Анатолий Шавров проходит по уголовному делу, возбуждённому в связи с гибелью семьи Васильевых…

— Мачеха, это всё же не родная мать! — скептически заявил лейтенант.

— Тем ни менее, в критической ситуации, имеет право требовать от пасынка определённую сумму на своё содержание.

Филимонов немного подумал, и добавил:

— Правда, лишь в том случае, если у неё не будет своих совершеннолетних, трудоспособных детей. Либо, по какой-то уважительной причине, она не сможет рассчитывать на их помощь. Но в данной ситуации, в связи с тем, что Анатолий Шавров, по причине слабоумия, находится под её опекой, этот закон не играет для неё существенной роли.

Лейтенант в нерешительности задержался у входной двери.

— Мне сказать, чтобы Маргарита Альбертовна немного подождала? — спросил он.

— Пусть войдёт! — решительно ответил Валерий Яковлевич. — Думаю, что она не сможет помешать ведению следствия. В принципе, мы с Анатолием уже всё обговорили. К тому же, я давно хотел с ней познакомиться…